я вспомню пред смертью своею любовь

"Вы это сделали без зла, Невинно и непоправимо", "Вам одеваться было лень..." ©Марина Цветаева

Если честно, никогда не думала, что стану настолько большим разочарованием для всех. Не могла подумать, что не оправдаю все надежды, что возложили на меня. Может, и могла, но… Это кажется чем-то другим. Будто я несерьёзно говорила себе: «Нет-нет, этого недостаточно, стоит приложить больше стараний». Иначе я не в силах понять, почему меня так ранит на смертном одре результат моих дел. Перед моими глазами проносится вся жизнь... Первое, что я вспоминаю, – моя детская комната. В ней всё знакомо, поэтому не вызывает страха, тревоги. В детстве всякий раз, когда я слышала, что пора идти домой, я всегда думала именно о детской, но никак не о дворце в целом. Всё, что было вне стен родной комнатушки, – чужое, странное, пугающее; именно там ходят люди в важных костюмах, диктующие непонятные правила. И с этими людьми в костюмах большею частью связана моя горячо любимая матушка, в то время как папы это касается в меньшей степени. Они спокойно, иногда с раздражением держатся с едва знакомыми мне личностями, в то время как я отношусь к ним с большим подозрением. Всё из-за того, что они неизвестны мне. Я не знаю, чего от них ожидать, и потому боюсь. Достаточно часто выходило так, что матушку я видела чаще, чем папеньку. Как бы скорбно и совестно мне ни было, но предпочтение я отдавала именно папе. Всякий раз, когда меня привозили в его дворец, сердце наполнялось счастьем, предвкушением чего-то нового и необычного. Он часто брал меня на охоту, угощал вкусными яблоками, читал сказки на ночь, всегда был не прочь провести со мной время, пусть иногда и в ущерб себе. Я чувствовала вину, когда у папы из-за меня совсем не оставалось времени на работу. Мои няни лишь качали головой, говоря, что это их забота развлекать меня, но он никогда их не слушал и всегда отшучивался. Что вспомнилось следующим? Ах… Кажется, я начала петь раньше, чем говорить. Поначалу я пела везде: «дома», на занятиях, рядом с матушкой, нянями. Но после многочисленных выговоров и слов о том, что пение должно звучать только на соответствующих уроках, пришлось ограничиться «домом» и обществом папы и учителей пения и музыки. Когда повзрослела, я стала петь только на балах и подобных событиях, хоть и изредка. Так я и жила изо дня в день. Училась, разнимала родителей во время ссор, выслушивала выговоры, терпела порку. Продолжался привычный ход жизни на протяжении нескольких долгих лет, пока мне не исполнилось около пятнадцати. Моя жизнь разнообразилась первой влюблённостью. В женщину. Матушка, зная, что скоро я стану правительницей и буду принимать участие не в детских балах, а в полноценных светских вечерах, решила познакомить меня с будущими столицами, в первую очередь с Веной и только потом Будапештом. К обоим встречам я готовилась с одинаковой усердностью. В тот день, когда должна была состояться встреча, всё шло как нельзя плохо: родители рассорились и не разговаривали между собой на протяжении всего дня. Шёл дикий ливень вперемешку с сильным ветром, потому разъехаться они не могли. Во дворце царила напряжённая атмосфера. Одно неверное слово или действие – всё разрушится, сломается, перестанет существовать. Вплоть до самого вечера я не находила себе места. Всё боялась, беспокоилась. Когда дело приблизилось ко встрече, я в спешке выбрала одно из новых платьев. Розово-лиловое с более тёмными полосками на краю и сверху рукавов, белым воротником, к которому крепилась золотая брошь, изображающая голову оленя с ветвистыми рогами. Слуги одели на мою шею жемчужное ожерелье, а уши отяготили большими богатыми серьгами, украшенными самыми разными драгоценными камнями. Я была неотразима в тот вечер. Поэтому, услышав слова одной из моих фрейлин о необходимости сиюминутно идти в такой-то зал, я подскочила и быстрым шагом пошла за ней, чувствуя, что, вероятно, сильно опаздываю и в силу этого обстоятельства могу произвести плохое впечатление. Несли меня ноги так быстро, будто опаздываю на занятие строгого учителя, который обязательно накажет меня за проступок. Именно такой же важностью для меня обладала встреча с дамой, которая составит мне компанию в государственных делах. Это, впрочем, не так уж удивительно. Поэтому, едва вбежав в зал и с трудом переводя дыхание, я в первую очередь поздоровалась, следом попросила прощения за опоздание и только потом обратила внимание на, собственно, саму столицу, невозмутимо сидящую в кресле. В тот самый миг я узнала, несомненно, милую, прекрасную и временами даже удивительную Вену. Женщину в кремовом вечернем платье с мелким узором в виде красных роз, обладательницу строгих, но в то же время нежных глаз; обладательницу тёмно-каштановых волос с элегантными завитками, льнущими к вытянутому лицу. А как хорошо поставлена её речь, каким же чарующим был её глубокий спокойный голос!.. Несомненно, тот вечер стал одним из самых памятных, может, даже счастливых; оставил впечатления на всю жизнь. От воспоминаний о