Неправильность

Они оба были пьяны. Парой бокалов вина, ласковыми сумерками, комнатной обстановкой, густым кофейным запахом, наполняющим пространство, блажью хорошего дня, а также друг другом. Но Казуха особенно. И таким – соблазнительно манящим, развязным и сонливо-очаровательным – Хэйдзо видел его впервые. Хэйдзо нежно провел пальцами по щеке ронина, практически невесомо, едва касаясь белой кожи. Взгляд поднялся на утонченное лицо. Тонкие белесые брови неопределенно двинулись, приняв на долю секунды вопросительное положение. Детектив уже сто раз признавал то, как сильно необыкновенная внешность мечника завораживала, манила, как она являлась его личной погрешностью, слабостью, которую он с каких-то пор принимал частью себя, не давая прорехе явиться свету, – лишь позволял себе заглядываться редко или исподтишка, не понимая или не принимая этого чувства. Чувства смутного и каверзного, как непостоянство инадзумского закона. Притягательные черты узкого лица размывались в наступлении теней, но глаз дорисовывал фактуру аристократического носа, аккуратную тонкую складку века, густые белые ресницы, выделяющиеся скулы, гладкий покатый лоб, скрываемый непослушными прядями, которые так и хотелось перебирать, трогать. Архонты, как же красив. Хотелось любоваться им полностью, наплевав на границы и манеры, смотреть в эти бездонные багровые глаза вечно. В этих глазах плескался бескрайний омут, и Хэйдзо утопился в нем по собственной воле. А этот рот – он хотел бы жить на корне его языка, цветы распускались прямо в глотке самурая, осыпаясь строками, когда он его открывал, и не существовало в мире лепестков красивей. У него был очень-очень хороший рот, как Хэйдзо считал. Прикосновение затянулось, с каждой секундой оно всё меньше напоминало дружеский жест. Детектив хотел было убрать руку, но тонкие забинтованные пальцы ловко перехватили отстранившуюся кисть, придвинув ее обратно к лицу. В центре ладони почувствовалось теплое дыхание, за которым последовал кроткий поцелуй. Обрамлённые бесцветными ресницами кровавые глаза в этот момент особенно выделялись, поглощая его выразительным взглядом. Хэйдзо застыл, зачарованно глядя в ответ, отмечая необычный градиент в неестественном огненно-красном цвете глаз. Ладонь скрывала половину чужого лица, Казуха всё ещё касался сухими губами его кожи, склонив голову, пронзительно вглядываясь в парня напротив. А парень напротив задыхался от неожиданности данного поступка. Мысленно Хэйдзо метался, пытаясь понять, что хотел этим странным, но приятным действием показать этот парень. И мысли путались, спотыкались друг о друга в панике, тая, сбиваясь в кучки. Может он привык таким образом выражать благодарность? Поцелуем в ладонь? Он же поэт, лиричность его души отражается в его движениях и поведении, и все в нем было неземным, от безмятежной походки до грациозных движений в тренировках с клинком. Он отстранён от общества, соответственно, для него может быть нормальным целовать руку друга, это вполне оправдывает его тонкую натуру. Значит не нужно искать в столь неординарном поступке скрытого смысла, хотя очень хотелось верить, что он все же имеется. А что, если?.. Казуха – оторванный от городского мира скиталец, но это не отменяет того, что только что он совершил нечто интимное, отчего к щекам прилила кровь, казалось, даже в затемнённом от наступивших сумерек помещении было видно, как загорелись уши. И это тоже не было похоже на дружеский жест, скорее так делают люди, у которых доверие на совершенно ином уровне, гораздо выше товарищеских отношений. Может, он и правда?.. Казуха отпустил его кисть, но Хэйдзо теперь не убирал руку, оглаживая большим пальцем щеку, спускаясь им ниже, отрешённо обводя линию губ. Лицо Каэдэхара приняло странное, нечитаемое выражение, казалось, он вот-вот отстранится и высмеет проступившую в ласковом движении слабину, но он молча ожидал. Уголок его губ приподнялся, явив небольшую ямочку. Разве они не..? Это нормально? Сумбурно скакали в голове предположения, что возможно Казухе такие действия кажутся нормой, раз он до сих пор не отреагировал, что для него нет ничего особенного в том, как долго чужие пальцы касаются его губ, чуть оттягивая нижнюю. Он обхватил пальцами скулу, всё ещё касаясь губы, незаметно нащупав мизинцем вену на