Часть 1
2 декабря 2023 г. в 08:43
Примечания:
Тут просится продолжение. Но я не буду обещать.
Андрей плакал всего пару раз за всю свою жизнь: когда у отца случился первый инфаркт, когда понял, что полноценно облажался с делом отца, и когда Катя Пушкарева уехала. Во второй раз.
Это происходит окончательно и бесповоротно в ресторане «Трафальгар», и он горько усмехается ироничности названия, потому что бился он тогда не на жизнь, — на смерть. И она действительно наступает, когда его Катя, вытирая беспорядочные слёзы со щёк, говорит ему, что он сможет жить без неё.
Андрей в тот вечер уже даже не пьёт, не хватается за голову, не изливает душу бармену, как было в прошлый раз.
Он едет домой, собирает немногие, самые необходимые вещи, которые могут ему понадобиться на первое время, звонит расстроенной Шурочке на мобильный и просит заказать ему билеты. Неважно куда.
Утром, сообщая номер рейса, Кривенцова говорит ему, что Катя уволилась и уезжает в Питер. Он сидит в своей спортивной машине, пялясь на пассажирское сидение, вспоминает, как Катерина плакала тут из-за назначения в помощницы, громко вздыхает, сгружая маленького плющевого зайца на сидение.
Единственное, что у него осталось.
И хоть Жданов навсегда покидает Москву и оставляет позади разбитое в щепки сердце, он ещё минуту сжимает пальцами плюшевую лапу, до боли впитывая в себя последнее воспоминание, которое он вскоре надеется забыть.
***
Сначала, он путешествует. Следует примеру Кристины, и думает, что старшая Воропаева была, наверное, самой мудрой из них, раз не вмешивалась никогда в дела компании.
Андрей проводит несколько месяцев в Лиссабоне, изучая португальский, который ему никак не даётся. Погружается в ощущения и быт, отвлекается от боли и воспоминаний, забрасывая их куда-то подальше.
Это работает. Временами.
Потом он летит в Голландию, Австрию и Словению. В Праге поддаётся слабости и заходит в магазины с родным логотипом. Перебирает пальцами мягкую ткань новой коллекции Милко, улыбается слабо сам себе и улетает в тот же вечер на три недели в Санторине.
Мама звонит время от времени и рассказывает свежие новости: новый кризис-менеджер хорошо справляется, компания вышла из кризиса, Милко капризничает, но коллекции выпускает одну за одной, изредка жалуясь, что скучает по грубому и неотесанному Жданову. Даже по царевне-лягушкке скучает.
И, тогда Андрей сбрасывает звонок. Каждый раз, когда речь заходит о ней.
В Лувре он думает, что Катя светилась бы от счастья, просто побывав здесь. В Таиланде, когда он на празднике зажигает свечу в корзине с орхидеями, ставит её на воду вместе с остальными и загадывает желание, он думает, что ни разу не подарил ей по-настоящему цветы. А какие она вообще любит?
Он плавает на Мальдивах в воде, подсвеченной биолюминесцентным планктоном и практически плачет, представляя, как прекрасно выглядела бы Катина кожа под голубыми огоньками. Чтобы не завыть от тоски, ему приходится запереться в номере и следующие два дня не выходить из гостиницы.
Ближе к новому году он прилетает в Лондон, улыбается родителям, слушает щебетание матери и строгие, сдержанные намёки отца вернуться в компанию. Андрей наотрез отказывается, и второго января провожает родителей до аэропорта в Москву. Оставшись в огромной квартирке посреди серого и прохладного Лондона, он ещё никогда не чувствовал себя таким слабым.
***
В конце концов, спустя год одинокой и отреченной жизни, Андрей находит подобие покоя. Боль притупляется; пустота в области сердца никуда не уходит, но уже не отзывается при любой мысли о Москве, или «Зималетто», или о Питере.
Он практически налаживает относительно дружеские отношения с Кирой, она звонит ему время от времени и шутит, что он вскоре превратится в старого бородатого отшельника. И Андрей смеется, потирая отросшую щетину, грозящуюся прорости в полноценную бороду. У него появляется приятель, у которого полная неразбериха в баре, и Андрей вызывается ему помочь, вспоминая о том, что у него и у самого экономическое образование. Да так и остаётся работать время от времени за барной стойкой, шутя, что за годы частого выпивания наконец-то постоит по ту сторону бара.
С ним часто флиртуют женщины, хотя он так и не привёл в порядок вечную щетину, и он теперь немногословен и большую часть времени хмур.
