Dahlia.

Какая скорбная душа Досталась мне в наследство! И сколько накопилось в ней Обид и тягот с детства! Больная, глупая душа, — Обманута без счёта, Она всё верует, всё ждет, Надеется на что-то. Ужель не в тягость ей влачить Несметных бед проклятье? О волны вечной темноты, Раскройте мне объятья! 1880 Какая Скорбная Душа (Михай Эминеску)

Он отдаёт последний букет покупателю, выдавливая на лице слабую уставшую улыбку, которая сползает в то же мгновение, когда молодой человек исчезает за дверями магазина. У Сынмина монотонная и серая не только реальность без родственной души, но и вся его жизнь похожа на гризайль, в которой он и сам, кажется, считает себя серым пятном, не отличающимся ничем от других. Не так себе представлял Ким последние годы своей жизни. Лёгкие вновь сдавливает, а сдержанный кашель норовился выйти наружу. До конца смены всего пара минут, и Сынмин отчаянно надеется, что никому в без пяти минут восемь вечера не захочется купить букет. Покупатели в самом конце смены ощущаются ужасно медлительными, словно снова сидишь на последней паре и время тянется безжалостно медленно, выжимая все соки из уставшего организма. Из небольшой коморки виднеется блондинистая макушка Хенджина, который сегодня отрабатывал смену вместе с ним. Он выглядывает в зал и с сожалением смотрит на него. Пожалуй, Хван Хенджин — единственный человек, которому Сынмин прощает жалостливый взгляд в свою сторону. Хенджин это просто Хенджин, он сам по себе чувствителен и раним, он искренне сопереживает людям и тот, кто первым предлагает помощь. Сынмину порой кажется, что он сам по себе сможет растопить даже самого холодного и отстранённого человека, ведь даже в таких он находит что-то теплое, чистое и уютное. Так и произошло у него с Сынмином. Брошенный всеми и потрёпанный жизнью мальчик, который чувствует себя обречённым и яркий любимчик всех, в том числе и любимчик судьбы. Словно тот самый дуэт чёрного кота и золотистого ретривера из трендов в социальных сетях. Единственное, в чём не везёт обоим — родственная душа. Ни тот, ни другой так и не увидел яркие краски, заглянув в глаза другому человеку. Да и сам Сынмин сомневается, что ему это нужно, если за этим последует боль. — Подвезти тебя домой? — Хенджин мягко улыбается, стараясь скрыть своё переживание за лучшего друга. Хван знает, Сынмин сам бы не попросил, боясь показаться наглым или навязчивым. Уговаривать, собственно, тоже нужно долго, но всё же это более возможно, чем то, что Ким сам попросит о чём-то. Соглашается он, на удивление, без упрашиваний, слабо кивая. Видимо, совсем хреново. Хенджин знает, что всё это значит, от чего лишь поджимает губы. Ему тяжело смотреть на то, как близкий человек корячится на десятичасовой смене, выдавливает улыбку, пытаясь в это время не подавиться собственным кашлем. — Собирайся, я уберу зал и пойдём, — Хенджин похлопывает друга по плечу, пока тот устало вздыхает. — Спасибо, — Сынмин виновато заглядывает в глаза напротив, поджимая губы. Всегда сдержанный в эмоциях Мин кажется таким беззащитным сейчас. За всей маской безразличия к миру и происходящему прячется столько эмоций и чувств, что они кричат в нём намного сильнее, чем в самом открытом и эмоциональном человеке. И Хенджин не давит, с пониманием смотрит в тёмные глаза, позволяет оставить между ними молчаливый разговор, не разрушая его словами, сказанными вслух. Порой Сынмин думает, что ему повезло с лучшим другом. Всегда рядом находящийся Хенджин никогда не был кем-то навязчивым, тишина с ним была комфортной, а душевные разговоры помогали бороться со всеми проблемами дальше, стараясь закрыть глаза на все сложившиеся обстоятельства его и так невезучей судьбы. С Хенджином просто было хорошо. Он не раз задумывался и удивлялся тому, что они с Хенджином не предназначены друг для друга. Может романтических чувств и не было, но связь между ними казалась нерушимой. То ли Хенджин просто хороший человек, с которым так легко и просто, то ли судьба что-то перепутала, выбрав им в пару других. Им хватает получаса, чтобы со всем управиться и сесть в хванову машину. Мин с безразличием следит за быстро сменяющимися пейзажами за