Новая нормальность

«У общества — такого, каким мы его сформировали, — нет для меня места; ему нечего мне предложить. Но у природы, чьи сладкие дожди льются как на праведников, так и на грешников без разбора, найдутся расщелины в камнях, в которых я мог бы спрятаться» Оскар Уайльд, «De Profundis»

Ключ, который Ганнибал вынул из кармана, всё ещё хранил тепло его тела, резко контрастируя с холодной дверной ручкой. Здесь не бывало холодно, даже в горах — в Балтиморе или в Литве слово «холодно» обладало совсем другим значением, — однако в зимние ночи температура часто приближалась к нулю. Ганнибал оделся соответственно, а кроме того, ему было тепло благодаря физической нагрузке. Собаки встали его поприветствовать; почти бесшумно, их выдавало только клацанье когтей по плитке и мягкое сопение, с которым они обнюхали Ганнибала и сумку в его руке. Ганнибал почесал самого высокого пса по мягкой шерсти за ушами (он не собирался наклоняться, чтобы приласкать собаку) и, когда он остановился у двери в винный погреб, животные вернулись на свои лежанки. Питомцы Уилла были отлично вышколены. Когда Ганнибал спустился по лестнице в подвал, воздух снова сделался холоднее. Здесь всё было обустроено далеко не так тщательно, как в его балтиморском доме, да и сам Ганнибал действовал менее осторожно. Если бы кто-то здесь подобрался достаточно близко, чтобы захотеть изучить содержимое его кухни, это означало бы, что они давно его опознали. В подвале находился маленький, но вполне пригодный винный погреб, оборудованный простенькой дополнительной морозилкой. Сгрузив в неё из сумки старательно запечатанные зип-пакеты, Ганнибал забрал один наверх и положил в холодильник на кухне. Затем, на ходу сняв пальто, Ганнибал аккуратно повесил его в шкафу под лестницей и поднялся на второй этаж. Он принял душ в гостевой ванной дальше по коридору, чтобы не беспокоить Уилла, заходя в ванную в их спальне. Запрокинув голову, Ганнибал подставил лицо под тёплые струи и старательно намылил волосы шампунем, дважды. Затем тщательно вымыл тело, уделяя особенное внимание рукам и внутренней стороне ногтей. Он не заметил никаких повреждений на своих перчатках, но исследования в медицинских журналах ясно давали понять, как часто крошечные проколы происходили без ведома хирургов. Наскоро вытершись, Ганнибал промокнул волосы полотенцем и, как был голый, двинулся по коридору в главную спальню. Уилл не спал: он лежал в их кровати и наблюдал за Ганнибалом успевшими привыкнуть к темноте глазами. Уилл обладал удивительно острым интеллектом и умел угадывать чужие мысли, как никто другой. Он был экстраординарным — иначе Ганнибал его не любил бы. Уилл догадался о Ганнибаловых планах на вечер перед его уходом. Весьма вероятно, Уилл даже угадал жертву. Они не стали обсуждать детали исключительно из вежливости. Приподняв покрывало, Ганнибал скользнул под простынь, и Уилл тут же подкатился к нему, чтобы уткнуться носом в его всё ещё влажные волосы. Ганнибал сделал глубокий вдох, вбирая запахи его кожи и пота. Устроившись поудобнее, Уилл расслабился и снова погрузился в сон. * * * Несмотря на свою длительную ночную вылазку, Ганнибал проснулся рано. Открыв дверь, он выпустил собак во двор и привычно начал готовить завтрак, чувствуя себя особенно умиротворённым. Он никогда не испытывал усталости после убийств. Удовольствие после улучшения одного из недостойных представителей человечества компенсировало любую физическую измотанность. Ганнибал не испытывал потребности убивать — ничего столь неприятного, как навязчивое, одержимое желание. Просто убийства доставляли ему острое удовольствие и делали интереснее его жизнь, которая в противном случае могла очень легко стать скучной. Ему уже доводилось делать перерывы: