Мяу 3. Рождественское

3 апреля 1990 года. Среда. День Владимир Михайлович вернулся с очередного задания грязный и уставший. Он прежде никогда не имел дело с ожившей помоечной кучей, но гигиена у населения в разваливающемся государстве в последнее время страдала, и какой-то глупенький колдунишка умудрился утилизировать остатки возбуждающего зелья в мусорный бак, где оно вступило в реакцию с чьим-то иван-чаем, и понеслось… он первый раз видел бездомную собаку, которая вместо того, чтобы вгрызаться в куриную кость, улепётывала от нее, поджав хвост. Поэтому-то ему и пришлось впервые за долгое время ввязаться в полевую работу – как минимум нужно было убедить население, что ничего страшного не произошло, устранить последствия, вычислить виновника и взять его на карандаш. Стоило ему зайти на порог кабинета, туда тут же заглянула пытливая голова: – Вы у себя? Здорово. Пойдемте на совещание. Оно как раз было в самом разгаре. Извинившись, он занял свое место. Слово держал их главный по городу. Он только что вернулся из Киева и докладывал об «особых обстоятельствах». Владимир Михайлович сразу понял, о чем речь. Вот уже несколько месяцев подряд во всей Украины докладывали о странных делах: магия переставала работать так, как следовало. Колдуны теряли силы, которыми организация их наделила, ведьмы жаловались на слабость сил, а пара проклятых, за которыми они пристально следили, неожиданно перестали умирать и даже вставали на ноги. Все эти вспышки были временными, не более пары дней, но в организации забили тревогу – еще ни разу с темных времен не случалось такого, чтобы магия отменялась сама собой. Он пытался не поддаваться панике, но дело было гиблое – конец магии означал конец их организации. А еще – начало вселенского бардака; сотни войн не начались только потому, что вовремя вмешались высшие силы, и сдерживать дурные мозги власть имущих мог только огромный штат ведьм и колдунов, которых успешно координировали коллеги Владимира Михайловича. Главный, в честь такого события надолго уехавший в Киев, вернулся оттуда с новостями: оказалось, это не вселенная чудит, а вполне конкретные люди. Более того – люди, которые работают у них в организации. – Скорее всего, мы имеем дело с очень мощным ритуалом, – заключил главный. – Поэтому этих людей надо как можно быстрее остановить. Все дружно закивали, и Владимир Михайлович присоединился к соглашающимся. Он знал о деле лишь отдаленно, но иерархию уважал – и если там, наверху, велели слушаться, то он был готов делать все, что ему скажут. – Поэтому в Киеве мне представили того, кто нам поможет. Знакомьтесь, Оксана. Только теперь Владимир Михайлович заметил сидящую среди них женщину – она была разукрашена, будто только что пришла с модной нынче дискотеки, а вырез на платье у нее был такой, что хотелось отвести глаза. Оксана улыбнулась и кивнула, не вставая, а кто-то из публики сказал: – Это же ведьма! – Все верно, – ответил главный. – Как вы понимаете, мы не можем сами выполнять грязную работу. Это нам запрещает кодекс. Но специально для случаев, когда уже ничего… не может помочь, мы прибегаем к помощи Оксаны. По залу пробежал громкий шепот – негласно все были в курсе, что иногда, в самых крайних случаях, меры были драконовскими, но никто еще не понял, что нынешний случай был именно такой. – Оксана сделает все так, что для простых людей это будет выглядеть, как несчастный случай. Как вы понимаете, если бы речь шла не о ком-то из наших, мы бы просто поработали над памятью, но вы сами понимаете – нельзя полностью стереть воспоминания тех, кто рос в этом с младенчества… Владимир Михайлович знал, как работает магия памяти, это была его специализация – действовать нужно было аккуратно, подчищая все ниточки, иначе беспокоящая человека пустота могла за что-то зацепиться и восстановить все, что было стерто. При этом всегда нужно было оставлять допустимый максимум, чтобы не сделать человека овощем, не способным даже завязать шнурки. Видимо, их диверсанты с детства воспитывались в семьях организации – такими были большинство из них, и многие родители не скрывали, чем занимаются, готовя себе смену. До него не сразу дошло, что за альтернативу им предлагает главный, но