________________________________________
{Кассандра} Она была не самой проницательной, когда дело доходило до мыслей или намерений. Не как Лелиана, или Варрик, или Железный Бык, или Инквизитор. Кассандра это знала. Она была прямой, и ожидала того же от остальных. Конечно, это так не работало. Остальные говорили скрытными способами, не включающими слов. По крайней мере она знала, как выражать эмоции действиями. Ты сжимаешь кулаки – ты злишься. Ты смеешься – ты счастлив. Ты даришь кому-то подарок – ты дорожишь этим кем-то. Они могли притворяться, конечно, но, в отличие от слов, она отличала, когда ее пытались надуть. Она все еще была Искательницей. Именно так она находила правду. Солас был из тех, чьи действия говорили сами за себя. Она подозревала, что он иногда желал, чтобы это было не так. Желал, чтобы его действия соответствовали его идеально выверенным словам, но она начала понимать, что Солас был слишком вспыльчивым, чтобы это произошло. Нельзя сказать, что он был немногословен, когда того хотел, но у него была манера говорить, ничего не говоря. Прямо как Варрик, хотя и не так раздражающе, потому что Солас говорил мягко и тихо, и наслаждался возможностью промолчать. Если он все же говорил с вами, то ему либо достаточно нравилась ваша компания для разговора, либо он настолько презирал ваше существование, что хотел вам об этом сообщить. И хотя им с Кассандрой было легче общаться, он все еще оставался огромной загадкой, и она предпочитала не пытаться выявить его мысли или действия. Особенно, если это касалось Лавеллана. Эти двое сражались хлеще орлесианца и ферелденца, однако действовали вместе лучше щита и меча. Она все еще не могла разобраться, что они друг к другу чувствовали. Момент просветления пришел к ней во время атаки Убежища. Хотя бы насчет Соласа. Было тяжело оторвать взгляд от Лавеллана, оставить его лицом к лицу с ожидающими за горизонтом кошмарами. Все они обернулись на него, когда убегали. Кроме Соласа. Что-то внутри нее вспыхнуло. Ему все равно? Он не беспокоится? Но она пока отложила эти вопросы, сосредоточившись на прокладывании пути остальным. Как только они их догнали, Каллен с мрачным блеском в глазах послал в небо сигнальную ракету. Прошло несколько секунд. Затем послышался безошибочно узнаваемый рев снежной лавины. Сердце Кассандры ушло в пятки. Все остановились, оглядываясь на Убежище, их лица отражали неприятное чувство в их животах. Мог ли Лавеллан избежать этого? ― Продолжайте идти, ― твердым голосом призвал Солас. Кассандра оскалилась. ― Ты не что, совсем не беспокоишься? ― выплюнула она. Солас посмотрел на нее, лицо его было застывшим, выверенным, собранным. Но глаза горели опустошением. ― Продолжайте идти. Они совершили ужасный переход через Морозные горы. Лелиане и Каллену пришла в голову идея оставить костры в качестве хлебных крошек, чтобы Лавеллан смог следовать по ним. Как только они отошли достаточно далеко и не могли продолжать, они встали лагерем. Солас развернулся и отправился прочь. ― Солас? ― спросил Бык. ― Ты куда идешь? ― Собираюсь использовать магию, чтобы его найти. Голос Быка смягчился: ― Ты можешь ничего и не найти. Плечи Соласа напряглись. ― Может и не найду, если вы прямо сейчас не организуете поисковый отряд. Он ушел. Кассандра глубоко вздохнула и ушла организовывать поиски вместе с Калленом и Лелианой, потому что это все, что ей оставалось. Она могла бы пойти вместе со скаутами, но была нужна здесь. С каждой минутой, с которой от отряда не было вестей, ее напряжение возрастало. Она мельком взглянула на смотровую площадку, куда поднялся Солас, надеясь