Совершенно не заинтересованный, он всегда всем им отказывает, и даже в бесчисленных путешествиях он ни разу никого не поцеловал. Хотя однажды в Марселе чуть было не привел к себе миловидную девчонку с русым каре и очками на носу, но передумал, как только понял, что не может перестать думать о россыпи родинок по спине и коньячных огромных глазах.
Ему всё ещё трудно уснуть, потому что во сне видится робкая улыбка, застывшая на пухлых губах, грустные глаза, всегда всё понимающие, тонкие руки, теплые всегда и поддерживающие его. А ещё чудится голос, такой успокаивающий, что не хочется просыпаться.
Но, Андрей просыпается, и позволяет себе вместе с утренней прохладой впускать и воспоминания, которые навеивают сны. Влажные ладошки по его плечам, оглушающие оргазмы в их две ночи, смех Зорькину на очередную глупость. Первый раз, когда они занимались сексом, Катя вцепилась в его шею, когда он вошел в неё, трясясь от страха. Как Катя обсуждала с ним франшизы, рассказывала о новой концепции на собраниях, и варианты выхода из кризиса, а Андрей жадно слушал каждое слово. Как он впервые сказал ей, что любит её взаправду. Боль в опухших, покрасневших глазах Кати после совета, где она клялась больше никогда не возвращаться в их проклятую компанию. Как в тот день, перед уездом в Питер, клялась вычеркнуть из своей жизни всё «Зималетто». И Андрея тоже.
В такие ночи, когда воспоминаний слишком много, он просматривает погоду в городе на Неве. Это помогает.
Он даже оставлять того маленького, серого котёнка с разным цветом глаз не хочет, но всё равно выносит ему во двор варёную курицу, которую сам готовил. Он называет его Каспером, потому что в старом фильме маленькая Кристина Риччи была такой же доброй девочкой, как и та, что где-то в холодной России выбрала не его.
А потом приходит весна, и одним майским днём, спустя два года после того, как Андрей покинул Москву, когда солнце аномально жаркое, он лениво переставляет бутылки с полок, пересчитывая остатки. Дверь распахивается, и возле стойки стоит она, такая убийственно родная, красивая, далёкая и близкая, что у него сводит живот, колени слабеют, ладони потеют так, что бутылка почти соскальзывает на пол, и сердце.
Долбанное сердце колотится как сумасшедшее, — от волнения или ужаса, он не знает.
Катя выглядит так же, но он её почти не узнаёт. Прошло всего два года, — ничто в масштабах истории, но целая вечность в сравнении с их последней встречи. Андрей пытается сравнить ту девчонку, с которой у него духу попрощаться даже не хватило, и эту женщину. Её волосы заметно отросли, она больше не носила очки, сняла брекеты, и так утончённо крутила в ладони ремешок дизайнерской сумки. Скулы стали острее, сама она слегка тоньше прежнего, — симбиоз повзрослевшей женщины, той, что подчеркнуто-официально смотрела на него в коридорах компании, и девочки в простой черной футболке и потертых джинсах.
Когда она садится на барный стул, поправляя отросшую чёлку, он отмечает тёмные круги под глазами, усталость и запах сигарет. Ментоловых.
— Привет, — тихо говорит Катя, и её голос такой же глубокий, как в его воспоминаниях.
Андрею кажется, что он не дышит всё это время, не моргает и не двигается, — вдруг это сон и он сейчас её спугнет. Глотка пересыхает, и он вряд ли способен вообще что-то произнести.
— Ну же, Андрей, — улыбается она, и в тоне отчётливо слышится горечь, — Скажи что-нибудь.
У него много слов, на самом деле. Разных: просящих, молящих, отчаянных. Поэтому, он говорит только то, что может иметь значение сейчас.
— Я люблю тебя, — шепотом.
Слова висят в воздухе мгновение, когда она неуверенно расплывается в улыбке. Так ослепительно, легко и свободно.
Жданов сгорает.
***
— Я тоже тебя люблю, Жданов, — говорит она.
Её слова что-то в нём с треском ломают. Распаляют его, почти так же, как когда-то в далёком прошлом, когда ему срывало башню. Он боится, что ему чудится, или сказанное ею лишь акт милосердия над его больным сердечным. Но слова с оттенком надежды. И Жданов понятия, чёрт возьми, не имеет, что делать дальше.
Он стоит молча за баром, сжимая в руках бутылку, подпитывая напряжение.
— Так что, — она прочищает горло, осматривает содержимое полок позади него, хитро прищуриваясь, — Ты теперь наливаешь, а не пьешь?
И этот пытливый тон, в котором так отчётливо слышится флирт, заставляет его сердце снова оживать старой забытой любовью, как было тогда.
— Что хочешь выпить? — спрашивает Андрей, даже не пытаясь скрыть улыбку.
— «Реми Мартин», чистый.
