Что таят в себе голубые глаза

Эрвин сидел на кровати, прислонившись к изголовью, и просматривал бумаги перед сном — как будто днём ему работы было мало. За окном стояла безлунная ночь, все разведчики отправились по своим спальным местам после отбоя, но Эрвин не торопился. При тусклом свете догоравшей на прикроватной тумбе свечи, он пытался выжать этот день до последнего, перенося работу даже в постель. С тех пор, как он потерял руку, он не знал и минуты отдыха и работал в полную силу, будто ничего не произошло, хотя усилиями Леви и Ханджи периодически кое-как соблюдал постельный режим. Из-за этого он плохо восстанавливался, выглядел болезненно похудевшим и истощённым. Организм бросал все силы на то, чтобы трансформировать жалкие порции еды и крупицы сна в заживляющий процесс. Леви, вернувшись после небольшого обхода перед сном, застал его ровно на том же месте и в том состоянии, в каком оставил до этого. Он устало вздохнул, сбросил ботинки у двери, повесил куртку на крючок и подошёл. — Эрвин, тебе надо отдохнуть, — повторил он в сотый раз за последнее время. — Да-да, сейчас, дочитаю страницу… — пробормотал он, даже не отрывая от бумаг взгляд. Леви ничего не ответил, поменял форму на ночную рубаху и забрался под одеяло. — Ты уже три страницы перевернул с тех пор, как обещал дочитать только одну, — раздражённо заметил Леви, — отдай мне это. Он бескомпромиссно вырвал бумаги из ослабевших пальцев и положил на свою тумбу. — Извини, просто у нас опять не хватает денег на пропитание, — он говорил спокойно, но в голосе сквозил лёгкий налёт отчаяния, хотя он всеми силами старался его скрыть. Он притворялся, что потеря руки — это мелочь, которая не повлияет на его работу и решения, но Леви видел страх в небесного цвета глазах напротив, некогда живых, с дерзким огнём. Эрвин Смит никогда бы не признался, что чего-то боится, но это едва уловимое изменение во взгляде говорило Леви больше, чем любые слова, которые изрекал его рот. — Я понимаю, но тебе нужно восстановиться, чтобы работать лучше, — Леви было тошно от того, насколько очевидные вещи он говорил, зная, как Эрвину на них наплевать. Не потому, что Эрвину наплевать на Леви, а потому что ему плевать на себя. Он никогда не думал о том, как будет лучше для его здоровья и благополучия, ставя превыше них кого и что угодно — свою мечту, великую цель, жизни бойцов или простых гражданских. Он готов был пожертвовать собой в каждую минуту вылазки за Стены, и однажды уже приблизился на опасно короткую дистанцию к смерти — перебинтованный остаток правой руки под безвольно висевшим рукавом рубашки был тому свидетельством. — В земле отоспимся, — усмехнулся Эрвин, намереваясь разрядить обстановку забавной фразой, но она вовсе не была и каплю смешной. У Леви болезненно кольнуло сердце. — Порой тебе лучше промолчать, если не можешь сказать ничего хорошего. — Прости, — Эрвин виновато улыбнулся и наклонился быстро чмокнуть в губы, — давай спать тогда. Но Леви не пошевелился. Он хотел чего-то другого, особенно после такого гадкого напоминания о том, что они, скорее всего, оба скоро умрут. Леви зло схватил светлые волосы на затылке и впечатался губами в его. Он целовался жадно, мокро, быстро возбуждаясь от того, с какой податливостью Эрвин открыл рот, позволяя вытворять что только вздумается. И Леви не постеснялся так и поступить. Он куснул за нижнюю губу и потянул на себя, зная — Эрвину больно, но тут же отпустил и точно кошка, зализывающая ранки своему дитя, принялся лизать и целовать место укуса. С обласканных губ напротив слетел глухой стон, дыхание сбилось. У них слишком