окном автомобиля. Хмурые и серые тучи заставляют его слегка поёжиться от недоброжелательной погоды. Сынмину не нравится осень. Дождливая, сырая и холодная погода ассоциируется с тем злосчастным днём, когда ему впервые выписали диагноз. То, что казалось простым бронхитом, оказалось в разы опаснее и сжирало его изнутри. С того дня для Сынмо его персональный ад только начался, а смерть тонкими длинными лапами уже касалась его лёгких, обхватывая их с каждым днём всё сильнее. Его смертный приговор преследует его уже три с половиной года, обрушив все планы на счастливое будущее и уж тем более старость. И самое ужасное — это смирение. Страх давно отпустил, Сынмин сам выбрал выбраться из его оков, и просто принять то, что неизбежно. Нет ничего страшнее, чем полное принятие и осознание своей скорой смерти. Хенджин переводит взгляд на профиль Сынмина, пока они стоят на красном светофоре. Видеть его поникшим уже привычно, но такой его образ режет хенджиново сердце без ножа. Желание помочь тому, кому не можешь, при всём сильном и искреннем желании, чувствуется ещё хуже, чем когда-либо. — Не хочешь вернуться к лечению? Химиотерапия могла бы помочь хотя бы на какой-то срок, — Хенджин трогается с места, когда загорается зелёный. Мин лишь хмыкает, так и не смотря в сторону друга. — Не вижу смысла, — Сынмин отвечает сухо, чувствуя, как его ответ словно разрезает то уютное молчание, выпуская наружу удушающее напряжение. Вина и совесть долго не заставляют себя ждать, стучась в израненное судьбой сердце Сынмо. Хенджин ни в чём не виноват. Не виноват, что Сынмину осталось жить не так долго. Не виноват, что беспокоится за него и заботится. Хенджин имеет право волноваться и пытаться переубедить его, упрямого. И Сынмин чувствует вину из-за того, что вновь пытается закрыться в своем панцире, защищаясь от болезненных тем. Извинение комом в горле стоит, не выбираясь наружу, но его поникший опущенный взгляд говорит сам за него. — Родственную душу так же не хочешь попытаться найти? — он кидает короткий взгляд на Сынмина. — Стараюсь не смотреть в глаза другим, — Мин шумно вздыхает, возвращая свой взор на людей за окном машины. Мысли в беспорядочном клубке запутаны, и не дают ему подобрать нужные слова. — Зачем кому-то тот, кому остаётся короткий срок? Я ходячий труп, Хенджин, со мной не светит долго и счастливо, — как назло, возле пешеходного перехода воркует влюблённая пара, и что-то внутри Сынмина ломается окончательно. Возможно, он хотел бы так же. Несмотря на весь холод снаружи, внутри него лихорадка из всевозможных чувств, которые он так и не научился проявлять за всю свою короткую жизнь. — Ты лишаешь не только себя ярких красок, но и кого-то. Позволь себе оставшийся срок провести в любви. Вся наша жизнь и так серое пятно, а она у тебя… Ещё серее серого, — он поджимает губы, внимательно следя за дорогой. Что-то в словах Хенджина есть, что зацепило душу Сынмина. Может, он всё-таки прав, и хотя бы последний год стоит провести счастливо. Вот только Сынмин смотрит наперёд, что будет ждать его соулмейта тогда, когда его не станет. Между родственными душами слишком сильная связь, которая не даст жить без боли и сожаления тому, кто его потеряет. Слишком эгоистично лишать кого-то счастливой жизни из-за своего решения насладиться последним годом печальной жизни. Но разве эгоизм ли это, желать хотя бы на короткий срок быть счастливым? Разговор в машине оставляет длительный осадок на весь оставшийся вечер и ночь. Мысли Сынмина всё больше путаются в этом клубке неразберихи, пытаясь найти единственное верное решение и мнение. Он обречённый, стоит ли на кого-то так же вешать тяжелый груз своей ноши. Смогут ли его полюбить, зная, что это всё ненадолго? Все эти мысли не дают ему покоя и глубокой ночью, пока он устало лежит на кровати, пытаясь сомкнуть глаза и наконец-то уснуть. Завтра тяжёлый рабочий день, несколько часов назад он, едва не выкашливая свои лёгкие, сгибался рядом с раковиной, а усталость пробирает его тело всё сильнее. Но организм как будто бы не слушается, мучает до последнего, словно истощать слабое тело было его главной задачей. Наверное, так и было. Так