Плохой мальчик

— Джек, должны быть хоть какие-то рамки, — голос Леона был спокойным, но майор Краузер хорошо знал своего бойскаута и ухватил хорошо скрытое напряжение в голосе. И в прохладном взгляде светлых глаз. И в едва заметно сведенных бровях.        Смешанные чувства. Ностальгия.        Иногда он скучал по временам, когда восемнадцатилетний Леон был похож на тонкошеего большеглазого олененка на дрожащих ножках. Если, конечно, оленята смотрят на окружающих настороженным взглядом с читаемым «Отъебитесь. Я кусаюсь». Тощий бледный мальчишка с серыми тенями под глазами, острыми плечами и хрупкими запястьями. Колючий и загнанный. И невероятно милый. В двадцать один год Леон расцвел и был очарователен в нежном сиянии юности, через которое только-только начали проглядываться черты взрослого.        А сейчас майор Краузер имел счастье наблюдать красивого двадцатишестилетнего мужчину — подтянутого, уверенного в себе, в отличной физической форме. Кеннеди раздался в плечах и в груди. Лицо потеряло юношескую мягкость черт — Леон обзавелся четко вылепленными скулами, упрямым подбородком и холодным взглядом голубых глаз. Леон был молчалив, сосредоточен и серьезен. Так казалось со стороны. Но майор Краузер знал, что его хладнокровный напарник, сдержанное восхищение которым ему периодически высказывали коллеги по ремеслу, мог быть другим.        Таким Леон был только для своего командира.        Леон мог быть беззаботным и игривым В серьезном и замкнутом Леоне Кеннеди жил ребенок, у которого украли детство. Редко, но он позволял этой части души вырваться на свободу — только с Джеком. Леон таскал майора Краузера на аттракционы в каждом городе, где они были. Леон устраивал день рождения или новый год. До Леона Джек Краузер не отмечал праздников. Только День Ветеранов с походом на военное кладбище. А с Леоном… Майор Краузер иногда чувствовал себя взрослым, что вынужден устраивать праздник для ребенка, и подыгрывать ему. А потом оказывалось, что взрослому и самому нравятся эти безыскусные забавы. — Джек, пожалуйста, — Леон ластился к нему и просил задуть свечки на тортике. Джек не мог отказать этому чистому светлому взгляду и нежным губам, проговаривающим по слогам «по-жа-луй-ста». Леон умолял надеть забавную шапочку или свитер с идиотскими оленями, которые умудрился купить и притащить в дом тайком от командира. Свитерок с оленями и снежинками появлялся буквально из ниоткуда, а серьезный Леон смотрел на мрачного майора Краузера доверчивым взглядом мальчишки, верящего в чудеса, и тихо добавлял: — Еле нашел твой размер, Джек… Надень, хоть на пару часов… И добавлял: — Пожалуйста, сэр, — «сэр» по-прежнему звучало покорно и робко, так, что отдавалось эхом в прямо в член. Как ему отказать? Или очередная небольшая просьба: — Джек, давай на этот год купим елочку и игрушки. Я сам буду наряжать. Ведь в прошлом году у нас не было елки… И Леон Кеннеди наряжал елку, а после заглядывал в глаза с трепетным вопросом: — Тебе нравится, Джек? Майор Краузер был равнодушен к елочкам, шарикам и блестящими гирляндами. Но Джеку нравился его Леон. Нравилось смотреть, как его мальчик замирает перед этой дурацкой елкой, склоняет светловолосую голову и с сосредоточенным видом размышляет, на какую ветку подвесить очередной шарик. Косится на Джека из-под растрепанной челки с немым вопросом: «Что скажешь, Джек?» Майор делал вид, что заинтересован процессом, и кивал, а Леон делал вид, что верит в искренность командира. И майор Краузер внезапно обнаруживал себя в свитерке с оленями, блестящей шапочке набекрень, с хрупким стеклянным шариком в ладони, а Леон вытягивался рядом и командовал: — На верхнюю ветку слева, Джек. Пытаться зацепить проклятый шар за ветку малюсеньким крючком было истинным мучением, а Леон опирался на его плечо, вставал на цыпочки и строго поправлял: — Не туда. Во-о-от на ту ветку, сэр. Ну да. Сам буду наряжать, конечно. И как у него это получается? Майор Краузер не мог отрицать, что в эти моменты ему становилось тепло. Особенно тепло, когда они возвращались предновогодним вечером, раскрасневшиеся от мороза и выпитого в ресторане глинтвейна, кидали подушки на пол и усаживались встречать новый год вдвоем. Леон упирался спиной в его грудь, а Джек укутывал своего мальчика пледом до глаз, обнимал и прижимался щекой к волосам. Волосы у Леона были мягкие и пушистые, как у ребенка. В этот момент волосы пахли молоком, медом и терпким вином. Не порохом, гарью и кровью, как на их вылазках. Они пили шампанское из горлышка, передавая бутылку друг другу, а потом, часа в два ночи, Джек укладывал сонного Леона, разомлевшего от вина и тисканий за все места, в койку. Терпеливо слушал тихое: «Джек, я могу и сам дойти» или «Джек, я могу и сам раздеться». Джек с притворной строгостью отвечал: «Не капризничай, Леон» — и заботился о нем так, как считал нужным. А Леон устало щурился, словно умаявшийся за день кот, и сдавался на милость победителя. Джек видел теплый туманный взгляд и приподнятые уголки губ. Леон редко улыбался, скорее усмехался, выдавая очередную ироничную ремарку, так что эта мягкая улыбка и ямочки на щеках его бойскаута были лучшим подарком для майора Краузера.        