вопреки всему. Что-то внутри нее знало – никто не смог бы выжить в подобной лавине. Но можно ли винить ее в ожидании чуда? На пике своего возбуждения она отправилась к Соласу. Может, хоть ему улыбнулась удача? Он сидел на смотровой площадке, повесив голову. Волна его магии прошла через Кассандру, и она практически подпрыгнула от удивления. Она была... невероятно плотной и могущественной. Кассандра встречала очень немногих магов, которые могли похвастаться такой силой. Он все это время ее прятал? Его голова дернулась вверх, и в этот раз Кассандра действительно подпрыгнула. Солас резко поднялся, в спешке разбрасывая снег, и повернулся – в глазах застыла явная усталость. Он пошатнулся. Кассандра поймала его и поставила на ноги, пока он цеплялся за ее руку. ― Он здесь, ― сказал он слабым голосом. Надежда запершила у нее в горле. ― Точно? ― Он потерял сознание. Ему нужно... Мы нужны ему. Прошу. Ущелье. Он... ― сбивчивое дыхание. Истощение маны. ― Тебе стоит отдохнуть, ― сказала она. ― Мы приведем его. Кассандра помогла ему опереться на себя, и они поковыляли обратно в лагерь. Предложила ему пару бутылок зелий лириума и нахмурилась, когда он скривился. ― Я знаю, что они тебе не нравятся, но нам все еще может понадобиться твоя помощь, если Маханон ранен. Хотя бы это заставило его их выпить. ― Отдохни, ― снова попросила она. ― Мы приведем его обратно. У Соласа не хватило энергии даже на то, чтобы кивнуть. Они нашли потерявшего сознание Лавеллана у входа в ущелье, и Кассандра не чувствовала холода, согретая то ли надеждой, то ли дурным предчувствием, либо и тем, и другим. Его переложили на носилки и вернули в лагерь. Он выглядел мертвым. Но нет, не был. Они пришли вовремя. ― Живи, ― прошипела она. Когда лекари занялись им, ситуация ухудшилась еще сильнее. Лавеллан заметался во сне и кричал. Никакая магия не могла его успокоить. А если кто пытался – становилось еще хуже. ― Что происходит? ― потребовала Кассандра. ― Мы не знаем! ― воскликнула Верховная чародейка Фиона. ― Он отказывается принимать нашу магию. ― Разойдитесь, ― раздался властный голос Вивьен. ― Держите его. Они так и сделали, но Лавеллан вырывался с удивительной силой. Адреналин, поняла Кассандра. Вивьен влила в него свою магию, но он забился в конвульсиях, выкрикивая слова на древнем языке. Глаза были полузакрыты, виднелись только белки. Он выглядел почти как одержимый. Вивьен сжала зубы. ― Позовите Соласа, ― твердым голосом сказала она. ― Я не знаю, с чем мы имеем дело. Кассандра рванула к месту, где видела его в последний раз, и нашла его спящим. Она мысленно попросила прощения и встряхнула его за плечи. Солас проснулся слегка дезориентированный. ― Маханон, ― настойчиво сказала она. Легкая дезориентация испарилась, и он уже был на ногах, крепко держа в руках посох. ― Что произошло? Ей не пришлось ничего объяснять. Они услышали крики, когда приблизились к палатке Лавеллана. Вивьен подняла глаза, когда они прибыли. ― Он не принимает нашу исцеляющую магию. Подозреваю, он кричит на вашем языке. Они смотрели, как Лавеллан бьется в удерживающих его руках. ― Так и есть, ― сказал Солас. ― Отпустите, вы его пугаете. Остальные подчинились, и Солас присел на колени у кровати, трепыхания Лавеллана постепенно ослабли. Солас смахнул слипшиеся от пота пряди со лба Лавеллана и прошептал что-то, что Кассандра восприняла, как эльфийский. Чудесным образом, или может нет, но Лавеллан успокоился. Они расслабились. ― Я постараюсь его вылечить, ― сказал Солас. ― Ты уверен? ― спросила Кассандра. ― Я восстановил достаточно маны. Все будет в порядке. Это было быстро, — не