Сердце

Как так? — первый вопрос, который возник в его голове. Почему настолько увлечённый математикой человек не готовится с репетитором? Дорого? Да, цены на дополнительное обучение были и правда высокими. Грустно осознавать, что из-за этого вероятность сдать на хорошие баллы уменьшалась. Хотя, возможно, в случае Серафима это и не совсем так. Андрей точно сказать не мог, он пока ещё совсем не знал этого парня. Но что-то внутри подсказывало, что юноша довольно-таки умён. Андрей вздохнул, когда понял, что видит в Серафиме юного себя. Он тоже готовился самостоятельно, сдал на заслуженные семьдесят девять баллов и, радостный, отнёс документы в вуз через дорогу. В итоге, проучился там четыре года и понял, что быть учителем всё-таки интереснее. И вот сейчас он сидел и ждал сам не зная чего. Наверное… чуда? Того, что кто-то придёт и избавит его от необходимости вести урок у десятого класса. Если до этого у него был одиннадцатый, у которых мозгов не сильно, но всё-таки чуть больше, то сейчас… Андрею казалось, что его ждёт сорок минут с самым отбитым классом. А казалось так потому что он не расслышал точно, десятый «б» или «в» класс считали самым отбитым. А впереди было ещё четыре урока. Оказалось, что десятого «в» класса в этой школе вообще не существовало. Это было очень… грустно, тяжело, неприятно, но всё-таки Андрей Игоревич справился с детьми. Они даже почти не шумели, это радовало. Тема у них, конечно, была не из приятных, наверное поэтому они, бедные, молчали и пытались понять куда их занесло и точно ли это математика, а не китайский. Ну или Андрей Игоревич их просто убедил в том, что без зачёта «хотя-бы на три» у каждого ученика по этой теме к следующей, более приятной, они не приступят. Уроки в пятом и шестых классах прошли великолепно. Дети даже не хотели покидать кабинет, настолько им понравился материал и объяснение Андрея Игоревича. И даже после звонка на седьмой урок шестиклассники не хотели уходить, требуя продолжения. — Ребятушки, мне нужно собираться, простите меня, но я не смогу остаться ещё на один урок! Мне правда жаль, — безрезультатно пытался отвязаться от детей учитель. — Да и к тому же, у нас завтра урок. Лучше бы вы топали домой и решали задачи, которые я задал. Я проверю их у всех без исключений! И буду проверять со всей строгостью! — Не-ет, вы не строгий, вы самый лучший учитель в этой школе! — сказал мальчик, сидящий в конце второго ряда. Андрей поднял на него глаза, намереваясь что-то ответить, но случайно или, наверное, не очень случайно, увидел в дверном проёме умиляющегося Серафима. Тот пытался зайти в кабинет. — Андрей Игоревич, здравствуйте. Вас тут к директору вызывают, сказали, чтобы вы немедленно отпустили шестой класс домой, потому что их родители очень переживают из-за того, что дети задерживаются. — Серафим переглянулся с Андреем, а тот, помимо того, что сразу понял, к чему это говорил юноша, так ещё и наигранно начал искать какие-то бумажки, при этом как будто бы сильно переживая. Но, более того, у учителя появилось странное чувство… теплоты, что-ли? Андрей редко такое ощущал, но сейчас ему было действительно хорошо, зная, что ученик выручил его в такой непростой момент. — А ещё, Андрей Игоревич, вы, пожалуйста, сядьте и постарайтесь не переживать. Директор кому-то говорила, что если такое ещё раз повторится, она будет вынуждена уволить вас… Отпустите, пожалуйста, шестой класс, Андрей Игоревич. — теперь уже наигранно вёл себя Серафим. Он с такой жалостью и одновременно нежностью посмотрел на Андрея, что тот, банально, не смог отвести взгляд. Хотелось просто вот так сидеть и рассматривать чужие глаза. И плевать на шестиклашек, которые, кстати говоря, потихонечку начали собираться и выходить из кабинета. Как бы сложно не было, Андрей Игоревич всё-же посмотрел на оставшихся детей и, вздохнув, сказал что-то вроде «ну, видимо, не судьба, ребята», и встал, собираясь пойти «к директору», на что оставшиеся дети отреагировали незамедлительно. Они подорвались с мест, хором попросили прощения и убежали. Андрей надеялся, что домой. Он прошёл к концу кабинета и закрыл дверь на ключ. — Здесь не должно быть больше уроков, меня просили закрыть кабинет. Будем выходить через окно, — улыбаясь во все тридцать два, сказал