Леон мог быть растерянным и беззащитным. Пусть редко, но просыпался ночью с коротким вскриком, мокрый, как мышонок, и хватался за Джека, дрожа и задыхаясь, царапал его грудь и прятал лицо на плече. Иной раз Джек чувствовал, что его кожа становится немного влажной от чужих слез. Иногда в этих вскриках, полных беспомощности и страха, можно было расслышать короткое «нет», или «мама», или «папа». Леон приходил в себя через секунду, извинялся за беспокойство, пытался отвернуться, встать и убежать в другую комнату, но Джек не отпускал его, прижимая к себе сильнее. Позже Леон успокаивался и засыпал. А Джек еще с полчаса прислушивался к дыханию и гладил подстреленное когда-то плечо. А на утро Леон принимался шутить в изысканном стиле от Кеннеди на любые отвлеченные темы — лишь бы не касаться ночного инцидента. А Джек уже знал — чем больше Кеннеди юморит, тем острее боль в его душе. Майор как-то предложил, полусерьезно-полушутя, обратиться к психотерапевту да проработать детские травмы. — А может, пойдем к сексологу, сэр? — проворковал Леон, моментально закрывшись от болезненной темы. — А то как-то подозрительно у нас роли распределились… Джек поднял тогда брови и поинтересовался, что его мальчик подразумевает под подозрительным распределением ролей. Леон порозовел щеками, но не сдался, и пояснил, что в их паре наблюдается однообразие в сексуальной жизни. — Несправедливо, Джек. Я бы тоже хотел попробовать, — и голубые глаза с поволокой робко уставились на задницу командира. Вот это номер. Джек тогда напомнил Леону о непреложных правилах — кто ебет и кого ебут, но втянулся в дискуссию, которая закончилась лишь силовым методом — в поддержку устоявшегося порядка вещей. Леон возмущался, даже сопротивлялся, но получил свое за дерзость. Но и с разговора о психотерапии соскочил. И к лучшему, эгоистично подумал тогда Джек, и больше не предлагал таких вариантов. Эта слабость лишь привязывала к нему Леона еще крепче. Ведь в такие ночи он включал маленькую лампу над изголовьем, не обращая внимания на невнятные протесты в подмышку, убирал влажные волосы со лба и видел, как Леон смотрит на него — как зависит, нуждается и боится потерять. Джек целовал шею в испарине ночного кошмара и шептал в ухо: — Тише, тише… Леон, еще не очнувшись до конца от пугающих видений прошлого, метался в кровати — то жался к нему, то хотел вскочить и спрятаться подальше. Джек прижимал его сильнее к себе, преодолевая слабое сопротивление, и гладил по голове. — Ты со мной, — Леон отворачивался, хотел спрятать свою уязвимость. — Не убегай. Применял силу — заставлял показать растерянные детские глаза и бледное лицо, а позже целовал сведенные спазмом плечи и гладил рельефную гибкую спину. — Будь хорошим мальчиком, Леон. Магия этих слов действовала безотказно. Джек чувствовал, как напряженное тело моментально расслабляется под его руками, укладывал Леона на спину и наслаждался: — Мой послушный мальчик… Леон тихо выдыхал: «Джек…» и позволял сделать с собой все, что угодно. Короткий страстный секс в такие моменты был потрясающим. И эта хроническая, недолеченная боль в сердце делала Леона Кеннеди — его мальчиком. Его Леоном. Это было выгодно.        Леон мог быть наивным. Соблазнительным и развратным. — Кеннеди, — они с Леоном собирались на деловую встречу. Джек брился, а Леон чистил зубы. Ванная комнатка в отеле была маленькая и они постоянно сталкивались то бедрами, то плечами. Джеку это надоело. Он встал за напарником, обхватил одной рукой через грудь и продолжил бриться. Недовольный с утра Леон обфыркал его предплечье пеной от зубной пасты, но невольно доставил удовольствие, поелозив задницей, притираясь к животу. — Ты у меня почему не бреешься? Что за новости? Леон закатил глаза к потолку и снова толкнул его в пах крепкими ягодицами — нагнулся сплюнуть пасту. — Там нечего брить, — проворчал Леон. Ну да. Легкая синева на подбородке в течение пары суток, и лишь потом на лице, серьезном, но не потерявшим свежесть молодости, начинало расти хоть что-то серьезное. Майор Краузер был уверен, что своей небритостью его напарник хочет казаться старше и солиднее. Леон часто ловил на себе недоуменные взгляды заказчиков или разовых напарников по миссии. Пару раз слышал осторожные вопросы к его командиру. — А кто этот мальчик? — интересовались у Джека, кивая на Леона, стоявшего чуть поодаль. На гладком равнодушном лице с холодным отстраненным взглядом ничего не отражалось, но Джек знал — Леон злится на «мальчика» от посторонних. «Мальчиком» Леон был только для майора Краузера. Как и бойскаутом, как и маленькой шлюхой. — Увидите, — загадочно отвечал майор Краузер. На обратной дороге он наблюдал, как насупившийся Леон исподволь рассматривает себя в зеркало дальнего вида и дует губы. Это умиляло. Но Джеку нравились гладкие щеки и он решил принять меры, заодно и развлечься. Спокойно добрился, обхватил Кеннеди уже обоими руками и тихо сказал: — Я подумал, что ты прав, — Леон поднял брови в удивлении. — Это несправедливо, — Джек легко хлопнул мальчика по заднице, напоминая ту перепалку про распределение ролей в сексе и поход к сексологу. Положил себе на бедро мокрую ладонь, еще сжимавшую зубную щетку. Лицо Леона в отражении приобрело шокированное выражение. Мальчик даже приоткрыл рот и выронил зубную щетку. Джек прижал безвольную ладонь в мазках зубной пасты крепче к себе. — Вечером, — Леон не сводил с него изумленных глаз. Мальчик молчал весь день. Лишь изредка Джек ловил на себе испытующий пристальный взгляд. Периодически Леон уходил глубоко в себя, уставившись невидящим взглядом на дорогу или в стену. Его бросало в краску, а белые зубы терзали нижнюю губу. Майору Краузеру пару раз пришлось тормошить Кеннеди, напоминая, куда нужно идти и что делать. Леон таращился на него стеклянными светлыми глазами и снова очаровательно краснел. Вечером они вернулись в номер. Джек быстро приготовил ужин, с трудом накормил Леона и наконец скомандовал: — На сегодня все. В душ и в