это были периоды повышенной осторожности и изменившихся обстоятельств, и время его проживания в Кордобе было не самым длинным из них, но, учитывая его вынужденный «отпуск» из-за тюремного заключения, прошло очень много времени с тех пор, как он в последний раз основательно загружал свою морозилку. Фрэнсис стал странным исключением: неаккуратным, непрофессиональным и избыточно болезненным; его убийство приобрело статус исключительного только сквозь призму наблюдения за Уиллом, который завершил своё прекрасное преображение. По большей части, Фрэнсис был скорее вынужденной необходимостью, чем произведением искусства, и поэтому не совсем считался. Пока Ганнибал разбивал в миску яйца, Уилл спустился по лестнице, свистом подозвал собак к двери и выставил на патио их еду. Он не был склонен к разговорам по утрам до первой чашки кофе. Со стороны кого-либо другого Ганнибал мог бы счесть отсутствие утреннего приветствия грубостью, но асоциальные тенденции Уилла были результатом десятилетий общения с болванами, неспособными оценить нечто по-настоящему выдающееся, поэтому Ганнибал проявлял к нему весьма редкое благодушие. Уилл залил горячей водой френч-пресс, и к запахам жарящихся яиц и мелко нарезанных пряных трав присоединился аромат кофе. Уилл открыл ноутбук, и Ганнибалу не нужно было туда заглядывать, чтобы узнать, что Уилл проверял сайт с местными новостями. Испанский Уилла пока нельзя было назвать свободным, но его вполне хватало, чтобы просканировать взглядом заголовки «La Voz» и определить, скрывалось ли под ними что-нибудь интересное. В новостях не было ничего, о чём Уилл мог бы прочесть; ничего, на что он мог бы посмотреть — и увидеть. И не будет ничего, ещё довольно долго. Пройдут месяцы, а может, даже годы, прежде чем что-либо обнаружат, и к тому времени её кости давно обглодают начисто — точно так же, как она сама вгрызалась в неафишируемые жизни стольких людей. Её останки станут критическим комментарием другого рода, и ничто в них не будет указывать на Чесапикского Потрошителя или вызывать повышенное внимание (и расследовательское рвение). Ганнибал поджарил на завтрак воздушную яичницу с грибами, зелёным луком и эстрагоном, но без колбасок или ветчины. Пока он помешивал содержимое сковороды, Уилл закрыл ноутбук и, встав рядом, начал выжимать из апельсинов сок. — Не хочешь сходить сегодня на рыбалку? Может, тебе удастся поймать что-нибудь, что я смог бы приготовить тебе на ужин, — предложил Ганнибал. Соковыжималка смолкла, и Уилл взял его пальцами за подбородок, мягко разворачивая к себе. — Я знаю, кто ты, — просто ответил Уилл, пронизывая Ганнибала видящим насквозь взглядом, потому что Ганнибал ему это позволял. Это по-прежнему опьяняло Ганнибала ничуть не меньше, чем когда он влюбился впервые: понимание, что Уилл Грэм видел всё и решил остаться рядом не вопреки тому, что обнаружил внутри него, но из-за этого. Ганнибал вынужден был обвить Уилла руками и поцеловать, и влюбиться в него ещё сильнее, когда Уилл с улыбкой прижался к нему в ответ. Возможно, недавняя оценка Ганнибала была правдивой лишь отчасти. Он готов был признать у себя наличие одной-единственной одержимости. Но уж точно не возражал против неё. Наклонившись, чтобы очутиться лицом к шее Уилла, Ганнибал вдохнул его запах сквозь ароматы яичницы и кофе. Уилла невозможно было не любить, и тот факт, что Ганнибал был единственным, кто это делал, свидетельствовал о дисфункции человечества. Та женщина, с которой Уилл ненадолго связался, пока Ганнибал сидел взаперти, никогда не была его достойна — хотя Ганнибал испытывал определённое уважение к её способности пережить Великого Красного Дракона. Разумеется, Уилл никогда не женился бы на беспомощной дурочке, но она не любила Уилла