чувствовал Сынмин. Глаза он закрывает только в полчетвёртого, но всё так же тщетно. Бессонница преследует всё чаще, словно губка поглощает всю оставшуюся энергию, которая у него осталась. И вот на щеках уже одинокими ручейками проливаются первые слёзы. Он сломан, несчастен и разбит окончательно. Стойкость, которую он выстраивал все эти годы начинает рушиться, он снова чувствует себя слабым и уязвимым, вовсе беспомощным перед судьбой. Всё, чего хочется — это лишь жалко рыдать в подушку, стараясь найти в себе хоть какие-то силы продолжать жить дальше оставшиеся триста шестьдесят пять дней, если не меньше. Каждый день сдавливает грудь всё сильнее, будто бы напоминая ему о жестоких реалиях. Он не позволял себе влюбляться, любить себя кому-то, старался не устанавливать зрительный контакт ни с кем, ведь знал, что будет чувствовать себя виновато перед кем-то, если вдруг весь мир запестрит яркими красками. Сынмин много чего не позволял себе в последние три года, желая стать для окружающих каменной бесчувственной башней, которая будет вызывать лишь отторжение. Но убедить себя в своей же стойкости и бесчувственности у него так и не вышло. Он засыпает ближе к пяти утра, чувствуя, как усталость берет своё. Слова Хенджина, словно эхом, проносятся в голове, но ему уже всё равно, чувствуя, как темнота большими лапами окутывает его тело, заставляя окончательно расслабиться и на время отдать разум сновидениям. — Тихое и мрачное утро разрушает трель назойливого будильника. Полтора часа сна дают о себе знать ещё с первых минут пробуждения, когда лениво поднимая голову с мягкой подушки, Сынмин тут же возвращает её обратно, чувствуя, как она раскалывается от звука будильника. С горем пополам, избавившись от лишних громких звуков, Сынмо всё же поднимается с кровати. На языке металлический привкус крови, который ощущается уже так привычно, словно он жил с ним всю жизнь. За окном серые тучи (как и весь мир, в целом), а в окно стучатся капли холодного осеннего дождя, и, кажется, у Сынмина новый приступ осенней хандры, которая, в целом, началась ещё с первых дней сентября. Погода полностью описывала состояние его души, но почему-то от этого больше он её не любил. Ноги слегка подкашиваются от непрошедшей сонливости, но он всё так же упрямо старается удержать равновесие. И всё, вроде бы, выходит, пока лёгкие не сдавливает сильнее, а горло не режет от очередного приступа до жгучей ярости омерзительного ему кашля. До раковины в ванной он так и не успевает дойти на дрожащих ногах, оставляет тёмно-алые кровавые сгустки на холодной белоснежной плите, едва не сгибаясь пополам. Практически задыхается, а в уголках глаз уже привычно блестят наступающие слезы. Не от печали — она давно переросла в принятие, а от безысходности. От собственной слабости его воротит до ужаса, а смотреть на себя в зеркало порой иногда даже не хочется, зная, что его ждёт одна и та же картина: бледная, словно фарфоровая, кожа, нездоровая худощавость, мешки под глазами, которые ещё больше подчёркивают усталость в глазах. И теперь кажется, что он даже не шутил, называя себя ходячим трупом. Еле находя в себе силы вновь подняться с холодного пола, Сынмин вытирает уголок рта рукой, взглядом упираясь в кроваво-красные следы, которые вновь заставляют отсчитывать дни. Кажется, каждый день повторяется, меняются лишь клиенты в цветочном магазине. Мысль о работае наконец-то отвлекает его от других очередных нагнетающих мыслей, что наконец-то подгоняет его собраться и начать лихорадочно бегать по квартире в попытке не опоздать на смену и успеть сделать всю нудную утреннюю рутину. Сегодня ещё одна смена в цветочном магазине, который, несмотря на всю боль, приносит ему удовольствие. Небольшой цветочный для него — личное безопасное место, которое он готов беречь в своём сердце до конца своих дней. Запах цветов уже ассоциируются с домом, а тонкие стебли цветков в руках ощущаются как что-то привычное и правильное. Ему необязательно видеть и различать цвета, чтобы любить их. Ему важнее их чувствовать, вдыхать сладкий запах, расслабляясь. На удивление, вечно опаздывающий Хенджин пришёл сегодня раньше Сынмина, на