Одна ночь — два сердца

Держа железной хваткой вопящего, дрыгающего ногами и яростно лупящего по его спине ладошками Федьку, Грозный затащил его в душевую и на полную открыл кран с ледяной водой. Спустив с рук и удерживая за воротник вырывающегося и все еще орущего мальчика, он затолкал его в стеклянную кабинку и пихнул головой прямо под струи воды. — Ты что делаешь?! АААААААА, — громко вопил Басманов, сопротивляясь, пока вода не полилась ему в рот, заставляя умолкнуть. Он наконец понял, что что силы не равны и борьба бесполезна, и перестал вырываться. Иван вспомнил, как Федька легко простужается, сжалился и перевел воду на более теплую, с сожалением глядя на то, как намокает его новый костюм из тонкой английской шерсти. Под ласковыми струями воды Федя немного унялся, буквально повис на Иване и уже не брыкался, а лишь жалобно всхлипывал. Черное кружево и шелк намокли и облепили его тело, кудри под струями воды распрямились и волосы смешно прилипли к голове. Выглядел все еще надутый и хнычущий Федька жалко и обиженно, как промокший под дождем котенок. Тут сердце снова подвело Ивана — он планировал хорошенько проучить мальчишку за устроенную истерику и безобразное поведение, но острая жалость затопила его душу. Тело тоже его подвело: плотно прижиматься к мокрому и доверчиво повисшему на нем мальчику было слишком сладко, чтобы отказать себе… Иван отпустил Федьку, который тут же обессиленно уселся прямо на мраморную плитку, уткнувшись носом в колени, а сам принялся сдирать с себя мокрый и безнадежно испорченный уже дорогой костюм и белую рубашку, прилипшую к телу, очерчивая все его мышцы. — Ну все-все, Феденька, успокойся! — ласково прошептал он. Вместо ответа Федька поднял руки, и Иван стянул через его голову намокшую ткань, потом помог ему подняться и проделал то же самое и со штанами. — Мой малыш просто соскучился, — горячий шепот Ивана обжигал Федькино ушко, теплые струи скользили по их обнаженным телам и Федя уже чувстовал, как стоящий твердый член Ивана утыкается ему в живот, — поэтому так скверно себя вел, да? Мальчик кивнул и виновато улыбнулся. Буря миновала и Иван чувствовал за собой моральную победу, хоть и знал, что ему еще не раз придется напоминать Федору о том, кто здесь главный. Мужчина легонько надавил Федьке на плечи и тот понял намек: покорно опустившись перед Иваном на колени он взял в свой горячий и нежный ротик его член. На уровне интуиции, буквально на кончиках пальцев Грозный ощущал, что Федору нравилось и даже нужно было чувствовать его главенство и силу, как необузданному жеребцу нужно чувствовать руку и кнут опытного наездника. Без особого умения, но со со страстью и старанием мальчик вылизывал крупную горячую головку члена, то порхая ласковым язычком, то вбирая ее в рот целиком и стараясь заглотить как можно глубже. Иван, ухватив скандалиста за волосы и почти зафиксировав его голову, принялся трахать того в рот так, что Федька еле-еле успевал всасывать воздух носом. С громким стоном Иван кончил прямо в рот непослушному мальчишке. Немного белой жидкости вытекло у Феди изо рта, перепачкав подбородок, а остальное он проглотил, облизывая губы. Федька стоял на коленях и смотрел снизу вверх своими яркими распахнутыми глазами, хлопая мокрыми ресницами, таким ангельским взглядом, будто это и не он вовсе только что устроил ужасный скандал. — Ай-ай-ай, как же я мог моего медвежонка оставить без ласки так надолго… — продолжал вкрадчиво шептать Иван, помогая Федьке встать на ноги и разворачивая его к себе спиной. Пальцы его плавно скользнули между мокрых ягодиц, и начали разминать и растягивать Федину дырочку. Упершись руками в стену, Федька стонал также самозабвенно как полчаса назад орал, и сам не замечая того, прогибался и оттопыривал попку, напрашиваясь на ласки. Выглядело это ничуть не пошло, а скорее умилительно. Глядя на возбужденного парня, Иван с трудом сдерживал себя, чтобы не войти одним махом на всю глубину, вжимая Федю в стену. — Ваня… Ваня… — выстанывал Федька в такт движениям Ивановой руки, — прости меня, прости… не знаю, что на