когда он понял, то похолодел. – Это же против правил, – прозвучал неожиданно для него самого его собственный голос. – Мы не можем их… убить! – Мы этого делать и не будем, – строго ответил главный. – Это сделает Оксана. Она не является членом нашей организации, но она давно и преданно защищает нас. И это тот самый случай, когда нам нужна защита. – Ты сдурел? – Отчитывал его тот же главный, но уже у себя в кабинете, когда совещание закончилось и члены организации разошлись по своим делам. – Зачем лезть наперекор? Мы не обсуждаем решения руководства. – Это же безумие! – Взмолился Владимир Михайлович. – Если вы считаете, что нас предали… у нас же есть средства! У нас есть тюрьмы, наконец! – Это не тот случай, – сказал главный. – Мы не можем отправлять в тюрьмы тех, кто их создал. Они слишком хорошо их знают. Риск не оправдан. – Нет, это какой-то бред… – Владимир Михайлович рухнул на диван и закрыл лицо руками. За все годы службы он ни разу даже не ударил человека – он почему-то верил, что любую проблему можно решить беседой, и до этого момента успешно справлялся. – Возможно, все не так плохо, как вы думаете… может, это… исследование? Может, с ними надо просто поговорить? – Наверху лучше знают, что это, – отрезал главный. – Они ставят под удар всю организацию. Только представь, что будет, если о нас узнают люди. Если они захватят куб. Что будет с твоей дочерью, Володя, если они узнают, чем ты занимаешься? Тебя не спасет никакое зелье. Это тяжелое решение, но нам нужно избежать еще бóльших потерь. У Владимира Михайловича было нехорошее предчувствие – с тех пор, как главный упомянул тюрьму. Когда он только начал службу, с провинившимися расправлялись без всяких тюрем, сплавляя их в лечебницы для душевнобольных. Лишенные сил колдуны и прочие диверсанты могли сколько угодно сдавать их всем подряд, потому что им никто не верил. Но с тех пор, как ту же практику на вооружение взяло государство, все резко осложнилось, и пришлось задуматься о настоящей тюрьме, пользуясь опытом средних веков. Это и стало первым серьезным заданием Владимира Михайловича, которого вызвали как специалиста по работе с воспоминаниями. Там же он познакомился с милой парой: он занимался проектированием местности, а она разрабатывала средство для усиления гипнотического влияния. С ними они сблизился больше других – и хотя братьям и сестрам, как они себя называли, полагалось любить друг друга одинаково, к ним он проникся особой симпатией. Причастных к проекту людей было много – но в его городе жили только они. – Вы можете хотя бы сказать, кто это? – Пробормотал Владимир Михайлович устало. Он и сам не знал, зачем это ему – казалось бы, проще смириться с неизбежной гибелью каких-то безымянных сестер и братьев и узнать обо всем постфактум, чем заглянуть в лицо неотвратимой трагедии, у которой есть имя. Главный пожал плечами и бросил перед ним на стол два личных дела в картонных папках. Дрожащими руками Владимир Михайлович взял папки и посмотрел написанные на них имена – ему даже не пришлось заглядывать внутрь, чтобы понять, кого только что обрекли на верную смерть. Он вышел из кабинета, быстро собрался и покинул здание. Притворившись, что направляется домой, он сел в автобус, но вышел из него на следующей же остановке и поехал в другую сторону. Всю дорогу его не оставляло чувство, что на него смотрят. Он пытался не думать об этом, но выработанный за годы инстинкт брал свое – за ним наверняка следили. – Любочка! – Крикнул он через весь двор, увидев спешащую по размокшей от весенней слякоти тропинке женщину в легком пальто. Она тут же обернулась и, заметив его, улыбнулась. – Здравствуй, Володя, – сказала она. – А ты тут какими судьбами? Ты же вроде в это время работаешь. – Да так… – он махнул рукой. – Был неподалеку, решил зайти. Как ты, как Коля? Как Юрочка? – Все хорошо… Юра сегодня в школе допоздна, у них там какой-то кружок открылся, – Люба улыбалась, когда говорила о сыне. Владимир Михайлович знал, что Юре родители ни о чем не рассказывали – видимо, берегли. Любе не нравилось, что ее растили, как маленького солдата, и для ребенка она хотела другого будущего. Он сам не раз пытался их вразумить, но Люба была непреклонна