Между свечой и солнцем

             - Дядя Чэн…       Их окружала меланхолия. Тишина маленькой анфилады, щедро предоставленной ей и золотому Павлину, почти угнетала. Цзинь Цзысюань продолжал лежать в состоянии живого мертвеца, зажатый между мирами.       Их брат попытался что-то сделать, манипулируя энергией обиды. Отвращение к запаху, к ужасной горечи, которую его колдовство оставляло во рту, и просто к явной неестественности всего процесса, было подавлено.       Магия не сработала.       Теперь остался единственный талисман, прикреплённый к ноге золотого Павлина – вытягиватель энергии обиды, которая могла глубоко укорениться в теле Цзысюаня. Новый талисман вместо адского оружия, которое должен был создать их брат.       Вэй Усянь – всегда безрассуден, всегда лучше него. Всегда выполняет девиз их Ордена. Всегда…       - А-Чэн.       Рука, тёплая и обнадёживающая на его собственной руке, спокойные глаза понимающе смотрят в его собственные. Он разжал руки, гнев утих. Каким бы эгоистичным ни был Вэй Усянь, Цзян Чэн оставит всё, как есть. Он скучал по своему брату – он и сестра скучали по нему, и они – он – поклялись на этот раз добиться большего.       Быть лучше и оказывать необходимую поддержку.       - Дядя Чэн, тебе действительно нужно уйти?       Для молодого человека, который вот-вот вступит во взрослую жизнь, его любимый племянник слишком часто казался раздражительным ребёнком. Но из-за того, что произошло сегодня – из-за ужасающего демона, рождённого молодым наследником Ордена Оуян, Цзян Чэн воздержался от предостережения, только на этот раз.       Лёгкий запах пионов и лотосов наполнил его нос. Его любимый племянник прижался к нему, как будто это был последний раз, когда они видели друг друга. Это было не так, но перед сестрой, перед бессознательным золотым Павлином и перед тем, что должно было произойти, всё, что сделал Цзян Чэн, это обнял своего любимого племянника.       - А-Лин, позаботься о своих матери и отце вместо меня, хорошо?       Сопение. Нежная улыбка сама собой расцветает на губах Цзян Чэна. Такое поведение не подобает наследнику Ордена и больше похоже на девичье; даже несмотря на воспитание сестры.       - Позаботься о них…       - Или ты сломаешь мне ноги, дядя Чэн?       - А-Чэн! А-Лин!       Раздражение. Сестра в хорошем настроении напускает на себя слегка воинственный вид. Цзян Чэн знал, что А-Лин много раз прибегал к ней, напуганный тем, что он действительно собирался сломать ему ноги за неподчинение приказам.       Это была угроза, которую он никогда не выполнял и никогда, ни за что не выполнит.       - Или я сломаю тебе ноги.              Тишина в палатке была неуютной.       Цзинъи сидел рядом с ним с бесстрастным выражением на лице. Сычжуй боялся даже продолжать говорить…       - Сычжуй. Я знаю, что ты любишь свою тётю и отца и испытываешь к ним огромное уважение, но… Я просто не понимаю, почему они говорят такие вещи!       Лицо Цзиньи стало озадаченным, его глаза метались между выражением недоумения и недоверия.       - Это безумный разговор. Им кто-то угрожал? Должно быть, я что-то упускаю, потому что, глядя на то, сколько силы и способностей имеет Орден Лань, именно мы должны быть теми, кто представляет собой угрозу и для остального Альянса.       Отчаявшееся сердце Сычжуя слегка согрелось, когда он услышал, как Цзинъи пытается разобраться в логике происходящего. Он придерживался той же логики – хотя и не так громко, как Цзинъи – когда его отцы и тётя подтвердили это. Пока Цзинъи продолжал свою бессвязную речь, Сычжуй увидел, что его точка зрения и точка зрения Цзинъи неумолимо начали сходиться.       Услышать это с точки зрения Ланя было ещё более страшно и ещё более разочаровывающе. Духовное оружие было редкостью. Там, где Орден Лань обнаружил свой кусок иньского железа, также находился белоснежный гуцинь, который когда-то принадлежал их предку - главе Лань И.       Этот гуцинь был первоклассным духовным оружием, которым теперь владел Ханьгуан-цзюнь. И только из-за безупречной репутации Ханьгуан-цзюня – и дипломатии главы Ордена Лань – ни один из Орденов и кланов ничего не сделал и не сказал открыто.       В настоящее время гора Дафань не имела хорошей репутации. Они были Вэнями. Не имело значения, были они побочной ветвью Ордена или нет. Членам Альянса будет трудно забыть старые обиды на фоне возобновления военных действий с главной семьёй.       Более шестнадцати лет назад Юньмэн Цзян столкнулся с такой же проблемой, как и гора Дафань. Отец Сычжуя, Вэй Усянь, был главным учеником, а Орден Цзян недавно восстановился и ещё не имел твёрдых политических союзников. Они также владели двумя первоклассными духовными оружиями: Цзыдянем и Тигриной Печатью Преисподней.       Судя по тому, что видел Сычжуй, когда его отец объявил о своих намерениях, у него не было никаких сомнений в том, что многие Ордены и кланы жаждали заполучить адское оружие. Многие также считали несправедливым баланс сил, когда Орден владеет двумя первоклассными духовными оружиями.       Слышать, что в прошлом был момент, когда его отец думал, что глава Ордена Цзян собирается напасть на него, было деморализующим. Но ведь с фактами не поспоришь: в конце концов, глава ордена Цзян действительно отказался от защиты горы Дафань, а также, в некоторой степени, от защиты Вэй Усяня.       