койку. Леон застыл в дверях. — Кстати, побрейся, — Джеку стоило большого труда говорить будничным тоном, — Все-таки такое событие… Леон подозрительно прищурился. В этой хорошенькой головке явно заметались лишние мысли. — Или ты передумал и не хочешь выступить в новой роли? — строго спросил Джек. Леон снова покраснел и пошел в душ. Джек с облегчением разделся и завалился в кровать, притушив свет до минимума. Леон подозрительно долго зависал в душе, а майор Краузер спокойно ждал, разогревая в ладонях маленький тюбик смазки. Наконец Леон возник в дверях — чисто выбритый. И, твою мать, даже с порезом на скуле. Он остановился у кровати, приподняв плечи, и напряженно посматривал на Джека из-под мокрой челки. Тонкие пальцы терзали краешек полотенца, в которое он спрятал свою милую задницу и не менее милый член. Голубые глаза уставились на тюбик с лубрикантом. Леон сдвинул брови, приоткрыл рот, но Джек был опытен и перехватил инициативу: — С теорией ты знаком. Пора переходить к практике, — Леон не сдвинулся с места. — На расстоянии метра вряд ли получится, Кеннеди. Леон вздохнул, скинул полотенце и подошел ближе.        — С-с-сука… — прорычал сквозь зубы Леон, собрал оставшиеся силы и рванулся. И едва не скинул Джека с себя. Однако. Ты слишком хорошо обучил его, майор. Эта тревожная мысль мелькнула в голове саднящей царапиной. Джек воспользовался преимуществом в весовой категории и снова навалился на трепыхающееся под ним тело. Гибкое, подтянутое, рельефное тело, созданное рукой мастера. Твоей рукой, майор. — Такие нежные щечки, — Джек потерся о розовеющую скулу и чмокнул прямо в порез от бритвы. — Такие же нежные, как это, — он высвободил одну руку и нащупал гладкую напряженную ягодицу. — Блядь, — глухо прозвучало куда-то в подушку. Леон сдался, обмякнув под ним. — Санкции, Леон, — Джек прикусил мочку уха и осыпал влажными поцелуями изогнувшуюся шею. — Сто отжиманий… — Давайте сразу пятьсот, сэр, — Леон дернулся под ним еще раз, уже для очистки совести, и снова расслабился. И от души выматерился. — Знал же, что это ваш обман, сэр, — Леон в острые моменты переходил на официальный тон. Очаровательно. — Никакого обмана, Леон, — Джек уверился в своей победе и протянул руку за смазкой. — Просто я увидел твои чудные розовые щечки и такую же чудную задницу и передумал… Через десять минут манипуляций и уговоров в красное от обиды ушко Леона почти отпустило. Слова Джек подкреплял делом, лаская покрытое испариной от бесплодной борьбы тело — знакомое только с его рукой, губами и членом. Только его… И наконец с удовлетворением погрузился в горячее тело, растягивая недостаточно подготовленную в пылу спора задницу. Леон прикусил губу, раздвигая бедра шире, и прошептал севшим голосом: — Не осторожничайте, сэр. Маленькая шлюха. — Будешь послушным мальчиком? — Джек вошел глубже, остановился и обвел пересохшие розовые губы пальцем. Сегодня Леон был настроен на протест. Он увидел вызывающий взгляд и надменную улыбку. Леон мотнул головой в сторону. Ах вот оно что. — Придется наказать тебя, Леон. Джек кинул взгляд на спинку кровати, где висел уже поцарапанный и затертый давний подарок Леона — ремень. Мальчик отследил его взгляд и Джек почувствовал трепет стройного тела под собой. Леон умопомрачительно сжался на его члене и вцепился в плечи, вздрагивая и часто выдыхая. Джек коснулся его губ и после едва заметной заминки теплый рот приоткрылся для долгого поцелуя. Позже Джек откинул светлые волосы назад, всмотрелся в расфокусированные покорные глаза и понял, что мальчик хочет быть наказанным. Леон хочет поиграть. — Мой хороший мальчик, — Джек вышел из разморенного тела, поцеловал влажный лоб и протянул руку к ремню.        Такого Леона знал только Джек. Леона с прилипшими ко лбу прядями светлых волос, с искусанными приоткрытыми губами и бойким розовым языком. Леона с прогнувшейся под его рукой поясницей и бесстыдно выставленными вверх белыми ягодицами, на бархатной коже которых нет-нет и появлялись красные отметины от ладони или ремня. Леона, сидящего на нем и дразнящего медленным неспешным движением бедер. Леона с томным блядским взглядом и трепещущим от возбуждения плоским животом. Леона, покорно раздвигающего перед ним ноги, содрогающегося в оргазме от его члена и рук с коротким хриплым стоном. И горячая задница Леона, текущая смазкой и спермой после изнурительного секса, тоже принадлежала только майору Джеку Краузеру.        Еще когда они жили в Раккун-сити, Джек уезжал по работе, оставляя Леона дома, и на обратном пути заскакивал то к одной, то к другой женщине — к тем, кто ничего не требует и не задает лишних вопросов. И обнаруживал, что в момент простого животного соития с смуглой, пышногрудой и широкозадой брюнеткой видит перед собой милое бледное лицо с синяками под глазами и настороженным мрачным взглядом рано повзрослевшего мальчишки. Видит светлые растрепанные волосы, плоскую грудь и узкие бедра. Джек не отказывал себе в удовольствии попробовать новое — но секс с самой опытной шлюхой не мог сравниться с его Леоном. Леон, конечно, не знал о его походах налево. И не узнает. Не привыкший к моногамным отношениям Джек смирился с тем, что этот мальчик, которым было так легко манипулировать и воспитывать, привязал его к себе. А его мелкие измены без чувств — уже не важны.        