Чудо
4 декабря 2023 г. в 23:46
Николай шел по знакомой улице, ведущий прямиком к усадьбе, рядом с которой он вырос. От аккуратного и величественного здания, раньше внушающего восторженный трепет лишь одним видом, практически ничего не осталось, деревья вокруг дома были вырублены, окна на первых этажах выбиты, толстую дубовую дверь, когда-то украшенную позолоченной ручкой с головы оления, снята с петель и унесена в неизвестном направлении. Неспокойные годы уничтожили усадьбу Жерединских, оставив от дворянского гнезда только обглоданный скелет, да высокий кованный забор, который не смогли выкопать из земли.
Николай не пошел внутрь, не захотел смотреть на тот же разгром, что царил на улицах Петрограда или покинутого им пару дней назад разнесенного до основания Ярославля.Везде дела обстояли похожим образом- грязь, битое стекло, куски бумаги или дерева, обугленные шкафы и крысы, лакомящиеся тем, что не унесли люди. Одинокий посетитель просто пришел положить цветы на могилу умершего дедушке и попутно плюнуть в лицо человеку, который убил его мать, при условии, что тот все еще жив.
Дедушкин дом, где мальчик Коля провел свое детство до кадетского училища, стоял все там же, немного ниже по тропинке от главного корпуса усадьбы, примостившейся под ветками двух стареньких рябин, сплошь усыпанных багряными ягодами.
Годы обрядили оконные ставни в черное, выпили весь сок из бревенчатого сруба, обскоблили покосившуюся дверь, над которой непокорно весел пучок засушенных лекарственных трав.
За этими мыслями о прошлом, Николай не заметил, как с бесцветного, дымящегося влагой неба начал накрапывать дождь, который за то время, что мужчина спускался к домику фельдшера, превратился в настоящий ливень. Уже стоя на пороге, пришелец вдруг осознал, что в здании кто-то живет, кто-то вымыл окна и повесил шторы, проскреб крыльцо песком и это же кто-то поменял пучок трав, должный, за время, что прошло со смерти деди, несколько раз осыпаться невесомой пылью.
— Извините, — послышалось за его спиной незнакомый женский голос.
К нему бежала девушка, накинувшая на голову серую шаль, а в руках державшая охапку белых астр, сорванных, вероятно, в еще не до конца разграбленной оранжерее.
Девушка проскользнула мимо пришельца к двери, толкнула спиной дверь и ввалилась внутрь, разбрызгивая вокруг себя сентябрьский дождь.
— Заходите, вы же промокли, — девушка позвала его из глубины знакомой комнаты.
Николай зашел, ощущая в сердце какое-то непонятное щемящее чувство.Это была ностальгия, ударившая в нос запахом чистой рогожи, закрывающей половицы, нагретых печных кирпичей и терпким привкусом полыни, намертво въевшимся в комнатные стены, среди которых дедушка делал бесконечные микстуры. Но в этом сдавливающем чувстве было еще что-то…
Незнакомка тем временем поставила цветы в большой глиняный кувшин, который дедушка использовал для покупки молока у деревенских хозяюшек, сняла с головы платок и стряхнула несколько еще невпитавшихся капель с шерстяного серого платья в мелкую клетку.
— Простите, что так невежливо вас встречаю, госпо… товарищ, извините, — девушка на полуслове замерла уставившись на Николая.Она, должно быть, только сейчас поняла, что пустила за порог представителя новой власти.
Перестало хватать воздуха. Внутри все скрутило и резко отпустило. Николай испытал чувство свободного падения в бездну.Если никто еще так не описывал любовь с первого взгляда, то мужчина определенно станет первым.
— Соколик, Николай Лаврентьевич, к вашим услугам, — через силу произнес Николай, быстро окинув девушку взглядам. Русые волосы, практически незатронутые влагой, были собраны в аккуратны пучок на затылки, серое платье, казавшееся абсолютно обычным, было сделано из дорогой шерсти тонкой выделки, на плечи была накинутая домашняя ажурная шаль с мелким, аккуратно вывязанным узором, какой умелые мастерица назвали бы жемчужным.Новое хозяйка дедушкиного дома видала богатую жизнь, прежде чем переступить порог фельдшерской халупы.
