***
Микото не смог выторговать ни пары лишних выходных, ни тем более отпуска. Даже за свой счёт. Противно, мерзко, неприятно, и Фуута давит обиду, потому что понимает - Микото не виноват. Хотелось сорваться на него, да, очень хотелось потребовать остаться и не уходить, не бросать его в таком состоянии, но это было бы слишком. Он живёт у него в квартире уже неделю, не ходит на пары, питается его едой и днями смотрит в стену. Пытаться качать права в таком положении было бы как минимум нагло. Фуута не может расплакаться. Неважно, как он старается, независимо от того, какие новости он слышит. Он был на допросе у полиции несколько раз, но попытки вспомнить ту ночь ничем не увенчались - и всё равно пустота. Ему сказали, что ни отца, ни сестру спасти не удалось - пустота. На восстановление дома нужно потратить целое состояние - пустота. Тот, кто это сделал, не пойман... Пустота. Зарывается носом в одеяло, прикрывая глаза. По внутренним ощущениям, не спал он примерно двадцать семь часов и тринадцать минут. За окном рассвет, значит, день выходного Микото. Ночью он так с работы не вернулся, но сейчас до ушей доходит звук поворачивающегося в замке ключа. — Я дома... Микото входит в комнату, Фуута это слышит, но не видит. Ложится позади, и от него веет холодом с улицы и сигаретным дымом. Заставляет прижаться к нему ближе спиной, вдыхать знакомый запах, чтобы это знакомое его полностью обволокло, подарило мнимое ощущение безопасности. Руки обхватывают его за живот, мягко обнимая, и носом Микото утыкается в плечо. — ...устал. Как ты? Фуута зарывается в одеяло ещё сильнее. Не хочет отвечать. Не может. Очень уж хотелось слабохарактерно разреветься, но он всё ещё не может. Поворачивается к Микото лицом, надеясь, что сейчас увидит что-то знакомое в глазах напротив, но они прикрыты. Микото продолжает улыбаться, но синяки под его глазами так глубоко залегли, что Фуута едва ли верит в то, что он просто немного устал. Глаза приоткрывает, сонно моргает. — Эй... — Тянется вперёд. — Привет... Целует в лоб, руками обхватывает за плечи и крепко обнимает. Фуута слышит, как он сопит и не шевелится, раз уж он сам не может уснуть, то пусть хоть спит Микото. В его объятьях всё равно чувствуется хоть какое-то ощущение дома и чего-то знакомого. Почвы под ногами. Что-то, что никогда не изменится. Фуута выпускает из рук одеяло и обнимает Микото, заползая руками под его футболку, чтобы ощутить тепло его тела. Так приятней. Так спокойней. Так гораздо теплее.***
— Пойдёшь в аркады? Румери нависает над партой, нагло стукнув Фууту по лбу, своеобразно пытаясь разбудить. Целую пару он проспал, оно и неудивительно, с его-то нынешним режимом. Удивительно то, что препод даже не пытался его разбудить, хотя Ямато-сенсей обычно был очень принципиальным. Жалко стало, что ли? — Н... — Сонно моргает, поднимает голову. — А... Наверное?.. — Чё значит наверное? Вставай, блин, ушлёпок. Запылишься. Румери за выражениями не следит и не ходит на цыпочках вокруг Фууты. Все вокруг знают, что случилось с его семьёй, и он тоже, но уже прошёл месяц, и пора бы приходить в себя, а Фуута всего неделю как в университет снова ходит. Так даже к лучшему — ему и правда надо развеяться. С момента, как он вышел из горящего дома, в нём мало что изменилось, разве что говорить снова начал. Берут за капюшон и тянут, и Фуута, недовольно бурча, закидывает учебники в сумку, наверняка помяв пару страниц, и сумку накидывает на плечо. Маску натягивает на ходу, но Румери её хватает и грубо стягивает, качая головой неодобрительно. В последнее время он часто так делает — Фуута всё никак не может привыкнуть к тому, что может прекратить носить маску в его присутствии. Поэтому виновато опускает взгляд под ноги, мямлит что-то похожее на «сорян» и маску обратно не надевает. Снаружи отнюдь не легче. Фуута вспоминает о том, как вышел из дома, задыхаясь, и вздохнул полной грудью на улице. Тогда было хорошо — это значило, что он выжил и спасён. А сейчас это напоминает о том, что его семья мертва. — Фуута! Румери его тащил в сторону аркад, но Фуута сразу же направляет взляд в сторону знакомого голоса. Взгляд полный надежды и тоски, потому что ему не хочется находиться на улице, он хочет домой, он хочет дышать спертым воздухом и в тёмном помещении с закрытыми окнами, и ощущать какую-то стабильность в знакомых объятьях. Микото подходит к ним, неловко улыбаясь, и вертит в руках ключи от машины — не своя, начал недавно брать напрокат, чтобы забирать Фууту из университета. На велосипеде он ездить не хочет. — А... Э, привет, — машет рукой Румери, потом эту же руку тянет к затылку, растрёпывая свои волосы. — Я приехал забрать его... — Опять ты, — Румери фыркает. — Дай уже своему мальчику немного развеяться, а? Только и делает, что ездит в шарагу и обратно. Никто у тебя его не заберёт. — Я не беспокоюсь о том, что его заберут, я думаю, что... — Дай ему час расслабиться, а? Тоже мне, мамочка нашлась. Фуута вырывает капюшон из чужих рук, раздражённо вздыхает. Конфликтуют у него на глазах они впервые, но он чувствовал и раньше напряжение между двумя. Румери каждый раз после пар косо смотрел на то, что Фуута уходит с Микото, а Микото очень пассивно агрессивно отзывался о Румери во время поездки домой. Сложно было не заметить, что они терпеть друг друга не могут. Можно понять, почему, и что их методы заботы просто не сходятся, но действует ли это на нервы. Одно, блядь, значно. — Заткнитесь оба, — Фуута всё же натягивает маску, чтобы не было видно оскала. — Петухи. Сил у него теперь нашлось не только на то, чтобы говорить, но и ругаться. Ругаться почти как раньше. — Микото, я схожу на аркады, — оборачивается к Микото. — Мне и правда нужно немного времени вне дома. Со мной всё будет в порядке, я не задержусь надолго. — Но... — Ты его слышал! — Румери закидывает руку Фууте на плечи и притягивает к себе, довольно улыбаясь. — Всё, тусуй булки отсюда. Фуута, сегодня ты ночуешь у меня. — Такого я не говорил. — А я тебя и не спрашивал! Усталый вздох и виноватый взгляд, направленный на Микото. Микото понимающе улыбается и кивает. Конечно, он понимает. Всегда понимал.***
— Этот твой Микото — душнила. — Мхм... — Всё веселье постоянно разрушает... — Мгм... — И выглядит как будто из Шибуи. — Он из Шибуи. — Заткнись, Фуута. С губ срывается смешок, когда Румери его толкает в плечо. Топать ночью к чужой квартире, на самом деле, едва ли приятное занятие в принципе, но от этих разговоров что-то тоже восстанавливается внутри. Слушать недовольное ворчание Румери и ругательство на баг в автомате, который сожрал его деньги, своего рода возвращает к временам, когда всё было нормально. Подумать только, что он дошёл до той точки в жизни, когда считал, что жизнь без матери, со старшей сестрой и отцом, с которыми он вступал постоянно в конфликты — нормальная. Уютная в каком-то роде. Жизнь, по которой он скучал. — Где ты только его взял? — Фыркает, отпирая ключами дом. — Ты что-то говорил про него до этого, но я, типа, вообще его не видел до этого. До того, как, ну... — Мой дом сгорел? Повисает неловкая тишина, и прерывается она в тот момент, как Фуута, войдя в дом, кидает на пол свою сумку. — Эм... Да. Типа. — Познакомились мы давнее, но, — вздыхает. — В кафе каком-то. Ну как-то вот так сложилось, что продолжили общаться и подружились. — Без обид, но мне не особо верится в то, что ты смог с кем-то подружиться. Фуута закатывает глаза и не отвечает. Это правда, что в этом возрасте гораздо сложнее заводить знакомства, особенно с его характером, и то, что Микото его вообще вытерпел — это чудо. Но и то, что они просто дружат — это ложь. Фуута даже не помнит, сколько времени длился их этап дружбы прежде, чем он зажал Микото у стены и не предложил встречаться. Но этот этап определённо был очень коротким. Втрескался по уши моментально. Так это как-то и случилось. Но