шее. Хэйдзо только сейчас заметил, что парень заволновался, несмотря на то, что внешне выглядел безмятежно. Вырвавшийся изо рта дрожащий вздох окончательно подтвердил догадки касаемо его состояния. «Ты меня не обманешь, Казуха, я чувствую твой пульс, и ты слышишь мой. Непривычны такие прикосновения? Тогда для тебя это не должно быть чем-то не выходящим за рамки... Стоит проверить» – после такого рассуждения Хэйдзо медленно подался вперёд, лицом к лицу, так, чтобы Казуха успел что-либо предпринять, отодвинуться, чтобы избежать довольно очевидной, но неизвестности. Однако тот не дёргался, и в следующий миг их губы соприкоснулись. Внутри все замерло в ожидании, дыхание остановилось, как только он почувствовал обжигающее тепло его уст. Сердце выполнило кульбит, подпрыгнув до подбородка, исполнив тройное сальто, после чего оказалось где-то в районе пят. Трусливая мысль забилась в голове, что ещё не поздно было оттолкнуть его, свести все в шутку, но они продолжали смотреть друг другу в глаза, целуясь робко и неуверенно, неловко. Казуха отвечал терпеливо, скромно, но искренне, испытывая не менее широкий спектр чувств, по крайней мере, кровь в жиле под пальцем застучала быстрее. Близость вскружила голову, отрываться уже не хотелось, и он целовал его уже немного эгоистичнее, требовательнее, и плевать, что после такого их отношения станут ещё более неопределенными. Он просто наслаждался моментом, чувствуя, как по телу волнами расходился приятный жар, как сладкая истома мелкой дрожью пробирала конечности, застывая ноющим комком внизу. Самый настоящий ураган пронесся в его сознании, растерзав остатки рационального мышления, и лишь эхо здравого смысла судорожно звенело в ушах, неприятно напоминая, что они всего лишь друзья, что он только что пересёк черту, разрушил всевозможные границы. Что это неправильно – целовать подвыпившего товарища, желать его в столь нестабильном состоянии, хотеть заполучить все то, о чем он так сладко мечтал в разлуке, вздыхая от горестных фантазий в ванной комнате. Какая-то его часть отчаянно хотела остановить происходящее, но думать о последствиях не хотелось, да и поздно уже. Он желал только потеряться в притоке невообразимых чувств, растягивая блаженные ощущения – удовольствие от близости заставило замолчать все, что отвечало за мораль. Нехотя оторвавшись от поцелуя, Хэйдзо впился расплывчатым взглядом в горящие глаза напротив, стараясь понять, о чем думает Казуха. Люди снимают маски, оголяют свое естество, когда переживают самые сильные чувства, и эти эмоции легко прочитать в столь откровенные моменты в зеркалах души, в очах. Но сложно было что-то поймать за возникшей пеленой в глазах Казухи. В них распалялась алая бездна, отражаясь румянцем на фарфоровых щеках. – Казуха, мы не должны.. – в нем говорил проблеск рассудка и совести, но рукой продолжал поглаживать скулу, этот жест уже казался совсем невинным после содеянного. – Мы не можем продолжать. – Ты не заставишь меня поверить, что эти слова произнесены были из-за того, что тебе не нравится. – Казуха улыбнулся, его фраза была недалека от истины. – Давай поговорим потом... – машинально облизал губы – Хэйдзо проследил за языком, нервно сглотнув – и потянулся для очередного поцелуя, прикрыв глаза. И Сиканоин сдался, активнее играясь с его губами, периодически покусывая их, целуя то с напором, то с нежностью. Растворяясь. Кажется, он тоже этого хотел, возможно, даже ждал возможности открыться перед детективом, но данное стечение обстоятельств устраивало обоих. Движения ронина были поразительно податливыми, немного медлительными, словно сонливыми, вино делало их отрывистее. Но ласку он принимал со всей готовностью и предвкушением, загораясь внутри и пылая снаружи. Совсем не препирался, а шел навстречу, все ещё действуя в их игре только губами, в то время как Хэйдзо прильнул ближе к телу, подушечками пальцев ощупывая неуверенно шею и уши, на прикосновения к которым Казуха реагировал сладко вздыхая. Вот и нашел первое слабое место, подумал Хэйдзо, стараясь уделять больше внимания чувствительным ушным раковинам. Он трогал его так, как представлял себе до этого тысячи раз – жадно, по-собственнически, но осторожно, деликатно, чтобы не оставить следов от нетерпения и жажды прикосновений, не спугнуть парня