* * *
Когда Иван открыл глаза, постепенно приходя в себя, он сразу понял, где находится. Над головой покачивалась та самая тусклая лампочка, о которой он десятки раз читал в отчетах, а сам он оказался привязанным к стулу в пятне света, окруженном кромешной тьмой. - Вы уже убили его, да? Этого следовало ожидать. Вероятно, за нами с Секачевым была слежка, оттого нас и раскрыли. Сколько вас? Из темноты шагнула одинокая фигура и опустилась на стул напротив Ивана. На лицо мужчины, как и прежде, была надвинута шляпа. - Вы решили, что я работаю не один? – во тьме прозвучал его глухой голос. – Что ж, вполне предсказуемый вывод, - судя по интонации, мужчина усмехнулся. – Вы ведь сами сегодня шли мне в руки, не могли же вы этого не понимать, Сурненков, - Маат откинулся на спинку стула и закурил. – Или вы рассчитывали уберечь от моего правосудия того любителя мяса? – он захохотал. - Вашего правосудия? – задохнулся Иван. – Вашего? Вы кем себя возомнили? Господом богом? Да кто вы такой, чтобы ломать установленные им законы?! - О, Сурненков, - протянул Маат, - да вы верующий? А мне казалось… - Верующий, не верующий. Бог, эволюция. Какое все это имеет значение? Вы вмешиваетесь в течение естественных процессов, пытаетесь сломать человеческую природу об колено. Да кто вы такой? Впрочем… у вас все равно ничего не выйдет. Только зря столько крови проливаете. - Я идеалист, Сурненков, вы же понимаете. А идеалистам свойственна кровожадность. Идеалистам и человеколюбцам, а я величайший человеколюбец в истории! – с некоторым пафосом в голосе произнес Маат и снова усмехнулся. - И скольких вы планируете отправить на тот свет? - Тигра хлещут плеткой, чтобы он, в конце концов, научился выполнять те фокусы, что от него требуются… - Но выпусти тигра в лес, и он не будет скакать с пенька на пенек и прыгать через горящий обруч! Даже если вам удастся запугать все человечество – что уже звучит абсурдно, но тем не менее – с вашей смертью все вернется на круги своя. - А с чего вы взяли, Сурненков, что я хочу изменить непременно все человечество и непременно окончательно и навсегда? – он аккуратно потушил окурок и убрал его в карман пиджака, что немало позабавило Ивана. – Что если я просто развлекаюсь? Что если это для меня что-то вроде тараканьих бегов или петушиных боев? Такое вам в голову не приходило? Ну конечно же нет. Вечно рефлексирующий человеческий разум всенепременно настроен на постоянный поиск причин происходящего. Вы там даже списочек моих требований к человечеству уже наваяли, не так ли? А вы для меня просто пауки в банке. - Вы же сами человек, Маат. Кстати, почему вы взяли себе женское имя? И вы действительно работаете один? - Да-да-да. Как много вопросов, требующих ответов! Давайте лучше перейдем к делу. Вы у меня необычный пациент. Вас брать я пока не планировал, вы сами ко мне явились. Поэтому и условия вашего освобождения будут эксклюзивными, - Маат сделал шаг вперед, протянул руку и принялся ощупывать пиджак Ивана. – А вот и он! – и он извлек из одного из карманов мятый листок бумаги. – У вас тут пока всего четыре пункта отмечено, но нам хватит и этого. Так и быть, даю вам фору – не месяц, а два. И чтобы ровно через шестьдесят дней вы явили собой идеального человека будущего – все согласно вот этому вот списочку! – и Маат помахал листком перед лицом Ивана, а затем убрал его обратно в карман пиджака. – О, нет, не делайте такое лицо! Вы у меня необычный клиент, совершенно необычный! При других обстоятельствах я бы и вовсе не заинтересовался вами: вы ведете тихий и аскетичный образ жизни. Женщинами почти не интересуетесь. Кстати почему? Иван лишь мотнул головой не в силах поверить в происходящее. - Вы кристальной честности человек, на работе все на вас молиться готовы. Да вам почти и делать-то ничего из этого списка не надо. Вот разве что завязать с употреблением мяса. Но на два-то месяца, думаю, вы сможете от него отказаться. Так чего же вы так испугались? - Я полагал, что мы имеем дело с идейным и всесильным безумцем вроде переродившегося Раскольникова. А вы оказались сорвавшимся с цепи маньяком, который кромсает людей исключительно ради собственного удовольствия. - А чему вы так удивляетесь, Сурненков? Вы же сами давеча заявили, что я такой же человек, как и все прочие. А теперь вдруг возмущаетесь, что я не оказался столь возвышенным и идеальным, каким вы хотели меня видеть. Да вы сами мизантроп ничуть не меньше меня! А хотите работать со мной, а? Никакой группы