— Вера Андреевна Жерединская, — как-то глухо произнесла она, протягивая ели подрагивающую руку для рукопожатия.
У хозяйки были широкие ладони, покрытые царапинами и дождевыми каплями, под ногти забилась земля, видно, из оранжереи. Звонкий аромат астр исходил от вериной руки, когда Николай наклонился и поцеловал её.
— Прошу прощения, графиня.Я собственно, собственно, хотел…
Николай не помнил чего именно хотел, в данную минуту единственным желанием мужчины было сидеть здесь и, не моргая, смотреть на каплю дождя, медленно сохнущие на лице Веры Андреевны.
Вера замялась, ощущая что-то схожее с эйфорией, так похожей на ту, какую она испытала в первый раз увидев море, стоило этому пугающему гостю коснутся кожи рук. У Николая были шершавые холодные руки, которые мелко тряслись. От этого мужчины не веяло ни злобой, как от его соратником, ни отчаяньем.Гость олицетворял собой како-то особое, немного извращенное спокойствие, которое свойственно людям, видевшим жестокость слишком близко. Где-то глубоко внутри сознания забилась мысль, что дождь будет еще долго, посетитель еще долго не уйдет…
— Позвольте вашу куртку, да и гимнастерку тоже, их надобно просушить. Вы намокли куда сильнее меня, позволите?
Если бы эта девушка сейчас попросила достать луну с неба или бахчисарайских персиков, Соколик бы беспрекословной подчинился.Но она просила всего лишь куртку, что же, значит он отдаст ей куртку, если данное действие можно будет потом сравнить с дарением луны.
Николай протянул засаленную холщовую куртку, что путешествовала с ним с самого госпиталя, затем стянул гимнастерку и только после этого осознал на что похожа израненная грудь.Это было рваное зарубцевавшееся полотное, по которому расползался отвратительный ожог, полученный при попытке затушить пожар в ярославской конюшне.
Но девушка словно не удивилась, увидев огромный опоясывающий всю грудь красную рану, закрывающая собой бывшие побелевшие шрамы, она лишь спросила нужно ли ему поменять повязку.
— Надо поменять повязку, ожогам нельзя мокнуть, судя по всему, этот пришелся по старой ране, поэтому так плохо заживает, должно быть еще и пощипывает от влаги. Вы не против, если я перевяжу вас. Не бойтесь, я окончила курсы сестер милосердия, вы не пострадаете — сказала Вера как-то грустно, вопросительно потянувшись к полоске ткани, изрядно пропитавшейся дорожной пылью, дождевой водой и проступившей кровью.
Николай кивнул и только сейчас понял, что не снял фуражку, на которой тоже скопилась вода, поэтому та быстро оказалась на столе. Он принялся было сам снимать бинты, но ловкие худенькие руки его опередили и маток за матком сняли хлопковые бинты.
— Сейчас, дайте мне минуту, я помою руки, протру кожу и перебинтую вас — Вера отошла от стола и подошла к фаянсовому умывальнику, которым дедушка пользовался, когда принимал пациентов дом.Это был подарок от почившей графине. Белый фаянсовый рукомойник с диковинным голубым узором. Выглядел он все так же смешно в небогатой деревенской обстановке. В детстве Николай думал, что так же выглядит в кадетском училище, среди высоких потолков и дворянских детей. Теперь так же он выглядел среди своих товарищей из партии рабочих.
— Мой дед был бы сейчас невероятно счастлив, что кто-то пользуется умывальником в медицинских целях, — сказал Николай, вспоминая былые времена.
Вера, как раз заканчивающаяся бинтовать, замерла и посмотрела на гостя странным взглядом, словно бы увидела его в первый раз и хотела получше рассмотреть. Она помнила старика что жил тут, пускай и говорила она с ним всего пару-тройку раз, но он был мил и добр к ней в новом месте.Она вдргу ощутило огромное желание начать говорить, рассказать наконец всю ту печаль, что ела ее изнутри, всю ту боль.
