Под рукавами

Вэй Ин всегда целуется отчаянно и самозабвенно. И Ванцзи любит это до умопомрачения, он обожает, когда Вэй Ин вжимается в него всем телом, когда их зубы изредка стучат друг о друга, как Вэй Ин легко постанывает, когда Ванцзи крепко сжимает его талию. Он иногда не понимает, можно ли любить кого-то настолько сильно и безопасно ли это для его сердца? Но какая разница, если речь идёт о Вэй Ине. С ним нет границ, он стирает их одним своим существованием. Стремительным ураганом и яркой красной футболкой, которую носит то с черной толстовкой, то с черной рубашкой. Но она есть всегда. Красный его цвет, Ванцзи просто уверен. Вэй Ин стёр границы, когда в закрытую школу пансионат заявился с серьгой в ухе и волосами до лопаток. Его пытались заставить обрезать волосы и вытащить серьгу, но это же Вэй Усянь, он послал всех к черту и окончил пансионат в таком виде. Кажется, у дяди тогда оставался один шаг до кончины от злости. Благо, валерьянку придумали задолго до Вэй Усяня. Вэй Ин всегда громок и весел. Он сносит энергией, не оставляя тебе ровным счётом ничего, кроме фанатичного созерцания себя, кажется, такое не работает только с его родственниками, которые, несомненно, подвержены его обаянию, но точно не до такой степени, как тот же Мо Сюаньюй с потока или Вэнь Нин. Вэй Ин до невозможности, просто до смешного добр. Лань Ванцзи помнит, как в какой-то месяц ему пришлось кормить Вэй Ина лишь потому, что тот обогатил ребенка родственницы Вэнь Нина, который остался сиротой и которого усыновила Вэнь Цин. Она тогда только начинала практику и денег у нее было мало, плюсом она только закончила распихивать взятки, так что денег хватало исключительно на еду. Вэй Усянь же помнил, что поразительно, о трёх годах в приюте, и хотел, чтобы ребенок навсегда стер эти воспоминания из памяти. Ведь эти воспоминания ужасны. Он все ещё иногда просыпается от кошмаров. И все тот же Вэй Ин, столько великолепный и любимый, стыдливо прячет глаза в пол, опуская рукава рубашки до пальцев рук, не смея поднять взгляд на Ванцзи. Да, чего у них ещё не было, это интимной близости. Да, они целовались, да Ванцзи любил шею Вэй Усяня, но тот никогда не заходил дальше и увиливал, если Ванцзи пытался проявить инициативу. Что же, Лань Чжань не станет настаивать, пусть они вместе больше шести месяцев, ему кажется, он прошел проверку. Но, видимо, дело было вовсе не в проверке чувств. Ванцзи просто провел пальцами по запястью Вэй Ина под рубашкой и замер. Вэй Ин замер тоже. Рука была обрубцована, и он четко ощущал свежие проплешины в живой плоти. Лань Ванцзи не мог поверить, он ведь не мог?.. Или мог… — Вэй Ин?.. — тихо спросил Лань Чжань, а Вэй Усянь издал сдавленный звук, очень похожий то ли на смешок, то ли на всхлип. — Ах, Лань Чжань, не обращай внимания, это я, ммм… — он закусил губу, это был признак лжи. Лань Ванцзи не захотел слушать враньё и просто включил свет, ведь выключатель был прямо за спиной Вэй Усяня и содрал с него рубашку. Он замер. Кажется, внутри него что-то отчаянно заверещало. Руки Вэй Усяня были исполосаны глубокими порезами, многими шрамами, которые покрывались неприятным синим слоем, и заживали долгие годы. Вэй Ин смотрел в пол, его голова тряслась, и он отчаянно прятал руки за спиной. — Не смотри, Лань Чжань. Они уродливы. Не смотри на них, отвернись, пожалуйста, отвернись… — почти шептал Вэй Усянь, кажется, задыхаясь, — Не смотри, тебе не надо смотреть, — не унимался он. В груди Ванцзи что-то сжалось. Любовь к этому человеку была двигателем его жизни и личностного роста, он много переосмыслил, пока принимал свои чувства к Вэй Ину, он стал мудрее, размышляя о нем. Вэй Усянь был его глотком и отдушиной просто из-за того, что существовал. Он никогда не мог надеяться на взаимность. Но как же он, так горячо влюблённый в него больше пяти лет, не заметил этого? Как позволил так долго Вэй Ину страдать в одиночестве? Насколько больно? Насколько долго? Почему? Почему? Почему не сказал? Почему