у меня нет, вы это и сами уже поняли, я вижу. Но вот вас бы я взял. К черту те четыре пункта. Давайте ко мне, и мы вместе повеселимся, а? - Да вы, ей-богу, глупее, чем я думал, - презрительно бросил Сурненков. - Да бросьте, Иван, любая ненависть должна иметь выход. Я от своей исцеляюсь вот таким образом. Я ведь все это поганое человечество просто ненавижу. Всю их мелочность, все их обывательство, их стремление к комфорту, бесконечную показуху и эгоизм. Их готовность уничтожить ради самих себя и своих отпрысков все живое на планете. Вы ведь слышали про случай, когда одна ненормальная мамаша скормила своему умирающему от рака сыну семнадцать ежиков? Ловила их в лесу и готовила – варила, жарила. Можете себе представить подобное безумие? Она убила семнадцать живых существ – для чего? Сын ее все равно умер, да если бы даже он и не умер, кто дал ей право решать, чья жизнь ценнее – сына ее или того ежика? - Вы бредите, - устало проговорил Иван. – Ну разумеется мать будет спасать собственного ребенка любой ценой. - В том-то и беда, что человек по умолчанию решил, что его биологический вид самый ценный для планеты, и делает все ради ублажения собственного вида. Ест других живых существ, использует их кожу и мех для того, чтобы спастись от холода, вырывает этих существ из привычных ареалов обитания и дрессирует, чтобы развлекать других людей, или заставляет их работать на себя… И все это проистекает из святой убежденности в собственной исключительности. Люди и уголовный кодекс создали, в котором прописали один святой принцип, на котором и держится все законодательство – человеческая жизнь – это главнейшая ценность. Даже религию придумали, чтобы оправдать собственный эгоизм. Дескать, бог их сотворил по своему образу и подобию, а потому они имеют право эксплуатировать всех прочих, сотворенных не по образу и подобию, а для удовлетворения нужд человека. Вы только вдумайтесь в это! Иван вяло покачал головой: - Чего вы хотите? - Я всю эту человеческую сущность ненавижу. И буду уничтожать ее пусть не в масштабах всего человечества, но хоть в нескольких отдельно взятых людях. Пусть я покорежу пятьсот человек или даже тысячу, но эта тысяча будет вертеться у меня, как ужи на сковородке, ради своих жалких жизней! Они уже начинают вертеться. У фотографа уже закрутились в голове шестеренки, как ему выполнить мои требования, а ведь это только начало! Ох, как я развернусь! - Вряд ли. Рано или поздно вас накроют, и вот тогда вам не поздоровится. - О нет, Сурненков, меня не накроют никогда. Вы даже не представляете кто я такой, - и Маат грустно усмехнулся. Он подошел и разрезал путы на руках и ногах Ивана. - Выход у вас за спиной. Мое предложение остается в силе при одном условии – вы ни слова не расскажете о нем никому из ваших знакомых. Впрочем, это в ваших же интересах. Как и обещал, даю вам два месяца на размышления. Понаблюдайте за окружающим миром, и если поймете, что люди раздражают вас не меньше моего – присоединяйтесь. - А если я не захочу этого, вы меня убьете? – спросил Иван, разминая затекшие суставы. Но Маата в помещении уже не было.* * *
Иван медленно направился к выходу, спотыкаясь в кромешной тьме – лампочка погасла в миг его освобождения. Наконец, он уткнулся ладонями в холодный металл и принялся ощупывать его, ища ручку. Когда, в конце концов, найденная дверь распахнулась, яркий свет резанул глаза криминалиста. Он сделал еще несколько робких шагов вперед и оглянулся: за его спиной высилось довольно массивное и в чем-то нелепое металлическое сооружение – то ли необычной формы, то ли просто покореженное. С крыши вверх тянулись бесчисленные антенны самых причудливых очертаний – ломаные, спиралевидные – да и антенны ли это были? Само здание – то ли огромный гараж, то ли миниатюрный ангар – казалось воплощением чьей-то безумной фантазии. Словно сумасшедший конструктор решил вдруг материализовать свои самые страшные и больные кошмары. Если бы Сурненков верил в инопланетян, он бы решил, что здание это построили в глухом лесу – а именно посреди леса он и стоял, все более изумляясь происходящему – пришельцы с других планет, где гравитация работает по совсем иным принципам, да и архитектура сформировалась по чужеродным для Земли формулам и законам. Здание нельзя было назвать безобразным или даже просто некрасивым, но его красота вызывала скорее ужас и оцепенение, хотя оно сияло всеми цветами радуги, как какой-то чертов ярмарочный балаган. Странно только, что его