меня нашло… я так расстроился… Иван прижимал его к себе, покрывая поцелуями шейку и спину, и тут же добавил третий палец, заставляя Федьку уже поскуливать и привставать на носочки от удовольствия. — Глупенький маленький медвежонок, — шептал Иван, вытаскивая пальцы, и помогая Федьке принять более удобную позу, удерживая за бока, — я не для того переселил тебя к себе, чтоб бегать по бабам. Мне никто, слышишь, никто больше не нужен, — член Ивана проскользнул внутрь горячей тесноты. Федя ничего вразумительного ответить уже не мог, но слова Ивана заставили его еще острее чувствовать все нарастающее удовольствие и он громко вскрикнул, закусив губу. Федька боялся, что ладони его сейчас соскользнут с гладкой плитки и он потеряет равновесие, но тут под руку подвернулась удобная хромированная штанга, будто специально там прикрученная, и он вцепился в нее до побелевших костяшек, как утопающий в спасательный круг. Иван, ускоряясь и увеличивая темп и натиск, стонал сквозь стиснутые зубы, что было похоже больше на звериное рычание. Одной рукой он ухватил Федьку за мокрые волосы, отчего тот норовил запрокинуть голову, как взнузданный коник, а второй оглаживал чувствительные соски, трепещущий живот и подбирался к возбужденному члену мальчишки, чувствуя, что и сам уже близок к финалу. Он почти полностью зажал Федьку между своим телом и стеной, и кончил, не вынимая члена, заполняя мальчика изнутри горячей липкой влагой. Это было последнее, что помнил Федька, перед тем как улететь со стоном удовольствия на губах в блаженную темноту. Если бы не сильные руки, которые подхватили его подмышки — он мог бы улететь на пол в буквальном смысле: от сильнейшего оргазма ноги Федьки подкосились, ладошки разжались и он выпустил свою опору из рук. Ваня развернул ослабевшего и сомлевшего мальчика к себе лицом и принялся жадно выцеловывать его мокрое личико, губы, пухлые щечки, спускаясь к шее и поднимаясь до лба. — Федюша, радость моя, солнце мое, — шептал Иван в каком-то исступлении и Федька чувствовал, что это тот редкий момент, когда тот открывается перед ним настоящим, без своей обычной брони из холодности и насмешек. Федьке хотелось тоже сказать что-то, что-нибудь такое же красивое, но язык отказывался ему повиноваться и он просто слушал, тая от наслаждения. Иван налил на мочалку ароматный клубничный гель для душа, намылил Федьку целиком, даже волосы, нежно массируя его голову руками, потом быстренько вымылся сам. Выйдя из душа первым, он накинул черный махровый халат, а потом помог выйти и Феде, вытерев того с ног до головы и укутав в заранее нагретое большое пушистое полотенце. Видя, что мальчик его полностью обессилен и вымотан, сначала своей истерикой, а после ласками в душе, Иван подхватил его на руки и понес в постель, не обращая внимания на вялые протесты, раздававшиеся из полотенца. Бережно уложив юного любовника в постель, он отошел к комоду, чтобы вытащить Федькину пижаму, а когда вернулся — тот уже сладко дремал, прикрыв длинные дрожащие ресницы. — Надо одеться, Федюша! — прошептал Иван, натягивая шелковую пижамку на почти уже спящего мальчика и тот чуть приоткрыл глаза, улыбнулся и покорно позволил одеть себя. — Ваня! — прошептал он сонным голоском, — я так люблю тебя, ты не знаешь… не знаешь как сильно… — последние слова он пробормотал еле слышно, отдаваясь во власть морфея. Ивану же не спалось. Он уселся в кресло возле кровати и пытался обдумать и проанализировать события последних часов и последних месяцев. Ведь он жил хорошо и спокойно, делал, что хотел, спал с кем хотел, а теперь… «Не было несчастья, купила баба порося» — усмехнулся он сам себе, с любовью глядя на мирно спящего в его постели мальчишку. Федька порой был просто невыносим, но он дарил Ивану радость. Такую радость, которую, как он думал, он больше не сможет испытать никогда и ни с кем. Цена, правда, была действительно высока, и сегодня Ваня это еще более отчетливо понял, но все же совершенно по-деловому свел дебет с кредитом: «Определенно этот порось стоит всех затраченных на него денег, усилий и нервов»