давно не было близости. Ещё до травмы Эрвина, ещё до того, как Леви повредил ногу — слишком всё завертелось, пошло под откос, и только теперь вдруг с головой захлестнул этот тактильный голод, жадность по любимому телу, которое в любом состоянии прекрасно — главное, чтобы было живым. Прекратив терзать опухшие губы, Леви спустился на шею и, не размышляя и секунды, оставил на ней свою метку и снова мокро облизал кожу. От Эрвина остро пахло стерильностью после недавней перевязки, ромашковым мылом и тревогой. — Леви, — тяжело выдохнул Эрвин, — это слишком видное место. — Мне всё равно, я хочу, чтобы все знали, что ты мой, — последовал грубый ответ. Но он всё-таки спустился ещё ниже и занялся грудью Эрвина. Когда-то она была мясистая и сочная, Леви постоянно сжимал её в порыве страсти, царапал короткими ногтями, кусал и целовал, но теперь мышцы ослабли, а жир сошёл, и сжимать было мало что. Леви смягчился и подарил ей лишь поцелуи и пару засосов рядом с нежной кожей сосков. Возбуждённый и желающий большего, он скользнул ладонью в бельё Эрвина и… у него совсем не стоял. Леви изумлённо поднял взгляд. — Прости, — Эрвин снова накинул на себя это извиняющееся выражение лица. — Я не могу заняться с тобой любовью. Он вытащил руку Леви наружу, явно испытывая стыд от своей импотенции. — И давно это? — Не очень, — Эрвин пожал плечами и отвёл взгляд. — Тебе нечего стыдиться, Эрвин, ты пережил ужасную травму, да и лечишься сейчас так себе. Ничего страшного, — Леви погладил его по щеке. — Ага, в общем… — он почесал переносицу, — я сейчас в этом плане бесполезен. Губы дрогнули в попытке выдавить улыбку, но ничего не вышло. Эрвин начинал медленно крошиться прямо в руках Леви. Бегающий взгляд, увиливающий от пересечения с его, болезненный румянец на бледном осунувшемся лице, поникшие плечи. Это нельзя было так оставлять, нельзя было просто сделать вид, что ничего не произошло, отвернуться и уснуть. Эрвин очевидно страдал не только физически, но и морально. Его мужественность, его сила ускользала от него, он становился уязвимее и слабее. Леви мягко, ухватив за колкий подбородок, развернул лицо Эрвина к себе. — Я сказал же: «ничего страшного». Всё восстановится, — он втянул Эрвина в медленный, сладкий как мёд, который он пробовал всего раз в жизни на приёме в столице, поцелуй, руками потихоньку убирая одеяло в сторону. — Я попробую кое-что, ладно? Дай мне немного времени. От чмокнул желанные губы напоследок, и стянул с Эрвина исподнее. Представшая картина действительно выглядела печально, хотя Леви заметил, как едва-едва поджались яички Эрвина от этого постыдного обнажения. Он взял вялый орган в ладонь и погладил бархатистую кожу, чувствуя, как едва-едва, но член реагирует на его касания. — Леви, — Эрвин взмолился беспомощно, — это бесполезно. Я уже пробовал, ты только мучаешь меня. — Ну не знаю, так ты вряд ли пробовал, — ответил Леви и склонился лицом к паху Эрвина. Он беззастенчиво пробежался пальцами по тёмным кудряшкам на лобке, приподнял член и вобрал его в рот. Эрвин заёрзал. Он попытался отодвинуться, но ничего не вышло, слишком твёрдо было намерение Леви по сравнению с сопротивлением Эрвина. Было очень странно. Ещё никогда раньше Леви не брал в рот неэрегированный член, ощущения были совсем другие — будто на языке у него было пирожное из нежного теста. Он обводил языком орган, посасывал медленно, согревал. Руками обласкивал яички и основание ствола. Эрвин задышал глубже. — Тебе необязательно… не надо…— он предпринял новую, вялую как его член попытку вразумить совратителя. Член изо рта выскользнул аккуратно в