и даже в дом его не пускала, хоть и была неизменно мила. Вот куда привели ее эти мечты, промелькнуло у Владимира Михайловича в голове. Ощущение слежки стало только сильнее – задерживаться не следовало. – Володя, все хорошо с тобой? – Женщина нахмурилась. – На тебе лица нет. Что-то с Оленькой? – Все в порядке. Люба, помнишь, ты у меня просила номер телефона овощебазы, ну, где фрукты свежие продают? – Громко спросил Владимир Михайлович, да так, что на него обернулась проходящая мимо бабка. – Не помню, – призналась та. – А что… – Так вот хочу тебе его записать, – суетливо проговорил он, роясь в портфеле. Он вытащил на свет тетрадный лист и карандаш и начал что-то быстро записывать. – Вот, держи, – он буквально силой всунул листок Любе в карман пальто. – Обязательно посмотри, как домой зайдешь. Это важно. – Хорошо… – растерянно пробормотала женщина. Она заметила его непрезентабельный вид – после стычки с мусором он так и не успел привести себя в божеский вид. – А с тобой точно… – Да, все в порядке, – повторил Владимир Михайлович, застегивая портфель. – Мне пора идти. Надеюсь, еще увидимся. Он почти убежал, не оборачиваясь, словно боялся, что посмотри он на Любу еще раз – и она превратится в соляной столб. Он зачем-то еще полчаса петлял дворами, притворяясь, что идет по своим делам, пока не сел в автобус, в котором в задумчивости доехал до конечной. Домой он вернулся уже к ночи и сразу упал спать, не обращая внимания на расспросы жены. А наутро узнал, что все было зря. *** 25 декабря 2011 года. Воскресенье. Утро Ольга почти не менялась, разве что младенчески пухленькие щеки запали с годами – а в остальном она была такой, как Юра ее помнил: длинные светлые волосы в учительском пучке, очки и серая водолазка. Ольга сидела, гипнотизируя кофейную чашку, а вокруг плыли, окутывая ее собственный запах, ароматы индийской еды – чуть лучше, чем жареные котлеты, но Юра сразу смекнул, что она воспользовалась их общим приемом, чтобы сбить след. – Здравствуй, – сказал он, усаживаясь напротив. Ольга подняла голову и посмотрела на него, будто видела впервые – но быстро опомнилась и ответила: – Здравствуй, Юра. Давно не виделись. Ольга, поджав губы, дождалась, пока официант заберет у Юры заказ на кофе, и спросила: – Как ты поживаешь? – Ты ведь не душам меня поговорить позвала. Что за след ты нашла? – Вот так, сразу к делу, – Ольга усмехнулась. – Ладно. Я знаю, что ты оставил себе экземпляр. – Только до православного Рождества, – перебил ее Юра, прекрасно понимая, что после сегодняшней ночи ни к какому Рождеству они ничего не получат. – Я имею право. – Я подтвердила твое право своему боссу. Сказал бы мне за это спасибо, разговор был не из приятных. – Я благодарен. Но давай к делу. Ольга помолчала и нехотя потянулась за сумочкой. Она вытащила оттуда какую-то пробирку и опустила в стакан с салфетками. Юра тут же взял ее в руки, покрутил, принюхался. Пробка была заткнута туго, но уже пропиталась, и запах, который она источала, говорил сам за себя. – Откуда у тебя это? – Ты забыл, где я работаю? Это лабораторный образец. Из улик по недавнему делу. – Ты украла доказательства? – Не украла. Взяла взаймы. Отдай, – она перегнулась через стол и выхватила у Юры пробирку, после чего спрятала ее обратно в сумку. – Я не могу рассказать тебе всех подробностей, но в деле фигурирует в том числе и твой экземпляр. Мой босс был очень недоволен, что ты задерживаешь расследование. Для чего он тебе? Юра внимательно следил за Ольгой, пытаясь понять, в чем дело. Только что она помахала у него перед носом пробиркой с тем самым запахом, который он не мог забыть ни на минуту с тех пор, как почувствовал его на оставшемся от родного дома пустыре. Если верить ей, то получалось, что организация вышла на след ведьмы, и кто-то – случайно или намеренно – дал именно ему задание доставить экземпляр, хотя он в этой цепочке был не так уж и нужен. А теперь его обвиняют в том, что он все портит. – Ты и сама знаешь. Если бы вы сразу мне сказали, в чем дело, все вышло бы по-другому. – Мы не знали, что экземпляр и то дело связаны. А теперь знаем. Поэтому ты должен его вернуть. – Боюсь, я не могу, – Юра усмехнулся. Вот же ирония судьбы – он