напором. Так приятно. Рука переместилась на затылок, он натянул шелковистые волосы, попутно сделав то, что давно хотел – стянул с них резинку. Пальцы зарылись в белокурые локоны, волной распустившиеся по спине, оттягивая их у корней и вырывая из глотки сдавленный хрип. От натяжения Казуха был вынужден задрать подбородок, и досин переключился на открывшуюся шею, шумно вдохнув густой лиственный запах. Влажное дыхание огнем обдало подрагивающий кадык, незамедлительно последовал мягкий поцелуй. Хэйдзо целовал шею то нежно, почти неощутимо, то страстно, впиваясь губами и с силой всасывая молочную кожу, к которой мгновенно приливала кровь, оставляя контрастные пятна. Порой прикусывал, словно вампир, жаждущий, но не решающийся отпить его крови. Тёрся носом и глубоко вдыхал запах, в ответ возвращая разгорячённое дыхание. Все это сопровождалось тихими вздохами Казухи, который не был готов к таким решительным действиям, и он, распахнув веки, вглядываясь в сгущающуюся темноту потолка, растворялся в нахлынувших, немного забытых ощущениях. Сверху донесся хриплый смешок: – Хотите взять меня, господин детектив? – утверждение, замаскированное под вопрос. Хэйдзо прикусил белую кожу, оставив очередную цветную отметину, отстранился, посмотрел в янтарные глаза, которые выражали нечто странное, не виданное им ранее, оттого неосязаемое, неуловимое. На дне агатов за коркой затуманенного взора шелевились языки разгорающегося пламени, или ему казалось, что алые радужки были необыкновенно яркими в окружающем их закатном полумраке. Конечно он хочет. Ещё как хочет, когда игривое лукавство отображалось в глазах напротив, когда эти самые непорочные и чертовски прекрасные глаза изучали реакцию на неожиданный словесный выпад, когда в них хотелось затеряться, потерять все ориентиры, заблудиться. Снова. – Мы ведь оба этого хотим, иначе ты бы остановил меня несколькими мгновениями ранее. – Хэйдзо выдохнул это горячим полушепотом. Он поравнялся с ним лицом, придвинулся ближе, но остановился, ожидая взаимных действий. – Или я не прав? Расстояние между их губами было ничтожным, и терпение было уже на нуле, но на этот раз он ждал разрешения, все ещё терзая себя сомнениями. Они уже совершили ряд запретных действий, и кажется никто не был против, если все зайдет дальше, но стоит ли их связь того мимолётного удовольствия? Или ничего не изменится? Они останутся друзьями или станут любовниками? Или навсегда разойдутся, не в силах принять произошедшее? Просто постараются забыть все, замять воспоминания в прошлом? А если они смогут стать парой, это же то, что обычно делают люди в отношениях? От этой мысли быстрее забилось сердце, непонятным галопом застучав о ребра, преодолевая границы грудной клетки, вырываясь наружу. В сознании прояснилось то, к чему он так долго шел, что он так упорно отрицал, и это озарение поставило все на свои места в его голове, в которой до этого творился настоящий бардак. Он любит Казуху. И он хочет его любить ещё больше. Так, чтобы Казуха чувствовал его любовь разливающимся на душе медом от прикосновений и ласковых слов, чтобы его взгляд всегда выражал нежность и признательность, чтобы он доверял свои стихи и читал их бархатным голосом, чтобы искорки в его глазах сверкали чаще, чтобы красивая улыбка украшала его лицо каждый раз, когда они вдвоем. Любить так, чтобы Казуха его обвил своими руками, чтобы он почувствовал эту поглощающую любовь всем телом, чтобы его волосы водопадом расстелились по наволочке, переливаясь бликами на молочном свете луны, чтобы его ногти вгрызались в кожу на спине, оставляя рваные царапины, чтобы его веки были полуприкрыты от поступающего удовольствия, чтобы алые глаза со страстью смотрели на него из под опущенных ресниц, и чтобы его голос сорвался от оглушительных стонов и всхлипов. До чего мгновенный и головокружащий вывод в этой путанной головоломке чувств. Казуха улыбнулся широко, нежно, но лукаво. В глазах заплясали чертики, или это был отсвет последних закатных лучей в его зрачках. – Тогда сделай это. Прямо сейчас. Не думай ни о чем, пожалуйста. – тотчас его губы оказались слишком близко возле уха, опалив кожу теплым дыханием, просмаковав его имя так, что мурашки бешеными скачками пробежались по шее и рукам, а вибрации его голоса отдались в позвоночнике нервной