не показывал? Почему прятал? Ты мне не доверяешь? Ты боялся осуждения от меня? Ты думал, я не приму тебя? Почему ты прячешь их даже сейчас? Пожалуйста, не закрывайся, мы так долго работали над открытием себя друг перед другом, прошу, не пускай работу на смарку. Он не мог перестать думать об этом, поэтому ничего не говорил, его голова была забита, кажется, он так же, как Вэй Усянь, задыхался. — Лань Чжань, отдай мне рубашку. Тебе не нужно на это смотреть. — взгляд его был пустым, печальным, теперь в них отражалось только какое-то глухое разочарование и вселенский стыд. — Почему ты… молчал? — выдавил Ванцзи, крепче сжимая рубашку в своей руке. Она мягкая, приятна к коже, наверняка из-за этого Вэй Ин носил ее. Она не приносила боли его попыткам быть нормальным. — Лань Чжань, это… — голос его вдруг сел, он стал похож на гулкий звук плохо радио, — Это правда не стоит твоего внимания. Вообще чьего-либо внимания, просто отдай рубашку и забудь. — продолжил он. — Почему ты это делаешь? — спросил Лань Чжань уже смелее. — Ты не должен это спрашивать. Я сказал тебе забыть об этом. — со сталью в тоне проговорил Вэй Усянь, кажется, Ванцзи услышал скрип зубов. — Почему не должен? Я люблю тебя, конечно же меня это волнует. — Тебя это не касается, Лань Чжань. — почти гневно пролепетал Вэй Усянь, выдернул рубашку из рук Ванцзи и сбежал. Сбежал из своей же квартиры. Ванцзи так и остался стоять. Как он мог не заметить? Вэй Ин не позволял ему смотреть на себя без одежды, но смотрел на Лань Чжаня, когда тот переодевался с большим удовольствием. Неужели он так слепо ему верил? Неужели он забыл, что Вэй Ин живёт в этой квартире, потому что его выгнали из дома из-за его ориентации. Неужели он забыл, что Вэй Ин выслушивал всю жизнь? Неужели он забыл, как глубоко Вэй Ин прячет все свои болячки? Как он мог забыть? Или как он, человек, любящий его, смотрел на него так же, как и все вокруг. Как он мог? Он не запомнил, сколько так простоял, но когда дверь хлопнула снова, он все ещё был на этом месте и тупо смотрел в пол. Что-то внутри клокотало, и у него не хватало сил это усмирить. — Мне не стоило так говорить, Лань Чжань. Мне очень жаль. — сразу начал Вэй Ин, закрывая за собой дверь, — Ты… все это время простоял здесь? Он него пахло сигаретами. Вэй Ин бросил сигареты два месяца назад. Ванцзи глубоко вдохнул, он и забыл, какого вдыхать аромат табака, перемешанный с одекалоном любимого. Запах ностальгии. — Мгм. Мы можем поговорить? — он наконец-то поднял взгляд на Вэй Ина, его глаза были покрасневшими, веки чуть опухшие, а нос до милого шмыгал. Он плакал. Ванцзи бы тоже хотел. — Ну, это, похоже, неизбежно. — он грустно улыбнулся и обнял Лань Ванцзи, — Я не должен был так грубо тебя отталкивать. Мне очень жаль. — Все хорошо, Вэй Ин, я понимаю. — Спасибо. — шепнул он, и потянул за мизинец его к импровизированной гостиной, на самом деле просто диван посреди студии, в которой жил Вэй Ин. Они устроились на диване, было видно, что Вэй Ин сильно колеблется, но, по итогу, он просто встал и начал сдирать с себя вещи, будто те были приклеены к нему. И Ванцзи увидел почему тот так часто просыпается от кошмаров о детском доме. Увидел, почему тот ненавидел канцелярские ножи, увидел, почему тот так сильно боится собак. Его трясло. Вэй Ина трясло тоже. Он стоял голый, в одном лишь белье. Его руки были исполосаны, на рёбрах было два шрама, которые остаются при ожогах, но они были ровными, будто кто-то просто приложил палку горячего металла, на коленях проступили мелкие шрамики, видимо от соли или гороха. Бедра Вэй Ина были красными. Но отнюдь не от смущения, а от меркого лезвия. Раны кровоточили, шрамы были ещё заметнее, все дело в постоянном трении штанов. Казалось, он сделал их вчера. Их так много. Они пугают, и Ванцзи способен это признать. — Я… Я боялся показать тебе свое тело, ведь… Как видишь, оно не идеально. Я… Хух… Чтобы облегчить тебе задачу о размышлениях, я просто укажу, откуда какой появился, — он ткнул