Майор Краузер сдерживал себя в течение нескольких месяцев — сначала дело, а потом — личное. Присматривался, тренировал, проверял и настраивал на себя. И не ошибся в выборе. Ему нужен был напарник. Зелье от Амбреллы потихоньку исправляло урон, полученный на очередном сучьем задании во имя интересов государства. Но приходя в себя после очередного мучительного приступа, Джек Краузер понимал — ему нужна страховка. Ему нужен тот, кому он может доверять. Тот, кто будет неукоснительно подчиняться, обладать не только отменными боевыми навыками, но и мозгами. Тот, кто будет с ним не из-за денег или желания поймать дозу адреналина. Тот, кто будет предан ему лично. Потерянный мальчишка, терпеливый и выносливый, упрямый и сильный духом, но уязвимый и беззащитный в своем одиночестве отлично подходил. Без родных и близких. Измученный борьбой с собой и всем миром. Отличный вариант. Но холодный расчет очень быстро перерос в нечто большее. Хотя, если быть честным с собой… Джек Краузер взглянул в светлые глаза худенького паренька, стоявшего на лужайке его дома под дождем в одной футболке, готового драться без всякой надежды на успех, и сразу почувствовал влечение. Желание забрать мальчишку себе. Просто так. Даже если бы он оказался полезен лишь задницей и ртом. А Леон оказался идеальным во всем. Почти.        — Должны быть границы, — говорит ему сегодняшняя версия Леона Кеннеди. Леон оперся плечом о дверной косяк и сложил руки на груди. Прямой взгляд глаза в глаза. Да, Леон мог быть и таким. Идеалистичным. Принципиальным. Джек Краузер подумал, что Кеннеди испортило воспитание религиозной строгой матери-моралистки. С отцом Леона они могли бы сработаться. А вот мамаша… Жаль, что он не встретил своего мальчика раньше. Восемнадцать лет. В таком возрасте полностью перекроить под себя характер, составляющий мешанину из нравоучений матери, самостоятельного анализа поступков отца и войны в одиночку на улицах с грузом кровавой детской травмы в душе — невозможно. Можно скорректировать, прогнуть под себя, но… — В чем проблема, Леон? — холодно поинтересовался Джек, рассматривая взбунтовавшегося напарника. — У нас есть границы и рамки. У нас есть правила, — Джек откинулся в кресле и решил напомнить о важном правиле. — Например, я командую, ты — подчиняешься. Кеннеди поджал губы и взглянул на него с упреком. Джек знал, что Леон говорил не об этом. Повезло, что Леон лишен амбиций — с его талантом и навыками он мог легко работать в одиночку и принимать решения самостоятельно. Но его мальчику это было просто не нужно. — По правилам я имею право высказать свое мнение? — голос стал мягче. Да, Леон был уже не тот мальчишка, которого было легко сбить с толку. — Имеешь. Поэтому я тебя сейчас слушаю. Говори, — Джек изобразил внимание. — Она еще ребенок, майор, — Леон словно удивлялся, что Джек не желает видеть очевидного. — Похищение детей — это… Леон запнулся, подбирая слово, и Джек ему помог: — Это ра-бо-та. Так? — Так, — Леон не стал спорить против очевидного. — Но мы можем выбирать, браться за нее или нет. — Не «можем». Я — могу. И я выбрал, — Джек не был в восторге, но и не переживал от сути миссии. — Я прошу тебя изменить решение, — Леон выдохнул, показывая свое волнение. — Она — просто девчонка. А ее нужно отдать какому-то… червивому деду! — выдает Леон. «Червивый дед», он же — лорд, не нравился и майору Краузеру. Но — это всего лишь работа, что хорошо оплачивают. — И что? Мы ей ничего плохого не сделаем. Заберем у папы из-под крыла, привезем в Испанию, сдадим с рук на руки и уедем. Она не пострадает. — А что будет с ней потом? — тихо спросил Леон. Осторожный Джек оставил напарника в деревне с наказом разведать обстановку, а сам поехал на встречу с заказчиком — в нелепый средневековый замок. И пришел к тому же выводу, что и Леон, поведавший ему в машине: «Цирк уродов. Они опасны». Леон обладал отличным чутьем и аналитическим умом — и майор ценил его мнение. Он выслушал более подробный отчет, толковый и строго по делу, но подумал тогда, что мальчика надо было бы оставить где-нибудь в Барселоне. Гибель Раккун-сити оставила в сердце Леона еще один шрам. И обстановка в деревушке, хоть в меньших масштабах, не оставила его равнодушным. И сейчас он наслаждался последствиями. — Что будет с целью потом, — Джек выделил интонацией нужное слово, — выходит за рамки поставленной задачи. Леон нахмурился, но сдержался. — Если тебе нужен дополнительный мотив, расценивай это как расплату для ее папы-президента. Он натворил достаточно дерьма и будет наказан. Джек не удержался от провокации, задев по-больному. Но Леон сдержался. Лишь тихо возразил: — Дети не отвечают за грехи отцов… Джек продолжил давить: — Тебе ли это не знать, Леон, — и коротко рассмеялся. — Ты в ее возрасте шлялся голодным по улицам и выслушивал от добропорядочных людей ценные замечания. «Весь в папашу». Удивительно, но Леон, нахлебавшийся в юные годы дерьма от людей, не затаил в сердце обиду на весь мир. И искренне горевал о судьбе горожан — даже тех, кто причинял ему боль. Леон Кеннеди был хорошим мальчиком. Иной раз — слишком хорошим. И сейчас лишь стиснул зубы, не давая неприятным воспоминаниям выбить себя из колеи. — Я тебя выслушал. На этом все, — Джек поднялся, разминая плечи. — С нами цель не пострадает. Далее — нас не касается. Леон уставился на него отстраненным взглядом. Ему явно не хватило. — Мои методы… — Джек не успел закончить. Леон наконец отлип от дверного косяка и вдруг ухватил себя за плечо — с той, самой первой огнестрельной раной — будто сражаясь с острым приступом боли. Джек видел, как тонкие пальцы вцепились в ткань футболки, вонзаясь в тело, словно когти. — Да, майор Краузер… — очень тихо сказал Леон, — ваши методы… Он не договорил — Джек четко видел, как мальчик прикусил губу, останавливая себя. То, что вырвалось сквозь зубы — было следствием предыдущего разговора. Леон пытался сдержаться, но не смог до конца. — Пойду прогуляюсь, сэр. Леон подхватил кожанку и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь. Через минуту Джек услышал отъезжающий мотоцикл — подарок Леону на прошлый день рожденья. Судя по звуку мотора и визгу шин, Леон дал по газам от души. Он прошелся по комнате, плеснул себе виски на два пальца и уселся поразмышлять.        