дрожью, – Хэй-дзо... И это послужило последним спусковым крючком. Они начали снимать друг с друга одежду дрожащими от возбуждения пальцами, отрываясь от поцелуя и вновь вовлекаясь в него. На Казухе было много слоев ткани, но Хэйдзо сдерживал порыв разорвать ее прямо на теле, торопливо расстегивая пояс и стягивая чёрное хаори. Черед перешёл к нарукавникам, шарфу, бинтам, аксессуары он спешно складывал недалеко от кровати, рука потянулась к заправленной в штаны рубахе. Видеть Казуху без узорчатой черной накидки было уже непривычно. Он нетерпеливо распахнул верх, оголяя кожу, которой хотелось касаться-касаться-касаться, но задохнулся от сумбурности и отвёл взгляд от накрывшего смущения. Краем глаза он успел заметить рельеф мышц на чужом теле, которое, конечно же, Казуха не забывает тренировать для поддержания здорового духа. Казуха заметил задержку, снял рубаху полностью и начал стягивать перчатки Хэйдзо, медленно, сантиметр за сантиметром, ненароком задевая пальцами открывающуюся кожу, мигом покрывающуюся табуном мурашек. Их возбужденные взгляды пересеклись, и Хэйдзо был готов поклясться, что то сияние огненных глаз будто изнутри было не иллюзией, не отражением проникающего сквозь занавески закатного света. Эти глаза были особенно прекрасны сейчас, когда их заволочил туман желания и страсти. Когда Каэдэхара снимал его одежду, он не забывал невзначай касаться его тела, но эти касания были случайными и быстрыми, дразнящими. Теплая волна прошлась от груди до ног, когда чужие руки аккуратно сняли черную майку, полностью оголив его торс. Тело одолел лёгкий озноб. Хэйдзо дрожал – то ли от случайного сквозняка в помещении, то ли от предвкушения, то ли от смущения. Казуха же – вероятно, так на его смелость повлиял алкоголь – неприкрыто смотрел на его тело с долей восхищения, ведь досин был хорошо слажен не только из-за боевой практики, но и из-за регулярных тренировок. – У тебя красивое тело. Здорово, что ты уделяешь время для поддержания формы. – после этих слов он пальцами огладил подтянутый живот, очертил тонкую линию роста волос, наклонился и лизнул пупок, тут же подув на влажный участок. Дыхание сбилось от комплимента и ещё больше от неожиданной ласки, осточертевшие мурашки встрепенули волосяной покров на предплечьях. Его руки были везде: на груди, плечах, шее, они рвано скользили по спине, цепляя лопатки, проходясь по слабо выступающим позвонкам, с особой нежностью оглаживая бока, стягивая складки одежд. Хэйдзо в ответ выцеловывал шею и ключицы, порой прикусывал долго, тянуще, после чего влажно проводил языком, словно пробуя его на вкус, и после этой пробы оставались красноватые следы, которые узорчато складывались в красивую россыпь цветных пятен на белой коже. Зарылся пальцами в светлые, густые волосы Казухи, свободной рукой исследуя его тело сверху-вниз, по спине: от шеи по хребту и до поясницы, несильно царапая талию, заставив того прогнуться под давлением ладони, после чего поднялся и огладил ребра, медленно пересчитав каждую косточку. Казуха был худее его – вечные недоедания и беспрерывные скитания с места на место не позволяли ему набрать форму; возникло такое домашнее желание его откормить, чтобы ключицы не так остро выпирали, чтобы отчётливо прочерченные ребра по бокам не создавали нездоровое впечатление. Спасали ситуацию развитая грудная клетка, плечи и живот, хотя все равно он казался внешне хрупким. Ни единого шрама или неровности, за исключением скромной родинки на плече, которую Хэйдзо мгновенно накрыл губами. Кожа в остальном была идеальна, что говорит не о праздности бойца, а о его искусности в бою. – Я сейчас.. ха-ха, секунду. – Хэйдзо первым снял штаны, оставшись в белье, где уже отчётливо было видно торчащий бугор, после чего выжидающе посмотрел на Казуху, словно вопрошая, может ли он продолжать. Снять белье? А после? Будет секс? Жар возбуждения сквозил через тело, и мысли спутывались в липкий ком, жалкие потуги сосредоточиться были тщетными. Но отчего-то он не торопился оголяться полностью: неуместное стеснение накрыло его, отразившись румянцем на щеках, поэтому чтобы хоть как-то себя успокоить, он сжал руку так, что ногти отрезвляюще впились в ладонь, и обрывки здравого смысла вторглись в его разум. Архонты, что они творят. Ещё не поздно все остановить. Ещё