Сычжуй думал, что отношения между его отцом и главой Ордена Цзян в некоторой степени восстановились, но даже он не был слеп, чтобы видеть, к чему призывают слова его отца: не стоит забывать о том, что произошло более шестнадцати лет назад. Только его отцы пытались предотвратить повторное поглощение горы Дафань.       Они потерпели неудачу.       Временами, с тех пор, как он вернулся после разговора со своими отцами и тётей, он задавался вопросом, было ли уничтожение иньского железа и Тигриной Печати Преисподней преднамеренным. Чтобы остановить жадность Альянса.       Когда Цзинъи, наконец, исчерпал логику, Сычжуй посмотрел ему прямо в глаза и кивнул. Горе Дафань и Дивизии Лазурного Дракона пришлось отступить, чтобы защитить себя; события последних нескольких дней разоблачили их более чем излишне.       Сычжуй ненавидел это.       - Но… но… почему? - риторически спросил Цзинъи.       Однако затем принц протянул руки и яростно обнял его. Сычжуй обнаружил, что его мир слегка наклонился в сторону.       Его голова была прижата к груди Цзинъи, а сильные руки принца обняли его. Одна рука легко легла ему на затылок, другая – на талию, прижимая ближе.       - Ты, а также жители горы Дафань и Лазурный Дракон не представляете угрозы, Сычжуй. Вы совершенствующиеся. Вы лекари. Вы целители. Вы спасаете людей. Вы защищаете тех, кто не может защитить себя. Если кто-то думает иначе, то они не заслуживают звания заклинателей.       Сычжуй повернул голову к Цзинъи, слова и поцелуй успокоили его. Слабый умиротворяющий запах сосны наполнил его нос. Он обнял принца, прижал ладони к его пояснице и притянул ещё немного ближе. Ему просто хотелось побыть так хоть какое-то время – позволить отчаянию в его сердце хоть немного угаснуть.       Лёгкий поцелуй в висок. Сычжуй слегка наклонил голову, склоняясь навстречу второму поцелую – такому же невесомому – и зажмурился: предвкушение наполняло его.       Губы Цзинъи скользнули вниз от его виска, каждый поцелуй был лёгким, как пёрышко, проходя мимо мочки его уха, лаская его челюсть, пока их губы не встретились. Сычжуй наклонился, рот слегка приоткрылся, как и в прошлый раз, а глаза приоткрылись и закрылись сами собой.       От ощущения нежности у него по спине пробежала дрожь.       Они прервались, чтобы глотнуть воздуха – Сычжуй ахнул, распахнув глаза.       Цзинъи пошевелился. Сычжуй двигался вместе с ним, их тела прижались друг к другу. Принц вновь наклонился к нему, но не для того, чтобы снова глубоко поцеловать его, а для того, чтобы продолжить оставлять лёгкий, дразнящий след.       Сычжуй выгнул шею назад, и Цзинъи ещё сильнее наклонился к нему, целуя подбородок, и медленно спустился вниз. Он дрожал. Руки Сычжуя сжались на спине принца, подавляя его непроизвольный стон. Ему хотелось, чтобы на его коже было больше тёплых, упругих губ, а не игривых следов.       - Цзинъи… - выдохнул он.       Принц слегка приоткрыл высокий воротник его верхней мантии. След поцелуев закончился чуть выше места соединения ключиц – крепких, тёплых, полных, и едва заметные прикосновения зубов царапали его кожу. Сказать, что тепло окутало его пах, было бы преуменьшением; ощущение было неописуемым.       - Ш-ш-ш, - это всё, что сказал Цзинъи.       Сычжуй опять наклонил голову вниз в тот момент, когда принц поднял голову; янтарные глаза чувственно потемнели. Он потянулся, чтобы поцеловать Цзинъи, прихватил уголок его рта и нежно заскользил, пока их губы снова не встретились…       - А-Юань, А-Йи доставил…       Он и Цзинъи тут же отпрянули в стороны, оба ударились о край стола, который помог им удержаться. Сычжуй заметил, как закрылся полог; его дядя, скорее всего, выскочил отсюда, как ошпаренный.       Чувство смущения от того, что его застали за поцелуем, в момент, который должен был быть интимным, так и не пришло. Сычжуй не знал, почему, но он фыркнул от смеха и взглянул на Цзинъи.       Принц, покрасневший, как маков цвет, откашлялся и тщетно попытался оправить свою мантию.       Сычжуй встал, интимное настроение было испорчено, его желание быстро остывало. Ему лучше сначала послушать отчёт дяди, так как нужно было сворачивать лагерь. Учитывая все подталкивания, которые осуществлял его дядя с тех пор, как они столкнулись с Цзинъи и остальными в Башне Кои, скрывать от него эту грань его отношений с принцем было бесполезно.       - Дядя! – крикнул он. - Всё в порядке. Ты можешь войти.       У входа послышалось шарканье ног; его дядя был робким и, казалось, таким же смущенным, как и Цзинъи.       - Дядя! – ещё раз позвал он.       Полог снова откинулся, и вошёл Вэнь Нин. Теперь он также был одет в новый комплект тёмно-сине-серебряных мантии горы Дафань. В руках его дядя держал связанный узел плотной ткани, трепетно прижимая его к животу. Вэнь Нин пробежался нервным взглядом по внутреннему убранству палатки, а потом его глаза замерли на племяннике и слегка расширились. Рука Сычжуя лихорадочно потянулась к воротнику мантии.       Ой.       Его воротник по-прежнему был расстёгнут. Сычжуй быстро его запахнул. Затем он разгладил остальную часть своих мантий, хотя подсознательно ему и хотелось продолжать забавно смущать своего робкого дядю.       Но потом он подумал, что тот уже и так достаточно смущён, и не стал усугублять ситуацию. Вместо этого он спросил:       - А-Йи доставил мантии?       - Мм, - ответил дядя, покачивая головой вверх и вниз. - На данный момент мантии раздали всем. Мы также попросили главу Ордена Не снести тот старый дом в деревне, поскольку строение было неустойчивым, и в нём действительно никто не должен был жить. Он дал своё разрешение.       - Мне придётся поблагодарить тётушек за их неустанную работу – даже сейчас, когда деревня собирает вещи, а мы сворачиваем лагерь. И спасибо за новости об этом ветхом доме. Я рад, что во время нашего пребывания никто не пострадал.       Вэнь Нин кивнул и робко протянул ему свёрток ткани, который он нёс. Сычжуй осторожно принял его, озадаченно взглянув на дядю. У него уже были мантии – полный комплект, который он носил.       - На смену, А-Юань, - объяснил его дядя. - Когда мы обустроимся, куда бы мы ни пошли.       Сычжуй кивнул:       - Спасибо.       Ещё раз бросив взгляд на него и принца, Вэнь Нин кивнул и вежливо извинился. Когда он уходил, кончики его ушей всё ещё были розовыми от смущения.       Как только полог закрылся, Сычжуй осторожно положил тканевый свёрток в свою сумку-цянькунь. Какой бы ни была новая мантия, она казалась ценной, и Сычжуй не хотел случайно потерять её в сундуке или где-нибудь ещё.       - Хм… - выдохнул Цзинъи.       Сычжуй повернулся и увидел, что принц смущённо почёсывает голову.       Они могли возобновить своё приятное занятия, и Сычжую было более чем любопытно посмотреть, сможет ли он сделать то же самое для Цзинъи. Хотя из-за отсутствия заглушающего талисмана – четыре стены из холста не лучшим образом сдерживали громкие звуки из лагеря – ему самому было бы трудно сохранять относительную тишину, если бы Цзиньи снова поцеловал его как раньше.       Существовала также проблема с тем фактом, что его палатка была единственной в лагере, и поэтому, когда его дядя стрелой вылет на улицу, он, скорее всего, был замечен многими из его мужчин и женщин. Хотя Сычжуй знал, что Вэнь Нин не сказал им ни слова – смущение от того, что он застал его и Цзинъи целующимися, скорее всего, заставило его молчать – остальные заклинатели в лагере сгорали от любопытства.       У Сычжуя была политика открытых дверей для своих мужчин и женщин. Любой из них мог войти и потревожить его по своему желанию. Поговорить, пожаловаться, что-то узнать, обсудить или просто попросить о дружеской дуэли. Единственное, что останавливало его мужчин и женщин сейчас, - его распоряжение: как только он вернулся после разговора с отцами и тётей, то сразу приказал себя не беспокоить, если только дело не касалось материально-технического обеспечения лагеря, их сборов или скрытой деревни.       - Я могу уйти… - неуверенно продолжил Цзинъи.       - Нет, пожалуйста, не надо. - Сычжуй подошёл к принцу и сжал его руку. - Пожалуйста, останься. Я бы хотел, чтобы ты остался. - Цзинъи улыбнулась той солнечной улыбкой, которая всегда наполняла Сычжуя теплом и счастьем:       - Тогда я так и сделаю.       По-прежнему оставалась проблема того, что его мужчины и женщины могли увидеть в реакции его дяди. Сычжуй не хотел их беспокоить:       - Хотя…       - Хотя? - с любопытством спросил Цзинъи.       - Мои женщины и мужчины… Возможно, они видели, как дядя метался туда-сюда…       - О. Ненормально, да?       - Мн.       - Они видели, как я входил с твоим дядей…       - Цзинъи, я знаю, что ты этого не хочешь … того, чтобы все узнали…       Сычжуй замолчал, когда Цзинъи шагнул к нему и крепко поцеловал в губы. Затем принц отступил с озорной улыбкой на губах:       - Всё, чего я хочу, это чтобы тебе было комфортно. Если ты не хочешь рассказывать о нас своим мужчинам и женщинам, меня это устраивает. Если хочешь, то меня это тоже устраивает.       - Здесь процветают сплетни, - застенчиво признался Сычжуй, и его сердце заколотилось сильнее от утешительных, обнадёживающих слов Цзинъи.       Принц рассмеялся:       - Тогда это мой тип лагеря!       Сычжуй не мог удержаться и уставился на своего друга с лёгким ужасом, смешанным с непониманием:       - Цзинъи! Есть правила Ордена Лань…       Широкая восторженная улыбка, которую он получил в ответ – и ещё один поцелуй, на этот раз небрежный – заставили Сычжуя раздражённо вздохнуть и покачать головой. Затем, прежде чем принц успел попытаться поцеловать его ещё раз, он наклонился и сделал то же самое – за исключением того, что напоследок он коснулся губами ещё и кончика носа Цзинъи.       - Ты неисправим, Лань Цзинъи.       В ответ он получил дерзкую ухмылку, а следом принц высвободил одну из своих рук и указал на заваленный бумагами стол:       - Ты занят, и я не хочу отнимать у тебя слишком много времени. Что ты хочешь, чтобы я сделал, чтобы помочь?       В тоне Цзинъи не было никакой угрюмости, которую ожидал Сычжуй. Было невероятно приятно, что принц не осознавал, насколько ужасно искажённые воспоминания о том, как Вэнь Чао и Ван Линцзяо вели себя в лагере, окрасили восприятие самого Сычжуя.       Его искушение сказать: «Оставайся и продолжай с того места, где мы остановились» было велико. Тем не менее, Сычжуй знал, что он просто потратит больше времени, откладывая то, что ему нужно было сделать для того, чтобы гарантировать, что лагерь будет свёрнут должным образом и что они будут готовы уйти к завтрашнему дню.       - Почему ты так добр ко мне? - Вопрос слетел с его губ случайно.       - Потому что ты этого стоишь, - просто ответил Цзинъи и снова сложил их руки вместе.       