Ритуал

      Сигара оказывается сжатой меж губ быстрее, чем гости переступают порог охотничьего домика. Курение всегда было своего рода ритуалом, приносящим не только физическое удовлетворение. Каждый вздох окунает в омут воспоминаний, следует заметить, весьма приятных, иногда даже возбуждающих, пока табачный дым всё льётся по венам, провоцируя концы миллионов иголочек впиваться в подушечки пальцев, подрагивающих от подобного, не побоюсь сказать, райского наслаждения.       Ко лбу прилегает неосязаемая лента, спускается к шее, туловищу, ногам, образуя давящий, горящий кокон, уже через мгновение выпускающий из себя не противную личинку, а крылатое существо, наконец позволяя телу ощутить холодное дуновение ветра, полет и свободу.       И был в этом азарт, ибо каждый раз, ощущая себя в капкане чувств, представленных в размышлениях лентой, я ставлю ставку, кем на этот раз меня выпустят из объятий: всё той же гусеницей или бабочкой?       Лишь стоило на свет явится бабочке, как водоворот всевозможных ощущений, что только знает человечество, затягивает моё тело, заставляя сомневаться, а моё ли это тело вообще или я — дух, нашедший дорогу из Небытия. Это было ценнее самой страстной ночи с женщиной, ценнее любой осязаемой и неосязаемой вещи, ценнее времени, отведенного на жизнь.       Душевное удовольствие порой возносилось выше плотского, и курение, пожалуй, открывало мой короткий список средств для его получения. Стоит ли вспоминать остальные пункты и делится ими с вами? Сомневаюсь, что те я смогу описать красивее, чем чувства от потягивания сигар.       Что до финала? Поток воспоминаний всегда оканчивался одинаково — они пропадали, рассеивались с дымом, уходя во тьму подсознания и больше не беспокоя, по крайней мере, до следующего ритуала.       Шум развеял дымку грез, погрузив в реальность — это скрипела ветхая деревянная дверь. Не закрылась. Кто-то остановился на пороге. Веки, ведомые любопытством, приоткрылись, взгляд мгновенно пал на неё. Новый администратор, что вынюхивает тайны моего отеля, так старательно пытающийся это скрыть, тем самым, о как комично, лишь увеличивая яркость оставленных алых следов.       Я знаю, что ты ищешь и знаю, что занесло столь — мысли прервались, готов поспорить, зрачки мои расширились, когда взор в полной мере охватил её прелестную фигуру, отразив в разуме все округлые формы, побудившие почувствовать напряжение и вообразить непристойное в пропитанном наркотиком мозгу — привлекательную, да, привлекательную — особу в эту глушь. Стоит ли приоткрыть занавес и пригласить тебя на мою сцену или осветить дорогу до гардероба? А что сделаешь ты, получив возможность выбирать?       Она оборачивается, будто услышав мои мысли, осматривает комнату, делая вид, что повернулась не из-за меня. Я же ни разу не сомневался, что это именно так.       Забавно, безусловно, я брошу лишь пару слов, а после её взгляда, служившего ответом куда более красноречивым, чем слова, окончательно закреплю суждение в разуме, что моя рука из-за задернутых штор всегда будет протянута к ней.       Найдешь ли ты её в темноте зрительного зала?       Очередная затяжка, дым, сжигающий легкие, теперь почему-то до боли. Мне наплевать! Я желаю запомнить твой образ, Скарлетт Кацен, желаю, чтобы он и впредь являлся во время моего ритуала под всевозможными фильтрами.