Отряд недобровольных добровольцев

Очнулся я в кресле, прикованный к нему толстыми кольцами, которые впивались в мои запястья, оставляя надежду выбраться из них где-то за толстыми стенами. С ногами была та же история. А дыхание прерывалось из-за кольца на груди. - К чему это? Я не опасен. - Да? Правда? Мы за тобой наблюдаем с девяти лет. Мы знаем о тебе все. И в том числе о твоих способностях. Ты не такой, как все. И нам нужна твоя помощь. - С чего ты взял, что я буду вам помогать? - С того, что у тебя нет выбора, - накачанный мужчина, годившийся мне в отцы, развернулся ко мне. Улыбка у него была едкая, пробирающая до кожи. Такие, как он не шутят и не бросают слова на ветер, - мы ждали твоего совершеннолетия. - Очень умно, - я хмыкнул, - мне-то что будет с того, что я буду на вас работать? - Ты будешь жить. Уже плюс. - Полагаю, умереть будет лучшей участью для меня. - Ты не сможешь умереть. Так что? Нам нужно, чтобы ты сказал "да". Я подумал пару мгновений и назло ехидно ответил. - Нет. И хоть подавись. Не тебе решать жить мне или умереть. - Скоро ты сам своей кровью подавишься, - пообещал палач. И, как оказалось, он не соврал. Я был близок к этому. Слишком близок. Даже не верится, что я в принципе выжил. Им любой ценой нужно было услышать от меня короткий ответ, который бы круто изменил мою жизнь. Скрываться, менять личности - этого мне хотелось меньше всего. А они хотели, чтобы я подписался на это. Нет. Не мое это. Однако, выбивать желанное они научились. Я не помню, через сколько комнат тогда прошел, сколько лиц пыталось выбить из меня короткое слово, сколько крови вытекло из меня отовсюду, но я стоял на своем. Мне тогда едва не поломали все пальцы и ребра вместе с ними. Вся моя одежда пропиталась моей кровью и потом. Магии не хватало, чтобы сдерживать боль и крик, и она вырывалась наружу через едва слышный стон. Но уж лучше умереть, чем быть игрушкой в чьих то руках. Меня перетащили в какую-то лабораторию, где почти в центре совсем неуместно стоял столб, больше похожий на крест. Я знал, что сейчас буду висеть на нем, но не мог ничего с этим поделать. Цепкие пальцы не собирались отпускать ворот моей футболки до тех самых пор, пока меня не приперли к этому столбу. Запястьям наконец дали передохнуть, однако, теперь локти упёрлись в твердое дерево, что было тоже своего рода пыткой. Я сделал над собой усилие и, подтянувшись, уцепился пальцами за доски. Но это оказалось не самой приятной идеей. Тело напомнило о том, что было в соседнем помещении. - Ты держишься дольше остальных. Хотя ты уникален. Тебе подобных в этих стенах ещё не было. Это и есть причина твоей стойкости? - Я такой же простой смертный, как и ты. Во мне нет ничего уникального. - Ты это повторяешь, несмотря на то, что нами доказано обратное. Таких, как ты единицы. Знаешь, что отсюда ещё никто не выходил живым? Ты мне нравишься. Нам нужны такие в строю. Я не хочу такой участи для тебя. - Если моей жизни суждено быть короткой, то так и быть. Она была счастливой. Неизвестный по счету, на этот раз рыжий, со вздохом потянулся за молотком и гвоздем. Я дернулся в ответ, понимая, что придется в очередной раз терпеть. Он схватил мое запястье и придавил его к доске, вывернув руку. Чтобы я не мог его убрать в самый неподходящий момент, палач (наверное, десятый или двенадцатый) придавил его к дереву леской. Это оказалось настолько туго, что пальцы предательски сами раскрыли кулак, уменьшая ему работу... Шрам от того гвоздя я ношу до сих пор на своей ладони. И мне никогда не забыть, как он был получен. Когда я был прибит к кресту, как какой-то грешник, одной рукой, все путы с нее были сняты. Я повис на гвозде. Тут я не сдержался и дал слабину. Сдавленный крик раскатился по лаборатории. - Постой... - пытаясь твердо говорить, попросил передышку. Мои глаза едва держались открытыми. - Что? - он даже остановился в полушаге от моей левой руки. - Что мне будет за службу на вас? - Это совсем другой подход, - мужчина даже просиял, поняв, что