ладонь. Леви поднял на него взгляд и резко ответил: — Тебе же приятно. Вот и получай удовольствие. Лучше закрой глаза и представь, будто долбишься полноценным стояком мне в горло. Эрвин заткнулся. Глаза изумлённо расширились, он сглотнул. Член жалобно дёрнулся у Леви в руке. — Извращенец, тебе так нравятся грубые словечки, а, — Леви ухмыльнулся, подался вперёд и горячо прошептал в его ухо, — мне уже не терпится ощутить твой член в своей заднице, командующий Эрвин Смит, — и ловко скользнул кончиком языка по краю уха. Его лицо загорелось смущением. Эх, Эрвин, Эрвин, пробовал он. Одно дело дрочка наедине с собой, когда тишина и неизвестность снедают мозг, другое дело когда за дело берётся возлюбленный. Леви вернулся к чуть повеселевшему члену и вернул его в рот. Венки тихонько запульсировали от удовольствия, когда с прохладного воздуха орган оказался в жарком рту. Поза была страшно неудобной, и постараться надо было изрядно, но Леви старался. Сначала он просто держал его во рту, разогревая, а после начал применять всё те же техники, как если бы член был эрегированным. И даже больше — набрав побольше слюны, которая итак обильно стекала по стволу и яичкам на пальцы, он скользнул между ягодиц и средним проник в сфинктер. — Не надо там, — задохнулся Эрвин, засучив было ногами по простыням в попытке отползти, но деться ему было некуда, и Леви настойчиво задвигал пальцем в поисках нужной точки. И нашёл. Член дёрнулся от прикосновения в одном месте, и Леви стал ритмично массировать его, продолжая посасывать член, достигший уже половины своего размера. Собственное возбуждение болезненно ныло. Он выправил член из белья и сжал головку, отодвинув крайнюю плоть. Как же хорошо, мать его, как долго он ждал близости с Эрвином. Прошло немало времени, прежде чем Леви удалось разогреть Эрвина настолько, что член затвердел и встал во всю свою длину. Леви соскользнул и самодовольно улыбнулся. Взглянул на Эрвина: весь раскрасневшийся, он дышал ртом и пытливо смотрел в ответ. В чертах лица читался намёк на благодарность и удивление, что всё правда вышло. — Я же говорил, — Леви дёрнул бровью, мазнул языком по покрасневшей головке и облизнулся. Эрвин дёрнулся и на конце образовалась капля предсемени. — Я думал, что уже никогда не смогу… — признался Эрвин. — Ты дурак, что ли? Ты мужчина в самом расцвете, всё у тебя в порядке. Потерпи секундочку, сейчас закончим. Леви закончил экзекуцию чужой задницы, стянул полностью своё бельё и быстро сбегал к рукомойнику возле двери, чтобы помыть руки с мылом и захватить полотенце. Вернувшись, он устроился между ног Эрвина, сняв с них исподнее, постелил полотенце и с удовольствием заметил, что Эрвин с облегчением трогал себя, поддерживая возбуждение. — Давай я продолжу, — Леви предложил. Избегая касаться руками — потому что они были ледяными от проточной воды — он наклонился и вобрал в рот член. Теперь тот едва ли наполовину помещался во рту. Пришлось продвигаться медленно, максимально расслабиться, хотя пока рука работала между собственных ног, чтобы хотя бы немного уменьшить болезненное покалывание, это было трудновато. Головка упёрлась в заднюю стенку горла, и он рефлекторно сглотнул. С губ Эрвина слетел стон, он вцепился в плечо Леви. Когда Леви заглотил полностью, упёршись носом в кудрявый лобок, он остановился перевести дух. Слюна обильно текла изо рта. Он практически задыхался, потому что несмотря на весь опыт, Эрвин был всё равно слишком большим для него. Эрвин сместил руку на его волосы и бережно перебрал пряди. — Леви… Леви… — он не говорил ничего больше, просто смаковал любимое имя на