Сычжуй на короткое время сдался, и они снова поцеловались – долго и полно, глубоко и с нежностью, от которой по его телу пробежала приятная дрожь. Они оторвались друг от друга, их дыхание было быстрым и тёплым на покрасневшей коже, а затем слегка оба наклонились вперёд, так что их лбы соприкоснулись.       Сычжуй закрыл глаза. Он наслаждался ощущением ленты Цзинъи – ленты, которую он сделал сам – прижатой к его коже. Наслаждался ощущением рук принца в своих руках, силой пальцев, которые нежно обвивали его. Наслаждался близостью своего друга, того, кого он любил, кто был рядом с ним.       Ему хотелось остаться, но он не мог покинуть гору Дафань или Дивизию Лазурного Дракона. И всё же он жаждал, чтобы этот момент, это будущее воспоминание длились как можно дольше…       - Останешься на ночь? - нерешительно прошептал Сычжуй.       Он открыл глаза и вгляделся в тёплые светло-золотисто-карие глаза. Свечи, освещавшие палатку, отражались в них красно-оранжевыми пятнами. Края губ Цзинъи изогнулись в лёгкой улыбке, которая казалась ярче восходящего солнца.       - Да.              - Останься, дева Не.       Приказ был отдан резко, и Не Инъюй слегка подпрыгнула, отставив пустой поднос в сторону. Она собиралась забрать измельченное лекарство из бумажной пачки, которую он должен был взять.       - Нет. Останься, Инъюй, - попросил Цзычжэнь. - Пожалуйста, - добавил он через мгновение.       Его глаза следили за Цю Шэнем, младшим братом Не Цзунхуэя, входящим в палату лечебного отделения, в котором он находился.       За маленьким столиком на другом конце тесной комнаты сидела Юйли.       Ей либо было приказано оставаться с ним в комнате исцеления, либо она решила взять дело в свои руки и оставаться здесь – пока он исцеляется. Избавиться от неё было невозможно; то, что она ссылалась на приказы его отца, сильно раздражало Цзычжэня.       Он проснулся всего час назад и обнаружил, что Юйли держит его за руку, должно быть она просидела так всё то время, пока он спал. Его раны были залечены целителями Не, а на его спине и боках были наложены повязки с чётким приказом не снимать их ни при каких обстоятельствах.       Цзычжэнь не был уверен, была ли это инициатива Юйли, или же целители Не каким-то образом узнали о поручении Юйли, но в любом случае присутствие девушки его не устраивало. Однако на этот раз она не проявила настойчивости и сразу же отпустила его руку, как только он слабо попытался вырваться из её хватки.       Именно в этот момент в палатку вошла Инъюй, и выражение лица Юйли превратилось в грозное. Цзычжэнь ничуть не удивился тому, что молодая женщина слышала о бывшей служанке – или, по крайней мере, о каких-то историях, ходивших среди учеников. Самих историй он не слышал: уже более двух лет он не тренировался среди учеников Ордена.       Было ясно, что Юйли завидовал Инъюй, но не потому, что подруга Цзычжэня обрела свободу от ужасных поступков и приказов главы Ордена Оуян. Нет, несмотря на то, что красота Инъюй была невзрачной по сравнению с её собственной нежной красотой – Юйли считала её своего рода явной соперницей.       Цзычжэнь едва не рассмеялся, осознав это, но вовремя опомнился и замер, не желая тревожить едва затянувшиеся раны на спине. Он не знал, как Инъюй удалось проникнуть внутрь его палатки или убедить целителей принести ему еду и лекарства. Тем не менее, учитывая то, что он узнал о Цзунхуэе, можно было без преувеличения сказать, что Инъюй изучала то же ремесло, что и её приёмный старший брат.       Шпионы Ордена Не.       А вот почему глава Ордена Не проявил интерес к его персоне, было за гранью понимания Цзычжэня. Простая мысль могла бы заключаться в том, что его обеспокоил напитанный энергией обиды демон, прорвавшийся сквозь защиту, но это было слишком поверхностно для такого человека как Не Хуайсан. Более тревожная мысль указывала на усугубившиеся проблемы главной семьи Балинг Оуян, но глава Ордена Не никогда не считал Цзычжэня злонамеренным человеком, он был в этом уверен.       Таким образом, он отбросил свои мысли и просто принял то, что Инъюй была его другом и захотела навестить его. Что бы ни говорили ему ученики – независимо от ранга – они могли сказать это перед Инъюй.       - Это дело Ордена, наследник, - заявил Цю Шэнь. - Юйли тоже должна уйти, так как она ещё не достигла достаточно высокого ранга, чтобы слушать.       Цзычжэнь на мгновение задумался над словами Цю Шэня. Насколько он знал, у Балинг Оуян не было главного ученика – или, по крайней мере, никого, кто занимал бы эту должность - с тех пор, как Цзунхуэй был изгнан.       Цю Шэнь вполне мог бы заменить его, но из-за того, что случилось с Цзунхуэем, семья Цю впала в немилость.       Тем не менее, этот человек был достаточно взрослым и умелым, чтобы иметь хоть какой-то авторитет – особенно среди младших учеников.       Во время их миссии в Безночном городе Цзинь Лин рассказал Цзычжэню, что Цю Шэнь вмешался и сыграл важную роль в его побеге из лагеря. Этот человек также помешал ученикам увезти его в Балинг. Затем он услышал, как Цю Шэнь строго, но уважительно не соглашался с его отцом по поводу личностного направления, которое отрицал Орден.       Цзычжэнь был обязан этому человеку, пусть не жизнью, но, по крайней мере, временем, подаренным ему, чтобы высказаться. Временем, которое его отец отклонил, как только Цю Шэнь изложил свои аргументы.       