именно ему удалось сломить меня, - так как ты уникален... - Хватит это повторять, - выдохнул я, сверкнув глазами. Я таковым себя не считал, а на мнение остальных мне все равно. - Что ж ты такой упертый... - палач выдохнул и продолжил, - я думаю, мы сойдёмся в оплате и условиях твоей работы. А за эти неудобства тебе будет предоставлена квартира. Отдельная и новейшая. В том городе в России, в каком ты захочешь. Но лучше поближе к нам, так как работать тебе придется все равно. Я задумался, а, может, и потерял сознание, но меня привели в чувства, как и все прошлые разы. - Москва… - из какой-то параллельной вселенной послышался мой голос. - Хорошо. Мы договорились? А о работе поговорим после твоего выздоровления, где-нибудь между тренировками. Кстати, на их время тебе придется жить здесь. Чего бы там ты не хотел. Я сдался. Дал слабину и, наверное, буду корить себя за это всю оставшуюся жизнь. А с другой стороны у меня сейчас есть любящий меня человек, и я, наконец, достиг своей мечты спустя столько лет. Здесь можно рассматривать это с разной стороны. Но тогда я дал свое согласие, которое аукнулось на моем здоровье. - Да, мы будем работать. - Неужели. Отличная новость, - он выдохнул и кому то крикнул, - снимите его и отнесите в отдельную комнату. Меня поразил тот факт, что он сам не стал вытаскивать тот гвоздь, который сам же и поставил. Но мне было все равно. Хоть кто-нибудь. Не дай Всевышний испытать вам такую боль. Вы бы, наверное, тоже не выдержали. Особенно после других палачей, у которых была одна цель. И они ее достигли. Меня отнесли в каморку с белыми стенами, где в закутке был санузел, а в основной находилась только кровать, подвешенная за цепи к стене. На нее и сгрузили мое обездвиженное тело. Больше двух недель я не мог даже пошевелиться. Ко мне приходили люди в белом, пытаясь вернуть в строй как можно быстрее. Видимо, перед ними была поставлена именно эта задача. Но даже мои внутренние силы не справлялись сейчас со своей задачей. На четвертую неделю после того, как из меня выбили согласие, я мог открыть глаза и почти без боли повернуться. Вставать смог только ещё через четыре дня после этого. Но эти шаги были жалкими и позорными. Я осунулся, побледнел. Стал тенью себя самого. И после с каждым новым годом службы на этих людей я все больше и дальше падал в яму. Мне все было простительно. Мог подраться - меня отговорят от наказания. Ранен - прикроют. А вот о почетной смерти здесь мечтать было бесполезно. И только с единственным я не смог смириться. Мне все завидовали, считая уникальным. Это бесило и выводило меня из себя. Я такой же простой смертный, только наделённый муками и большей ответственностью. Прежним мне никогда не стать. Тем живым и задорным человеком, который научился находить прекрасное даже в раннем подъёме и тяжёлых тренировках. Мне все стало в тягость. Глаза стали впалыми и никакой отдых или сытный ужин не мог исправить этого. Потерял в весе и дальше так и остался худым. Даже скорее тощим. Этот завод по производству человеческих машин изменил и меня. Забрал живого человека с душой, а выпустил только механизмы, покрытые кожей. Это все, что отличало нас от бездушных роботов. Мне до сих пор стыдно за это смотреть родителям в глаза. Еще через два дня меня выпустили из комнаты в тренировочный зал, где уже тренировались мои будущие коллеги. Ночные убийцы. Приходящие в ночи и оставляющие только трупы, залитые кровью. Почти как наемники. Хотя кто-то не чурался и убивать за деньги. Здесь я все-таки смог сохранить человечность и не пасть до самого дна. Мне до сих пор непонятно, как так можно было продастся. Да, я и сам не лучше, но моя рука никогда не поднималась за деньги. Мне платили за службу. Хотя, где здесь разница? Видимо, в завуалированности оплаты. Первые тренировки мне давались с нереальным трудом. Привыкший к адскому режиму сейчас я не мог иногда утром подняться после тренировок, когда нас, наконец, отпускали по комнатам, запирая за нашими спинами тяжёлые замки. Дышать