Сколько лет прошло с их побега из Раккун-сити? И все это время Леон молчал и ни разу не дал понять… Да, Леон Кеннеди полон сюрпризов. Будь с ним настороже, Джек. Джек не любил вспоминать тот момент. Во-первых, надо было уезжать раньше — но его держала зависимость от Амбреллы. Во-вторых, он подверг Леона риску заражения. Он вспомнил решительный отчаянный взгляд голубых глаз еще неопытного в реальном бою мальчишки. Тогда, в машине, он впервые столкнулся с истинной силой Леона. Он не был бесстрашным, нет. Но он умел побеждать свой страх. И быть самоотверженным — настолько, что готов был рискнуть жизнью. Все эти годы Леон рисковал жизнью ради него — Джек знал, что на напарника можно положиться на сто процентов. Леон не отступит и не предаст его. А тогда мальчишка был готов взять ответственность на себя, но не оставить свою так раздражающую майора Краузера светлую детскую любовь. Джек принял решение за секунды, осознав, что если он сейчас не отпустит Леона, это нанесет их отношениям непоправимый урон. Чистый душой мальчик никогда не простил бы его до конца, хотя попытался бы оправдать, конечно. И решил бы, что виноват он сам — корил бы себя за слабость, за то, что не смог настоять на своем, донести и объяснить. Не спас эту сучку в красном. Сучка, кстати, оказалась непроста. Позже выяснилось, что у них был общий работодатель. Какова была вероятность встречи Леона именно с этой женщиной на улицах города? Такая же, как и встречи с тобой, майор. У Джека мелькнула мысль, что внутренний свет, пробивающийся из-под маски замкнутого, задерганного борьбой с собой и всем миром, колючего Леона притягивает к нему таких людей. Как он. Как эта сука. Рядом с Леоном становилось тепло. Пока Леон лежал в отключке в палате уцелевшего объекта корпорации, майор Краузер пересекся с этой девкой. Случайно. Столкнулся на выходе из кабинета его нанимателя. И еще пару раз, позже. Джек уже продумал милый несчастный случай, который унесет жизнь этой твари, но… его работодатель оказался на диво прозорлив. — Она мне нужна, майор Краузер, — Джек понял это предупреждение. — Когда ее полезность будет исчерпана, я хотел бы быть первым, кто об этом узнает, — честно ответил он. Но сучка была умна и хитра. Ничего. Джек Краузер умеет ждать. Тогда Джек рискнул. План был прост — он отпустил Леона, оставил машину и тихо проследовал за ним, выжидая удобный момент. Он бы снял ребенка одним выстрелом, забрал с собой и спокойно увез. Был бы спасителем жизни. Измотанный одинокой жизнью Леон, благодарный ему за каждый бутерброд и тарелку супа, был бы предан ему еще больше. Но… Джек недооценил Леона — он был быстрым, бежал практически без остановок, продираясь через зараженных и перебитые машины, а Джек пару раз увяз в толпе гниющих мычащих тел и потерял мальчика из виду. Когда он наконец догнал Леона на расстояние выстрела — его окружили зараженные, и мальчишка ошибся, забывшись в желании догнать и спасти свою смешную любовь. Дал себя порвать зубами этим зомби. Риск был огромен. Джек тащил Леона на себе, отгоняя кошмарную мысль, — что из-за своего просчета он потеряет мальчика. Обошлось. Эмоции, Джек, эмоции. До Леона ты никогда не трахался с напарниками. Даже не допускал подобия дружеских отношений. Это вредит делу. Эмоции подвели тебя тогда. Джек прокрутил пошагово свои действия и понял ошибку — пистолет. Укладывая бессознательного Леона на сиденье машины, Джек, раздраженный собой, скинул ствол на пол и дал по газам. Время поджимало. И эмоции, эмоции — ствол так и остался лежать на полу, в машине. Видимо, Леон в краткие минуты бодрствования нашел его. Проверил, как учил его сам Джек, обойму. А потом, по несчастливому стечению обстоятельств, слышал уже разговоры в операционной. И сделал однозначный вывод. Живых свидетелей его поступка не было. С сукой Леон не виделся. Когда мальчик пришел в себя, Джек не оставлял его одного на больничной койке. Особенно после того, как вышел на секунду из палаты и обнаружил дамочку за поворотом. Сучка прислонилась к стене и усиленно делала вид, что скучает. — Охраняете покой и сон милого мальчика? — лениво поинтересовалась Вонг, а в темных глазах мелькнуло кое-что интересное. Зависть. Ревность. Грусть. Она явно неровно дышала к его Леону. — Да, — коротко ответил Джек. — Охраняю от внезапных визитов всякого говна. Та криво усмехнулась и процокала каблуками на выход. Джек подумал, что на спине между лопаток у сучки не хватает украшения в виде рукоятки его ножа, воткнувшегося ей в позвоночник. Если бы не Вескер…        Джек посидел в тишине час, прикидывая разные варианты развития событий. Наконец потянулся к телефону: «Где ты находишься?» Ответ пришел лишь на несколько секунд позже, чем обычно. Да, в свое время его урок не прошел зря. «Церковь Святого Михаила Архангела». Неужели? Гены высокоморальной мамаши разыгрались не на шутку. Джек поднялся, размялся и сунул заряженный пистолет в кобуру. На всякий случай. И поехал к Леону.        