хозяин не обрядился в клоунский костюм, хотя это стало бы уже явным плагиатом, Маат не мог не понимать этого. На бесформенной двери ядовито-желтого цвета красовалось изображение гигантского синего пера. Иван подошел ближе и коснулся ладонью стен. Это был явный металл, чем-то напоминавший титан, и отчего-то теплый. Он провел рукой по стене, и на мгновение ему показалось, как яркие и безумные рисунки, покрывавшие стены, принялись менять свои очертания, как в калейдоскопе. Иван зажмурился, тряхнул головой и потер глаза. Вероятно, Маат что-то вколол ему, вызывающее такие реалистичные галлюцинации: рисунок на стене и вправду изменился, хотя Сурненков и не мог сказать, как именно, поскольку во всем этом буйстве красок не наблюдалось никакой логики, один лишь внеземной хаос. Иван решил обойти здание кругом, чтобы получить о нем более полное представление, но уже через несколько шагов остановился, не веря своим глазам: неподалеку слышалось мерное течение реки и ощущался явный запах воды, а безумное здание шаг за шагом, метр за метром постепенно обретало форму и цвет радуги, что мостом переброшена была на противоположный берег реки. - Это ЛСД. Вне всякого сомнения, - пробормотал Иван, снова протирая кулаками глаза. Чем ближе к реке, тем больше на крыше – или скорее том, что следовало бы назвать крышей – появлялось антенн, а подчас и башенок в форме ракет, вздымавшихся высоко в небо. Их вершины топорщились, словно безумные многоцветные насекомые – других сравнений Сурненков подобрать не мог. Здание все больше походило на лабиринт – его стены, извивались, образуя бесчисленные ниши и арки. Между некоторыми, казалось, нелогично отделенными друг от друга стенами были перекинуты мосты, производившие впечатление невиданной древности и сделанные явно из дерева. По крайней мере, так показалось Ивану. Некоторые части этой немыслимой конструкции были сложены из кирпича, и совершенно непонятно было, как все эти материалы крепились друг с другом. Создавалось впечатление, что металл вырастал из дерева, а дерево врастало в кирпич. Берег уходил под уклон, и к тому моменту здание окончательно перерастало в радугу – самую настоящую радугу, не раскрашенное дерево или металл, словно его тяжеловесная конструкция постепенно испарялась, образуя нечто совершенно невообразимое. Сурненков попытался вернуться назад, но тщетно – двери нигде не было, да и здание словно изменилось за прошедшие полчаса: он никак не мог понять где находится и как ему отсюда выбраться. В этот момент Иван вспомнил про мобильный телефон, достал его и принялся фотографировать все подряд, понимая, что в противном случае Секачев ему просто не поверит. И фотографии не исчезали с телефона, они заполнили его память и служили явным свидетельством того, что все это правда. Безумная и бредовая правда. Наконец, спустя бог знает сколько минут бесплодных поисков Иван вышел к ядовито-желтой двери с пером и снова вошел внутрь, освещая телефонным фонариком пространство впереди себя. И не нашел там ничего нового: пустое помещение, погасшая лампочка под потолком, два стула и больше ровным счетом ничего. Он обошел его метр за метром – его площадь никак не превышала тридцати квадратов или около того – нащупывая еще хоть какую-нибудь дверь или потайной ход, куда мог скрыться Маат, но ничего не обнаружил. Тогда он вернулся в лес и набрал номер Николая. Тот взял трубку практически сразу же и тут же закричал в нее: - Ваня! Ты где? С тобой все в порядке?! - Погоди, не тараторь. Ты мой звонок отследить можешь? У меня тут навигатор что-то не работает. Засеки меня. Я не пойму, как отсюда выбраться. - Ты цел? - Все подробности позже. И да, я цел. Давай, отслеживай скорее. - Тогда виси на линии, сейчас спецов подключу. Прошло несколько томительных минут. Сурненков повернулся спиной к зданию и мерил шагами небольшую прогалину, окруженную плотной стеной леса. - Вань, а у тебя точно навигатор не работает? Может, еще проверишь? – раздался через несколько минут голос Секачева. - Да сто раз уже запускал. Только координаты выдает, а карту не выгружает. А что мне эти цифры? 23° 4′ северной широты и 12° 36′ восточной долготы. Только где это? Сдается мне… - То-то и оно, Ваня, - каким-то загробным голосом произнес Николай. – То-то и оно. Ты не в России. И даже не на нашем континенте. Ты в Африке! - В Африке?! Но… как?! - Я тебе больше скажу, Ваня. Ты в пустыне Сахара. Километры песка вокруг тебя ни на что тебе не намекали? - Песка?! Но я… я в лесу!