что получает удивлённый взгляд Кима. — У нас сегодня какой-то праздник? — Сынмин усмехается, подходя к кассе. Хенджин вздрагивает, явно даже не услышав, как колокольчики при входе уведомляли о приходе друга. Хенджин загадочно улыбается, пожимая плечами. Явно что-то недоговаривает, и Сынмин улыбается шире, слабо щипнув Хенджина за плечо, на что тот тихо хихикает. — Может быть… — он поджимает губы, стараясь скрыть улыбку. — У тебя день рождения? — Мин растерянно хлопает глазами в попытке угадать, что успело произойти такого за один вечер, что Хенджин сияет ярче солнца и раздвигает тяжёлые тучи на улице своим настроением. Вот как влияет на окружение Хенджин. И Сынмин не может сдерживать слабой улыбки, смотря на воодушевлённого Хвана. — Стыдно не знать, когда у твоего лучшего и единственного близкого друга день рождения, — Хенджин возмущённо лепечет, в наигранном недовольстве смотря на Сынмина. — Будто бы день рождения это единственный праздник, — он в привычной драматичной манере закатывает глаза, и почему-то Сынмин по-глупому улыбается ещё шире, наблюдая за ним. Настроение Хенджина действует как зараза и передаётся Сынмину, словно ещё ранним утром он не проклинал этот день, а сонливость уходила на второй план. — Тогда что произошло? Ты, конечно, всегда с хорошим настроением, но сегодня ты подозрительно радостный, хён, — но Хенджин лишь слабо улыбается, пожимая плечами. Он горит рассказать ему всё, это видно по тому, как даже в мрачном сером мирке Сынмина у Хенджина глаза сияют так, словно скоро они начнут искриться, если будет продолжать держать язык за зубами. Из него явно вышел бы ужасный секретный агент. Он подходит ближе к Сынмину, мягко касаясь хрупких плеч, скрытых за грубой тканью джинсовки. Его взгляд цепляется за нежно-голубую кепку Сынмина, а губы расплываются в хитроватой улыбке. — Тебе очень идёт голубой, Минни, — глаза Сынмо округлились, кажется, в ту же секунду. Хенджин видит цвета. Это означает лишь одно — он нашёл свою родственную душу. Хван смеётся с его удивлённого вида и крепко обнимает. Он ещё пару секунд стоит в удивлённом ступоре, но, когда осознает всё окончательно, радостно обнимает его в ответ. Сынмин знает, как Хенджину было важно найти своего человека. Настолько романтичный, настолько чувствительный и летающий порой в облаках Хенджин всегда относился к родственным душам, как к высокому искусству, веря в ту самую особенную связь между соулмейтами, о которой так много читал и слышал. И, кажется, Сынмин не видел никого, кто так бы отчаянно желал и пытался найти того, кто предназначен судьбой. И он всё-таки смог. Смог в чужих глазах найти свои яркие краски. — Когда ты успел? — Сынмин немного отстраняется от Хенджина, у которого звёзды в глазах пляшут, а с губ не сползает счастливая улыбка. — Вчера вечером, после того, как я отвёз тебя домой, я поехал к себе, вот только без приключений не обошлось, — Мин издаёт тихий смешок, почему-то узнавая Хенджина, который всегда находит интересные знакомства в самых неожиданных ситуациях. — В общем, я немного врезался в машину на парковке, кто же знал, что хозяин автомобиля тоже только припарковался, — он усмехается, складывая руки на груди, — И кто же знал, что он окажется красавчиком, который и стал моим суженым. — Только ты мог попасть в такую ситуацию, — Сынмин звонко смеётся, впервые за несколько месяцев, что заставляет Хенджина оставить все возмущения на потом, с широкой улыбкой наблюдая за лучшим другом. Сынмин счастлив, когда Хенджин счастлив, а Хвану в радость становиться причиной смеха или улыбки Сынмо. — Мы вчера проболтали несколько часов на той же парковке, нам было плевать даже на вечерний холод, — Хенджин увлечённо рассказывает, делится своими впечатлениями, драматично размахивая руками то в ту, то в другую стороны, словно стоит посреди театральной сцены. Сынмин не прерывает, наблюдает за тем, как прекрасен Хенджин в своем счастье, желая кричать о своей радости всем на свете. Ему хочется так же. Видеть во всём и всех только хорошее, как умеет это Хенджин. Радоваться даже не в самый лучший день, как делает это Хенджин. Просто ценить и любить жизнь так же, как