Я забыл самый ценный совет...

День подходил к концу. Все оборвалось как-то слишком резко и неожиданно. Горящий, пламенный, но в то же время нежно-голубой, лазурный закат озарил все небо, только сейчас ставшее по-настоящему глубоким, освободившись от трафарета многоэтажек, запирающих его в четырех стенах. Как будто две мощные, совершенно разные стихии столкнулись в борьбе, разлетаясь по осколкам. Воздух казался наполненным пыльцой: мягким и бархатистым, но и в то же время и прохладным, залезающим под одежду, обволакивая, как вторая кожа. Стрекотали какие-то насекомые, порхая, сливаясь с прочим воздухом. Вечер стал по-настоящему сказочным и волшебным. Легкий ветерок почти что не усилился, но его резкие порывы смахнули со спокойного лица парня в желтом худи несколько прядей длинных мягких волос. -Нам пора... - тихо произнес он, почти не нарушая повисшей звенящей тишины. Сидящий с ним рядом брюнет в голубой помятой рубашке даже не заметил его слов, завороженно смотря в пустоту. - Жор, вставай, а то замерзнешь... - чуть громче сказал русый, желая быть услышанным. Только на этот раз товарищ его заметил, резко вздернув лохматую голову с вихром. -А, уже? - будто не до конца опомнясь, спросил желтокожий, пытаясь подняться на ноги. - Домой? -Домой... - усталым, но довольным голосом ответил длинноволосый, смотря на друга с непонятным посылом во взгляде. Казалось, он смотрел на темноволосого юношу довольно весело и хитро, но не заметить грусти и некоторой тревоги в его взоре было трудно; он словно хотел что-то сказать, о чем давно думал, но решил промолчать, лишь глазами намекая на это. Взгляды их встретились, щелкнув молнией, но не обрели ясности; Георгий уловил печаль и волнение в созерцании спокойного соседа, но так и не мог понять, из-за чего он волнуется, если в любое другое время достучаться до него почти невозможно. Инвестор пытался без слов спросить хиппи о том, что же его беспокоит и что он хочет донести, но все же никак не мог сообразить; хотелось отвести взгляд и прекратить эти загадочные гляделки. Но вместо этого колкий провод зрительного контакта никто из них не разрывал, ведь ни о чем другом сейчас было думать невозможно. Может, они бы смотрели друг на друга еще невесть сколько, если бы русый философ не придвинулся поближе, раскрыв руки для объятий. Он очень плавно, нежно и осторожно приобнял сидящего на земле, стараясь не сжать его чересчур сильно; и хотя Жора от неожиданности сначала растопырил руки, как палки, вскоре расслабился и спокойно выдохнул, положив голову на плечо Платюса в мягкой янтарной ткани. Платон опустился на колени, стараясь выровняться с черноволосым по уровню, чтобы обнять его еще крепче и нежнее, как бы говоря все то, что не смог передать его глубокий взор; все те эмоции и чувства, что закипали, бурлили внутри. В ответ предприниматель неожиданно резко подался вперед и прижался к лентяю, сжав в ладонях свободные края толстовки вместе с несколькими шелковыми прядями, прислонив свое лицо к его груди. Он слышал, как сердце под кофтой начинало стучать все сильнее и громче, и чувствовал, что его собственное бьется в том же самом ритме, гулко разливая жар по всему телу. Все, чего ему сейчас так хотелось - никогда не отпускать эту мягкую ткань, аромат лесных трав и неподдельное, живое и самое дорогое тепло, которое никто и никогда не сможет заменить. Дыхание становилось горячее и влажнее, а руки сами непроизвольно гнулись и загибались, стараясь идеально обтечь контуры друг друга. Спокойный паренек, которого, правда, теперь язык не повернется назвать спокойным медленно начал отпускать парня в белых штанах, вымазанных об траву, вниз, прилагая некоторые усилия, дабы не выронить его и позволив тому самому плавно разжать хватку. Брюнет послушно отпустил руки, мягко опустившись и снова мельком взглянув приятелю в глаза, заметив, что вся тревога из глаз перешла в легкий счастливый румянец: взгляд же его стал намного более спокойным, но будто-бы что-то небольшое и волнующее осталось внутри. Будто бы пофигист сделал не все, чего хотел, и что-то оставил в секрете. Трудоголик же сидел весь красный до кончиков ушей, влажно сопя, как во сне, все еще держа ладони немного кверху, видимо, до конца не отойдя от произошедшего. Глядя на его крайнее смущение, Платон просто не мог не улыбнуться как дурак, невольно даже хихикнув. -Пойдем, а то и вправду замерзнешь! - удовлетворенно и даже несколько с насмешкой предупредил длинноволосый, понимая, что без него Жора просидит так хоть до темноты: красный, горячий и офигевший от жизни.