Он кивнул и посмотрел на свою подругу:       - Иди. Со мной всё будет в порядке, Инъюй.       На лице Инъюй проступила нерешительность, и Цзычжэнь постарался улыбнуться ей как можно ободряюще. Через несколько секунд девушка кивнула, положила пакетик с лекарством на столик у кровати, поклонилась и тихо ушла.       - Юйли, уходи. Сейчас же! - рявкнул Цю Шэнь.       - Но старший брат Цю…       - Сейчас!       Юйли вскочила и выбежала из палатки, всем своим видом демонстрируя недовольство. Уже переступив порог, она вдруг остановилась и обернулась. Было ясно, что она намерена подслушать.       Цю Шэнь подошёл к ней и демонстративно закрыл перегородку прямо перед её носом.       К удивлению Цзычжэня, ему протянули талисман – талисман молчания. Цзычжэню потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, что, хотя у Цзунхуэя не было проблем с активацией талисманов или использованием заклинаний – его совершенствование было выше и более развито, чем у его младшего брата, – Цю Шэнь имел огромные проблемы в работе с талисманами.       Можно сказать, что у Цю Шэня была такая же проблема с талисманами, как и у Цзычжэня с заклинаниями.       Цзычжэнь взял талисман и позволил своей энергии течь по меридианам. Они не были повреждены демоном; его раны оказались в основном физическими. Ненависть и обида на отца всё ещё жили внутри него, но сила их притупилась.       Активированный талисман поместили на дверь. Цю Шэнь проверил его, несколько раз выкрикивая имя Юйли и приказывая ей войти. Никто не ответил, и перегородка не отодвинулась в сторону.       - Ты находишь меня привлекательным, наследник Ордена?       Цзычжэнь пристально посмотрел на мужчину и нахмурился. Вопрос прозвучал неожиданно, но Цю Шэнь не сдвинулся с места, сцепив руки за спиной.       - Нет. – Цзычжэнь покачал головой. – Красивым - да. Но не привлекательным. Ты мне не нравишься в этом смысле, если ты об этом спрашиваешь, Цю Шэнь. На самом деле, если быть откровенно честным, ты мне совсем не нравишься.       - Понятно, - ответил мужчина, похоже, ничуть не обидевшись на сказанное. - Я пытался понять, как и почему тебе нравятся мужчины, а не женщины. И почему мой старший брат ради тебя бросил всё.       Цзычжэнь машинально взглянул в сторону: талисман светился и пульсировал, поглощая их слова.       - Это тебе придётся спросить у него самого. Если предположить, что он всё ещё жив после такого жестокого наказания.       - Он всё ещё жив, наследник Ордена. Сегодня, ближе к вечеру мы получили известие, что они продолжают удерживать Цинхэ. Если ты помнишь из сегодняшних утренних обсуждений, Юньмэн Цзян и несколько представителей южных Орденов завтра уйдут, чтобы поддержать их. Глава нашего Ордена не вызвался помочь.       Цзычжэнь кивнул. Затем он снова сосредоточил своё внимание на Цю Шэне и спросил:       - Что ты на самом деле хочешь обсудить?       - Пока ты и твой отец враждуете, Балинг не может полностью посвятить себя войне. Мы, ученики, дали клятву служить, а ваша вражда мешает её исполнению. Мы устали от этого, наследник Ордена. Балингу это надоело. Я здесь, чтобы смиренно попросить: разрешите вашу вражду.       - Балингу это надоело? - прошептал Цзычжэнь и выражение его лица поменялось.       Наступило несколько секунд молчания, прежде чем Цю Шэнь молча кивнул.       - Два часа назад в лагере до нас дошли слухи о смерти твоей матери. В этой вражде она, очевидно, была более назойливой, чем глава Ордена. Оставшиеся ученики пытались напомнить ей о принципах и клятвах, данных ими. Она не слушала.       Цзычжэнь поражённо уставился на бесстрастное лицо Цю Шэня:       - Мой отец знает?       - Он не знает, - заявил тот. - Эту информацию от него скрывают. Ради войны нам нужен глава, у которого уже налажены отношения с другими Орденами.       Отчаяние охватило Цзычжэня. Он знал, почему Цю Шэнь решил рассказать ему - конкретно ему, - что в Балинге произошло восстание, и что его мать была убита. Что была причина, по которой они всё это хранили в тайне – их глубоко укоренившееся несогласие с его отцом.       - Старший брат Цю, они последуют за мной, если…? - дрожащим голосом спросил он.       - Только до тех пор, пока не будет мира, или не будет объявлено перемирие, если возникнет тупиковая ситуация, если события будут развиваться так, как это было более шестнадцати лет назад, наследник Ордена.       - Тогда… что тогда произойдёт? - тихо спросил он.       - Тебе придётся уйти в изгнание и никогда не возвращаться, - заявил Цю Шэнь. - Или ты встретишь смерть. Таков путь наших предков, путь Балинга.       Цзычжэнь взглянул на свои руки. Он сжал кулаки и попытался побороть гнев и сдержать слёзы. Больше нечего было сказать; его отец нарушил принципы Балинга. Если ни один из них не прекратит семейные разногласия, Балинг Оуян прекратит своё существование. А этого никто не допустит.       Он сделал несколько глубоких вдохов и разжал пальцы. Сморгнув слезы, Цзычжэнь поднял глаза: выражение лица Цю Шэня оставалось таким же бесстрастным, как и прежде.       - Позволь мне исцелиться, старший брат Цю, и позволь мне поразмышлять об этом, пожалуйста. Непросто принять такое решение.       Ученик кивнул:       - Никто не потревожит тебя, пока ты лечишься и выступаешь посредником, наследник Ордена. Даже Юйли. Она будет наказана соответствующим образом. Мы обеспечим это.       - Не надо, - произнёс Цзычжэнь, слегка покачивая головой.       Несмотря на навязчивое присутствие девушки и попытки насильно уложить его в постель, он знал, что она делала это только по приказу его отца.       - Не наказывайте её слишком строго. Ею манипулировали…       - Нет, наследник Ордена, - прямо изрёк Цю Шэнь. - Она нарушила догмы и клятвы Балинга по собственному решению, добиваясь материальной выгоды и благосклонности самым бесчестным способом. Она будет наказана соответственно.       Прежде чем Цзычжэнь успел произнести ещё хоть слово, Цю Шэнь снял талисман с перегородки и открыл её. От неожиданности Юйли едва не упала на землю. Цю Шэнь поймал её за предплечье и тут же толкнул в руки одного из охранников:       - Уведите её!       - Да, старший брат Цю - ответил охранник и тут же вырубил молодую женщину, прежде чем та успела возразить.       - Дева Не, Вы можете передать лекарство, но, пожалуйста, покиньте палатку после этого. Наш наследник собирается помедитировать.       Инъюй заглянула внутрь, и Цзычжэнь кивнул в знак согласия. Девушка снова посмотрела на Цю Шэня, который теперь стоял снаружи, заменяя ушедшего охранника. Как бы Цзычжэню ни хотелось рассказать ей, что произойдёт через несколько дней, он знал, что лучше не делать этого.       Это было предложение Балинга вместо полномасштабной гражданской войны, и он, как наследник Ордена Оуян, должен был принять решение самостоятельно.              Рассвет…       Прохладный осенний утренний воздух поцеловал его кожу, и Сычжуй медленно проснулся. Рядом пошевелился Цзинъи; его дыхание защекотало шею, не прикрытую мантией. Должно быть, это сработали внутренние часы, которые управляли Орденом Лань и моментом их пробуждения.       Каким бы уставшим ни чувствовал себя Сычжуй, не было того ощущения изнеможения, которого он ожидал, когда проснулся. Легко одетое, тёплое тело Цзинъи мягко прижалось к его спине. Рука принца свободно лежала на его груди и слегка двигалась.       Они так и не дошли до главного – по крайней мере, не в физическом смысле, о котором Сычжуй читал в книгах по анатомии из библиотеки его тёти или в более откровенных книгах о «весеннем искусстве». Застенчивость, неловкость, хихиканье, смех и обильные поцелуи в знак ободрения преобладали в большинстве их неуклюжих попыток раздеть друг друга.       Когда они оба, наконец, разделись до своих внутренних одежд, Сычжуй счёл более удобным просто лежать в постели с Цзинъи – они оба всё ещё были одеты. Было далеко за полночь, а талисман глушения, который принц активировал ранее, не делая ничего, чтобы поглотить шум внутри палатки.       Этот талисман не был создан для матерчатых стен палаток, ему требовались четыре прочные деревянные или каменные стены настоящей комнаты. Сычжуй был совершенно уверен, что некоторые из довольно громких взрывов смеха, сорвавшихся с их губ, были услышаны другими в лагере.       Он довольствовался тем, что просто провёл пальцами и губами по ключице Цзинъи и вниз по его обнажённой груди, пока не коснулся запахнутой части его внутренней мантии.       Довольствовался тем, что медленно ослаблял завязки внутреннего одеяния.       Довольствовался тем, что медленно раздвигал тонкую ткань, обнажая великолепную, гладкую, упругую кожу, покрывающую твёрдые участки мышц груди и живота.       Довольствовался медленным исследованием прекрасного совершенства, которым был Цзинъи.       Всё это время принц стонал под его лёгкими дразнящими прикосновениями, которые никогда не опускались ниже талии. Сычжуй поймал большую часть этих стонов; его рот несколько раз твёрдо встретился с губами Цзинъи, чтобы заглушить шум.       Это стало ещё более настойчивым и жарким, когда принц прикоснулся к себе, нетерпеливый от того, насколько сдержанным и вялым был Сычжуй в своём «путешествии». Самый громкий стон прозвучал тогда, когда Цзинъи довёл себя до конца.       Сычжуй не чувствовал необходимости делать то же самое с собой.       После этого Цзинъи был истощён и не в состоянии помочь. Но ему было приятно видеть, слышать и чувствовать принца через его рот, таким образом.       После этого Цзиньи быстро погрузился в сон, даже когда Сычжуй нежно ухаживал за ним, вытирая жидкость, насколько мог, сухой тряпкой. Покончив с уборкой и убедившись, что чуть влажная внутренняя одежда Цзинъи снова как следует завязана, Сычжуй прижался к нему, свернулся калачиком и медленно погрузился в сон, ощущая себя невероятно довольным…       - Доброе утро, - прошептал он, чувствуя, как принц снова придвинулся к нему.       - Извини, - сонно пробормотала Цзинъи. – Спи дальше…       Сычжуй ухмыльнулся и очень осторожно повернулся. В глазах Цзинъи всё ещё стояла сонливость, но было ясно, что он просыпался так же быстро, как и он, Сычжуй.       Нежная доброта окутала Цзинъи, и он мягко улыбнулся. Сычжуй увидел, как его взгляд переместился на его лицо. Принц убрал руку, лежавшую между ними, и осторожно протянул её. Изящные пальцы игриво потеребили внутреннюю мантию Сычжуя, и от этого движения у самого Цзинъи из запáха выглянул соблазнительный участок гладкой кожи.       - Тебе нужно уйти? - пробормотал Цзинъи, кончиками пальцев слегка потягивая и отпуская мантию на его груди.       Сычжую хотелось сказать «нет». Но тихие звуки последних сборов лагеря начали давать о себе знать. Полотно его палатки больше не могло сдерживать шум.       