Андрей. — спасибо, что спас меня от мелких. Это правда кошмар! Они просто не хотели уходить и всё… — продолжал Андрей, подходя к своему столу. Он положил ключ и ослабил галстук, расстёгивая верхнюю пуговицу. Видимо, в глазах шестого класса нужно было выглядеть достойно. — я не знал, что такое вообще может быть. — Ну, не удивительно. Ты вообще слышал, как ты материал объясняешь? Я бы на их месте так же поступил. — садясь за свою первую парту произнёс Серафим. Он забыл про то, что к учителю нужно на «вы», а тот, казалось, даже не обратил внимания. — Серьёзно, просто восторг. Я даже в какой-то степени завидую этим детям. — Серафим грустно улыбнулся. — Ну ладно, я чего пришёл-то. — копошась в рюкзаке, говорил парень.— Во-от они, мои хорошие. Классная и домашка, — он протянул учителю зелёную, самуюпростенькую тетрадь. — вроде я всё написал. Андрей был шокирован. Домашка была рассчитана на то, что ученики, когда придут домой, ничего не поймут и либо полезут в интернет за решением, либо подойдут к Андрею Игоревичу на перемене. Но… видимо, кое-кто прошёл эту тему раньше школьной программы. Либо этот кое-кто был одарённым ребёнком. — Ты… ты правда решил всё, что я задал? — ошеломлённо спросил Андрей, проверяя наличие всех номеров в работе парня. — Я… ладно, честно говоря, ты меня удивляешь с каждой секундой всё больше и больше. Ты огромный молодец, прям, умняшка такой, нет слов. — Спасибо… —Серафим улыбнулся. Ему было правда приятно это слышать. Здорово всё-таки, когда хвалят твои знания. — Никто не пришёл слушать доказательство формул, да? — грустно произнёс парень, подперев лицо рукой. — А ты за этим что-ли? — оживился, быстро поднялся и подошёл к доске Андрей. — Я, если честно, не рассчитывал на то, что хоть кто-то придёт, поэтому и не готовился. Но что-то смогу рассказать. Слушай и, если хочешь, конспектируй, записывай вопросы. Если будут, в конце на них отвечу. И начал рассказывать. Андрей говорил медленно, вдумчиво, но не нудно, именно так, как Серафим любил. У парня вообще было два любимых способа подачи материала учителями: либо быстрые чёткие объяснения с указанием основных тезисов, которые необходимо записать, либо медленные рассказы, в ходе которых чтецы не отвлекались ни на что. Второе как раз демонстрировал Андрей, а Серафим, который весь день хотел спать, слушал на столько увлечённо, что забыл про всё остальное. Но сказать, что Серафим всё время только и делал, что слушал преподавателя — соврать. Парень действительно слушал, вникал, записывал вопросы, но ещё он рассматривал учителя. Тот и правда выглядел сногсшибательно. Серафим был рад тому, что учитель не надел водолазку и, несмотря на холод, не надевал пиджак, который висел с самого начала учебного дня на спинке стула. Серафим поймал себя на том, что тупо пялит в то место, где секунду назад стоял преподаватель, доказывавший формулы производных. Парень посмотрел на доску, а там… Серафим удивлённо посмотрел на Андрея, который, оказывается, ждал этого. — Ладно, в вузе так в вузе. Я почти ничего не понял про последнюю формулу. — грустно пробубнил ученик. Правда, он бы понял, если бы слушал, но ему было не до этого. А на моменте вывода формулы производной от логарифмической функции он вообще причёску Андрея изучал. Осветлённые несколько раз волосы лежали, на удивление, хорошо. Да что уж там, они лежали просто шикарно. Как будто их нарочно пытались сделать как можно обьёмнее, либо Андрей просто вытер голову полотенцем, как часто делал Серафим, поэтому и подумал об этом. Даже представил: это должно было выглядеть то ли умилительно, то ли невероятно слаженно и привлекательно. Почему — Серафим не знал, он просто представлял именно так. И снова думал об этом. —…фи-и-м, всё хорошо? — перебил его мысли Андрей, щёлкая пальцами перед носом парня. И когда он успел? Только что же перед доской стоял. Серафим неуверенно кивнул головой. — Ты сидел молча минут десять, точно всё нормально? — беспокойно переспросил Андрей. Да, возможно, он преувеличивал и из десяти минут там было только секунд тридцать. Но, считая всё время, которое Андрей провёл у доски, выходило как раз десять минут. — Да… знаешь, я сегодня что-то и правда слишком сильно в облаках летаю. — потёр переносицу Фим. — Я, наверное, пойду