рассказывать кому-либо о том, что он встречается с парнем, Фуута не собирался, и отец с сестрой только догадывались об этом, судя по их последнему разговору. Кажется, отец даже.... Что-то сказал о том, что убьёт этого Микото к чёртовой матери. Чтобы к его сыну не лез. Думал, что это его дурное влияние. Если бы он только знал, с кого это всё началось, хах... — Ну, хорошо, что ты хоть сейчас вырвался от него и пошёл немного повеселиться. — Мхм... Фуута зевает и садится на диван. Сил спорить или играть у него не было. Глаза слипались. — На цепи ещё бы посадил, засранец... — Да не держал он меня у себя силой, Румери, — веки очень тяжёлые, и говорить тоже становится сложно. — Мне правда нужно было... Отдохнуть... — Ага, ещё и газлайтер. — Газголдер, блядь, — огрызается, заваливается на бок и поворачивается лицом к спинке дивана. — Я спать. Разбираться с этим уже никаких сил нет. Да и не хочет он сейчас это делать. Кто бы в его голове смог разобраться сейчас, убрать весь мусор, присоединить все провода туда, где они должны быть. Тяжело. Невыносимо. — Прибить бы этого твоего Микото... Хосспади.***
Разумеется. Разумеется, Микото приезжает, стоит ему поплакаться в трубку. Разумеется, он сразу смекает, что что-то не так, когда первые пару секунд Фуута просто молчит. Разумеется, он спрашивает, всё ли в порядке, и срывает ожидаемую реакцию — крик и слёзы. Фуута, наконец, заплакал. Но какой ценой? Микото быстро оказался на месте, стоило ему отправить геолокацию, и так же быстро утащил Фууту в машину, одев в свою куртку и крепко обнимая, прижимая силой лицом к груди, чтобы он не смотрел на тело висящего в петле Румери. Шепчет что-то успокаивающее, куда-то звонит и не отпускает ни на секунду. И дома (у Микото) Фуута не может прекратить плакать. Он разносит вещи (Микото) по полу (Микото), ломает посуду (Микото), и, в конце концов, падает на постель (Микото), продолжая задыхаться от слёз. На груди очень тяжело, и дышать становится физически сложно, потому что перед глазами всё ещё синее лицо Румери, его широко распахнутые глаза и он не может прекратить думать о том, как его тело качалось из стороны в сторону. Вроде как часы. Прямо, хах, отсчитывали время до чего-то? Дышать становится легче, когда Микото берёт его лицо в ладони. Заглядывает в глаза, обеспокоенно, нежно, со всей любовью. И дышать становится легче. Снова дышать становится легче. дышать становится ле гче — Фуута, взгляни на меня. Фуута смотрит на него, потому что никуда больше не может посмотреть. Физически, потому что Микото его держит, и морально, потому что больше не хочет. Не хочет ни на что смотреть, кроме того, что хоть как-то стабильно и не собирается уходить. — Я рядом. Всё будет хорошо. Не будет. Не будет ничего хорошо. — Моя семья. Мой отец. Моя сестра. Мой лучший друг, Микото. Они все умерли. Ничего уже не будет хорошо. — Нет, не правда. Микото целует его в переносицу и Фуута чувствует, как руки слабеют. Хватается из последних сил за его одежду, сжимая в пальцах. — Ничего не будет как прежде. Но, — стукается своим лбом о лоб Фууты. — Всё ещё может быть хорошо. Поверишь мне? Фуута очень хочет верить. Но его голос ломается, стоит ему попытаться хоть что-то ответить. Сдавливает рыданиями. Крик застревает в горле. — Мне так плохо. Я хочу, чтобы всё стало как прежде. Микото понимающе кивает, целует в щёку, целует в шею. — Почему это происходит?.. Кто... Кто так поступает со мной? Гладит по швам одежды, нежно, но крепко обнимает, целует в уголок губ. — Чем я это заслужил, Микото? — Поднимает на него беспомощный взгляд. — В чём я ошибся? За что мне всё это? — Мне жаль, Фуута, — утыкается носом в шею, будто бы избегая взгляда. — Сделаю всё, чтобы стало лучше как можно скорее... Мне так жаль... Фууте стыдно за то, что он взваливает всё это на плечи Микото, будто ему и так мало было своих забот, но он сам этого не вывез бы. Перед глазами всё ещё обугленное тело отца, которое ему показали для опознания, всё ещё свалившаяся с каталки рука сестры, всё ещё ужас в глазах Румери. В какой-то момент всё пошло под откос и Фуута не понимает, почему это произошло. Почему это продолжает происходить. Но что-то в его жизни не меняется, и это успокаивает. Руки, огрубевшие от игры в бейсбол, нежно гладящие его по телу, мягкие поцелуи и сдавленное «люблю» повторяющееся несколько раз за ночь. Только вот кто это говорит?***