порой становилось почти нереально. Мне не дали восстановиться до конца. И никто слышать этого не хотел. Ответ всегда был один: мы слишком долго ждали. Обещанный разговор произошел через шесть дней после начала тренировок. - Ждал? - уже знакомое лицо появилось в дверях. Я вздохнул. - Тебя меньше всего. - Устал? - Меня все равно здесь никто не услышит. И, чувствую, вы меня просто подкупили без цели сдержать свою часть уговора. - Ты не доверяешь мне? - Тебе? Тебе-то как раз меньше, чем кому либо. Даже Альбине больше, чем тебе. Стоит заметить, что Альбина - своенравная девушка с характером хищной львицы, которую только что привезли из дикой природы. Она была одной из самых жестоких среди нас. Стреляла не в бровь, а в глаз. Повадки пумы. И взгляд. Холодный, хлесткий. При виде опасности ее глаза подобные изумрудам загорались как старая листва под линзой. Таким я всегда доверял в самую последнюю очередь. - Ты злишься за руку? - А ты как думаешь? - Брось. Такого в твоей жизни теперь будет ещё очень много. - Буду всеми способами избегать этого, - сверкнув глазами, пообещал я и вздохнул, - зачем пришел? - Обсудить твою дальнейшую работу. - Мне кажется, я ещё не готов работать. - С годами у тебя будет меньше времени на восстановление. Так что привыкай. - Спасибо, что хоть предупредили. И все-таки... - Квартира тебе уже выделена. После первой операции сможешь переехать. Постарайся забыть все пути в прошлое. Будет лучше для тебя же. Одной зарплаты тебе вполне хватит на два месяца. Так что если хочешь на что-то копить, то можешь не думать об этом. - Откупаетесь? - И не думал. Делать надо все быстро и максимально аккуратно. Работа будет грязной, не отрицаю. Но выбора у тебя нет. - Ты мне это вечно напоминать будешь? - Чтобы не забывал. Это твоя форма, - он положил стопу одежды на койку и рядом поставил берцы, - оружие получишь скоро вместе с разрешением. - Спасибо, - процедил я, наблюдая за тем, как он уходит. Дверь захлопнулась за ним, снова отделяя меня и мир. Надевать эту одежду мне хотелось меньше всего. Но уже приходилось соглашаться на то, с чем не хотелось связывать жизнь. Я развернул одежду. Стандартный черный китель, чем-то отдаленно похожий на форму охраны. Они успели снять с мерки. Хотя нечему удивляться, если вспомнить, что кое-кто длительное время находился в борьбе за жизнь. На следующее утро оказалось, что форма была выдана всем, с кем мне после пришлось работать. Наш отряд. Наверное, так будет правильно. Всего нас было пятнадцать человек с подготовкой на уровне ада. Из нас сделали таких же машин, как и все в этом здании. И на это ушло четыре месяца. Меня привезли в эти стены в конце мая, а вышел только в конце сентября, когда часть листвы уже опала и сейчас легла первым покрывалом на остывающую землю. Птицы давно отпели, природа начала готовиться к зиме. А я все пропустил. Весь ее цвет. Всю ее летнюю красу. И это, наверное, послужило причиной, из-за которой впоследствии я большую часть лета проводил на улице, наслаждаясь каждым лучиком солнца. Каждым звуком такой многообразной природы. Четыре месяца я находился взаперти, почти в четырех стенах. Эти дни стали для меня олицетворением вечности. Но естественно нас выпустили не просто так. Первое задание. Первый раз, когда мне надо было отнять чью-то жизнь. До сих пор вспоминаю тот день, как начало жизни без души. Да, она все ещё была где то во мне, но с того дня я стал загонять ее в самые дальние углы себя, чтобы можно было спокойно работать. Хладнокровно убивать. От этого мне и самому тошно, но так мне надо было работать. Будь вечно в голове голос моей души, которая и без этого во тьме моего тела тихо стонала, проклиная, что досталась именно мне, я бы не смог сделать и половины своей работы. Двадцать пятое сентября. Нас погрузили в вертолет и направили куда-то на границу. Мое сердце ухнуло, когда я посмотрел вниз. Как же много времени прошло. Слово сейчас это новая жизнь. А та, что закончилась в отчем доме, это прошлая. Мне показалось