Грэма, потому что не знала его. Она питала тёплые чувства лишь к спокойной, неподвижной глади на поверхности Уилла, не видя и следа дикой красоты, ворочающейся в его более тёмных глубинах. Если бы она их увидела, то точно не полюбила бы. Отпустив Уилла, Ганнибал снова помешал яичницу, пока та не успела подгореть, затем разложил еду по тарелкам, поставил их на кухонный остров и негромко включил концерт Моцарта. Уилл с нескрываемым весельем изучил свой вегетарианский завтрак, но не стал ничего комментировать, ограничившись улыбкой. Ганнибал налил им обоим апельсиновый сок, а Уилл — кофе. Закрыв глаза, Ганнибал принялся за завтрак, позволив своему сознанию заполниться музыкой: звуковая стимуляция в сочетании с вкусной едой услаждали его чувства самым приятным образом. А пожелай он испытать ещё и визуальное удовольствие, для полного спектра ощущений, ему достаточно было всего лишь открыть глаза и посмотреть на Уилла. После трёх лет жизни с одними воспоминаниями, восторг из-за возможности в любой момент насладиться присутствием рядом Уилла до сих пор до конца не угас. Уилл задумчиво изучал его лицо поверх чашки с кофе. Он смотрел на Ганнибала весь завтрак, лишь мельком переводя взгляд на тарелку, чтобы отправить в рот очередной кусочек. Доев, Уилл аккуратно сложил столовые приборы на тарелку. — Спасибо за завтрак, — поблагодарил он, и это не было ни пустой банальностью, ни насмешкой: он говорил совершенно искренне. Ганнибал улыбнулся. Тепло и не менее искренне. — Самое большое удовольствие для шеф-повара — приготовить пусть даже простое блюдо для кого-то, кому оно по-настоящему нравится. Устраивать целый пир только для себя вовсе не так приятно. Ганнибал успел выяснить, что Уилл прекрасно реагировал на предоставление ему выбора с легчайшими подталкиваниями — гораздо лучше, чем на менее скрытое давление, к которому Ганнибал прибегал в прошлом. Не то чтобы Уилл не был восхитителен в своём праведном гневе (потому что он был действительно великолепен), но Ганнибал мог наблюдать за этим его блистательным состоянием, когда этот гнев был направлен на кого-то другого. После чего насладиться разгорячённым и страстным поведением Уилла в их постели. Ганнибал смаковал этот новый физический аспект их отношений, возможно, почти так же восторженно, как и молниеносные повороты мыслей Уилла. Ганнибал всегда считал секс практичным, хоть и приятным занятием: полезной разрядкой для тела и, иногда, удобным средством манипуляции. Он рассматривал подобный вариант и с Уиллом — в самом начале, вскользь, — но в итоге решил, что в этом не было необходимости, а кроме того, подобные отношения привлекли бы ненужный интерес со стороны наблюдательных и любопытных коллег Уилла. И сейчас Ганнибал был очень рад своему тогдашнему решению, потому что секс с Уиллом оказался гораздо более интересным и затягивающим, чем он изначально предполагал. Учитывая профессию Ганнибала, было почти постыдно, как долго он не мог сообразить, что его интерес к Уиллу настолько превышал сугубо интеллектуальный, что это можно было назвать лишь любовью. Ганнибал убрал с тарелок остатки еды, а Уилл сложил в посудомоечную машину чашки и стаканы (к уже ждущим там сковородкам и мискам). Сквозь позвякивание тарелок и столовых приборов донёсся незнакомый шум, и Ганнибал замер, приподняв голову: судя по глубокому, неравномерному рокоту мотора, к их дому приближался какой-то крупный автомобиль. На всякий случай Ганнибал потянулся к блоку с ножами. Уилл остался совершенно невозмутимым и одарил его позабавленной улыбкой. — Это ко мне, — сообщил он, и подошёл к двери, чтобы подозвать собак, пока те не начали лаять. Ганнибал пронаблюдал из окна, как трое мужчин вытащили из фургона какой-то здоровенный, старательно