Джек был в церкви в далеком детстве — его родители были нерадивыми в вере протестантами. А уж католическая церковь для него была и вовсе чужой. Он быстро окинул взглядом витражи, фрески и алтарь далеко впереди. Церковь была почти пуста. Служба закончилась. Пара старух в первых рядах. И Леон — ближе к выходу. Джек посмотрел на светловолосый затылок и опущенные плечи. Дневной свет сквозь цветной витраж падал прямо на его мальчика. Интересный эффект — мягкие светло-русые волосы отливали в золото и казались нимбом ангела. И сама фигура Леона купалась в цветных лучах. Джек подошел ближе и увидел тонкий профиль — и в этом антураже лицо Леона напомнило ему лицо святого с фрески — чистые черты и отстраненный, но полный грусти взгляд. Словно земная жизнь для Леона — юдоль скорби. И он смирился с этим уже давно. Джек насмотрелся на своего мальчика и выкинул лишние мысли из головы. Он пошел между рядов скамеек к Леону, и звук его шагов казался оглушающим в звенящей тишине. Бабки-прихожанки пугливо оглянулись и зашушукались, увидев его шрамы и фигуру. Леон не шевельнулся, но Джек был уверен — наверняка узнал его по походке. Джек уселся на свободную скамью, четко позади Леона, и еще минуту рассматривал взлохмаченную после гонки на мотоцикле макушку и трогательную открытую шею с светящимися тонкими волосками. Уши у Леона были очаровательными — сейчас почти прозрачными. Джек даже разглядел едва заметную сеточку сосудов под тонкой кожей. Прелесть. Леон сидел без движения. Джек сдвинулся на самый на край, свесил руки через спинку скамьи впереди, по обе стороны от Леона, коснулся понурых плеч. Этот жест читался как «Ты не сбежишь». Леон опустил голову еще ниже и дал полюбоваться на выступившие под белой кожей позвонки. Было бы легко убить его сейчас одним ударом — в основание черепа. Джек склонился к уху и прошептал: — Если ты собираешься исповедоваться, Кеннеди, священника придется ликвидировать после таинства. Леон качнул головой и совершенно серьезно ответил: — Я опоздал на мессу и пропустил Confiteor*, — Джек рассматривал очень близко скулу с тенью щетины и с неудовольствием отметил, что Леон снова не побрился с утра. Перевел взгляд выше — ресницы на контрасте с волосами были очень темными, почти черными. А сами глаза сейчас — прозрачными, словно чистая морская вода в полдень. Джек видел черные точки зрачков и темный ободок радужки — странно, раньше он не замечал… В светлых глазах плясали синие, красные и золотистые точки — отсвет витражного стекла. Джек мельком взглянул на высокие разноцветные окна и дальше, на фрески. Обычные картины — добро побеждает зло. — Mea maxima culpa*, — тихо протянул Леон, уставившись перед собой в никуда. — Я не собираюсь исповедоваться. Джек представил маленького Леона в парадном костюмчике, которого мать таскала на воскресные мессы, предварительно заставив выучить наизусть молитвы по латыни. И Леон словно прочитал его мысли. Им с Кеннеди часто не нужны были слова — они понимали друг друга в их молчании. Хотя были такими разными. — Мама говорила, что в церкви — спасение. Что ей становится легко и светло, — Леон поднял глаза к потолку, погружаясь в прошлое. — Она говорила, что чувствует счастье и покой… — Вера очищает душу. Так она говорила. Джек смотрел на безэмоциональное бледное лицо с голубоватыми тенями под глазами. — Тебе нравилось ходить в церковь в детстве, Леон? — Да, — просто и без раздумий. — Я радовался, что матери хорошо там. Конечно. Иначе и быть не могло. Леон опустил глаза вниз и спокойно добавил: — Я пришел сюда сегодня и ничего не почувствовал. Ничего… Они помолчали минуту. Мимо прошелестели юбки двух набожных старух, просеменивших к выходу. Джека обдало запахом пыли и приторно сладких духов. Они с Леоном остались наедине друг с другом. — Что ты хочешь сейчас? — Джек снова рассматривал прозрачное ухо и выбившуюся прядку сияющих в лучах цветного стекла волос. — Я хочу курить… — казалось, Леон устыдился своего желания, но продолжил, — и сожрать пачку самой-самой дешевой китайской лапши с острейшей приправой. Где-нибудь у облезлой стены с самым-самым интеллектуальным граффити. Типа слова «хуй» в два метра высотой. У Джека было четкое ощущение, что после этих слов Леон глубоко внутри попросил у матери прощения за сквернословие в церкви. И вообще за все на свете. — Пошли, плохой мальчик, — Джек поднялся. — Сегодня день, когда сбываются мечты. Леон посидел еще минуту, уставившись на алтарь, а майор Краузер терпеливо его ждал. — Мотоцикл завтра заберешь, — скомандовал он на улице и посадил Леона к себе. Леон не стал спорить. Он вообще редко упирался. Кроме особенных случаев.        Они купили сигареты и пачку лапши. Лапшу выбирал Леон, долго и придирчиво, и наконец нашел желаемое — самое дешевое, на самой нижней полке магазинчика, в пыльном углу. Потом заехали в самый угрюмый и удрипанный район города. Оставили тачку и пошли пешком. Леон каким-то мистическим чутьем мальчишки, выросшего на улице, моментально нашел целую россыпь граффити. В цветной мазне на обколупленной стене со следами затушенных сигарет даже нашлось кривенькое, но любовно выведенное вожделенное слово — «хуй». — А как ты собрался… — Джек не успел договорить. Леон мягко улыбнулся и с жестом «спокойно» отчалил в сторону какой-то рыгаловки с покосившейся вывеской. Появился оттуда через минуту с взглядом победителя, осторожно сжимая в руках вскрытую упаковку лапшички. Посмотрел на командира с снисходительным видом и забавно сморщил нос. Джек догадался, в рыгаловке Кеннеди разжился кипяточком для своего божественного блюда. Леон уселся на бордюр, аккурат под искомым словом из трех букв, ловко снял крышку с пластиковой упаковки, и острый нюх Джека оскорбил запах лапши, сделанной из говна и палок. Леон бросил на него лукавый взгляд, полез