Наверное, его уже исключили из университета. Или вошли в положение. Ему до сих пор не звонили. Не звонили ли? Где его телефон... Кажется, закинул неделю назад под кровать и с тех пор не трогал — разрядился уже, наверное. Дозвониться до него становится сложнее. Фуута не хочет выходить из квартиры, уже столь родной и привычной, потому что чувствует, что если выйдет, то вновь случится что-то плохое. Это не могло быть совпадением. Не могли умереть самые близкие для него люди друг за другом вот так вот. В этом должен быть какой-то смысл. У него остался только Микото. И как никогда Фуута боится его потерять тоже. — Фуута, кто-то пришёл... — Не уходи. — Фуута, пожалуйста... — Пусть уходят. Мне плевать. — Я уверен, что там кто-то важный. Фуута смотрит недовольно на Микото, разве что не дуется. Микото сейчас в отпуске, и страшно подумать что будет, когда он вернётся на работу. Сейчас Фуута цепляется за его одежду, тащит в постель, чтобы полежать в обнимку, хотя в жизни никогда не был таким тактильным, потому что боится. Что следующим будет сам Фуута. Или Микото. Или они оба. Микото вырывается и идёт ко входной двери, а Фуута, недовольно фыркнув, тянется к ближайшим штанам (Микото), чтобы надеть что-то на низ. Целыми днями ходит в футболке (Микото), которая доходит до середины бёдер, и, в принципе, устраивает. Пахнет (Микото) приятно. — Ах, здравствуйте! Спасибо, что приехали! Доносится это с коридора, и Фуута недовольно рычит, очень тихо, потому что он всё же кого-то позвал. Как будто было недостаточно их двоих. Кого он, чёрт возьми, ещё позвал? — Фуута, подойди сюда, пожалуйста! Мне нужно тебя кое с кем... Познакомить?.. Неуверенность в его голосе очень хорошо ощущается. Фуута стягивает завязки на штанах, немного приглаживает немытые волосы, и плетётся к коридору, уже готовый ругаться что на гостя, что на Микото. Не хочет он никого больше видеть, не нужно ему это, он просто хочет остаться... ...ха? — ...Мама?***
Каким образом Микото её вообще нашёл — тайна. Нужно будет обязательно расспросить его, но это потом, когда он перестанет неловко рассматривать её лицо, изучать взглядом все морщины, которых он не помнил раннее, ведь она ушла так рано. В его памяти она была совершенно другой, но всё такой же. Она была чужой. Но очень родной. Что-то в груди отзывается нежностью и тяжелейшей тоской. Они смотрят друг на друга с противоположных концов стола, молчат, изучая лица друг друга, тела, все изменения осознавая и впитывая. До сих пор не понявшие до конца, что они встретились спустя десяток с лишним лет. Микото сидит между ними, и ему ощутимо неловко. Он смотрит то на одного, то на другого, и тишина между ними не способствует никакому подобию спокойствия. Микото вскакивает из-за стола, хлопнув по нему руками: — Так! Вы тут общайтесь, а я пойду сделаю нам всем чаю! Уходит, и, наверное, сделал правильно. Потому что плечи мамы ощутимо расслабляются. Она скромно улыбается и опускает взгляд, рассматривая свои сложенные в замок руки. — ...