упакованный свёрток, и внесли его в дом. Пока они маневрировали, чтобы протиснуться в дверной проём, Ганнибал сел в кресло и чуть наклонил голову над раскрытой книгой: не прячась, но и не привлекая к себе внимания. Легко касаясь лежащего у своего бедра разделочного ножа, рукоятка которого пряталась под книжной обложкой. Сотрудники доставки распаковали свою ношу: это оказались напольные часы, превосходящие размером любого из них. Уилл поручил им поставить часы под дальней стеной в гостиной. Его изучение испанского продвигалось хорошо: он говорил уверенно, пусть малость формально и скованно, когда использовал незнакомые слова, но его акцент уже напоминал местный гораздо больше, чем у Ганнибала. Аккуратно установив часы, мужчины собрали упаковку и уехали. Уилл проводил их до двери, а Ганнибал поднялся из кресла, чтобы рассмотреть новый предмет интерьера. Через минуту Уилл к нему присоединился, встав возле его плеча. Часы выглядели весьма впечатляюще: французской ручной работы, скорее всего, раннего девятнадцатого века, вырезанные из тёмной древесины грецкого ореха, удачно сочетающейся с цветовой гаммой этого дома. Резьба была не слишком вычурной (что в те времена встречалось нередко), но очень искусной, да и древесина отлично сохранилась, усохнув лишь на ожидаемом уровне для двухсотлетнего предмета. Однако у этих часов был один крупный изъян, ставший очевидным, когда Уилл заменил маятник и гири. — Похоже, они не идут, Уилл. — Я нашёл их в антикварном магазинчике в Кордобе, — ответил Уилл. — Решил, что мог бы их починить. Ганнибал перевёл взгляд с безусловно прекрасных часов на Уилла. — У тебя есть опыт ремонта хорологических устройств? Уилл ухмыльнулся. — Ещё нет, — признался он. — Я решил, что лучше начать с модели, детали которой крупнее булавочной головки. Ганнибал снова задумчиво посмотрел на часы и обратно на Уилла. Уиллу всегда нравилось чинить механические устройства и, хотя возле ближайшего озера было множество яхт, скорее всего, ему было бы неразумно возвращаться к починке лодочных моторов. Однако Ганнибал не ожидал подобного выбора для его талантов механика. Уилл по-прежнему стоял перед часами, хотя его взгляд сместился на Ганнибала. — Если они тебе нравятся, можем оставить их себе. Если нет, я могу их продать, когда починю. Ганнибал снова окинул взглядом впечатляющие часы, обдумывая услышанное. Эти часы были для Уилла не просто способом занять время и руки — это был подарок, причём подобранный больше под вкусы Ганнибала, чем его собственные. Повернувшись к Уиллу, Ганнибал положил ладонь ему на бедро. — Они прекрасны, Уилл. Я буду очень рад, если они у нас останутся. Уилл расплылся в широкой улыбке, демонстрируя белоснежные зубы, и переплёл с Ганнибалом пальцы. — Я не был уверен. Твои вкусы бывают очень требовательными. Уилл никогда столько не улыбался ни в Балтиморе, ни даже в своём доме в Вирджинии, полном собак. Сейчас он улыбался каждый день по много раз. Улыбался Ганнибалу. Включив посудомоечную машину, Уилл повёл собак на прогулку, а Ганнибал надел очки с круглыми толстыми стёклами и поехал в город — поплавать в бассейне. Его забавляло, что он минимизировал общение с незнакомцами при помощи старого трюка Уилла, в то время как сам Уилл наконец-то перестал так поступать. Через несколько месяцев Ганнибал собирался начать плавать в озере: вода, как и большинство вещей, была предпочтительнее в своём диком, более первозданном виде, но сейчас, в июле, бассейн был самым практичным (хоть и неприятно пахнущим хлором) местом для физических упражнений. По утрам в рабочие дни здесь было тихо — всего несколько людей, кроме Ганнибала, так что он проплавал целый час, прежде чем отправиться под душ смывать со своего тела химикаты. Когда Ганнибал