не поздно прекратить это сомнительное испытание их связи, хотя прямо сейчас язык не повернется назвать происходящее дружескими действиями. Казуха не говорил, что любит, тогда почему он так настойчиво предлагает себя, трогая его так аккуратно и чувственно? Они раздеваются, целуются, обнимаются – разве это нормальное поведение для... друзей? Кем они стали друг для друга за прошедшие минуты? Они забылись в алкоголе, но почему-то Хэйдзо хватает рассудка осознавать, как неправильно, нелогично они поступают. Спонтанно. Но зачем он думает об этом, разве сейчас это так важно? Так необходимо размышлять об их отношениях в момент, когда оба были в сексуальной готовности? Нет, он старательно отгонял эти отдаленные, шевелящиеся на краю сознания мысли, отдаваясь случаю, неважно, любит его Казуха или нет, он его хочет, значит испытывает положительные чувства – и это уже имеет значение. Каэдэхара же, словно уловив причину заминки, взял его ладонь, снова чутко поцеловал, прикрыв глаза, окончательно растворяя в нем остаточное сомнение о неправильности происходящего. Своей же рукой потянулся к его щеке, тепло коснулся – и замер, долго и нежно глядя ему в глаза, словно считывая его терзания, уже зрительно убеждая его не думать, не останавливаться, просто действовать, пока есть шанс. Затем опустил руку Хэйдзо на свои штаны, которые все ещё были на нем, позволяя раздеть его. Приподнялся, чтобы ткань быстрее сползла с тела, и остался только в красных чулках и белье. «Не колготки» – что даже интереснее, хотя Хэйдзо все время предполагал, что с ними было бы удобнее в путешествиях. Они плавно снимали последние элементы одежды, разгоряченный воздух между их телами не успевал задевать кожу, оставляя после себя лишь эфемерный след. Хэйдзо толкнулся ладонью в чужую грудь, и Казуха поддался, ложась спиной на пока еще чистые простыни, рукой надавив на багряный затылок, заставив досина склониться над ним очень низко и близко. Детектив понял его намерение и слился с ним в мокром, властном поцелуе, сплетаясь своим языком с его, на вкус как патока, жарко и страстно сминая губы, растягивая удовольствие от близости. Они целовались долго, жадно, по-взрослому, словно их рты являлись сосудами, наполненными медовухой, и они жаждали, испивали друг друга до последней капли – и это было чертовски приятно и возбуждающе; Казуха бесстыже промычал в рот, когда Хэйдзо скользнул рукой по всему телу, ненадолго задержавшись у сосков и живота, спустился ниже, к паху, и накрыл ладонью его член, коснувшись пальцами головки. Детектив игриво усмехнулся, когда несколько раз провел рукой по стволу, размашисто и упруго, вгоняя Казуху в краску и срывая с его губ рваный стон. Большим пальцем размазал предэякулят по головке, оттянул крайнюю плоть, сжал у основания, касаясь лобка, и быстро поднялся вверх – Каэдэхара вскинул бедра, заохав, став гораздо шумнее от напористого темпа, пальцы его некотролируемо сминали постельное белье. Хэйдзо желал доставить ему больше удовольствия, поэтому надрачивал так, как понравилось бы ему самому – энергично, но не очень торопливо, так, чтобы удовольствие от толчков не было слишком стремительным. Вероятно, Казухе не были привычны прикосновения от чужих рук, уж слишком бурно он реагировал, загнанно дыша, выражая весь спектр эмоций в широко раскрытых глазах. Лаская чужой член, параллельно провел языком по чувствительной ушной раковине, затем прикусил мочку и поцеловал висок. Действовал чутко и аккуратно, с нежностью целуя уши и шею. Когда он отстранился, прежде чем опуститься вниз, он осмотрел Казуху – парень раскраснелся, его дыхание участилось, губы дрожали от удовольствия, а глаза зажмурены. Он полностью отдался ощущениям, тая под его руками. Куда-то делась его игривость, уступив место куда более глубоким и неподдельным эмоциям. Будучи распалённым и смущенным, Казуха выглядел прекрасно. – Не останавливайся, пожалуйста, Хэйдзо!.. Хэй.. мгх, – заворочался и ахнул, когда вместо руки ощутил горячий язык. Вскинул голову, чтобы убедиться, что ему не показалось. Хэйдзо впервые отсасывал парню, поэтому его действия могли быть неумелыми или неловкими, но желание сделать приятно было высоким даже за отсутствием такого опыта. Он старательно водил языком по плоти, использовал щеки, помогая себе в этом