ты так вырос, Фуута. — Почему ты приехала? Это было первое, что он сказал, и сам того не сразу понимает. На самом деле, ему очень хотелось спросить совершенно другое: «почему ты ушла?». Но вырвалось именно это, и Фуута обжигается собственным ядом, когда говорит это. Он очень хотел бы шагнуть к ней и обнять как можно крепче, расплакаться, вернуться к тому времени, когда всё действительно было нормально, и он мог взять маму за руку, но сдавливающая горло обида не позволяет. И непонимание. И одиночество. И страх. Улыбка с лица её сходит медленно, и она неловко перебирает пальцами, расправляет плечи, уводит взгляд в сторону. — Я слышала, что случилось с... — Осекается. — Твоим отцом. И сестрой. — Твоим мужем и дочерью. — Бывшим мужем, — она делает упор на первое слово. — В новостях. И меня нашёл... Этот молодой человек. Рассказал про тебя и про твоего друга... Мне так жаль, Фуута. То, через что ты проходишь... В ушах белый шум, потому что он знает, что дальше последует. Да, то, через что он проходит, просто ужасно и очень тяжело. Но ты же мать. Ты не так должна реагировать. Ты должна знать больше слов, ты должна знать, что сделать, чтобы он ощутил себя лучше. Почему даже при таком знакомом ощущении, Фуута вынужден чувствовать себя рядом с ней одиноко? — Этот... Молодой человек, — она начинает смотреть куда-то в сторону прохода, видимо, выискивая Микото, и потом смотрит на Фууту. — Кто он? — ...да какая тебе разница, — Фуута выркает, откидывается на спинку стула. — Он сам, что ли, не представился? Ты пришла сюда о нём поговорить? — Нет, Фуута, я пришла, потому что беспокоюсь о тебе, — она хмурится, поддаётся вперёд. — Именно поэтому я спрашиваю. Этот парень... — Мой парень. Если тебя это интересует. — Твой... Что? Она первый человек, которому он в этом признаётся. Возможно, потому что устал. Возможно, в глубине души надеется, что мама отреагирует как следует, как должна мама. Обнимет, поцелует, скажет, что принимает любым, пожелает счастья. Примет его выбор. Будет рядом. Мама насупилась, открыла рот, но ничего не говорит. Видимо, хотела что-то сказать, но не смогла подобрать слов. Смотрит то вниз, то на Фууту, то на проход. Смотрит вновь на Фууту. Пожалуйста, просто скажи, что всё в порядке. Это не так тяжело. — Фуута, это... Ты... Ты запутался, — неловко смеётся. — Это он... Он на тебя так повлиял? Он и выглядит как... — Как из Шибуи, да? — Усмехается горько. — Мы, блядь, в Шибуе прямо сейчас. Я не запутался ни в чём, и если ты вернулась, чтобы сказать мне, что быть заднеприводным — это плохо, то можешь проваливать. Я не хочу это выслушивать. — Фуута. — Она сжимает руки в замок ощутимо крепче, и Фуута видит, как побелела кожа там, где пальцы давят. — Я твоя мать, и я вижу, что... — Что тебе пора отсюда сваливать. — Я вижу, что это не ты. Что это не то, чего ты хочешь. И что... — Откуда тебе знать, чего я хочу? — Я... — Моя мать? Не смеши. Весь твой вклад кончился на том, что ты меня из себя выдавила. В её глазах обида, и Фуута чувствует укол совести. Вовсе не так он хотел с ней поговорить. Вовсе не этого он хотел. Но то, что она говорит, совершенно не вяжется с тем, чего он от неё ожидал. Мама была другой в его воспоминаниях. Почему сейчас она ведёт себя так, словно он... ...повзрослел. Точно. — Это определённо его влияние, — выдыхает шумно через нос. — Ты так грубишь... — Потому что я таким вырос, — он отмахивается. — Микото просто сжился с этим. — Если бы... Его только не было... ...не было бы и тебя тут?***
По полу растекается лужа крови, и у Фууты перед глазами плывёт. Он смотрит на то, как пачкается ковёр, как кровь попадает под ножки стола, и длинные, красные волосы, почти в цвет этой крови, в ней пачкаются. Смотрит на Микото устало. Руками тянется к нему. — Что ты... Наделал... Чувствует, что задыхается. Как рыдания снова сдавливают глотку. — Она же... Тоже умерла. Ведь... — ...ФУУТА! ...она угрожала забрать его. Фуута смотрит на страх в глазах Микото. На свои перепачканные в крови руки. На выпавший из ладоней нож. Вспоминает, как смотрел на то, как начинают сгорать занавески в гостинной. И как натягивал петлю, когда его просили прекратить. Когда просили проснуться. Фуута моргает, смахивая с себя остатки навождения. Смотрит на Микото вновь, на руки и на маму, лежающую на полу с перерезанным горлом. Значит, не приснилось. Ничего из этого. Значит... — ...а?