вернулся домой, собаки крепко спали в своих лежанках, в новых часах зияла дыра, поскольку они лишились внутреннего механизма и маятника, а Уилл сидел перед ноутбуком, на экране которого виднелись страницы с диаграммами и фотографиями. Встав у него за спиной, Ганнибал положил руку ему на плечо, и Уилл с улыбкой поднял голову. — Добро пожаловать домой. Его внимание снова переключилось на экран, и Ганнибал наклонился ближе, чтобы изучить схемы часового механизма, лежащие на стопке газет рядом с компьютером. За внутренними элементами часов ухаживали отнюдь не так тщательно, как за корпусом: металл покрывали вмятины и пятна, вызванные окислением, а зубчики шестерёнок выглядели неровными и истёртыми. Ганнибал не считал себя знатоком часового дела, но даже ему было понятно, что часовая пружина растянута. — И как, ты установил диагноз? Уилл слегка нахмурился, не отрывая взгляда от экрана. — Мне нужно купить некоторые инструменты и шестерёнки на замену, но по большей части, мне кажется, здесь просто нужно хорошенько всё почистить и смазать, — он сделал паузу. — Может, я увижу больше, когда разберу остальные части, но пока что я не заметил ничего критичного. Ганнибал мягко улыбнулся. — Звучит хорошо. Часы были его подарком от Уилла, и Ганнибалу хотелось, чтобы они были идеальными. Скользнув пальцами по шее Уилла, он отошёл, чтобы не мешать Уиллу работать. Его ждали собственные дела на кухне: закатив рукава, Ганнибал растёр семена кумина и измельчил на тёрке имбирь. Затем он достал из холодильника неподписанный пакет с мясом, удалил лишний жир и нарезал мясо короткими, в палец толщиной, ломтиками. Собаки заворочались, нюхая воздух, и, навострив уши, уставились на Ганнибала со своих лежанок в гостиной. Однако на кухню не входили, несмотря на соблазн. Ганнибал смешал в миске белый винный уксус с небольшой порцией традиционно приготовленного грибного соевого соуса. Не идеального, но приемлемого. Его самодельному соусу оставалось ферментироваться ещё семь-восемь месяцев — одно из маленьких неизбежных неудобств переезда. Добавив к соусу мясо, специи и давленый чеснок, Ганнибал убрал миску в холодильник, мариноваться, и задумался, что приготовить на ланч. В итоге он решил, что это должно быть что-то простое: киш с брокколи и шпинатом, плюс салат из пряной зелени. Поставив брокколи готовиться на пару, Ганнибал вынул ингредиенты для пирога. Пока он пёк киш, а потом убирал кухню, Уилл был погружён в свой механический проект. Он ещё основательнее углубился во внутренний механизм часов, фотографируя и вынимая детали, тщательно помечая каждую маленьким подписанным кусочком бумаги и делая заметки в ноутбуке. Когда Ганнибал накрыл стол, ему пришлось звать Уилла дважды. Во второй раз тот со слегка смущённым «Извини» встал из-за ноутбука и потянулся, разминая спину и плечи, прежде чем отправиться мыть руки. Ганнибал искренне не возражал против такой занятости. Он никогда ещё не видел эту сторону Уилла: им не доводилось общаться, когда Уилл работал над лодочными моторами. Ганнибал видел, как Уилл погружался в сцены преступлений (как реальные, так и фотографические копии), но это было другой формой поведения. В этой сугубо механической работе не было эмпатии, поджидающей возможности захлестнуть Уилла с головой, поэтому Уилл был сосредоточен, но в то же время расслаблен, лишённый давления своих ментальных противоречий. Любая новая грань Уилла Грэма была достойна изучения и вдумчивого смакования, и Ганнибал никогда не уставал за Уиллом наблюдать. За обедом они снова заговорили о часах. Ганнибал рассказал Уиллу об истории французского стиля напольных часов, к региональной разновидности которых, скорее всего, принадлежал и этот конкретный экземпляр. — Часовые механизмы