Через несколько минут Сычжуй вытащил руку из-под одеяла, которое укрывал их до конца ночи, и сжал ладонь Цзинъи. Он поднёс руку принца к своим губам и нежно поцеловал кончик каждого пальца. Достигнув последнего, он осторожно опустил его руку и медленно поднялся, чтобы сесть. Цзинъи потянулся за ним, одеяло скатилось на его талию.       Их одевание было сдержанным, хотя Цзинъи молча настаивал, чтобы сначала он помог ему одеться. Однако вместо того, чтобы взять вторую внутреннюю мантию Сычжуя, принц полез в свою сумку-цянькунь. На свет была извлечена небольшая коробочка, а из неё – лобная лента Ордена Гусу Лань. После этого Цзинъи протянул руку, взял его левое запястье и отвёл рукав назад.       Сычжуй с любопытством наблюдал, как принц наматывает ленту на его запястье и завязывает узел после нескольких оборотов. Это было непохоже на первый раз, когда Цзинъи беспорядочно повязал ему на запястье лобную ленту своего Ордена.       Когда всё было готово, получилось восемь узлов. Лента не была плотно прижата к его запястью и предплечью, но держалась прочно, что позволяло ему беспрепятственно вращать запястьем. Она также была скрыта под внутренней одеждой. Сычжуй повернул запястье и восхитился сложной техникой переплетения, которая выглядела, словно руку оплетало искусное кружево.       - Только члены семьи, наречённые или супруги могут прикасаться к лобной ленте, - тихо проговорил Цзинъи. – Она - символ нашей сдержанности, и дарится тому, кого мы любим, как символ принадлежности.       - Цзинъи… - выдохнул Сычжуй и потерял дар речи.       - Отец хотел, чтобы я передал тебе эту ленту как предложение вернуться в Орден, чтобы тебе не пришлось уходить. Я не хочу, чтобы ты возвращался. Не тогда, когда это означало бы бросить свой народ. Не тогда, когда это означает, что тебя будут использовать. Я хочу, чтобы ты был в безопасности. Я хочу защитить тебя от глупости Альянса – от их ненасытной жадности. Я хочу, чтобы ты был счастлив и здоров. Я хочу, чтобы ты обрёл мир, даже если это означает, что нам придётся расстаться, пока эта война не закончится. Пока у тебя всё это есть – безопасность, счастье, здоровье и мир, я тоже буду в порядке. Это моё обещание тебе, Вэнь Сычжуй – сейчас и навсегда.       Сычжуй даже не удосужился вытереть слёзы, которые защипали в уголках его глаз и пролились нас щёки. Он сократил расстояние и яростно обнял Цзинъи:       - Я люблю тебя.       Тёплые, сильные руки обнимали Сычжуя, прижимали их тела ближе друг к другу, словно пытаясь удержать их на плаву в бурном море. У Цзинъи была его лента, а у него, - лента Цзинъи; их взаимное подтверждённое обещание.       - Я тоже тебя люблю.              Шаги, эхом разносившиеся по коридорам частных лечебных палат, были тяжёлыми – тяжелее, чем обычно. Цзычжэнь мог поклясться, что слышит лёгкий звон металла.       - Прошу прощения, могу ли я попрощаться с Цзычжэнем?       Удивление наполнило наследника. Это был голос Сычжуя, а тяжёлый звон металла, скорее всего, означал, что он явился в доспехах.       Перегородка открылась секундой позже. Сычжуй вошёл в красивой мантии горы Дафань, которая смотрелась на нём превосходно – особенно на фоне полированных сине-серебряных доспехов.       - Уходишь? – спросил Цзычжэнь, и его друг кивнул:       - Мн. Гора Дафань и Дивизия Лазурного Дракона выступают сегодня. Я хотел поблагодарить тебя за то, что ты пришёл спасти моего отца, Цзинъи и меня самого. Я также хочу поблагодарить тебя за дружбу и доброту, которые ты проявил ко мне и моему народу в эти последние несколько месяцев.       Смущение охватило Цзычжэня, когда Сычжуй поклонился – глубже, чем было необходимо.       - Сычжуй! – воскликнул он, не в силах протянуть руку вперёд, чтобы поднять Сычжуя из поклона. - Пожалуйста.       - Это необходимо, Цзычжэнь, - ответил его друг.       Цзычжэнь ломал голову над тем, как бы сказать на это что-нибудь подходящее, но всё, приходящее в голову, казалось пустым и никчемным. Однако он мог кое-что сделать, поскольку был уверен, что этот уход также причинит душевную боль всем его друзьям.       - У тебя есть несколько минут?       Сычжуй удивлённо моргнул:       - Эм, да. Я не слишком тороплюсь. Тебе нужно, чтобы я что-то сделал? Хочешь, я найду Цзинь Лина или Цзинъи?       - Нет-нет. - Цзычжэнь ухмыльнулся. - Я просто хотел сделать тебе прощальный подарок. За дружбу, которую ты проявил ко мне в последние несколько месяцев, а также за спасение моей жизни в Башне Кои и Ляочэне.       - Ой.       Если Сычжуй и мог когда-либо выглядеть контрастно, - одновременно и очаровательным юношей и стойким, уверенным в себе генералом, которым он должен был быть, - то это было именно сейчас. Всё ещё по-мальчишески красивое на вид, простое и невинное выражение его лица не скрывало сейчас тот факт, что Сычжуй был ещё очень молод; всего на несколько сезонов старше него самого.       - Не мог бы ты попросить у целителей снаружи бумагу для талисманов и киноварь, Сычжуй? - спросил Цзычжэнь. Его сумку-цянькунь ему не вернули, и он не хотел просить Цю Шэня или кого-либо из охранников, стоящих снаружи, принести её. Он боялся, что такая просьба станет сигналом о принятом им решении – но этого ещё не произошло.       - Конечно, - согласился Сычжуй.       