пальцем в шрамы около ключицы на плече, — Это собака прогрызла, и вот это тоже, — он ткнул пальцем в голень, где также был шрам непонятной формы, — Это наказание нянечек за непослушание, на самом деле это было лаской в сравнении с остальным, — от ткнул в колени, где непонятными узорами были коричневые шрамы которые никогда не затянутся, — Это тавро. Воспитатели им наказывали воров. Я украл хлеб в комнату, нас не кормили тогда дня два, никто не мог терпеть. За две буханки, два прикладывания, но я отключился после первого, — он указал на два шрама на рёбрах, — а вот это… — он провел пальцем вдоль рук и бедер, — сделал я сам. — Почему? — кажется, в глазах Ванцзи стояли слезы. — Я не знаю. Я не могу остановиться. Я привык отвлекаться так. Когда по бедру или руке течет теплая кровь, ты концентрируешься на этом, а не том, что у тебя в голове. Я начал ещё в пятнадцать, не знаю, как это остановить, прости, мне очень жаль, очень жаль… — Нет, — поспешно сказал Ванцзи и притянул Вэй Усяня ближе к себе за руку, — Нет, не извиняйся, я благодарен, что ты открылся мне и с этой стороны. Я не осуждаю тебя, не считаю слабым, Вэй Ин всегда был и есть самый сильный человек, которого я знал, — кажется, он услышал сдавленное «Лань Чжань» — Ты пытался остановиться? — спросил он, но в голове застряла фраза: «Я начал ещё в пятнадцать.» Они знакомы с пятнадцати. — Я пытался! У меня даже получилось, я был чист последние два месяца! Я ничего не делал с собой, я честно не резал себя, просто… Меня выгнали из дома, от меня отреклись родители, которых я мог назвать таковыми, снова… рассказы А-Юаня вернули меня в детство, я на миг, всего на миг, — его голос задрожал, — забыл, что я больше не ребенок. Я вернулся в то время, когда вопил и… умолял простить меня, поставить на соль, только не это… — он тяжело сглотнул, — У меня очень разболелась голова от воспоминаний, картинки мелькали и мелькали, я не мог остановиться, я просто… просто вытащил лезвие из бритвы, а когда очнулся, увидел это в зеркале, снова. Я действительно не понял. Я завязал, думал, я справлюсь. Но нет, я не завязал… Я не завязал! Я хочу быть честен с тобой, — из его глаз хлынули слезы, он поспешно отвернулся, — Я раздирал кожу в моменты воспоминаний, мои руки были в мелких корочках, а под ногтями копился эпидермис. Я… Лань Чжань, не думай, что должен был понять это. Я действительно хорош в скрытии своих чувств. Но в большинстве своем я действительно счастлив! Я счастлив, Лань Чжань! Это просто неудача. — он замолчал, а слезы молча стекали по его лицу. Он оплакивал какую-то часть себя, что была похоронена за этими рубцами на теле. — Вэй Ин… — прохрипел Лань Чжань и прикоснулся губами к самому глубокому порежу на руке, ещё немного, он был дошел до вены, он даже не целовал, а лелейно прикасался губами, обдавая рубцы жаром своего дыхания, — Если ты… Нуждаешься в этом, я не стану тебя отговаривать, но… — он снова прикоснулся, Вэй Ин дрожал под его губами, — было бы лучше, если бы в такие моменты ты обратился к кому-то, ко мне, к Цзян Яньли, к Цзян Ваньиню. Ты ведь можешь, не терпи, Вэй Ин, мы выслушаем, мы постараемся помочь. — он не знал, как объяснить это чувство. Он не может запретить ему это делать или начать угрожать, это тело Вэй Ина, и только он решает, храм оно или подушка для битья. Но он не может оставить все как есть, он бы хотел помочь как угодно, он был готов стерпеть удары, лишь бы Вэй Ин не делал этого. Он принимал Вэй Усяня полностью, и с его шрамами, и новыми рубцами, ведь это всё и есть его любимый Вэй Ин. Он любил не образ в своей голове, он любил живого человека, пережившего страшное в своем детстве, чего Ванцзи даже представить не может. А он почувствовал это на своей шкуре. Какого восьмилетнему, когда его кожу наживо прижигают? Как Вэй Ин, при всем этом, сохранил рассудок и свой внутренний пыл. Вэй Ин невероятный человек, он много работал над собой, но все ещё устои из детства не сдвинулись в его голове. Ванцзи