часто создавались группами фермеров во время зимних месяцев, причём во множестве семейств каждый его член специализировался только на одной детали. Уилл покосился на стоящие у стены часы. — Настоящий пример коллективной работы. — В горах Юра суровые зимы, — ответил Ганнибал. — Железо добывали в местных шахтах, и такой доход часто спасал семьи от голода. Уилл с саркастичной улыбкой перевёл взгляд на Ганнибала. — После такого уточнения это гораздо меньше напоминает коммунистическую утопию. — У тогдашнего изготовления часов было сходство с данной правительственной системой. Труд работников оплачивался не слишком хорошо по сравнению с теми, кто руководил их усилиями, — семье самого Ганнибала довелось побывать по обеим сторонам данной формулы: сначала они были в милости, а потом — совсем наоборот. — Но мне любопытно, что навело тебя на эту мысль изначально. Уилл пожал плечами. — Я не планировал покупать часы. Когда я припарковал машину, магазинчик оказался прямо у меня перед носом и, когда я их увидел, то почему-то подумал о тебе, — он наклонил голову. — Эта древесина и стиль резьбы… они напоминают мне книжные полки на втором этаже твоего офиса. — И то, и другое вырезаны из цельного куска грецкого ореха, вдоль естественных узоров древесины, — согласился Ганнибал. — Я зашёл в магазинчик, чтобы рассмотреть эти часы получше, а уже через десять минут их купил, — теперь Уилл улыбался. — Я их так и видел: здесь, в нашем доме, рядом с тобой. Уилл нечасто ездил в город. В первый раз, когда он покинул этот дом, взял машину и уехал, Ганнибал просидел в кресле всё время его отсутствия, барабаня пальцами по кожаной обивке, глядя на языки огня в камине и слушая тишину до тех пор, пока не услышал шум мотора возвращающегося «Мерседеса». Последняя поездка Уилла, несколько дней назад, была… почти непримечательной. Появление первой собаки слегка ослабило не покидающее Ганнибала напряжение. Уиллу уже доводилось бросать своих псов — из-за него, — поэтому Ганнибал не питал иллюзий, будто собаки смогут Уилла здесь удержать, если тот решит, что больше не хочет оставаться, но появление каждого нового животного служило доказательством, что пока что у Уилла не было никаких планов уйти. Собаки были первым, на чём Уилл сосредоточился после ланча. Как обычно, он вывел их на очередную прогулку, но когда вернулся со своей запыхавшейся стаей, то тут же снова погрузился в ремонт часов. Ганнибал провёл большую часть полуденного времени за пианино, работая над произведением, которое не продвигалось вот уже несколько недель. Преимуществом открытого плана помещений был тот факт, что Ганнибалу нужно было всего лишь повернуть голову, чтобы увидеть Уилла: слегка вздёрнутый кончик его носа, выцветающую полоску шрама у него на щеке, его сгорбленную спину, когда он переводил взгляд с монитора на часовой механизм и тянулся вынуть какую-то новую деталь. Эта поза была поистине кошмарной: для такой работы требовалась поверхность повыше, и Ганнибал сделал мысленную пометку изучить альтернативные столы. Пронзительные, звенящие ноты продолжали звучать у него в голове, даже когда он перестал играть, и Ганнибал с тоской вспомнил мягкое звучание своего клавесина, чьи шёлковые ноты повисали в воздухе, чтобы мягко перетечь в следующие. Ганнибал собирался со временем купить клавесин, но это должна была быть частная покупка, без каких-либо записей в документах дилера, и на поиски подходящего инструмента могли уйти годы. А пока что — пианино должно было хватить. Уилл ведь не ходил на рыбалку. Когда тени на полу сделались ещё длиннее, Ганнибал закрыл крышку пианино и вернулся на кухню, где нарезал картофель, а потом — лук и помидоры. Пока картофель жарился, Ганнибал откупорил один из местных мальбеков, которые