домой. Посплю… — Да, иди, правильно. Завтра на уроках так не отключайся, ладно? — посмотрел в глаза парня Андрей, а Серафим заметил гетерохромию у учителя и не смог оторвать взгляд. Хотелось изучать эти глаза, такие разные, но в то же время такие… похожие, что ли. Серафим не знал как описать это. Он никогда в жизни раньше не видел подобного, поэтому был удивлён и впечатлён одновременно. А Андрей стоял, облокотившись руками на парту, за которой сидел Серафим, и довольно улыбался. Возможно, он принял ситуацию за комплимент своим глазкам, а возможно сам засмотрелся на парня. Иначе объяснить то, что они смотрели друг на друга около минуты, было тяжеловато. — Ну так, — Андрей перевёл взгляд ниже глаз парня, — ты домой идёшь? — и снова посмотрел в глаза, но уже как-то более трезво, чем до этого. — А… Да, да. Убегаю. — встрепенулся Серафим и поднялся, подтягивая рюкзак на плечо. — И это… спасибо, что потратили на меня своё время. Иногда, когда я понимал о чём речь, было познавательно. — он почесал затылок рукой, — До завтра? — Да не за что, мне не сложно. — улыбнулся учитель. — До завтра, Серафим. Проходя через пустой класс, Серафим ни о чём не мог думать. Он даже не слышал, как сзади к нему подошёл Андрей, он только остановился и дал ему подойти к двери для того, чтобы открыть замок. Поблагодарив учителя, Серафим чуть ли не пулей выбежал из школы. По правде говоря, это не выглядело так. Но Серафим за этот школьный день испытал такие эмоции, которые не испытывал несколько лет. Нежность, радость, недоумение и грусть — всё смешалось в нём. Он не знал почему испытывает такое к, во-первых, чужому человеку, во-вторых, своему учителю. Это было как минимум странно, как максимум — глупо. Но он не мог изменить что-то по щелчку пальцев, поэтому решил не слишком зацикливаться на своих чувствах. Серафим всегда так делал. Если он что-либо чувствовал по отношению к любому другому человеку, то сразу же принимал это и искал причину своих ощущений, а не оправдание им. За своими размышлениями он не заметил как дошёл до дома, путь к нему был и правда очень коротким. Теперь нужно было сделать уроки… ладно, кого Серафим обманывает, он собирался готовиться к экзаменам, а именно профмату и русскому. С последним у парня всегда были проблемы, ведь в начальной школе отношение к нему было предвзято хорошее, и он мог не учить столько же, сколько учили его одноклассники, но всё равно получать пятёрки. В средней школе их уроки вела директор, поэтому они часто пропадали. Раньше Серафим был нисколечко не против такого, но сейчас понимал, что лучше бы уроки у них всё-же вела строгая учительница. Серафим зашёл в квартиру, обрадовался тому, что дома он один и потопал в свою комнату, сняв перед этим куртку и помыв руки. Про еду он даже не думал, да и зачем, если кушать не хотелось совершенно. Лучше потратить это время с пользой. Так он провёл около четырёх часов, за которые успел решить несколько первых частей вариантов по математике и три десятка упражнений по русскому на пунктуацию. Не густо, как думал сам Серафим. Но какой-никакой перерыв на покушать он всё же решил устроить. Пошёл на кухню и так обрадовался, когда увидел макароны в холодильнике, не передать словами. Разогрев их в микроволновке, он решил написать Глебу. Открыл чат, не увидел ответов на свои сообщения и немного взгрустнул, ведь прошло достаточно много времени с его последнего смс. Серафим решил никому не писать и просто спокойненько поесть, а потом пошёл обратно в свою комнату, но уже не для того, чтобы что-то учить. Он взял рюкзак, достал из него оставшиеся учебники и застегнул, после чего потащил его в прихожую. Одеваться ему было не нужно, Серафим уже был в уличной одежде. Необходимы были только кольца, которые в следующее же мгновение парень надел. Спасибо, додумался снять их около входной двери. Накинув куртку и похлопав по карманам, Серафим всё же вышел из дома. Закрыл дверь на замок, всё как положено. Парень вышел из подъезда и не знал куда идти дальше. Но, первым делом, он включил наушники и случайную песню из своего плейлиста. Это была «Беги» Бредишь. Можно было подумать, что песня в тему, но нет, Серафим не убегал от своих проблем, ведь они в конце концов догоняли его. Всегда догоняли. Сколько