ОНВвЕЛ

Он не знает, когда это началось. Быть может, отправной точкой стала та скандальная тренировка, после которой неведомый порыв заставил его догнать Гончарова. Или же ею был момент его прихода на волейбол и их знакомство. А возможно, она и вовсе закралась в его жизнь незаметно, с каким-нибудь шальным мячом, попавшим прямиком в голову и вбившим в нее эту странную тягу и влечение к одному единственному человеку. Ваня наверняка даже не заметил тогда этого попадания, Даня — не обратил внимания. Но вот только сейчас как никогда явнее чувствовал: он попал. Действительно, попал: наступил на неудачную кочку и по уши увяз в болоте из своих чувств. Не взаимных — он понимал, и ему бы бросить это все, оборвать все связи с человеком, которому от него нужна лишь его преданность, который не любит его, зато его любовью упивается всласть, однако... Звук уведомления. С особенным рингтоном, сулящим лишь одно. Его зовут. Не пойти, отказаться, вырваться из плена своих чувств — каждый раз мелькают, проносятся в голове эти мысли. Он отталкивает их, заглушает голос разума, затыкает его тряпкой с вышитой на ней надписью "в последний раз" и идет, идет, каждый раз идет... Летит словно мотылек на свет, на мнимое тепло — на пламя: самоотверженно и глупо. Подрагивающими пальцами — скорее от моральной, нежели физической усталости — снимает блокировку телефона. Криво улыбается. Одно слово. Слово, от которого сердце заходится чаще. Лишь одно прокля́тое слово, после которого он хоть на край земли готов бежать. "Приходи". Время — каждый раз неожиданность. Однако все дальнейшее по отработанной схеме. Душ, пустой рюкзак на плече — лишь в силу привычки, — и дорога... Выученная наизусть, но каждый раз точно ведущая в неизвестность, любимая и ненавистная. Знакомый подъезд, знакомый лифт, знакомая дверь, которую открывает знакомый Ваня. Он смотрит привычно, иронически, улыбается хищно, а в голосе неизменная усмешка. — Привет, — Гончаров отходит немного назад, освобождая проход. Даня только кивает в ответ и переступает через порог. Вновь совершает одну и ту же ошибку. Самолично позволяет пользоваться собой. Без дополнительных слов проходит в спальню, слыша за собой хлопок входной двери. Секунда... две... три... Теплые руки овивают его поперек торса, забираясь под футболку. Та ли это близость, которой он хотел? — Ты как всегда приятно пахнешь, — тихий вкрадчивый шепот, вырвавшийся с потоком горячего воздуха, шевелящего волосы на затылке, словно гипнотизирует. Заставляет оживать дремлющие чувства. Откладывать на попозже вопрос: "А те ли это слова, что он хотел бы слышать?" Он приятно пахнет. Да. Он уже давно запомнил, что именно нравится Ване. Буквально с первой встречи, и неизменно следовал этому "нравится". Влажные губы касаются выпирающего позвонка на шее. В этот момент кажется, что вся тяжесть, навалившаяся на него в виде учебы, семейных разборок, тренировок и самокопаний, медленно отходит на задний план. Будто этот поцелуй легче любого лезвия разрезает верёвку с грузом, висящим на шее. Даня плавно откидывает голову назад, слыша встречный вопрос от Вани. — Устал? — вопрос, честным ответом на который было бы ёмкое "заебался", однако рушить идиллию момента не хочется от слова совсем. — Да так, — но Гончаров словно понимает все правильно без лишних слов. Проводит руками по бокам, гладит плечи и осторожно, точно боясь сделать больно, начинает разминать надплечья. Знает ведь, что этот банальный лёгкий массаж помогает пробиться сквозь стену, что Даня каждый раз старательно выстраивает, быть может даже и не от него. С длинным шумным выдохом стена рушится. Даня разворачивается на пятках, оказываясь лицом к лицу с Ваней, тут же прикрывает глаза и тянется за поцелуем. Не потому что хочется. Вернее, не в этом главная причина. Просто боится. Боится