в карман и выудил оттуда два мятых пакетика — и высыпал красно-бурую смесь в лапшу. У Джека, следившего за их питанием, дернулся глаз. — Стырил со столика в этом милом заведении, — любезно пояснил Леон, мотнув головой в сторону рыгаловки. Следующие пять минут Джека снова захлестывали смешанные чувства. Он смотрел на Леона, ковыряющего ядовитую лапшу убогой пластиковой вилочкой, от которой сразу же отлетели два зубца и упали в токсичную от так называемых специй водичку. Леон отнесся к этому факту как человек с опытом: — Ничего страшного. Бывает. Майор Краузер злился и умилялся одновременно. Наконец Леон расправился с лапшичкой и вбил последний гвоздь в нервы Джека. Нашел и выкинул обломанные куски пластика, отложил вилочку, поднял упаковку и одним махом выпил ядовитую воду. И светло улыбнулся ему, глядя в глаза голубыми прозрачными на свету глазами. — Дай мне сигарету, Джек, — майор вскрыл пачку и дал ребенку сигарету, размышляя над тем, как бы наказать Леона за сегодняшние грехи перед ним. — Зажигалка, — прозвучало следом. Джек склонился к Леону, чиркнул зажигалкой и через секунду выяснилось, что плохой мальчик Леон не разучился пускать дым колечками. Джек отследил, как кольца дыма растворяются в вечернем воздухе, и наконец спросил, остановив взгляд на простреленном им плече: — А что бы ты сделал, Леон? На моем месте. Тогда, в последнюю ночь в Раккун-сити. Леон затянулся и кольца дыма опять отправились в последнее путешествие. — Пошел бы с тобой, — просто и честно ответил Леон. Еще затяжка. — Помог бы, чем смог. В его голосе не было упрека или обидного намека. Констатация факта. Без пафоса или нравоучения. Просто Леон — такой.        На обратной дороге смешанные чувства майора Краузера начали разговаривать в голове на два голоса. Ты не заслуживаешь его, Джек, — говорил один голос. — Ты просто эгоистичная мразь. Ты все сделал правильно, Джек. Не без помарок, но правильно, — говорил второй голос. — Вы бы убились там оба ради какой-то хитровыебанной шалавы. Он просто слишком идеалистичен. Майор Краузер приказал обоим голосам заткнуться. — Желудок не болит? — он посмотрел на Леона, прятавшего глаза под растрепавшейся челкой. — Кровью срать не будешь после этой кислоты? Он увидел ямочки на щеках — Леон мягко улыбался. Ему была приятна эта грубая забота. Он нуждается в ней сейчас — как тогда, годы назад. — Я в порядке, Джек, — узкая, по сравнению с его лапой, ладонь легла ему на колено. — Спасибо тебе. В этом «спасибо» звучала рвущая сердце детская благодарность. Не только за возможность окунуться сегодня в фрагмент старой жизни. А за все. Несмотря ни на что.        Вечером Джек приказал Леону проработать варианты похищения цели из университетского кампуса и логистику до морского порта. Он наблюдал, как из голубых глаз уходит свет, милое лицо становится мрачным и холодным. Леон сидел с планшетом, делал пометки, а Джек смотрел на нервно сведенные брови и обострившуюся линию скул. Наконец Леон набросал три варианта отхода, разметил карту, расчетное время, прочие нюансы и отдал на проверку командиру. Молча ушел в душ. Джек отследил поникшие плечи и взгляд в пол. Прошелся глазами по пунктам — все качественно, продуманно, по делу. Так, как спланировал бы сам майор Джек Краузер. Молодец. Хороший мальчик.        Джек улегся в койку с ноутом, мельком просмотрел сообщения, новости, и наконец-то дождался Леона. Тот вышел из душа вопреки привычке не в полотенце, чтобы потом завалиться к нему, прижимаясь голым горячим телом, а в футболке и в трусах. Вряд ли это было осознанным вызовом. Скорее автоматическая реакция. Улегся рядом на бок, спиной к нему — это не было показателем недовольства. Просто не хотел показывать выражение лица. Боролся с собой. Пошел бы с тобой… Помог бы, чем смог… Джек кинул взгляд через плечо — неподвижный взгляд в пустоту и сжатые губы. Они молчали. И в тишине наконец прозвучал сигнал входящего сообщения. Джек заметил, как дрогнули плечи. Леон вжался щекой в подушку. Это сообщение от шестерки «червивого деда» — Джек ждал его именно сегодня, и Леон знал об этом. Последние формальности. Подтверждение сделки. Да или нет. Джек пару раз прочитал витиеватое пафосное послание, пестрящее «Лорд Сэддлер то, Лорд Сэддлер — се» и вопрос: «Ваше окончательное решение, майор Краузер?» Джек напечатал короткий ответ и снова заглянул в лицо Леона через плечо. То самое, с неровным шрамом от пули. Мальчик не обернулся подглядеть, что ответил Джек. Все также смотрел вперед неподвижными глазами. Джек закрыл окно диалога с европейскими партнерами и вернулся к предыдущей вкладке. Забронировал билеты — через пару дней. Забронировал жилье. Времени собраться хватит. — В понедельник вылетаем, — поставил Леона в курс. — К девяти утра собери вещи. Только самое необходимое. Кинул очередной взгляд. Ничего не изменилось. Кроме прикушенной губы. Леон медленно выдохнул, пытаясь успокоиться. — Ты меня слышал, Леон? — строго сказал Джек. Пора привести его в чувство. Пустой взгляд на мгновение исчез — Леон прикрыл глаза. — Да, сэр. К девяти утра в понедельник. Послушный мальчик. Джек усмехнулся. — Завтра поедем закупимся по мелочи, — продолжил он и замолчал, разглядывая мягкие русые волосы, влажные после душа. И почему-то пахнущие снова — молоком и медом, не тем шампунем, одним на двоих, что стоял на полочке в ванной комнате. Удивительно. — Да, сэр… — глухо и равнодушно. Джек решил, что проверка лояльности закончена. Береги его, Джек, — снова прозвучал один настырный голос. — Это лучшее, что у тебя есть в жизни. Не сломай его, Джек, — донеслось следом. — Эта миссия поставит под угрозу всю вашу дальнейшую работу. Он может сорваться. Можно было сказать, что оба голоса в кои-то веки правы одновременно. — Купим мелочи, остальное — на месте. Я так понимаю, тебе не в чем будет купаться в океане, — Джек навалился на мальчика сверху и сунул под нос экран ноутбука. И следующую минуту наслаждался — голубые глаза растерянно уставились на безбрежную океанскую гладь, узкую полосу песчаного пляжа и маленькие домики, утопающие в зелени. И на сообщение о подтверждении брони.        — Джек… — Леон не мог прийти в себя и таращился на него изумленными круглыми глазами. — Не джекай, Леон, — эти нежные губы были удивительно сладкими. Джек стащил с гибкого тела раздражающие тряпки и откинул в сторону. Снова поцеловал, уже глубже. Леон был так растерян, что не отвечал, просто открыл рот и продолжал смотреть на него — теперь Джек видел сияющие от радости глаза близко-близко. Оторвался на мгновение от теплого влажного рта и сдвинул брови. — Ты чем-то недоволен? — поинтересовался с максимальной строгостью. — Нет, сэр, я… — Джек его не дослушал. Это «сэр» уже звучало так, как надо. — Тогда будь хорошим мальчиком, Леон… Леон был хорошим мальчиком — отошел от сюрприза, совладал со своим телом и дал Джеку все, что он хотел. Через сорок минут они лежали рядом, взмыленные после жесткого страстного секса, в который выплеснули оба — все напряжение этого долгого дня. Джек подтащил Леона ближе к себе, скользнул рукой вниз и лениво ласкал измученную белую задницу с красными пятнами, нырял пальцами во влажную ложбинку, растирая свои следы и смазку по горячей коже. — Джек, — тихо прошептал Леон. Тонкие пальцы гуляли по его груди, обводя шрамы и линии мышц. — М-м-м? — как с ним тепло, думал Джек, притираясь щекой к волосам. — Есть идея, — в голосе чувствовался азарт и легкое напряжение. Неугомонный. — Давай закинем инфу по червивому деду в инстанции… пусть поработают… Леон приподнялся на локте и всмотрелся ему в глаза туманным после секса взглядом. Джек его понимал — Леон напрягался, пока его командир заканчивал дела с Амбреллой. Гибель целого города — где он родился и вырос — не могла пройти бесследно. А Испания вызвала у него очевидные ассоциации. — По-жа-луй-ста, — прошептал Леон и прошелся нежными губами по шее. Джек вздохнул. — Только при условии, что мой бойскаут будет бриться каждый день. Еще успеешь стать солидным и небритым. Все впереди. Леон навис над ним и Джек был одарен очередной яркой шуткой в стиле Кеннеди: — Сэр. Сомневаюсь, что с нашей работой я успею состари… И получил шлепок ладонью по припухшим губам. — Заткнись, Леон. В ухо прозвучало послушное «угу» и взгляд: Я знаю, ты просто боишься за меня, Джек. Как я за тебя.        Леон и океан. Это было прекрасно. Они бездельничали десять дней. Просто валялись на пляже. Иногда играли в волейбол. Плавали. Загорали. За коктейлями к бару ходил Джек — Леона одного отпускать было положительно нельзя. К нему цеплялись туристы в поисках разнообразия в личной жизни. Леон игнорировал поползновения разогретых солнцем и местным вином дам и господ. Но Джек все равно злился. Хотя не мог отрицать, что такое внимание к его спутнику — лестно. Особенно когда он ловил на себе завистливые взгляды, щупая Леона за загорелую коленку. Леон не читал новостей из внешнего мира и просто отдыхал. Джек — по десять минут в день. Как-то он проверил испанские новостные сайты — и нашел пару упоминаний о оцеплении вокруг одной богом забытой деревушки и тайной операции местных властей совместно с недавно созданной структурой BSAA. Информации было мало — подробности явно пытались засекретить. Да и хрен с ними. За пару дней до отъезда ему пришло сообщение от контакта — AW. Давно от него не было вестей. «Интересующая вас женщина мне больше не нужна». Ниже шел список мест, где предположительно могла скрываться хитровыебанная сучка. Видно, насолила знатно. Джек бросил взгляд на Леона и провел ладонью от колена до бедра, собирая шорты в гармошку. Загоревший до черноты Леон смущенно улыбнулся уголками губ и снова расслабленно откинулся на шезлонг, сонно рассматривая набегающие на песок волны в кружевной пене. Джек смотрел на гладкое юное лицо и думал, что надо бы забить на эту сучку. Все равно Леон — его. Его хороший мальчик. Хер с ней. Пусть живет. Он еще раз перечитал сообщение и вдруг вспомнил ту ночь. Блестящие голубые глаза, горящие отчаянной смелостью. Вспомнил, что Леон все эти годы молчал о том, что знает... Он и Вонг не вспоминает, а на самом деле в его душе наверняка осталась эта романтическая любовь... И одернул себя. Не давай слабину, Джек. Надо перестраховаться и устранить угрозу, пусть сейчас далекую и неважную, превентивно. Это будет правильно. Судя по точкам на карте, — все довольно близко. Займет сутки максимум. Леон не узнает. Останется дома с парой поручений. А майор Краузер наконец уберет раздражающую своим существованием ушлую бабу с дороги, раз и навсегда. Джек представил себе парочку приятных картин с устранением объекта, взглянул на Леона и улыбнулся своим планам. Растрепал жесткие от морской соли выгоревшие волосы мальчика и легко щелкнул по два раза сгоревшему очаровательному носу. Леон мягко улыбнулся ему в ответ. — Спасибо, Джек, — чистые голубые глаза, такие ясные на фоне загара, смотрели прямо на него. Леон помолчал и тихо добавил: — Спасибо, что изменил свое решение по Испании… Джек притянул к себе Леона поближе, обнял и поцеловал в плечо. На загорелой коже шрам был почти незаметен. — Мой хороший мальчик, — еще раз расцеловал шрам. — Все для тебя.