Абсурдная мгновенность

Краткие жаркие поцелуи не переставали литься, сопровождаясь с характерными причмокиваниями, пока оба тела взаимодействовали с друг другом как только могли. Руки Крейбурга цеплялись куда только можно и нельзя, в то время как Орфей подполз пальцами к тонкой шее композитора, обхватив ее покрепче. Соединяясь в очередной затяжный танец языков, Фредерик уже на последних вдохах проранивает подавленные стоны, скорее похожие на мычание. Причиной таких развратных звуков стают, естественно, смелые руки новеллиста, который будто знает куда стоит поднажать чтоб получить желаемое. С полной нежностью, но с такой крайней наглостью, Орфей снова и снова сжимает бледную шею Крейбурга, столь схожую на фарфор, неужто еще чуть-чуть и треснет? Нет-нет, от таких аккуратных махинаций она ни за что не посмеет, романист не допустит.Он столь мягко оглаживает шею своего милого возлюбленного, плавно переходя на щеку, как и мягко давит на него, настолько бережно и милостливо, но все равно недостаточно аккуратно для Фредерика. Второму лишь остается опустить напрасные попытки сдержать мелодичные стоны, от таких мазохистических наклонностей. Уверен, он еще несколько дней будет метать в сторону Орфея хмурые взгляды, попутно избегая любого контакта с товарищем. Но сейчас это не важно. Абсолютно не важно. Сейчас у него есть право отдатся новеллисту настолько сильно, сколь он никогда бы себе не позволил, но сейчас можно. Его раздражает Орфей. Раздражает его голос, манера речи, глупые вопросы и "случайные" совсем необязательные касания на работе, после нее, на улице, дома, да где угодно. Но знал бы он как его тянет к нему. И он знает, еще как знает, поэтому углубляет поцелуй настолько, насколько Крейбург позволяет ему, но ох какая досада, кажется в его руках решает совсем не композитор. Ласково оглаживая щечку сероволосого, он переходит к его прядям, таким мягким, словно облако, но таким строгим, словно иглы. Медленно накручивая небольшой вьющийся локон на палец, романист отстраняется, смотря на своего возлюбленного довольной физиономией, и Крейбург даже не съязвит. Вглядываясь в, казалось, бездонные серые глаза Фредерика, он продолжает вытягивать из него желанную инициативу. Складывалось ощущение, что все это представление, которое было построено с одной единственной целью. Вывести такого недоступного музыканта на ответ. И он получает за свои старания такую же старанную реакцию Крейбурга. Сероволосый тянет своего товарища на себя за воротник, увлекая того в очередной страстный поцелуй. Каким бы Фредерик податливым не был во власти Орфея, он продолжает поддерживать все тот же упертый образ, что позволяет ему уверенно вести поцелуй, вжимаясь своим языком в язык второго. Брюнет на это лишь хмыкает как получается, с радостью уступая контроль своему милому. Но сдаваться он ему точно не намерен. Становится все жарче и жарче, одежда начинает неприятно давить, и Орфей будто читая мысли музыканта, ныряет своими столь холодными руками под его рубашку. Нежно оглаживая каждую выпирающую кость, проходясь по всей длинне позвоночника, мелькая по мягкой груди своего возлюбленного, он заставляет его тело непроизвольно пускать мурашки по коже, от таких наглых, холодных и смелых пальцев. От таких касаний Фредерик не может сдержать томные вдохи и судорожные выдохи, продолжая стараться поддерживать свою инициативу. И как же новеллист доволен этим. Он буквально становится одержим этой игрой, он даже не думал что подобное затянет его до такой степени. Сможет ли он однажды остановиться? А стоит ли вообще? Лучше всего этот вопрос оставить Крейбургу, он точно знает как с этим разобраться, если конечно, сам не страдает этим вопросом. Продолжая впиваться в губы романиста, теряя всякий прилежный вид, он уже дышит из последних сил, вынуждая себя разорвать поцелуй. И о какая же довольная морда красуется перед ним, после таких блажений с его стороны. Романист точно будет ему это припоминать. Вот только его проблемы будут если прийдется отгребать за подобные припоминания.