разный лад, и это безумно возбуждало. Пока сосал с нарастающим темпом, Леви одной рукой, уже согревшейся, сжимал налившиеся яички, другой дрочил себе самым грубым, топорным способом, зная, что и Эрвин не должен долго продержаться. Он чувствовал, как на языке пульсировали венки, слышал, как сбивалось дыхание Эрвина всякий раз, когда Леви намеренно имитировал глотательные движения, как срывались с губ рваные стоны, когда он сначала на всю длину выпускал изо рта орган, а потом резко вбирал его до самого конца с пошлыми хлюпающими звуками. Они оба вибрировали желанием и похотью и забывались в этом ощущении. Леви уже был близок к концу и намеренно тянул, замедляя темп дрочки. Выпустил член изо рта, ниточка слюны протянулась между распухшими губами и алой, красиво обнажённой головкой члена. Он вопросительно глянул на Эрвина из-под полуопущенных угольных ресниц, но тот выглядел растерянно и в смятении кусал губы. Он не может закончить, догадался Леви, и решил действовать по-другому. Глядя прямо в глаза Эрвину, он потёрся щекой о мокрый пульсирующий на грани орган и проворковал: — Кончишь мне на лицо, Эр-рвин? Облизав пересохшие губы, Эрвин сглотнул и медленно кивнул. — Не своди с меня глаз, — он проговорил вкрадчиво и пробежался кончиками пальцев по стволу, обвёл большим пальцем устьице, сжал головку и резко скользнул рукой вниз. Повторил, только конец потёр уже раскрытой ладонью. Всё это он делал рядом со своим лицом, ластился к органу, облизывал, но не сводил взгляда с Эрвина. Он ускорял руки одновременно, одной дроча себе, другой — Эрвину. Ноги сводило, дыхание сбивалось, он был близок к концу и показывал это всем своим видом настолько похабно, насколько мог. Эрвин, следуя повелению, не сводил глаз с того, что вытворял Леви перед ним, и когда на полотенце выстрелило белёсое семя, он начал тоже кончать — а Леви послушно подставил лицо. Эрвину нравилось доминировать, это заставляло его чувствовать себя сильнее, мужественнее, а Леви нравилось этому потакать. Сперма оказалась на его щеках, носу, несколько капель потекли по губам и он облизался. Знакомый солоноватый вкус с лёгкой горечью. Эрвин содрогнулся всем телом, и, выжатый узким кольцом пальцев Леви, закончил остатками семени. Он выглядел измождённым, распалённым, но счастливым. Казавшиеся ранее потухшими глаза лихорадочно блестели. Словно с плеч свалился огромный груз, который он в одиночку тащил многие годы. — Иди ко мне, — Эрвин позвал севшим голосом, и Леви быстро забрался на его талию, оставляя капающим с конца семенем следы на белоснежней рубашке. Эрвин потянулся руками обнять его лицо, и когда цели достигла лишь одна, а остаток другой только лишь двинулся в нужном направлении, его лицо снова перекосило разочарование и отвращение к себе. — Поцелуй меня, — подсказал Леви. Эрвин зажмурился и резко мотнул головой, сбрасывая тревогу. Запутался пальцами в волосах и притянул Леви к себе, чтобы сцеловать-слизать своё семя с чужого лица. Леви плавился в его руках, довольный и счастливый. Прикосновения жарких губ Эрвина, влажные мазки шершавого языка, горячее дыхание пьянили лучше столичного вина. Было слишком хорошо, и он с большим сожалением открыл глаза, возвращаясь в реальность, когда Эрвин закончил поцелуем в губы и прошептал: — Спасибо тебе. Леви обнял его, лёг головой на плечо, устроившись на груди, сердцем к сердцу, и потёрся носом о шею, поцеловал. Закрыл глаза, вдыхая родной запах разгорячённой кожи. — Обращайся, — он чуть улыбнулся и с удовольствием почувствовал, как рука обвила его талию увереннее. Эрвин осторожно склонился к тумбе и задул свечу.