К счастью, охранники впустили Сычжуя обратно с несколькими листками бумаги и киноварью, и Цзычжэнь принялся рисовать, собирать и сплетать талисманы так, как он хотел. Эти талисманы получались лучше, чем прототипы, которые он делал раньше. Они… они были личным подарком.       Что-то, что могло бы выразить его признательность и надежду на то, что каким бы ни было будущее, по крайней мере, двое его друзей будут счастливы в совместной жизни.       - Вот, - сказал он после того, как закончил, и протянул талисманы Сычжую. - Это для тебя. Их достаточно, чтобы разделить на двоих. Я бы посоветовал быть осторожнее с последними несколькими, поскольку они были сильно укреплены после нескольких неудачных экспериментов. Последний внизу - талисман «Птичьего глаза», чтобы обеспечить твою безопасность и безопасность твоих людей – куда бы вы ни пошли.       Цзычжэнь увидел, как Сычжуй покраснел, и ухмыльнулся, забавляясь. Ни Цзинъи, ни Сычжуй, вероятно, не осознавали, как долго их взгляды постоянно были прикованы друг к другу, каждый раз, когда они были вместе – даже среди друзей.       - Я не сказал ни слова, если тебе интересно, - тихо проговорил Цзычжэнь, его тон едва превышал шёпот.       Ему приходилось быть осторожным, так как он не был точно уверен, кто знал о том, что Сычжуй и Цзинъи были вместе – независимо от Хэциня. По крайней мере, он предполагал, что их связь не зависит от этого чёртового договора. Члены его собственного Ордена ещё стояли на страже возле его комнаты, и ему не нужно было сообщать им ни о Сычжуе, ни о Цзинъи.       - Это было совершенно очевидно, поскольку мы начали путешествовать вместе в Ляочэне – по крайней мере, с его стороны.       Кончики ушей Сычжуя приобрели розовый оттенок, граничащий с красным.       - Спасибо, Цзычжэнь. Правда.       - Талисманы полностью конфиденциальны и сработают только между вами двумя. Постоянный поток духовной энергии позволит действию талисмана продлиться около получаса. Более короткие сообщения удлинят его жизнь. Когда он наполнится целиком, то сгорит дотла.       Сычжуй кивнул и убрал талисманы в рукав:       - Спасибо за прекрасный подарок, Цзычжэнь.       - Безопасного пути, друг мой, - торжественно произнёс Цзычжэнь.       - И тебе, друг мой. Мы встретимся снова.              Появление главы ордена Цзян верхом на лошади у входа в Нечистое Царство не должно было удивлять Сычжуя, но оно удивило. Осмотр, которому подверг его этот вечно сердитый мужчина, ни о чём ему не сказал. Шёпот Вэнь Нина: «Цинхэ», был всем необходимым объяснением: глава ордена Цзян сегодня возглавлял отряд, отправленный как подкрепление в Цинхэ.       Сидя на своей лошади, в полированных доспехах, слабо блестевших в свете едва выглядывающего из-за облаков утреннего солнца, Сычжуй огляделся вокруг в последний раз. Место назначения, в которое собиралась двигаться Дивизия Лазурного Дракона и гора Дафань, было известно только ему, Вэнь Цин, Вэнь Нину и нескольким старейшинам горы Дафань.       Сычжуй собирался сообщить его Цзинъи, но его друг неожиданно покачал головой. Причина не была названа, но взгляд принца был непреклонным - желание не знать, сохранить то, что было секретом, в безопасности.       Его взгляд скользнул по внушительному, туманному серому лесу, мрачным горам вдалеке, спустился вниз, и Сычжуй увидел Цзинъи среди небольшой группы, собравшейся, чтобы посмотреть, как они уходят. Принц стоял рядом с Цзинь Лином; они уже попрощались. Глава Ордена Лань и, что удивительно, великий учитель Лань тоже присутствовали.       Когда глаза Сычжуя скользнули назад и ненадолго остановились на отце, он был немного рад, что облачён в доспехи. Его отец не испытывал абсолютно никакого стыда – он каким-то образом ухитрялся висеть на Ханьгуан-цзюне – даже когда тот ехал на своей лошади.       Сычжуй, насколько мог, игнорировал выходки Вэй Усяня, - радуясь тому, что между ним самим и отцом был небольшой буфер из его тёти и дяди - и его абсолютно смущающие проявления привязанности. Это также выглядело так, как будто его тётя давно привыкла к этому – закатывала глаза она почти в той же манере, что и глава ордена Цзян.       Его дядя сидел и смотрел вперёд с мягким и невозмутимым выражением лица. После того, что Вэнь Нин увидел в палатке Сычжуя в начале визита Цзинъи, молодой человек предположил, что теперь ничто уже не может выбить его из колеи.       Однако от его внимания не ускользнуло, что чего-то не хватает. Дело было не только в том, насколько спокоен и сдержан был Ханьгуан-цзюнь, мягко, но твёрдо отстраняясь от чрезмерно нежных выходок Вэй Усяня.       Лента на лбу Ханьгуан-цзюня отсутствовала.       Сычжуй взглянул на своё левое запястье и предплечье и улыбнулся про себя. Под наручем, под слоями мантии, которые он носил, была лобная лента Цзинъи. Их лента; их обещание.       Какое бы обещание ни дали друг другу его отцы, Сычжуй был рад, что они воссоединились. И что они будут продолжать быть друг с другом, пока будет создаваться опасное адское оружие.       Когда массивные ворота распахнулись, Сычжуй вместе со своим отцом, дядей и теми, кто был в авангарде, двинулись вперёд. Больше задержек не было.       Сычжуй не оглядывался назад; он смотрел вперёд. Однажды война закончится. Однажды он воссоединится с Цзинъи.       А до этого дня, как он и обещал своему возлюбленному, он останется в безопасности, счастлив, здоров и умиротворён.