непривычном деле пальцами, водя ими по стволу. Следил за тем, чтобы не задеть плоть зубами, и в принципе управлялся неплохо для первого раза. – Хэйдзо, я скоро... – прервался, протяжённо заскулил, – Я на пределе... Хэйдзо поднялся и прекратил ласки, глядя на запыхавшегося Казуху, желающего разрядки. Каэдэхара нетерпеливо ожидал, пальцами ног впиваясь в простыни, плавающим взглядом глядя на Сиканоина, умоляя его довести дело до конца. Одними губами прошептал просьбу, жалкое: «пожалуйста..», досин послушался и в три движения заставил кончить парня под ним. От вида Казухи, который получил наслаждение от его рук и языка, закусив губу и прикрыв веки, который пытался отдышаться, запрокинув голову, внутри стало очень жарко и хорошо. Пока парень отходил от оргазма, Хэйдзо покрывал его тело скользкими поцелуями, дополняя ему приятных ощущений. Раньше Хэйдзо на поприще сексуальных утех не уделял такого большого внимания партнеру, да и не то, чтобы у него был богатый опыт. Наверное, он был слишком эгоистичен в своем желании получить удовлетворение, и в первую очередь заботился именно о своих впечатлениях, забирая свою долю наслаждения, но немного обделяя ею других девушек. Сейчас же ему было важно сделать приятно именно Казухе, а не телу под ним, нужно было, чтобы Казуха запомнил эту ночь, даже под парой стаканов вина, чтобы как можно ярче и насыщеннее провел с ним время. Возможно, именно потому, что это его первый раз с настоящими чувствами, он так старается? Поэтому он не удержался и вовлек Казуху в короткий поцелуй, чмокнув его легко и непринужденно, затем протолкнул ему в рот два пальца, и Казуха послушно принимал их, посасывая, играя с ними языком, плотно сомкнув губы. Все это время они рассеянно смотрели глаза в глаза, загораясь в предвкушении большего. Он уже и забыл, что сам чертовски возбуждён, и не вспомнил бы, если бы прекрасный Каэдэхара не потянулся рукой к его члену, начав мягко водить по нему вверх-вниз. Из груди вырвался сдавленный стон – он не собирается подавлять свои звуки, показывая, что ему тоже хорошо. Жар прошелся по ногам, поднимаясь к животу, скручивая внутренности в тугой узел, собрав в себе крупицы наслаждения, сконцентрировавшись в плотный клубок. В мареве возбуждения изображение перед глазами теряло четкость, а может, то окружившая их темнота застилала обзор. Мотнул головой, чтобы сбросить тяжесть от наваждения, и терпеливо открыл дверцу прикроватной тумбы – вспомнил, что хранил при себе смазку, небольшую баночку, почти нетронутую, которую доставал редко из-за отсутствия постоянного партнёра. Казуха как-то хитро усмехнулся, завидев лубрикант, и слегка поморщился от стойкого клубничного запаха. Девушки с ума сходили от такого, но обладателю острого обоняния не понравился приторно-сладкий аромат. За неимением альтернативы, Хэйдзо невозмутимо налил как можно больше прохладной массы, и прикоснулся к дернувшейся дырочке, войдя внутрь сначала одним пальцем, и тут же обратился в средоточие внимательности – важно было избежать боли, которая в любой момент может отразиться испариной на чужом лбу, сжатыми челюстями, соединёнными в тонкую линию губами. – Казуха. – позвал заботливо, неровный взгляд красных глаз вызвал трепет. – Что? – Расслабься. – голос стал серьезнее. Казуха тихо вздохнул, слабо улыбнулся, развел ноги шире, позволяя Хэйдзо устроиться перед ним как можно удобнее, – и обмяк. Палец зашевелился увереннее, следом добавился второй, осторожно, на половину фаланги, круговыми движениями массируя узкий проход. Затем протолкнулся ими до предела – что-то в лице напротив переменилось, Казуха подобрался, побагровел, задышав часто, а после замер, выпустив судорожный вздох. Ему больно? Хэйдзо также застыл, не зная, что делать, ведь он действовал по наитию, хоть и аккуратно. – Не останавливайся. Мне было приятно, не больно. Третий палец протолкнулся легче, он растягивал его тщательно, подготавливая к проникновению. Хэйдзо скользнул глубже, нащупал то самое место, судя по вырвавшемуся стону и метнувшейся голове. Казуха очаровательно всхлипывал, дрожащим голосом стонал его имя из-за этих касаний; он шевелил пальцами в темпе, нутро раскрывалось под напором практически беспрепятственно. Из-за большого количества смазки все действия сопровождались шумными хлюпаньями. Если