сказала она. ― Тебе нужна помощь? ― спросила она вместо этого. Солас покачал головой. ― Возможно, позже. Я позову кого-нибудь, если будет нужно. Остальные нерешительно покинули палатку, Вивьен бросила на Соласа и Лавеллана последний изучающий взгляд через плечо, затем вышла. Кассандра задержалась. ― Он будет в порядке, ― заверил ее Солас, свечение его магии окутало их мягким светом. ― Он будет жить. ― Ты сегодня себя заставлял. ― Он больше, чем остальные, ― сказал он мягким голосом. ― Это самое малое, что я мог сделать. ― Если тебе или ему понадобится что-то, не чурайся позвать меня. Солас улыбнулся и кивнул: ― Спасибо. Кассандра оставила это Соласу и обсудила с советниками ситуацию насчет Инквизиции, хотя бы для того, чтобы отвлечься, хотя время от времени кидала на палатку обеспокоенные взгляды. Когда она вернулась через час-другой с дополнительными одеялами для Лавеллана, Солас спал на стуле рядом с ним, склонив голову. Он не отошел от Лавеллана ни на шаг. Рука Соласа лежала рядом с рукой Маханона, их мизинцы соприкасались. Кассандра улыбнулась.________________________________________
{Варрик} Люди были забавными. Они совершали вещи, не имеющие смысла. Они совершали вещи, противоречащие их мыслям. Они говорили не то, что имели в виду. Когда Варрик писал, он планировал от и до. Это привело бы к тому, соединилось бы вон с тем, напомнило бы о том, предвещало бы это. Этот персонаж сделал бы вот эти вещи, чтобы могли произойти другие. Но даже если бы вы делали все в ваших силах, чтобы заставить ваших персонажей чувствоваться настоящими, вставляли какую-нибудь бессмысленную чушь, чтобы смоделировать дерьмо настоящей жизни, вы бы никогда, никогда, не сделали бы это до конца правильно. Потому что, если бы вы попытались, это звучало бы несогласованно, или изобиловало бы сюжетными дырами, или еще какой хренью, за которую критики залезли бы вам в зад. Однако вот какое дело. Настоящая жизнь была полна сюжетных дыр. Постоянно, черт возьми. Персонажи были непоследовательны, никто не делал то, что говорил, незапланированные события встречались повсеместно. Если бы он писал правду хотя бы о половине происходящего вокруг дерьма, его бы назвали мошенником. Это плохо для бизнеса. Писательство было бизнесом, вот вся правда. Хорошо, что Варрику было все равно. Не поймите его неправильно, он бы все равно приукрасил все к чертям, но это... Он наблюдал, как Солас и Лавеллан снова набросились друг на друга. Вот это он не смог приукрасить. Это было грубо. Может, даже слишком грубо. Может даже что-то, чем не стоило делиться. Но он все же написал. Он ничего не смог с собой поделать. Там было слишком много эмоций, слишком много смысла, в который он не был посвящен. Лучшее, что он мог сделать – добавить словам действий. Варрик писал, как Солас и Лавеллан были подавлены после очередной печально известной драки. 「Отступник обхватил голову, Инквизитор смотрел на звезды. Смотрели в противоположные стороны. Поставьте их спина к спине, и они будут словно отражения на диагональном зеркале.」 Писал, как Солас сиял, когда Лавеллан просто был рядом. 「Он улыбался, когда говорил о Тени, когда говорил об искусстве. Он улыбался, потому что был просто рад, что эти вещи существуют. И, когда в комнату вошел Инквизитор, он улыбнулся абсолютно также, но глазами, будто боялся, что, если улыбнется губами, это скажет слишком много.」 Писал о том, как Лавеллан казался расслабленным рядом с Соласом (когда они не переругивались друг с другом). 