Три уродца под вином... А ой! Просто под рифму подходит!

– Очнись, прошу тебя, Квазимодо! Очнись! – теплые, маленькие девичьи руки скользили по лицу горбуна, который с трудом смог сделать вдох – Пьер, Пьер! Господи, он кажется, очнулся! Голос Эсмеральды, вырвавший Гренгуара из процесса перевязывания ран несчастного звонаря, был таким отчаянным, слабым и в то же время полным надежды, что у поэта сердце едва не выпрыгнуло из груди. От рыданий, длившихся уже почти 2 дня, слова, вырывавшиеся из цыганской груди, звучали хрипло и очень устало. Конечно, Пьер утешал ее как мог, но девушка все равно плакала, прижимаясь к поэту в крепких утешающих объятиях. Погода, словно отражая настроение несчастной цыганки, испортилась. Все время пока они ехали, шел дождь, иногда мелькали молнии, а шум ливня разрезали раскаты грома. – Ты права, - буркнул Пьер, заканчивая обматывать перекошенные плечи юноши – Только не тормоши его, ему сейчас это категорически не нужно. Квазимодо с трудом разлепил веки и тут же, словно огнем, его пронзила дикая, дичайшая боль. Но глаза все еще не видели ничего, кроме тумана. С шершавых губ звонаря раздался слабый, хриплый стон. Тут же, на его разгоряченный лоб опустилась холодная мокрая тряпка, немного отрезвившая мысли. – Пить… Дайте мне воды – глухим голосом, вырвавшимся из пересохшего горла простонал горбун, ощущая, как холодные капли воды скатываются по его вискам, лбу и щекам. Услышав слова Квазимодо, Эсмеральда выхватила из рук Гренгуара стакан воды и осторожно поднесла его к возлюбленному. Одной рукой она чуть приподняла его голову, а другой наклонила сосуд к тонким губам юноши, который с трудом прильнул к краешку и начал пить маленькими глотками. Все тело ныло, и было прохладно. – Укрой его – тихо сказал Гренгуар, и на обнаженное по пояс тело горбуна опустилось шерстяное одеяло, приятно уколовшее грубую кожу Квазимодо. – Побудь с ним, Эсмеральда, мне нужно напоить лошадей. Погладив по плечу нареченную «жену», поэт вышел, и цыганка осталась один на один с израненным звонарем Собора Нотр-Дам. Девушка, проводив нареченного «мужа» взглядом, поставила стакан на пол и прикоснулась к такому спокойному сейчас лицу Квазимодо. Как только ее ладонь опустилась на его огрубевшую щеку, мужчина окончательно открыл глаза. Его взгляд встретился с зелеными, полными счастья глазами Эсмеральды. – Я умер? – эта фраза сорвалась с губ звонаря как-то слишком глухо даже для него. – Нет, ты жив – по лицу цыганки расплылась слабая измученная улыбка – Ты ранен, серьезно ранен, но все будет хорошо. Ты поправишься. – Ты проспал почти двое суток, друг мой – Пьер, улыбнулся горбуну, получив в ответ кривую усмешку. – Эсмеральда? – Квазимодо резко вскочил на тюфяке, но тут же снова упал на него, прошипев от пронзившей тело боли – Вы спаслись? – Да, мы в порядке, уже покинули Париж – пальчики девушки зарылись в жесткие космы горбуна – Все хорошо… Она замолчала и незаметно вытерла слезы. Она была счастлива. Рядом с любимым человеком, лучшим другом, свободная, словно ветер. Но рыдания все равно душили ее, и девушка, не в силах больше сдерживать их, опустилась на мощную грудь Квазимодо, утыкаясь носом ему в шею. – Господи! Я так боялась за тебя! – ее спина резко вздрагивала – Я думала, что ты погиб! Когда мы нашли тебя, ты был весь в крови… Что-то беспорядочное срывалось с ее губ, и к большому счастью (и удивлению), звонарь смог это услышать. Слабо, словно через стенку, но он услышал голос Эсмеральды! – Не плачьте! – с улыбкой прошептал мужчина, здоровой рукой приобнимая девушку за плечи. – Я не могу слышать, как Вы плачете… – Слышать? – не понимая, спросила цыганка, отнимая лицо от груди горбуна – Ты слышишь меня? Квазимодо лишь кивнул. В последний раз он слышал голос человека, когда ему было 14 лет. Именно тогда Фролло сделал его звонарем, и именно тогда барабанные перепонки юноши не выдержали и порвались. Но сейчас, каким-то непостижимым образом, он снова обрел слух. – Эсмеральда… – Что, мой Квазимдо? – Я люблю тебя – прошептал мужчина, и подняв голову, осторожно накрыл такие манящие, полные губы Эсмеральды своими. Его пальцы запутались в темных волосах цыганки, случайно прикасаясь к ее шее и спине. Он закрыл глаза, ощущая руки девушки на своих плечах, чувствуя, как голову захватывает пожар страсти и нежности. Эсмеральда улыбнулась прямо в поцелуй, перемещая губы на грубоватые щеки, подбородок и глаза Квазимодо. Он утыкался носом в изгиб ее шеи, что-то нежно и тихо шептал. -Кхм! – послышалось за спиной цыганки. Он разорвала поцелуй и резко обернулась. На «пороге», облокотившись на косяк и скрестив руки на груди, стоял Пьер. Его густая правая бровь приподнялась, а тонкие губы скривились в незлой и озорной усмешке. Кудрявые черные волосы были собраны в конский хвост. – Прошу прощения, влюбленные голубки, но сейчас тебе, дружище Квазимодо, лучше не двигаться и поскорее уснуть. А ты, милая Эсмеральда, не бросайся на него. – О Пьер! – усмехнулась цыганка, сжимая в ладошке пальцы звонаря – Ты мог бы подождать хоть минуту! Просто ради приличия. – Мог. – улыбнулся поэт – Но не стал. Мне надо проверить все, прежде чем отправляться дальше… Пьер, махнув звонарю рукой, вышел, а за ним, поцеловав звонаря в лоб, повозку покинула и Эсмеральда. – Я люблю тебя! – прошептала она, оглянувшись на лежащего под одеялом мужчину. Сейчас, она почему-то не видела в Квазимодо уродливого, кривого горбуна. Нет! Она видела израненного, любящего, привлекательного мужчину. Словно все его уродство исчезло. Как только дверь за Эсмеральдой закрылась, по лицу горбуна расплылась кривоватая, но искренняя улыбка. Он вспоминал то признание, ту молитву, первый поцелуй…Но больше всего места в его засыпающем разуме занимал тот самый разговор в баре. Хоть Гуинплен и заснул под шлейфом вина, и хоть Эрик не смог ничем ему помочь, в плане дачи советов звонарю, но все же, его участие и искренность помогли Квазимодо хотя бы мысленно сделать первый шаг. «Господи, помоги нам всем, наконец, начать ЖИТЬ как людям!» - подумал Квазимодо, проваливаясь в спокойный сон.