Казуха стонет не от боли, значит он делает все правильно, значит стоит перейти к более решительным действиям? – Я готов, пожалуйста, продолжай, – притянул ладонью его член ближе, как бы подначивая, приближая их к заветному удовольствию для обоих. «Я хочу тебя поцеловать» – хотелось сказать. – Я люблю тебя, – вырвалось. – Что ты?.. – затуманенный до этого взгляд стал осмысленнее, яснее, глаза округлились, рот приоткрылся в немом удивлении. Самурай так и замер в оцепенении, с неверием уставился на него, вопросительно сложив брови, словно не расслышал его слова. Хэйдзо склонился к нему и поцеловал так, словно в последний раз – плотно, нежно, горячо, все сильнее, быстрее и изощрённее сплетаясь с ним языком, жадно лаская желанные губы, подавив в себе обиду. От каждого их поцелуя тело пробирала теплая волна, а внутри словно взрывался фейерверк, куцыми искорками обжигающий внутренности. Стало как-то горько от осознания вероятности, что Казуха его не любит, а просто развлекается, отдаваясь ему. Чёртовы чувства, которые в момент заставляют окунуться в их безответное дерьмо – заскребло ужасно, заныло где-то в груди. Безумно хотелось услышать простое: «я тоже», и его бы отпустило, и он бы стал самым счастливым человеком в мире. Не сейчас. Не время предаваться пустым сомнениям касаемо чужих чувств, ведь Казуха и правда мог не расслышать признание, которое в данный момент вообще веса не имеет, лишь отягощает ситуацию неуместной искренностью, или ему было неудобно отвечать, а может он просто забылся в бреду возбуждения, не сразу поняв, что только что ему признался в любви его друг. Сейчас нужно отбросить эти бесполезные думы, и просто сделать то, что они оба хотят, чтобы бездействие не расценилось им как одолжение или отказ от продолжения. Лишь когда он поднялся, приставил головку к промежности, когда плоть протиснулась легко меж растянутых стенок, неторопливо проникнув до предела, когда Казуха слегка напрягся, сжался изнутри, тут же заставив себя расслабить тело, бросил полный доверия взгляд и выгнулся, простонав, в затуманенной блаженными ощущениями голове вспыхнули два тезиса. Первое – он все слышал. Толчок. Казуха обвил его талию ногами, настроив куда более глубокий угол, лицо его приняло неоднозначное выражение, выступила испарина. Хэйдзо прекратил движение, давая привыкнуть к чувству наполненности, жалея, что даже с настолько тщательной подготовкой он заставляет любимого человека испытывать боль. – Не останавливайся. Давай уже, – перевел дыхание, закрыл глаза, обнял его за плечи, прижавшись вплотную, чуть ли не повис на нем. – Хэйдзо.. – толчок, громкий выдох, – М-мне так хорошо... Воздуха стало катастрофически мало, сладкая нега растеклась по конечностям, сосредотачиваясь жаром в животе, и его накрыло букетом из самых ярких ощущений – так узко, так горячо, так хорошо, так спокойно... Так правильно прижимать своим весом распластавшегося под ним Казуху, сжимать в руке в такт толчкам его вновь возбуждённый член, слушать его нарастающие по громкости стоны, сбивчиво шептать его имя, срываясь на полувздохи-полустоны, случайно целовать, кусать тонкую шею, и смотреть, смотреть в будто демонические глаза, пылающие в полумраке страстью и желанием, словно обжигающие своим огненно-алым существом. Второй тезис слабо забился на краю сознания – он не любит. Чем дольше он ловил его помутнённый взгляд, тем чётче вырисовывалось это понимание, сквозь пелену удовольствия, и тем чаще чужие веки смыкались, тем больше человек под ним растворялся в блаженстве. Глупые, глупые мысли, сбивающие и не отпускающие даже в процессе. Сам не заметил, как нарастил темп, громко выдохнул – безумно жарко, безумно хорошо... В горле пересохло от постоянных шумных вздохов, спина вспотела, колени натерлись о простыни, в мышцы потихоньку заселялась усталость. Хотелось выпить, чтобы избавиться от сухости на губах и языке, прохладный воздух сквозил через ноздри по трахее и сразу в лёгкие – изо рта выходило распаленное дыхание. Но все неудобства перекрывало ломкое наслаждение, которое широко разливалось внутри, словно горячее молоко, так же сладко капающее по изнанке его тела, обжигая внутренности и впитываясь в ткани, оставляя после себя крапленый след в виде рассыпанных на кожном покрове мурашек. Внизу начинало закипать – замедлился, оттянув кульминацию, Казуха лишь хрипло между толчками шептал его имя. Он насаживался на него бедрами, подтягивая тело ногами, зафиксированными за спиной, руками сжимал плечи, бесконтрольно увеличивая силу хвата – терялся в удовольствии. Челка на лбу слиплась, волосы, рассыпанные по постели, слабо шевелились, поддаваясь движениям головы. Хотелось целовать каждую светлую прядь, особенно рыжий локон, который так маняще выделялся в темноте. Влажные губы были разомкнуты, безостановочно с них срывались стоны и сбивчивые всхлипы – песня для его ушей. Удовольствие нарастало волнами, раз за разом все сильнее окуная в омут наслаждения. Ещё немного, и он достигнет пика, вместе с Казухой, который также был на грани, судя по блестящим глазам и часто вздымающейся груди. Из глотки вырвался животный хрип – он глубоко вжался в обмякшее тело, надавив на простату, и кончил почти одновременно с оцепеневшим парнем, который сжался сильнее, затем задрожав. На мгновение по голове словно ударили густой периной, глаза застлала короткая вспышка, и сквозь тягучее чувство удовлетворения зазвенело одно-единственное желание: "поцеловать, поцеловать, поцеловать". Обессиленный оглушающим оргазмом, он рухнул рядом с Казухой, который тяжело дышал, блаженно прикрыв глаза. Жар от секса ещё не прошел, сонливая нега сладко покалывала в области живота и ног. Так хорошо, невероятно хорошо. На языке застыли слова, так важно было сейчас что-то сказать, что-то, что заставило бы Казуху улыбнуться, прошептать на ухо ответ, а после – слиться в столь нужном поцелуе, переплетаясь конечностями в согревающих объятьях. Он обернулся, и стоило ему увидеть полный обожания и признательности взгляд, он понял – слова излишни. Казуха мягко положил руку на его щеку – Хэйдзо зеркально повторил действие, чувствуя на лице тепло чужой ладони. Тонкие пальцы медленно перебирали бордовые спутанные пряди. Только сейчас заметил мягкую, изможденную улыбку, и сам заразился ею, чувствуя необъяснимый приток странного переживания, которое объяло его с головой; так, словно его душа была стаканом, и это самое чувство, наверное, так называют счастье, постепенно наполняло внутренний сосуд. Они долго смотрели друг другу в глаза, во взгляде напротив сквозила усталость, искренность, и что-то ещё, совсем неуловимое, напоминающее восхищение или... «Хочется спать.» «Спи.» «А ты?» Он плавно провел пальцами по подбородку, запятнанной засосами шее, ключицам, рука замерла на груди, чувствовалось чужое сердцебиение – ускоренное, немного утомлённое. Громкое. Родное. Хэйдзо не сомневался, что его кровь стучит с такой же скоростью, не сомневался, что после соития их сердца забились в унисон, что Казуха слышит его сердечный ритм, возможно, даже считает удары. Убиение сердца. Так он назвал свой коронный удар, который мгновенно выбивает врага в бессознание. Но сейчас он словно ударил самого себя, ввергнувшись в полупьяное состояние, и с каждой минутой он соображал все хуже – на уровне инстинкта уже хотелось просто обнять, просто сжать тело, согреться чужим теплом, поделиться своим... «А я буду охранять твой сон.» Казуха посмотрел благодарно, приблизился всем телом, ткнулся носом в шею, обвил руками спину, прижался – так близко, так волнительно – и притих, дыша в ключицы. «Спасибо тебе, Хэйдзо.» Они понимали друг друга без слов. Спустя минуту снизу донеслось мерное сопение. Хэйдзо долго не мог заснуть, переваривая случившиеся, ощущая в себе безмерную любовь по отношению к человеку, спящему рядом с ним. Неторопливо водил пальцами по спине и волосам, не до конца осознавая, что все это – не его влажная фантазия, коих было множество, а приятная реальность. А самые разные слова копошились в его багряной голове, не оставляя уставшему разуму покоя. Ведь любовь чувствуется именно так – тепло, уютно и умиротворенно? А если она безответна – холодно, горько и.. Больно? Заковал в себе копошащееся скользкое сомнение, зарыл как можно дальше и глубже – хватит морочить себе голову глупыми надеждами и неважными мыслями. Они поговорят, выяснят отношения – потом, не сейчас. Или не поговорят, а деликатно забудут и продолжат жить прежней жизнью. Доверившись случаю, оба все равно почувствовали себя хорошо. А Хэйдзо больше ничего и не надо, лишь бы Казуха был доволен.