— Семен Лаврентьевич, ваш дедушка? А вы и есть тот самый Соколик, о котором он все причитал? — Вера села на свое прежние место и сняла с плеч шаль.
— А, вы, смею предположить, юная жена старого графа, которую он привез из Москвы?
Вера испытала непреодолимое желание рассмотреть пришельца поближе, подкрутила керосиновую лампу, что стояла на столе, отчего лицо ее собеседника стало более различимым.
Это был молодой мужчина двадцати пяти- тридцати лет. В светлые волосы уже вплелась седина, рыжеваты усы и борода придавали вытянутому лицу эдакий ребяческий задор, а глаза были полны какой-то невысказанной тоски, какая обычно плещется в глазах беспочвенно наказанного ребенка. Свет от лампы падал на стол, где рядом с мужчиной на столе лежала кожаная фуражка с рубиновой звездой, зло мерцающей при свете керосинке,
— Смею предположить, что вы знали моего мужа?
— А вы — моего деда? Возможно, извините мое любопытство, вы закончили Смольный? — как-то растерянно спросил Николай, вглядываясь в выражение лица собеседницы.
Вера вновь покосилась на звезду, мерцающую в темноте.Раздражение, вперемешку с огромным желанием выговорится, вылились в едкую фразу.
— Это допрос?
И тут Николай хрипло рассмеялся. Он все смеялся и смеялся, что через несколько минут стало понятно, что у него самая настоящая истерика.
Вера глубоко вздохнула и решила говорить, как нив чем не бывало, она читала, что у людей с расшатанной иил взволнованной психикой монотонный голос и спокойная интонация успокаивают.
— Я закончила Смольный. А еще вся моя семья уехал во Францию, к ближайшим родственникам мачехи. Вы их вряд ли достанете, так что можете спрашивать о чем вам заблагорассудится.- Вера внимательно посмотрела на слегка успокоившегося Николая. И, пока он обдумывал полученную информацию, накинула ему на плечи сухую шаль.
— А я закончил юнкерское училище, я видел вас, когда приходил получать грамоту из рук великого князя. Вы были в голубом форме, но кажется, были старше своих сокурсниц, а еще я хотел к вам подойти, — Николай начал вдруг говорить, не контролируя себя. Ему тоже очень хотела сказать все, что накипело и хоть немного оправдать себя в ее глазах.Пожалуй, только в вериных глазах ему хотелось быть чуть лучше, чем он был.
—… а потом началась война. И сын вашего мужа захотел отправится на нее, чтобы стать героем. Вас же покорный слуга последовал за ним следом, чтобы вернуть долг, который мне бы пришлось возвращать всю жизнь. А потом они отравились. Вся рота отравилась в Варшаве, где мы остановились на ночлег. А я нет, потому что пообещал одной госпоже. Госпожа Судьба спасла меня…
Вера вопросительно посмотрела на мужчину.
— Вы ведь прожили здесь пару лет? Не слышали про госпожу Армине? В свое время она оставила напутствие младшему Жерединскому, а потом оставила и мне маленькое предостережение. Только тогда я подумал, что она все же ошиблась, ведь Владимиру госпожа пообещала долгой жизни…
Николай замолчал и уставился на мерцающий огонек лампы.
— Мне госпожа Армине когда-то пообещала, как мне тогда казалось, скорое замужество, описав моего будущего мужа как особенного человека. И правда, такой как я вскоре сделали предложение, даже несмотря на мой возраст, внешность и отсутствие полезных знакомства.Это был граф Жерединский. Он был единственным, кто посватался ко мне, чему мачеха была очень рада. А мне в общем было все равно, потому что на тот момент отец уже отказался подписывать мое направление в госпиталь. А муж, который искал себе жену, в качестве цепной собачонки, не подписал бы это направление подавно.
— Вас направляли в госпиталь после курсов?
— Я так этого ждала, думала, что хоть немного увижу кусочек пусть даже очень печального мира. Но напоследок, вдохну другого воздуха, помогу людям. А меня, как красивый подарок упаковали и привезли сюда.- Вера принялась вертеть в руках уголок платка, надеясь, хоть немного унять свою говорливость.