всего ужасного бы не происходило в его жизни, Серафим никогда не бежал от этого, ну, либо слишком отчаянно пытался убедить себя в этом. На деле же, его с детства приучили бежать. Мать ушла от его отца, когда Серафиму было около десяти лет. Сколько же слёз было, и каждый раз, когда она не винила сына во всех бедах, она рыдала ему в плечо и говорила о том, что с его отцом стало невыносимо жить. Когда Серафим подрос, он спросил мать, почему она не поговорила со своим мужем, на что получил ответ по типу: «Знаешь, сын, всегда проще уйти, чем что-то менять. А я не могла что-то менять из-за тебя. Если бы у меня не было маленького ребёнка тогда, разумеется, я бы поговорила с ним.» Благодаря этой замечательной фразе матери Серафим окончательно перестал думать о себе как о желанном ребёнке. Если раньше он предполагал, что маме просто было тяжело, она уставала, поэтому и не обращала на него должного внимания, обижалась, ругалась, то сейчас Серафим был уверен в том, что она не любила его. Он не мог винить мать в этом, по крайней мере, сейчас. Года так два назад он чуть ли не каждый день плакал по этому поводу. Да и, честно говоря, не только по этому. Единственное, что его тогда спасало — «общение» с людьми из приложений для знакомств. Сейчас он таким не страдает, некогда. Да и ему есть с кем общаться, кому высказаться. Ненароком Серафим вспомнил, как рассказывал Глебу, к дому которого почти подошёл, о своих проблемах. Тот тогда ничего не ответил, сказал что-то вроде: «ужасно, это правда так грустно», немного помолчал и решил перевести тему. Да, конечно, парень не винил Глеба в таком ответе, он наоборот, был благодарен хоть за это, но не сказать, что было обидно — всё равно, что промолчать. Получить такую реакцию в ответ на свой душевный монолог Серафиму не хотелось. Но… прошлое не изменить, но можно повлиять на будущее. Поэтому сейчас парень звонил в домофон у подъезда друга. — Кто? — резко проговорил механический голос парня, который явно не ожидал такого звонка. — Серафим. Открой пожалуйста, холодно как-то… — грустно ответил парень. На деле же, холодно не было, но что ещё он должен был ответить? — Бля… Ладно, щас, — закопошился Глеб и дверь противно запищала, оповещая о том, что её теперь можно легко открыть. Серафим вспомнил, что не купил ничего сладкого. Ну и ладно, не сильно то и хотелось. Не сильно хотелось заходить в подъезд теперь, почему-то до этого такого ощущения не было. Но как бы там ни было, Серафим поднялся на этаж и постучал, а затем сам открыл дверь Глеба. Тот стоял в кухне и, видимо, включал чайник. Какой догадливый, даже просить не пришлось. — Ну так че хотел? — как-то раздражённо спросил Глеб, параллельно доставая кружки из шкафчика. — Ты полдня не отвечал, я подумал, вдруг что-то случилось. Решил зайти, всё равно гулял ходил. — разделся и разулся Серафим, после чего прошёл на кухню и сел за стол, перед этим помыв руки. — Чего, кстати, не отвечал? И Глеб начал рассказывать о том, почему не отвечал, не писал и был отстранённым последнее время в их общении. Сказать, что Серафим не ожидал — ничего не сказать. Парень и думать не думал о таком повороте событий. Нельзя было сказать и о том, что Серафим был рад этому разговору. Но всё-таки он имел хоть какое-то уважение по отношению к людям, поэтому внимательно слушал и кивал головушкой, когда было необходимо. На самом же деле, его буквально спасали четыре кружки растворимого, выпитые за сегодня. Иначе он бы уснул прям там, во время монолога друга. Серафим слушал его и думал, почему сам не может быть таким же открытым, как и Глеб. Тот рассказывал о своих проблемах и чувствах так… адекватно? Самым обычным тоном, таким, которым люди рассказывают о вещах, что тревожат их. Глеб не говорил навзрыд, не пытался вызвать жалость, он просто рассказывал. Серафим подумал о том, что голос Глеба мог бы даже усыпить его, Серафима, будь они в другой обстановке. Но сейчас спать было никак нельзя, потерять доверие друга не хотелось. По крайней мере, так думал Серафим минуту назад, сейчас ему казалось, что Глебу просто необходимо было высказаться, а он был просто тем, кто удачно зашёл. Глеб начал нервно сминать пальцами футболку, что не осталось без внимания, ведь до этого он был чуть ли не самым спокойным