понимает, что тот никогда не мог обратиться за помощью, он рассчитывал только на себя, вот и выбрал способ справляться только с помощью самого себя. И он готов это принять. Но он хочет сделать все возможное, чтобы Вэй Ин окончательно закончил. Он не знает как, но он очень постарается. — Лань Чжань, я… Я правда справляюсь, это была минутная слабость и… — Ты делал это, когда мы были в отношениях. Два месяца назад. Мы вместе уже шесть. — констатировал Ванцзи, осознавая горечь этого факта. — Лань Чжань, это… Я знаю, тебе больно смотреть на это, именно поэтому я и не хотел тебе показывать! — Я благодарен, что позволил увидеть, что не закрылся от меня… Ты хочешь остановиться? Закончить это? Подумай и скажи честно. Вэй Усянь замер, а потом резко, полностью обессиленный, свалился на ковер перед Лань Ванцзи, закрывая лицо руками. Он не знал, хочет ли он остановиться. Нанесение себе вреда казалось типичным. Это выученный алгоритм, который точно работает. Он живёт так восемь лет. Достаточно, чтобы привыкнуть, чтобы это навсегда увековечилось на его руках. Чтобы они сами тянулись за ножом в случае чего. Но он хочет измениться. Не ради себя, ради Лань Чжаня. Все его действия, вся его сила, она берется только ради любимых людей. Он был вынужден иногда подстраиваться под настроение брата, стараться не расстраивать сестру, ходить на цыпочках перед Мадам Юй, не расстраивать дядю Цзяна учебой или очередным вызовом в школу. Он привык жить, подстраиваясь. Он комфортный человек, ведь так остро чувствует чужое состояние. Он, словно оголенный провод, замечает любое изменение вокруг себя, и бурно реагирует. Из любви к людям. Он такой, потому что любит. Значит, и остановиться он может из-за любви? Пусть эта аутоагрессия и появилась в результате ненависти к себе. Но любовь всегда была его тропой к светлому будущему, он давно выучил этот урок, когда Мадам Юй впервые обняла его, он был, кажется, самым счастливым в тот момент. Она не улыбалась, но она крепко обнимала его, Вэй Усяня, который впервые заплакал в их доме из-за чертового разбитого стакана. Он так громко плакал, промакивая домашнее платье великой женщины. Он чувствовал ее тепло. Она была такой живой. Такой любимой. Он умолял ее на ухо не выгонять его, она же крепче прижимала к себе и говорила, что никуда он от них не денется. Любовь спасла его когда-то. Но теперь любовь оказалась причиной его разлуки с любимыми людьми. Он не вынес снова ощутить себя брошенным, совсем один в этом мире, без защиты за спиной, без крепкого тыла в лице Мадам Юй, которая пусть и остра на язык, но любящая всех своих детей, без миролюбивого дяди Цзяна, который научил его любить людей, уважать мир и собственное достоинство. Родители наша основа, наш фундамент, а когда он разваливается, отвергая построенное сверху, весь человек может разрушиться. Это вызвало такой диссонанс внутри. Любовь — свет. Она спасла его. Но сейчас его любовь разрушила то, ради чего он жил раньше. Он глубоко предан любимым людям, но они… Отказались от него только из-за неправильной любви. Как так? Что же не так? Где он ошибся? — Я хочу остановиться. — прошептал он, — Ради тебя, я хочу остановиться. Я не смогу это сделать, если это будет ради меня, Лань Чжань. Я не настолько люблю себя. — просипел он дальше, смотря за тем, с каким благоговением Ванцзи касался его шрамов и рубцов. «А ты вообще себя любишь?» — зажглось в голове Ванцзи. Не было секретом, что Вэй Усянь уверенный в себе студент, он четко знал свои способности, и, в случае чего, работал на износ. Он знал, что может, а что нет. Но это не любовь. Это трезвая оценка себя. Это другое. — Давай начнем с этого, но Вэй Ин обязательно полюбит себя, ведь я не понимаю, как тебя можно не любить. — проговорил Лань Чжань, притягивая к себе Вэй Усяня, крепко вжимаясь в его тощий торс. — А если я не смогу полюбить себя? Я столько лет пытаюсь… — просипел Вэй Усянь, перебирая локоны Ванцзи. — Сможешь. Обязательно сможешь. — проговорил Лань Ванцзи. Вэй