「Мир был тяжелым на его плечах. Когда он шел, вы могли практически чувствовать мантию из костей, которую он нес, почти чувствовать, как они пришиты к его плечам нитями, сделанными из чужих надежд. Но, если он увидит отступника – мантия спадет. Будет выглядеть, будто воспарил.」 Писал их имена вместе, потому что они были окончанием предложения. 「Лавеллан и Солас. Солас и Лавеллан.」 Варрик не мог сказать в какой момент он понял. Но когда он замечал Лавеллана, накидывающего одеяло на Соласа, потому что тот в очередной раз уснул в ротонде, или Соласа, заполняющего свой полевой журнал зарисовками Лавеллана, Варрик все больше убеждался, что точного момента не было. Не с этими двумя. Вы можете открыть любую из страниц, выбрать сцену и спросить: «Эта?». И ответом будет и «да», и «нет».________________________________________
{Коул} Глубокий и синий. И еще красный. Коул всегда знал. Там было столько боли. Может, однажды Коул попытается избавиться от нее всей – он хотел, он все еще хотел, – но он не мог. Не стоит. Поймано в холодных осколках зеркала. Слишком глубоко. Теперь часть их. Они не видели. Слишком напуганы. Это Коул тоже не мог забрать. Здесь нечего бояться, — хотел он сказать. — Он поймет. Но Лавеллан был золотым пеплом, Солас – жидкой молнией, и их печали недостаточно смягчились, чтобы встретиться. Так что Коулу оставалось только смотреть. Слушать. Помогать. Искать то, что дышало в промежутках меж словами, которые они говорили, чтобы запутать, спрятать, оттолкнуть. Но Коул не слушал эти слова. Они не говорили через слова (хоть и следовало. Это была не Тень. Им нужны слова), так что Коул слушал их самих.Яркий, сверкающий, красивый
Мысли Соласа были сгибами, сменяющимися сгибами. Было тяжело бродить по его голове и слушать.Горький, горящий, ломающийся
Все это за замком без ключа, но замок проржавел. Обрывки этих мыслей иногда просачивались и выбирались через замочную скважину. Коул иногда слышал их. Мысли, вылетающие из этой скважины, имели разные формы. Разный свет. Печать Соласа была неумолима. Она скручивалась, дергалась, переплеталась. Его гнев был острым клинком; его радость была тонкой и потрепанной нитью. Когда Солас думал о Лавеллане, его разум пульсировал. Пик, спад. Танец огненных языков. Тепло в одно мгновение, в другое – обжигает.Мягкий, жгучий, безопасный
Лавеллан был покровом яркого света и ядром темного тумана. Было тяжело почувствовать, что чувствовал Лавеллан, потому что этого было слишком много.Разлей, разрежь, убей
Коул не мог смотреть прямо. Коулу приходилось прикрывать свет рукой, и читать по теням, которые тот отбрасывал на землю. Но иногда он не боялся света и шел дальше. В темноту. Темноту, затягивающую его все глубже, заполняющую его легкие шепотами на своем языке. И Коул мог чувствовать, когда слушал эти шепоты. Ярость когда-то построила здесь город, говорили они. Теперь город был горой костей, начисто обглоданных оцепенением. Когда Лавеллан думал о Соласе, его мысли переплетали прошлое и настоящее. Оно не стало законченной работой. Все плелось, и плелось, и плелось. Ар лат, иногда доносило эхо мысли. Коул не мог сказать, откуда оно доносилось. Это было неважно. Ар лат, доносилось эхо мысли, а сердце болело. Коул не мог сказать чье. Все еще было неважно. Коул наблюдал, как Солас пишет на стене свои признания. Коул наблюдал, как Лавеллан вырезает из дерева свои послания. Скажи ему, ― попросил бы Коул. Нет, ― был бы ответ. И Коул бы принял ответ и ушел. Однажды скрытое будет раскрыто, закрытое будет отперто. Однажды свет и тьма смешаются и покажут истинную форму. Однажды их печали достаточно смягчатся, чтобы встретиться. Однажды настоящие мысли слетят с их губ.Сердце, излечение, дом.