человеком в мире. — Блять… нет, я нахуй не могу так. Хочешь, можешь пойти со мной, хочешь — посиди здесь, я сейчас вернусь. — протараторил Глеб и пулей вылетел из кухни. Серафим так и сидел, пытаясь понять, что же такое случилось и почему Глеб так разнервничался и убежал. Стоило парню немного подумать об этом, как он тут же осознал, что совершил самую ужасную ошибку — позволил Глебу остаться одному сейчас. Но Серафим не успел даже встать со стула, как увидел эту кудрявую макушку, очень аккуратно державшую в своих руках белую кружку. Глеб дошёл до стола, поставил её, сел на своё место, сделал глоток и предложил Серафиму, но тот отказался. — И зря, он очень успокаивает. Я бы на твоём месте попробовал. — говорил парень, не выпуская кружку из рук. Создавалось ощущение, что этот напиток для него был чем-то вроде спасательного круга. — А что там такого? Это разве не просто чай? — в недоумении спрашивал Серафим. — Он ромашковый? — Да, типа того. Просто, вроде, более концентрированный. — соврал Глеб, но Серафим никак не мог знать об этом, поэтому решил, что ничего плохого в этом чае нет. Парень взял кружку, понюхал напиток и сразу же засомневался. Но, посмотрев на Глеба и получив от него утвердительный кивок, всё же решился. Он сделал глоток и тут же понял, что это было вторым худшим решением за сегодня. — Боже, что это, Глеб?! Как ты это пьёшь?! — поморщился Серафим. Вкус у чая был, мягко говоря, неприятный. Парень встал, подошёл к шкафчику с кружками и достал первый попавшийся стакан, налил в него тёплой воды из чайника и выпил её. Это было намного приятнее предыдущего глотка. — Что это было? Это точно не ромашка, и даже не её концентрат. — он как-то грозно посмотрел на юношу, всё ещё сидящего за столом. — Фим… это… маковый чай, он как ромашковый, только эффект сильнее. — Глеб не поднимал голову, продолжая сверлить кружку взглядом. Серафим не знал, что сказать. Он чувствовал нарастающее с каждой секундой желание свалить из этой квартиры, но в то же время понимал, что если сейчас он не отреагирует хоть как-то, может лишиться единственного более-менее близкого человека. Проблема была в том, что Серафим ничего не знал о том, что такое маковый чай, как давно Глеб его пьёт и только ли так он использует опиум. Почему именно об опиуме подумал парень? Всё просто как дважды два: его мать как-то рассказывала относительно маленькому Серафиму о том, какие наркотики бывают и как их называют в обычной жизни, способы и последствия их приёма она не только рассказывала, но и иногда показывала, поэтому ребёнок хорошо запомнил весь тот ужас, который следует за «хорошим настроением». Благо, мать не слишком часто увлекалась этим, а вскоре и совсем перестала. За это он ей безумно благодарен, ведь в то время он чувствовал себя просто отвратительно. Когда мать лежала в реабилитационном центре, Серафим жил с бабушкой, что было ещё хуже чем раньше, с матерью. Зато уже тогда ребёнок знал, что наркотическая зависимость — вещь, шутить с которой не стоит. Поэтому сейчас он, хорошенько подумав, решил, что не хочет ввязываться в это. Да, Глеб был самым близким для него человеком, иногда поддерживал его, с этим парнем было весело проводить время, когда им двоим того хотелось, но всё же Серафим не считал себя вправе помогать Глебу лечиться, тем более от такого. — Глеб, знаешь, — парень, стоявший у стола, почесал затылок. — от этой хуйни лечится нужно. Я, конечно, всё понимаю, я могу поддержать тебя, если нужно, но это блять не смешно даже. — Серафим сел напротив того, с кем говорил и постарался посмотреть ему в глаза. — Я могу дать номер рехаба, только, пожалуйста, не страдай хуйнёй. Это не вывезешь ни ты, ни, тем более, я. Более того, мне оно нахуй не надо. Ко мне ты можешь обращаться только чтоб поныть, помощь я тебе вряд-ли дам, уж извини, я не доктор. Поэтому и советую забывать про опиум, — Глеб поднял на говорящего недовольный взгляд, словно Серафим приказывал ему что-то, что парень яро противился делать. — извините, мак. И не смотри на меня так. Серафим замолчал, а в месте с тем Глеб понял, что зря рассказал обо всём «другу». Понял, что тому было неинтересно ничего из того, что его так волновало. Он расстроился, но после разозлился. Хотелось разбить эту проклятую