аргентинцы так любили подавать со стейками. До приезда сюда Ганнибал не слишком много знал о южно-американских винах, однако открыл для себя несколько весьма приятных сортов. Он прекрасно помнил, как легко доктор Блум выследила его во Флоренции, и предпочёл бы не повторять подобной ситуации. Он не сомневался, что Алана рьяно сотрудничала с Джеком в попытках вычислить его местонахождение, и её финансовые возможности существенно превышали даже его собственные. Когда мясо и лук зашкворчали на сковороде, Уилл поднял голову и выпрямил спину; приготовления ужина стимулировали слух гораздо лучше, чем готовящаяся в духовке выпечка и салат на ланч. Когда Уилл подошёл к двери, его там уже поджидали два пса, так что Уилл их покормил, а потом накрыл на стол и позвал в дом всю стаю. Ганнибал вручил ему бокал «Catena Zapata Adrianna». Сделав оценивающий глоток, Уилл одобрительно кивнул. — Ужин почти готов, — сообщил Ганнибал. — Тебе стоит сесть во главе стола. Уилл приподнял брови в ответ на это предложение, которое больше напоминало указание, но подавил своё любопытство и послушался. Разложив ужин по тарелкам, Ганнибал поставил одну перед своим стулом, прежде чем протянуть порцию Уиллу. Уилл не отрывал от него взгляда, пока он не сел. Изучив содержимое своей тарелки, Уилл с лёгкой улыбкой посмотрел на Ганнибала. — Ты приготовил ломо сальтадо. Ответная улыбка Ганнибала была шире. — Мне подумалось, что это будет уместно. Поднеся бокал к лицу, Уилл сделал ещё глоток и повращал вино в бокале, зеркаля настроение Ганнибала. — Наверное, так и есть, — они оба вспомнили другой свой совместный (и совместно приготовленный) ужин. Не из Фредди Лаундс, но и не из свинины. Ганнибал наблюдал, как Уилл берёт вилку и накалывает кусочек мяса, чтобы прожевать и проглотить. Не разрывая их зрительного контакта. Его щёку теперь украшал шрам, отчётливо выделяющийся при рыжих отблесках разожжённого камина и свечей — и это было единственным доказательством, что они не сидели сейчас за другим столом и в другом доме, четыре года назад. Ганнибал любил Уилла и знал, что никогда не перестанет его любить, но тогда он не только любил Уилла — он ему верил, и воспоминание об этом оказалось неожиданно болезненным. Взяв в руки нож с вилкой, Ганнибал тоже принялся за еду. Они не отрывали глаз друг от друга; красное вино на губах и движущиеся кадыки. Ужин полностью оправдал Ганнибаловы ожидания: длительное маринование позволило мясу пропитаться грибными нотками соуса, но всё внимание Ганнибала было приковано к сидящему напротив мужчине. К Уиллу Грэму, вызывающе демонстрирующим поглощение. Ганнибал осушил свой бокал. И не стал наполнять заново. Сегодняшний вечер закончится иначе, чем его двойник столько лет назад. Они ели молча. Ганнибал не включал никакой музыки, не сумев подобрать произведение, которое полностью соответствовало бы его настроению, и по мере того, как их тарелки пустели, звон по ним вилок казался особенно громким. Когда Уилл с решительным стуком сложил приборы на тарелке, Ганнибал последовал его примеру, хотя и не успел доесть свою порцию. Обойдя стол, как он это обычно делал, чтобы всё убрать, Ганнибал вместо этого взял Уилла за руку и лизнул его пальцы, чувствуя на них соль пота и металлические нотки от работы над часами. Втянув пальцы в рот, Ганнибал обвёл их языком, и радужки Уилла превратились в тонкую голубую каёмку вокруг тёмных расширившихся зрачков, а взгляд прикипел к Ганнибаловым губам. Игнорируя тарелки и отмокающие на кухне сковородки, Ганнибал его поцеловал. Он целовал Уилла в столовой, на лестнице и всю дорогу до кровати, а потом занимался с ним любовью до тех пор, пока они оба совершенно не выдохлись, со смехом растянувшись в спутанном коме простыней.