Жданов кивает. Он вздыхает с облегчением, потому что размышления и заказ отвлекают от её рта. Французкий коньяк, раскрывающийся под конец вкусом инжира и жасмина, как раз для тех случаев, когда предстоит терпкий разговор. Он пытается об этом не задумываться, ставя стакан перед ней, наблюдая, как тонкие пальцы обхватывают пузатый стакан.
— Выпьешь со мной? А то пить одной — не комильфо.
Жданов думает, что не против вылакать всю бутылку залпом, чтобы хоть немного успокоить нервы, поэтому поспешно кивает. Он наливает себе стопку «Мейкерса», бессловесный тост оглушает, Андрей осушает рюмку одним глотком.
— Откуда ты здесь? — спрашивает он, чувствуя себя чуть смелее, наблюдая, как Катя медленно делает маленький глоток.
— Ты поверишь, если я скажу, что меня привела сюда судьба? — ухмылка на её губах новая, и Жданов поднимает бровь, не убежденный, — Ладно, возможно, я позвонила Кире.
У него кончается воздух в лёгких, как и слова на языке и мысли в голове. Так не бывает. Просто, не может быть.
— Серьезно? — всё, на что его хватает.
Катя неловко смеётся, пожимая плечами.
— Если бы я спросила у твоей мамы или Павла Олеговича, было бы ещё страннее. А с Малиновским ты вроде давно не общаешься.
Так же давно, как и не видел её. Бесконечно давно.
— Как думаешь, мы могли бы где-то поговорить? Не здесь.
И вот это кажется ещё более нереальным, чем всё, что происходило до этого. Андрей кивает и спешно удаляется в подсобку к девушке Оливии, которая сдавала ему смену сегодня. Её густые брови взлетают вверх, когда он сбивчиво просит её остаться сегодня вместо него, — практически умоляет, — а потом хватает кожаную куртку и выскакивает к Кате.
Когда она садится рядом, на пассажирское сидение, он жалеет, что у него нет и минуты передышки, чтобы успокоить своё колотящееся сердце и разбушевавшиеся мысли после того, как увидел её столько времени спустя. И понимает, что не жалеет о своём признании так сразу.
Возможно, он засунул свои чувства куда-то подальше, скитаясь по миру, живя затворником и игнорируя всех и вся. Может быть, он выглядит жалко и безнадёжно влюбленным. Может, он просто принял как факт, что его любовь к Кате — это часть его самого, понял, что любить Катерину — то же самое, что и дышать. Наконец-то, спустя два года, три месяца и две среды, принял, что нет ничего постыдного в попытке остаться в живых.
***
Андрей зачем-то варит им кофе, хотя проще было налить им что-то из бара. Просто, чем дольше она будет в его доме, тем дольше будет держаться запах её присутствия, когда Катя решит уйти. И помоги ему господь, он был этому рад.
— Это Каспер.
— Доброе привидение? — она улыбается и гладит кота по серой шерстке, — Поверить не могу, что ты завёл кота.
— Он сам решил, что теперь живет здесь, — пожимает он плечами.
Они садятся на диван в гостиной, Каспер трётся о Катины лодыжки, а она осматривает с любопытством стены м фотографиями.
— Ты много, где ездил эти два года. — И в её голосе восхищение, от чего Андрею становится тепло внутри, и совсем немножечко грустно, ведь на фотографиях рядом с ним нет Кати. — Зря ты оставил компанию.
Она застывает взглядом на плюшевом зайце на полке. Тот подарок, прилагающейся к открытке номер один, когда она смеялась до слёз. Глу-пос-ти.
— В ней больше не было смысла. — отвечает он, и в воздухе повисает недосказанное: «без тебя», — А ты всё это время покоряла Питер? — сквозь зубы огрызается он, и тут же жалеет, что посмел.
— Не совсем, — она обнимает ладонями чашку с кофе и прячет лицо за ней, — Я вернулась в Москву буквально спустя месяц.
Катя притворяется спокойной, он это слышит в её голосе и видит в напряженных плечах, и это даёт ему небольшую надежду, что она тоже, возможно, тоже по-своему убегала от них всё это время.
— Ты всё это время была в Москве?
— Если не считать командировки, то — да, — она тихо вздыхает, — Знаешь, Юлианна оказалась довольно строгой начальницей. Но у меня многое получается.
Андрей не удивлён; Катя всегда была талантливой, умной и амбициозной. Легко представить её успехи.
— Что ж, — она отставляет чашку и поворачивается к нему, обнимая плечи руками, — Я здесь не для того, чтобы говорить о работе.
Он снимает очки, потирая переносицу, ещё больше нервничая.
— А для чего? — он молится, чтобы голос не звучал жалко.