— Он не был тем человеком из предсказания?
— Он был тем человеком, из-за кого я покинула дом.Граф был раздавлен гибелью сына, а меня он взял к себе в дом, чтобы окончательно не сойти с ума.Возможно, хотел раздать долги моим приданым. Кто же знал, что произойдет революция, простите…
— Никто не знал что это произойдет, я в свое тоже. Дослужился до поручика, меня пару раз ранили, но я так жаждал постоять за честь за России, за Царя… А потом я попал в госпиталь с ранением.Так гадко было лежать и смотреть каждый день на смерть, а потом, случился пожар и еще много всего… Там, в госпитале, до меня дошло письмо деда. После моего отъезда в кадетское училище, на тот момент мне едва исполнялось десять, мы виделись лишь пару- тройку раз. Я думал, что он меня стыдится, незаконного. А дед стыдился своего малодушия. И перед смертью решил мне об этом написать, — Николай поплотнее закутался в шаль, на что Вера подбросила дров в печь.
— Мою мать совратил ваш муж, а дед потворствовал этому, считая, что такая благосклонность им, как обнищавшему семейству без кола и двора, не повредит. Только вот вскоре молодой граф женился на болезненной графине, а дочь местного фельдшера принесла неизвестно от кого в подоле крепенького мальчика, которому было суждено стать защитником при тщедушном наследнике. Моей матери было восемнадцать, когда она наложила на себя руки.И все, начиная о графа и его жены и заканчивая моим дедом, об этом знали, молчали, не считая себя виноватыми. А я, я… — Николай снова замолчал и посмотрел на Веру. В ее глазах колыхался огнем керосиновой лампы и понимание. Она смотрела на него с той самой абсолютной всепрощающей и понимающей заботой, которой не хватало ему все эти года.
— Мой муж не был приятным человеком, но лично мне он не сделала ничего плохого. Да и пожили мы с ним в тишине лишь пару месяцев, а потом… Потом пришли ваши товарищи, крестьяне, вандалы и крысы.Вынесли дом по кирпичику, разогнали слуг. Так мы прожили еще несколько месяцев. Я научилась колоть дрова, носить воду, не находите это ироничным? Научилась тому, чему никогда не должна была. Ведь княгини обычно не носят воду из колодца, — Вера впервые улыбнулась — А еще я поняла, что могу так многого хотеть и не иметь. Например хотеть мяса на обед, да что мяса, хочу хотеть есть, а у меня будет лишь вода и море бесполезных цветов в полуразрушенной оранжерее. В какой-то мере мир для меня преобразился, у меня появилась конкретная цель — выжить. Вы посчитаете меня странной, да?
— В общем, все мы старинные, сейчас каждый хватается за жизнь, причем у многих шансов схватится за нее куда меньше ваших.Вы ненавидите новую власть, я понимаю. А я возненавидел старую, когда пришло письмо деда.Я возненавидел все окружающее меня и тыкающее лицом в землю дворянство, Царя, который допустил, вседозволенность графчиков, вроде моего папаши, но так мало разрешил обычным, ходящим под солнце людям. Я вышел из госпиталя в начал 1918. И отказался от своей офицерской чести, решил, что такому выродку как я, она не к чему. Думал, что постараюсь сделать этот мир лучше и ровнее для всех.Думал, что хоть здесь я сдержу свое слово.
Николай задолжал и поежился, стараясь всеми силами не показывать, что замерз.Слабость- не стоит показывать, хотя. Хотя, за последние пару часов он рассказ так много о своих слабостях, что скрывать что-то потеряла всякий смысл.
— Чай, я не предложила вам чашку чая. А еще так и не дала свитер, — Вара засуетилась, поставила на печь алюминиевый чайник, перенесенный из поместья, достала из сундука старый дедушкин свитер, связанный еще матерью, помогла натянуть одежду и, все еще не успокоившись, налила в кружку травяной чай.
— Мне кажется, вы совсем посинели.- Вера положила его руки на основание кружки, едва касаясь шероховатых пальцев.