кружку об голову этого проклятого Серафима. Хотелось остаться одному и слушать свои мысли, кричать на весь дом, а после лечь на пол и рыдать. Хотелось напиться и покурить. Очень хотелось остаться одному сейчас, но Серафим не давал это сделать. Он сидел напротив и всматривался в лицо Глеба, чем невероятно раздражал того. Парню ведь хотелось простого одиночества, отдыха. Сна. — Уходи. — неподнимая глаз, сказал Глеб. — Слушай, я не… — Уходи! Просто уйди уже! — срываясь на крик, закрыл лицо руками парень. Серафима долго уговаривать не пришлось: он быстро поднялся, подошёл к входрой двери, обулся, взял свою куртку и вышел, не попрощавшись с Глебом. Им двоим нужно было остыть, Глебу — побыть в одиночестве, Серафиму — прогуляться под музыку. Решив не медлить с этим, парень включил песню «Беги», которая каким-то чудом снова оказалась первой в очереди. Но больше из плейлиста своих любимых треков под его настроение не подходил ни один, поэтому парень решился на отчаянный шаг — включить треки своего одноклассника, которые тот постоянно отправлял Серафиму. На самом деле, эту музыку нельзя было назвать ни плохой, ни даже посредственной, а скорее наоборот — от треков Юры Серафим чувствовал невероятный комфорт, словно его поддерживала эта музыка. Это было крайне странно и непонятно парню, ведь что-то похожее на мотив таких песен он и сам мог сыграть, к примеру, на гитаре. А текст… Серафим тоже стихи пишет, что ему мешает начать профессионально заниматься музыкой? Наверное, только то, что по словам его матери «музыка твоя тебя в старости не накормит, лучше закончить вуз, получить профессию, так хоть какая-то гарантия хорошего будущего будет». Честно говоря, верилось в это очень слабо. Он открыл подъездную дверь, а в наушниках играл припев песни «Бриолин». Серафим не хотел, очень не хотел связывать строчки из песни со своей жизнью, но это было действительно тяжело для него в этой ситуации. «У них всё гладко, блестяще и безукоризненно» — казалось, сейчас даже вечно успокаивающая музыка издевалась над ним. Почему другие люди, те же одноклассницы Серафима, которые сегодня строили глазки новому учителю математики, выглядят такими беззаботными? Серафим прекрасно знал ответ. Это же просто облик, не факт, что они счастливы. Но почему-то в это не верилось. Парню казалось, что никто никогда не ощущал себя так же, как он сейчас, что ни один человек не переживал боль от решения близких людей. Серафим признался себе в том, что Глеб был действительно близок ему, но от этого сейчас было только больнее. От выбора Глеба, от поведения Серафима. Почему последний поступил именно так? Почему не остался? На эти вопросы Серафим знал ответ, но боялся даже мысленно его произнести. За раздумьями парень не заметил, как очутился в незнакомом дворике, но он не спешил паниковать. Пройдя пару кварталов, прослушав несколько песен, он не мог выбросить из головы строчку «пачка снова пуста, я чувствую себя жалким», которая как нельзя хорошо описывала его состояние. Почему-то именно сейчас сильно хотелось курить, хотя Серафим, вроде-как, собирался бросать. Но что сделаешь, бродить до утра по переулкам города не хотелось, а выбираться из этих лабиринтов без сигарет — тем более. Он даже не пытался найти пачку в своём рюкзаке ведь знал, что её там не было и быть не могло. Было бы неплохо купить новую, но денег на такие траты не хватило бы. Поэтому лучшим решением казалось подойти к первому курящему человеку, что и решил сделать Серафим. Он уже и забыл это ощущение, когда идёшь по тёмной улице и всматриваешься в каждый силуэт в надежде на то, что хоть у кого-то окажется сигарета в руках. «В надежде на чудо…» — подумал Серафим и решил записать это, ведь звучало, по его мнению, как-то слижком уж поэтично. «В надежде на чудо… в надежде на…» — прокрутил свою мысть ещё раз и наконец наткнулся глазами на закуривавшего человека, — «чудо…» — отделил это слово Серафим, всматриваясь в лицо мужчины, но стараясь при этом выглядеть не слишком странным. Он подошёл к своему спасителю и, всё ещё не веря такой счастливой случайности, немного кашлянул, привлекая внимание и без того заметившего его человека. — Добрый вечер, не найдётся ли у вас сигаретки? — переминаясь с пятки на носок, протараторил Серафим.