вновь наткнуться во взгляде на непонятную, щемящую нежность, причины возникновения которой он никак не может найти для себя. Но вполне может предсказать последствия. Ведь если увидит — утонет. Пойдет ко дну окончательно, захлебнется и уже точно не сможет спастись из и так затягивающей его трясины. На секунду мысль об этом заставляет опомниться, и Даня уже хочет отстраниться, кладет руку Ване на грудь, чтобы оттолкнуться, как с аккуратным соприкосновением губ все его существо наполняется приятной истомой. Не хочется больше думать ни о чем постороннем, не то что уж анализировать какие-либо причины и последствия. Последующие события в воспоминаниях откладываются всполохами усиливающегося желания и удовольствия, вытесняющими из головы все нужные и ненужные мысли. В реальность он возвращается постепенно и с трудом. Слишком уж сильно желание остаться в этом уютном, камерном мирке, где Ваня лежит рядом с ним, приобнимая, перебирает рукой в его волосах, и все страхи, все волнения и проблемы кажутся излишними, нелепыми. Пора. Пора возвращаться. Пора уходить. Пора принять тот факт, что это все — лишь несбыточные мечты, в которых и можно то только забыться на время. Он не смотрит на Ваню — никогда не смотрит. Не ждёт предложения остаться хотя бы ещё на несколько минут. Это было бы слишком глупо. Давно уже не... Ждёт. Ждёт, но лишь на скорую руку одевается, подхватывает с пола рюкзак и, слыша, как Гончаров тоже поднимается с кровати, выходит вместе с ним в коридор. У самого на душе кошки скребут. Но так всегда. Привычно. Лишь перед самым выходом вновь обращает к нему свой взгляд. Чтобы услышать короткое "пока" и бросить в ответ свое, однако замирает. У Вани в глазах смятение — он переминается с ноги на ногу, потирает костяшки, не зная, куда деть руки. Кажется, хочет что-то сказать, но только сжимает в тонкую линию губы. — Пока, — сегодня Даня произносит это первым. Гончаров резко втягивает воздух и зависает на долю секунды. Внезапно возникшая надежда теплится в груди, она почти неуловима, хоть и столь сильна. В момент разрастается, разлетается импульсами по нервной системе, напрягая каждую клеточку. Врастает крепче и крепче в организм, пронизывая его насквозь, проникая в самое сердце и укореняясь там, управляя им, заставляя пульс ускоряться, голову кружиться, а глупый разум верить в лучшее, ведь если бы он только предложил остаться, сблизи... — Пока... — Ваня тихо проговаривает это, как бы обречённо выдыхая, а Дане хочется удариться башкой об стену. Резкими, неуклюжими движениями он выходит из квартиры, прикрывая за собой дверь. Этот проросший сорняк горькой, надломленной надежды, загнившей практически сразу же после своего появления на свет, теперь придется ещё долго выкорчевывать. Но все же... Что он хотел сказать?.. Сразу, как проворачивается замок, щелчком оповещая о закрытости двери, Ваня со злостью ударяет ладонью по стене. Он понятия не имеет, что на него нашло. Даню, явно уставшего, не хотелось отпускать ни в какую. Его бы напоить чаем, уложить спать и выключить будильник, однако и первое из этого списка было бы словно неправильно. Не в таких они отношениях. Он умело избегает напрашивающегося, нагло лезущего в голову вопроса "А в каких тогда?", отвечая, "ни в каких" лишь только чтобы не копаться в этом. Он вообще не предпочитает не искать каких-то объяснений всем своим действиям и эмоциям, связанным с этим парнем. За этими мыслями он практически выпивает кружку чая, после чего гонит их на задворки подсознания и далее сидит некоторое время с пустой головой, наблюдая за танцующими на дне чаинками. Надо будет вымыть кружку. Старая привычка, оставшаяся даже после появления посудомойки. Иначе ба опять скажет, мол "мать не ценишь и не любишь". А, впрочем, всё-таки можно и в посудомойку... Да и умеет ли он любить?..