— Не убирайте руки, пожалуйста.-Николай внимательно посмотрел на девушку, надеясь что, она выполнит его просьбу, что сейчас тоже теряет связь с реальностью, глядя на него… что она та, что собирает звезды…
Так они и замерли. За небольшим столиком, друг на против друг, плотно прижав ладони друг к другу.
— Вера, мне кажется, что ваш муж мертв, — сказал Николай выйдя из приятного оцепенения, которое он силился не прекращать, но, все должно было когда-нибудь закончится.
Вара молча кивнула.
— Он был замешен в восстании под Ярославлем, я видел Жерединского в списках восстающих. А еще я видел, как бомбят город. И понял, вы знаете, что хорошей и правильной стороны нет. Гражданская война сама по себе — война паршивых людей, которые прикрывают свои желания высокими словами. Я больше не хочу во всем этом участвовать.Не хочу никому ничего доказывать, я просто хочу сидеть и держать ваши руки, только… как вы можете срывать звезды?
Вера не до конца поняла о чем говорит этот глубоко искалеченный молодой человек, которому некого взять за руку, но вдруг в груди затеплилась крошечная бабочка надежды. Надежды, что он не уйдет, как только закончится дождь.
— Срывать звезды? Обычно я срываю цветы на продажу, удивительно, но в такие времена, есть люди, готовые платить за цветы едой.Вот эти астры… звезды, так дословно можно перевести название этих цветов. Забавно, я срываю звезды голыми руками, — Вера снова слегка улыбнулась, надеясь, хоть немного разрядить звеняще-странную обстановку.
— Извините, повторите? — Николай сжал ее руки сильнее, так что костяшки пальцев побелели.
— Про то, что я срываю звезды голыми руками?
— Армине так и сказала. «Она будет срывать звезды голыми руками. Поэтому, наследник фамилии, ни за что не должен отпускать ее рук.» И, раз уж вы это сказали, вы действительно собирательница звезд.-Никола крепко взял ладонь Веры в свою, удивительно, но теперь его ощущение падения превратилось в ощущение поле. Ликующего полета.
Вера собиралась возразить, но потом еще раз посмотрела на звезду, мерцающую на фуражке и коротко ахнула.Внутри разлилось приятное умиротворяющее тепло. Теперь ей не хотелось утопится в реке, как в конце лета. Впервые за два года жизни в Нижнем Новгороде, девушка ощутила себя на своем месте, практически дома.
— Мне она сказала, что моя судьба придет со звездой, что гасит душу, а не дарит свет, что моя судьба буде одета в воду и окольцована огнем. Кажется, она все же не обманула.
Николай внимательно смотрел на худенькое лицо брошенной всеми девушки, которая видела в нем свое спасение. Он же видел в Вере свою путеводную звезду, которая станет его выходом из долины вечного мрака, куда его завели собственные убеждения и война.
Вера видела человека прошедшего через войну, так много потерявшего, но сохранившего веру. Веру, доброту и надежду встретить чудо, которое так сложно ждать, думая, что оно прошло мимо, затерялось где-то в гуще событий и чужих страстей. Но она тоже ждала этого чуда всем сердцем…
— Дождь, вы думаете, уже закончился? — спросил Николай, обернувшись к окну, за которым уже посапывала ночь.
— Было бы прекрасно, если бы он никогда не заканчивался, — сказала Вера, поворачивая фуражку козырьком от себя.
— Тогда, может быть потанцуем? Если в прошлый раз я этого не сделал, так позвольте же исправится, — встал мужчина и протянул руку.
Вера присела в коротком поклоне и подала руку в ответ, улыбаясь самой мысли, что сейчас они будут танцевать в абсолютной тишине, в стареньком домике, при свете керосиновой лампы. И бывшая княжна была готова поклясться, что это будет самый лучший бал из тех, на которых ей приходилось бывать. С ней был абсолютно согласен одинокий наблюдатель - растущий месяц, заглянувши через незашторенное окошко посмотреть на что-то настоящее и светлое, так не похожее на все творящиеся в сгорающем мире ужасы.