почему-то в этот миг, что в тот день меня все-таки убили, но моя магия не дала мне насовсем умереть. Она позволила мне переродиться с памятью о прошлой жизни. Мне был дан шанс встретиться с мамой ещё раз. Но как посмотреть ей в глаза? Как сказать, что ее сын стал убийцей? Это, наверное, не менее сложно, чем сказать, что у нее вовсе больше нет сына. С каждым часом природа преображалась. Даже на высоте нескольких километров стало теплее, а под нами показались горы. - Бес прыгает первым, - буркнула черноволосая пума. Альбина. Я посмотрел на нее и вздохнул. Пора бы смириться с тем, что меня все таковым считают. И почему все люди такие категоричные? Что ж. Это теперь мое прозвище и придется на него отзываться. У Альбины было прозвище Пантера. Ей вполне подходило это. В момент пика операции она могла пробираться абсолютно бесшумно. Да и повадки кошачьи у нее имелись. Также в отряде был Прихлоп. Не будь у меня магии, которая могла наделить меня силой робота, я был бы в разы слабее него. Он запросто мог свернуть одной рукой человеческую шею, завязать узел из кочерги. И рост у него был выше двух метров. Вылитый былинный богатырь. Только бороды не хватало. Зато волосы у него были каштанового цвета и вечно собранные в хвост. Я тоже отращивал их, но никогда не опускал ниже плеч. А у него те доходили до самых лопаток. Как-то раз видел. Свистун имел самый чистый и заливистый свист во всем отряде. Он мог начал свистеть низко, а закончить высоко, не забыв похвастаться разной тональностью его голоса. Мне неизвестно, кто его учил свистеть, но получалось у него это очень здорово. Всегда стригся коротко. Взгляд так и манил утонуть в его бездонных глазницах. Я всегда знал, как ему удавалось вечно находить по пять-шесть девушек за вечер. Но никогда не поддавался этим же чарам. Нет, с моей ориентацией все в порядке, но эти глаза всегда хотели быть в центре внимания. О Мертвеце, сыне главного палача всего отделения, создателя этой адской машины, я расскажу позже. Сейчас скажу только одно – он был самым жестоким среди нас, с одним лишь принципом – убивай все, что движется, не доверяя ни одной живой душе. Ещё в отряде была Сирена. Чертовка с прекрасным лицом, которым так и манила каждого, кто смотрел на нее. Заманивает своей красотой, а выбраться из ее пут уже невозможно. Глаза огненные, вечно пылают. Волосы также горят огнем, стоило ей их распустить, как солнце притягивалось к ним, не отрицая их великолепия. Только она была добра ко мне и всегда относилась ко мне с пониманием и заботой. Грубые слова в мой адрес всегда злили ее. Только по отношению ко мне она усмиряла в себе дикие повадки, но никогда не желала быть для меня женой. Это было видно. Но не отстранялась, когда я злился или использовал силу. Ее завораживало, как из-под моих рук выливается магия причудливыми клубами. Всего лишь раз мне удалось увидеть, что и у других сердце, на самом деле, не такое и грубое. Просто им страшно показывать в себе положительные качества. Наверное, дело было в нашем начальнике, которого кликали Сеньор из-за испанских корней в роду. Хотя за глаза обычно мы звали его Вельзевул, так как характер у него был такой, словно он только что вышел из ада. Я его запомнил. А точнее его руку, которая исполосовала мою спину битой. Не лучший вариант в начальники, но и спасибо, что не Легионер, который прибил меня гвоздем к бревну. Легионером прозвал я его, так как именно израильские легионеры распяли Иисуса на кресте. Хоть и при этом не являлся набожным человеком. Даже не ходил в церковь. Куда мне с моим-то возом. Именно эти люди будут со мной всегда, на каждой операции. После бомбежки, после экстренного катапультирования, после ранений. Всегда. Да, в самом начале нас было пятнадцать вместе со мной, но после как на каждой войне и случается - кто-то умирает, а кто-то выживает. Только в этом случае на место старых приходят новые. А у нас замена происходила достаточно часто. И только эту шестерку я видел каждый раз после каждого задания.