***
Подумай, может ты сама всё это придумала? И нет вовсе никакого метро, ты оглядываешься по сторонам, улавливая взгляды незнакомых тебе людей. Всё же бред? — А знаешь, я не понимаю этого Раскольникова, — говорит кто-то в пустоте вагона. — Кто это? — фокусируясь на девушке, понимаю, что ей от силы лет 20. — Ну, вот посмотри: он считает себя «особенным», но разве есть дело «особенному» до какой-то там старушенции? — не слыша её, он продолжает свой монолог. — Оставь свои заумные разговоры! Лучше ответь, ты с отцом поговорил? Он даст нам машину на выходные? — Ведь он себя загубил ради какой-то там теории. Не понимаю! Не понимаю, хоть убей, — в бреду шепчет парень. — Потому что, если нет, то и нет смысла куда-то ехать! — хмыкнула его спутница, рассматривая свой свежий маникюр. — Нет, я бы на старушенции даже не зациклился. Слишком мелкая пешка. Я бы сразу — Свидригайлова! Деньги у него куда побольше водились, чем у этой воши… — Кстати, звонила Ленка. Похвасталась, что Пашка машину новую купил. Ну, неужели мы хуже? — продолжает она. Прерывает лишь голос, который объявляет предпоследнюю станцию — парень тотчас, словно опомнившись, соскакивает с места, даже не удосужившись посмотреть на девушку, поспешившую за ним. Двери закрываются, оставляя вагон в полной тишине.***
Затхлая комната, нагнетающая обстановка и поскуливающий маленький щенок, которого ты пару дней назад подобрала к себе с улицы. Лишь молчаливый вопрос: «А имеешь ли ты на это право?» По жизни относившаяся ко всему, как к вещи, периодически теряющей свой «вкус». Так тебе говорили. А ещё говорили про больную любовь с нотками безумия, во время которой ты была на грани нервных срывов и истерик. Тебе ведь так нравится испытывать постоянную муку. Растерявшая остаток самообладания, терпения и свободы, ты скована по рукам и ногам мёртвой хваткой. Немудрено, что и совесть, доведённая до чувства «самобичевания» не вытерпела. Сдохла раньше, покуда ждать пока сдохнешь ты — нет смысла. Звонок домашнего телефона выводит тебя из нездорового забвения. Вспоминаешь, как с самого раннего детства ненавидела этот звук. Попытавшись не обращать внимание, ты всё же не выдерживаешь и скидываешь. Через какое-то время приходит смс от мамы: «Уже третий день не отвечаешь. Я надеюсь, что всё нормально, ты просто устала, поэтому не хочешь разговаривать. У нас тоже всё хорошо, если тебе интересно». Устала, не очень интересно. Всё это фальшь. Отвечаешь сухо: «Нормально». И всё продолжаешь вглядываться в одну точку, почесывая за ушком маленького пса. Живот урчит, напоминая, что было бы неплохо наполнить его содержимым. Как же это всё глупо: зависеть от таких повседневных факторов. Глупо, но в этом есть свой смысл. — Уйди! — спихиваешь щенка, устремляясь на кухню. Делаешь какой-то бутерброд на скорую руку и присаживаешься на стул. Долго думаешь, включить ли телевизор. Так давно не смотрела ничего, кроме… ничего. Хочется какого-то разнообразия. Попадаешь на такие нелюбимые тебе новости. Но ни смысла, ни сил переключить — нет. — Сегодня днём в метро было совершено зверское преступление. Девушку столкнули на рельсы под электричку. По всем описаниям, в буквальном смысле. Палачом стал — её же молодой человек. Диктор что-то щебетала, передавая глубокий ужас и масштабы «катастрофы». — А ведь говорил, что нет дела до воши, — горько усмехаешься, дожёвывая свой бутерброд. Выключаешь телевизор. На часах 00:00. Десять дней… Десять дней, как мертва твоя совесть.