Усянь не мог больше терпеть слез в своих глазах, он должен отвлечься, поэтому резким движением вжался в губы Лань Ванцзи. И целовал снова так самозабвенно. Так чувственно. В этом поцелуе была собрана вся его боль, а Ванцзи отвечал, так же горячо, так же болезненно, они общались языками, буквально, ощущая горечь на их концах. Это был горький, но такой желанный поцелуй. Сквозь слезы и дрожь, сквозь любовь и ненависть, сквозь страх и боль. Ванцзи аккуратно отстранился и снова поднял запястье Вэй Усяня, теперь он не просто касался губами шрамов и рубцов, он целовал их. Глубоко и аккуратно, не причиняя боли. — Вэй Ин великолепен, его тело выглядит прекрасно. — прошептал он, запечатляя очередной поцелуй около плеча, на одном из самых глубоких шрамов, — Вэй Ин никогда не должен стесняться этого, ведь ты выглядишь прекрасно, — продолжил он, оставляя мягкий поцелуй на плече. Слезы почти высохли на щеках Вэй Усяня и ресницах Ванцзи. Тот целовал его тело, иногда мягко проводя языком, нашептывая, насколько Вэй Усянь невероятен. Иногда он прикусывал кожу, заставляя дыхание Вэй Усяня останавливаться на пару секунд, тот, кажется, очень сдерживал себя, удовлетворенно жмуря глаза. Тело под его руками дрожало, рубцы и шрамы покрылись незаметным слоем влажности от губ Ванцзи, Вэй Усянь издал первый отчётливый стон, когда Ванцзи затянул губами участок кожи где-то возле ключицы. Стон был тихим, но очень четким. Если бы Лань Ванцзи мог, он бы застонал и сам. Но его зубы мягко покусывали участок кожи, захваченный в плен пухловатыми губами. Их прелюдии всегда длились очень долго. Но эта, кажется, продолжалась вечность. Вэй Усянь дрожал, пытался отвечать, но его останавливали, мягко придавливая к дивану, тот, впрочем, не сильно сопротивлялся. Следы высохли окончательно, когда Ванцзи стал медленно опускаться сниз, к шрамам от металлического тавра. Он целовал каждый участок черной, обугленной кожи. Целовал, не прекращая, распаляя Вэй Усяня ещё сильнее. — Лань Чжань, сделай что-нибудь… — пролепетал он, сжимая плед для дивана под собой. Лань Ванцзи понял к чему он клонит, и принял это за зелёный свет. От внутреннего трепета все клокотало, он немного дрожал, оттягивая резинку боксеров, нависая над Вэй Ином. Он один раз провел рукой и услышал такой сладкий и желанный вздох облегчения на грани со стоном из уст любимого. Он опустился ниже, губами прикасаясь к красной головке члена. Вэй Усянь опешил и одернул его за волосы. — Ты что! Не надо! Тебе не обязательно это… — Ванцзи затянул губами на пробу головку, и Вэй Усянь застонал, опрокидывая голову назад, оголяя шею, что пестрела красными отметинами. Он заглотил глубже, пошло втягивая щеки, для большей площади соприкосновения, аккуратно водя языком по головке члена в своем рту. — Лань Чжань, о боги, Лань Чжань, двигайся, умоляю тебя, двигайся! — почти воскликнул Вэй Усянь, кладя руку на голову Ванцзи. Лань Чжань задвигал головой, то быстро, то медленно, то иступленного просто облизывая головку и ствол по всей длине, он оттягивал его крайнюю плоть губами, проводил языком по мошонке, пошло затягивая в свой рот яички. Все это не имело значение, пока он слышал: — Да, Лань Чжань, пожалуйста, пожалуйста, продолжай… Вэй Ин шептал это как молитву, еле сдерживая себя от того, чтобы схватить Ванцзи за волосы и начать двигать в нужном темпе. В штанах Лань Чжаня также тесно, поэтому параллельно с оральными ласками любимого, он иступленно водил своей рукой верх вниз по собственному члену. Они излились одновременно, Вэй Усянь в рот Лань Ванцзи, тот же на член Вэй Усяня. — Выплюнь, быстро Выплюнь! — залепетал Вэй Усянь в панике, подставляя ладони, но Ванцзи просто проглотил, ощущая немного солоноватый вкус на языке, и, пока не прошел шок Вэй Усяня, прижался к нему губами, стремительно двигая языком. Вэй Усянь чувствовал себя на вкус. Ванцзи целовался иступленно и самозабвенно. В этом поцелуе не было боли, но было крепкое обещание, что они сделают то, что задумали.