любит её Хенджин. — Он обещал заехать к нам в цветочный во время обеда. Сказал, вкусно накормит нас едой из своего ресторана, — Хенджин слабо улыбается, пока Сынмин находился в непонимании от приставки «нас», — А ты что думал? Я забуду сказать, что работаю здесь со своим лучшим другом, который бледный и худой до костей, и его в срочном порядке нужно откармливать самыми вкусными крылышками, которые только есть в Сеуле? — Как мило, ты заботишься обо мне, Хёни, я ведь и растаять могу, — Сынмин шуточно флирует, замечая, как в смешной гримасе искажается хвановское лицо и тихо смеётся. — Какой кошмар, я думал ты уже давно растаял под силой моей обаятельности и харизматичности, — Хенджин довольно усмехается, щёлкая его по носу, — Помоги мне лучше новые цветы разобрать и рассортировать. Оставшееся время до обеда проходит спокойно, в уютной атмосфере, которую разбавляют мелкие шуточки в сторону друг друга. Сегодня даже как-то приятнее улыбаться покупателям, и Сынмин впервые ловит себя на мысли, что жить, кажется, уже не так уж и тошно, и всё, вроде как, идёт хорошо. Даже на учащённые приступы отравляющего кашля он не обращает внимания, вдыхая и собираясь с силами каждый раз. Хенджин в такие моменты стоит за кассой и делает всю работу сам, давая Сынмину прийти в норму окончательно. И вот сейчас. Он снова дрожащими руками упирается по бокам небольшой раковины, сплёвывая остатки крови. Умывается прохладной водой, прополаскивая рот, и шумно выдыхает, пытаясь как можно быстрее успокоиться, чтобы выйти помогать Хенджину. Вот только за временем, кажется, не уследил. Слышит знакомый заливистый смех друга и голоса в зале. Видимо, суженый ряженый пришёл уже. Он снова набирает в ладони прохладной воды, плеская в лицо, и вытирает бумажным полотенцем. Сынмин выглядывает из небольшой уборной, замечая, как Хенджин уже смущённо улыбается какому-то парню, пока тот в неловком и невинном жесте касается его руки. Он слабо улыбается самыми уголками губ, подходя ближе к ним, но, кажется, та волшебная романтическая атмосфера между ними так и не разрушилась. Сынмин привлекает к себе внимание только тогда, когда по случайности роняет шиподёр* на пол. Хенджин переводит взволнованный взгляд на него, по привычке спрашивая, всё ли в порядке, на что получает такой же привычный и неизменный ответ «Всё в норме». — Ты тот самый Сынмин? — кошачьи глаза с интересом смотрят на Сынмо, на губах молодого человека дружелюбная улыбка, и тот кивает, — Я Минхо, соулмейт Хенджина, рад познакомиться с тобой, — Минхо протягивает ему руку для рукопожатия, чувствуя, как ладонь Сынмина кажется совсем невесомой, от чего не сжимает его ладонь сильно, словно боясь, что тот сломается, подобно фарфоровой кукле. — Взаимно, за пару часов уже успел наслышаться о тебе, — Сынмин усмехается, подшучивая над болтливым Хенджином, на что Хенджин еле ощутимо толкает его в плечо. Он не сразу замечает ещё одну фигуру, стоящую рядом с Ли. Хотя стоило бы. Чужой внимательный взгляд приходится по Сынмину словно рентген. Стараясь не мешать влюбленным, он вставляет стебель очередной розы в шиподёр, проводя по всему стеблю, пока в поле зрения снова не попадается широкоплечая мужская фигура, в этот раз стоя напротив него. — Вам помочь с выбо-… — он поднимает взгляд на парня, не успевая договорить до конца. Яркий свет вспышкой возникает перед глазами, и почему-то резко начинает резать от такой яркости. Бросая шиподёр вместе с цветком в нём, Сынмин закрывает глаза ладонями, боясь их открыть и снова увидеть яркие вспышки. — Сынмин? — Хенджин обеспокоенно смотрит на него, подбегая практически сразу. Касается его плеча, давая понять, что он рядом, — Всё хорошо? — И теперь почему-то уже ответить, что всё в порядке, не получается. Вместо этого он медленно опускает ладони, открывая глаза. Цвета. Вся цветовая палитра слишком пестрит, заставляя вновь зажмурить глаза. Нет. Нет-нет-нет, этого точно не может быть. Ну не мог он так проебаться и заглянуть в глаза своей родственной души. Но почему-то волшебное «видение» не проходит, когда он открывает глаза вновь. Всё очень даже реально. Твою ж мать. Только он мог так вляпаться.