встрече моё сердце испытывает такую томную нежность, что кажется, будто благодаря ей тело излечится от болезни и сможет вновь встать на ноги, чтобы пуститься в танец, точно как год назад… Тогда показалось, что вот-вот у меня вырастут крылья и унесут куда-то далеко, может даже, в мои детские мечты, где я часами фантазировала о любви. Кажется, именно так я её и представляла. Возвышенной, неожиданной и абсолютно прекрасной. Но уж точно никак не могла предположить возможность влюбиться в женщину... Будучи женщиной. С тех пор я каждый раз пугалась при виде неё, но не потому, что она была строгой, как маменька, нет, вовсе нет. Я пугалась даже не столько моей дорогой столицы, сколько этих самых чувств, которые возникали при виде худой высокой фигуры в белом кружевном платье и с желтоватым лицом, на котором выступали впалые продолговатые скулы. Мне стало страшно стыдно за свои мысли, чувства, которые бушевали всякий раз, когда Вена оказывалась рядом. С годами становилось всё легче и легче их переносить. Однако это не значило, что они полностью исчезли. Это было далеко не так. Даже выйдя замуж и заведя детей, я всё ещё не могла избавиться от любви к ней. Даже отдавая всю любовь, все силы своей семье и работе, я не могла ни на одно мгновение забыть о Вене. Строгой, нещадно критикующей любого, кто нарушит строгие правила двора, но в то же время такой нежной и возвышенной. Я помню, как она однажды сказала: «Со временем Вы станете лучшей версией себя, и в силу этого Вам будет стыдно за себя прошлую; это обычное и вполне естественное дело, свойственное многим из нас». Очередное подтверждение того, что Вена в высшей степени мудрая женщина! Она была права, как никогда. Стыд за себя, за то, как я думала раньше, слишком велик. Я оглядываюсь на себя юную — и тогда меня бросает в жар, в дрожь, щёки краснеют, а самой мне хочется провалиться сквозь землю, хорошенько удариться головой об стену, лишь бы не вспоминать об этих гнусных образах, всплывающих в моём разуме при виде неё. Помню, как иногда мне хотелось невзначай выразить свою любовь. Так тонко и ловко, чтобы об этом ни муж, ни родители, ни мои несчастные дети не догадывались. Мой внутренний голос говорил мне, что я должна хотя бы попробовать сделать это. Из некого чувства долга. Главное — правильно подать, и всё будет как надо. Но получалось это не всегда. Зачастую мне доводилось наблюдать, как другие фрейлины стали замечать моё особое отношение к столице, которое не всегда представлялось возможным оправдать статусом. Я видела ревность в их взглядах, множившую чувство стыда за мои скверные чувства. Но страшнее их ревности только то, что ты, Вена, кажется, догадывалась о моих чувствах. Интуиция у тебя великолепная, поэтому неудивительно, что то и дело в твоём виде, голосе проскакивали неловкость и смущение, и некоторое недовольство моим вниманием. О Вена, когда твои заслуги были велики, я награждала тебя только лучшими украшениями. Хотя подчас делала подарки «по старой дружбе», пусть и порядком реже. Например, то блестящее вечернее платье, будто сделанное из бронзы… Тебе жизненно необходимо выглядеть красиво, ты купалась в чужом внимании, пусть всегда и отрицала это! Я подарила тебе дворец (и не один!), сославшись на большую благодарность за верную службу, а также на то, что беру пример с моей матушки, некогда делавшей подобные презенты в ещё большем количестве. Это стоило того, чтобы увидеть твоё восхищение интерьером комнат. Ты видела множество залов, которые могут похвастаться ещё большим богатством, но всё равно искренне восхищалась тем, что я дарила. Я стремилась увлечь тебя мраморной отделкой, кованым железом, с каждым разом вкладывая всё больше и больше денег. И у меня это получалось… Последние дни я провожу либо в одиночестве, либо в окружении кого-то из членов семьи. Однажды судьба смилостивилась над моей грешной душой и послала тебя. Моя дорогая Вена… Её лицо стало ещё более усталым и болезненным, чем прежде. Горе совсем нас измучило. Мы разговорились. Поначалу о войне, затем о работе, а потом и вовсе о жизни. Никто из нас не любил философствовать, но пред смертью меня охватило такое мерзкое тоскливое чувство, сравнимое разве что с меланхолией, что вся моя нелюбовь тут же перетекла в долгий поток размышлений о справедливости и несправедливости. Конечно, не мне об этом говорить, но Вена внимательно слушала мой монолог, после сказав слова, которые хорошо отпечатались в моей голове: — Ваше величество, я не думаю, что Бог создал бы мир, если бы он не был самым лучшим из всех возможных. При всей несправедливости и жестокости наш мир прекрасен. Если не из-за нас с Вами, то хотя бы из-за чудесной природы и яркого солнца. *** Прошла моя последняя исповедь. Священник удалился, меня всю лихорадит. Я призналась во всех своих грехах, которые смогла заметить за собой, кроме любви. Я испускаю последний вздох в окружении моей семьи. И перед тем, как покинуть их, заново вспоминаю всю свою жизнь. Если честно, никогда не думала, что стану настолько большим разочарованием для всех…