практически собственными руками уничтожил улику, думая, что это приблизит его к разгадке. А теперь перед ним сидела Ольга и уверяла, что он им только помешал. – У меня больше его нет. – Ты его потерял? – Ольга притворно подняла брови, явно думая, что он врет. – Я не верю. Ты никогда ничего не теряешь. – Я его расколдовал. Вот теперь она по-настоящему удивилась. – Быть такого не может. Нас не учили снимать чары. Да и как… – На свете бывают всякие чудеса. Уж ты-то должна знать, – Юра усмехнулся, принимая кофе из рук подоспевшего официанта, и с интересом посмотрел на Ольгу – та, видно, с трудом подыскивала слова. – Нет, ты точно врешь, – нервно улыбнулась она. – Как докажешь? – Ну, например, наш экземпляр рассказал мне, что перед превращением он разговаривал с милой женщиной в кружевном воротничке. А потом оказался на Крещатике. Юра с наслаждением наблюдал, как Ольга прикусила язык – видимо, не ошибся. – Это… какая-то ерунда, – забормотала она. – Это ложь. Видимо, он с ведьмой заодно, а… – Ольга, родная моя, – Юра терпеть не мог оправданий, тем более таких неподготовленных и неумелых. – Я знаю тебя почти двадцать лет. У нас был один учитель. И я слишком тебя уважаю, чтобы слушать этот бред для младших классов. Это ты привела Владимира, чтобы он стал экземпляром. Ты передала его в руки той самой ведьме, которую я ищу. Ты знаешь, где она находится, и ведь уже не первый год, верно? Меня не интересует, почему ты так долго это скрывала. Я даже не прошу объяснять, зачем был весь этот цирк. Просто скажи, где я могу ее найти – ты ведь знаешь, что я не отступлюсь. Он видел, как и без того бледное лицо Ольги побелело. Она пару раз открыла рот, пробуя что-то сказать, но, видимо, ни одна ложь больше не казалась ей достойной. – Я не могу, – тихо прошептала она одними губами и замотала головой. – Не могу, Юра, – повторила она чуть громче и закрыла лицо руками. Юра забеспокоился было, что она заревет, но не случилось – вместо этого она взяла себя в руки и атаковала в ответ: – С тобой были еще двое. Я знаю, я почувствовала. – Я тоже имею право на тайны, – ответил Юра. – Они преступники. – Да? И что же они сделали? – Этого я тоже не могу сказать. Ольга запутывала его все больше, и явно нарочно – неясно было, зачем она его вызвала, если не собиралась делиться секретами. Одно Юра понимал наверняка – в ее силах было вызвать его на допрос, и ему бы пришлось явиться. А раз сейчас они плещутся в аромате карри, а не беседуют в застенках, то в деле, которым стращает его Ольга, далеко не все так гладко. Он знал, что когда-нибудь она нарвется – Ольга летела вверх по карьерной лестнице, не чуя под собой ног, и, видимо, доигралась. Теперь еще и Юру хочет утянуть с собой – и знает же, на что давить, даже образец запаха где-то раздобыла. Он мог ей все простить, но не такие вот манипуляции – она как никто другой знала, как ему важно найти ведьму, убившую его родителей. Она была единственной, кто знал вообще все. – Значит, так, – сказал Юра. – Я понимаю, что ты, сестрица, вляпалась. Я не знаю, что ты натворила и зачем тебе весь этот театр, но знаю вот что: ты несколько раз нарушила организационные протоколы, зачем-то пытаясь навести меня на след ведьмы, хотя прекрасно – и наверняка давно – знаешь, где она находится. Если бы я знал тебя хуже, я бы подумал, что тебе выгодна моя смерть от ее рук – но ты бы никогда не пожертвовала мной. Если бы это было очередное задание, то ты бы не мучилась с ним одна. И, наконец, если бы эти люди были, как ты говоришь, преступниками – один из них не смог бы так просто выйти из куба. Поэтому либо ты рассказываешь мне все, либо сейчас я встаю и ухожу – а ты остаешься разгребать то, что ты натворила, и не рассчитывай на мою помощь. Я понятно говорю? Ольга усмехнулась – странно, зло, будто намереваясь отказаться. Юра знал, что она способна на большое зло, но знал и другое – с самых ранних лет, несмотря на то, что он ей только мешался, она всегда по-своему его любила. И верить в то, что теперь она задумала его убить, он не мог. – Ладно, – с усилием, будто через себя переступив, ответила она. – Я расскажу. Но учти – я ни за что не собираюсь просить прощения. – Согласен. И она начала говорить.