— Я здесь, чтобы попросить прощения.
И да, он этого не ожидает совсем. Напрягается, вглядываясь в её лицо, сцепляет зубы.
— Прощения? — переспрашивает.
— Ты тогда извинялся передо мной много раз, — она закусывает губу и пугливо смотрит прямо в глаза, — Думаю, мне тоже стоит. За то, что уволилась и уехала в Питер. За то, как ушла с ресторана тогда. — и едва слышно добавляет, — за то, что я бросила тебя.
Андрей замирает в ужасе. В страхе от того, что возможно, неправильно расслышал, от того, что слишком надеется, от того, что Катя сейчас замолчит. И всё окажется его больной фантазией.
— У тебя были на то причины, — хрипло говорит он.
— Были, — она кивает, — У меня были причины злиться, но не было больше ни одной причины тебе не верить.
Жданов думал об этом тысячи раз. О том, что действительно смертельно виноват перед Катериной, о том, что испортил всё. А ещё думал, что, правда, сделал всё, что мог. Возможно, поздно, но это же вроде лучше, чем никогда. По крайней мере, тогда так казалось. И ему хотелось утром вернуться в кабинет президента, прижать Катю к стене, к столу, к красным диванам (и почему он их ни разу не использовал с ней?), к любой чёртовой поверхности и поцеловать. Насильно, грубо, чтобы она больше не смогла вырваться, потому что, ну, это всегда действовало. Но смысла не было.
— Я пыталась, Андрей, — он дергается от своего имени на её губах, — Ненавидеть тебя, винить во всём. Когда я уехала, думала, что боль от разлуки, от того, как ты прочёл мой дневник, заглушит мысли, убьет меня окончательно. Я пыталась тебя ненавидеть, — она тяжело вздыхает, глотая слёзы, — Но я не смогла. Я могу ненавидеть всех и всё, но не тебя.
У Жданова сжимается грудь, переворачивая всё внутри, когда он видит её блестящие от слёз глаза, как тогда, и руки сжимаются в кулаки, впиваясь в диван, чтобы не схватить её.
— Я каждый день думала о том, как всё могло бы быть. Думала, что было бы, если бы я не уехала.
У него жжет в глазах.
— Да, я тоже.
Они сидят молча некоторое время, переглядываясь, молча проигрывая один вопрос на двоих о том, что делать дальше.
— Итак, — спрашивает он удивительно уверенно, — надолго ты в Лондоне?
Катя дёргается, как от пощечины.
— Неделя. — он кивает, — Мне, наверное, пора. Нужно ещё заселиться в отель.
— Ты можешь остаться здесь, — слова слетают с языка сами по себе, и Андрей чувствует, как щемит сердце от мысли, что она снова уйдёт. Глаза её удивленно расширяются, а рот приоткрывается, и прежде, чем она откажется, он добавляет: - у меня есть гостевая комната, так что будет удобнее чем в гостинице.
Слегка наклонив голову вбок, пытаясь что-то разгадать, — ещё один до боли знакомый жест, — Катя несколько секунд смотрит ему в глаза, а затем кивает.
— Спасибо. Наверное, ты прав.
Пока он показывает ей ванную, протягивает гостевые полотенца и ведёт её в спальню, его разрывает от желания прижаться, вдыхать родной запах с шеи, пока все годы и боль между ними не пройдёт.
— Спокойной ночи, — шепчет он и спешно уходит в свою спальню, практически захлопывая дверь.
Проходит ещё несколько часов, прежде чем он осознаёт, что уснуть не получается. Андрей натягивает спортивки и толстовку, выходит на улицу, направляясь на пробежку.
Свежий уличный воздух не выветривает чувств, поэтому, обессилев, он возвращается в квартиру и идёт не к себе, — в гостевую к Кате. Он смотрит на её спокойное лицо во сне и сцепляет зубы, сдерживая желание погладить её по щеке.
Андрей валится на край кровати, у её ног, прижимаясь лбом в Катино бедро, и наконец-то засыпает, впервые с февральского собрания чувствуя себя как дома.
***
Сердце Лондона бьется ровно и четко: люди спешат по делам, машины тянутся по лентам дорог, натертые до блеска окна и витрины сияют в лучах солнца. Улицы дышат: рвано, шумно и живо.
Андрей просыпается резко, путаясь конечностями в её ногах. Теплая кожа греет. Он по её дыханию знает — не спит. Безостановочно шепчет её имя, которое делает и его, и её здесь в кровати, и весь вчерашний вечер реальным.
Катя.
— Катя, — бормочет он непроизвольно, как человек, молящий о спасении на пороге смерти.
Катя, Катя, Катя.