(не)совместимые

      Когда человек танцует, он отдаёт всего себя движениям, вкладывая в них максимум чувств. Ёнджун всегда придерживался этого негласного правила, и даже не заметил, как танцы стали неотъемлемой частью его жизни. И вот ему двадцать четыре, и он ведёт занятия у маленьких детей, которые буквально пищат от восторга, когда приходят к нему.       Это не было чем-то утомительным, ему нравилось общаться с детьми и обучать их тому, как правильно двигаться, как он учился когда-то сам. Видя этих чудесных созданий, активно повторяющих за ним, парень вспоминает самого себя многолетней давности. Как Чхве, будучи ещё ребёнком, подражал своему тренеру, к которому любезно отвела его мама, буквально во всём. Начиная с танцевальных движений и заканчивая привычками. С улыбкой оглядываясь на своё прошлое, Ёнджун всегда был благодарен тренеру и мечтал стать однажды таким же. Таким же понимающим и умеющим найти подход ко всем и каждому, неконфликтным и обладающим удивительной способностью сглаживать все углы. Поэтому когда у Чхве появилась собственная небольшая студия, он искренне старался взрастить в ней комфортную атмосферу как для детей и их родителей, так и для своих коллег. Поначалу всё складывалось как нельзя лучше, да и сейчас нельзя было сказать, что студия переживает плохие дни, но всё же было несколько моментов, что рушили всю идиллию.       — Ёнджун-сонсэнним! — из размышлений выводит маленькая девочка, бегущая в его сторону и едва не спотыкающаяся об ножку дивана, предназначенного для родителей, ожидающих своих детей. От неё веет холодом, — Я по вам соскучилась!       Парень широко улыбается, принимая девчушку в свои объятия, после чего кланяется вошедшей следом её маме. Та повторила его жест, здороваясь. По началу это казалось чем-то неловким, особенно то, с каким уважением относились к нему люди, приводившие своих чад в его студию. Однако, за столько времени это стало настолько родным и привычным, что не вызывало никакого удивления. Его любили и уважали как человека, умеющего работать с детьми, несмотря на то, что он ещё достаточно молод.       — Я тоже соскучился по тебе, Ханыль, — Чхве треплет малышку по голове, после чего отстраняется, — Я надеюсь, ты помнишь всё, что мы учили?       — Конечно! — та довольно кивает и продолжает щебетать, горделиво вскинув нос, — Как только мне снова разрешили танцевать, я танцевала без перерыва!       Ёнджун не может перестать умиленно улыбаться, глядя на счастливую Ханыль, вернувшуюся после долгого перерыва. Она тяжело болела, но, кажется, сейчас это уже никак не отражалось на её состоянии. Это не могло не радовать, всё же она была его любимой ученицей, несмотря на то, что ещё в начале своего пути он пообещал себе не выделять никого и относиться ко всем одинаково. Но стоило ему увидеть этот милейший лучик солнца, его сердце растаяло. Малышка умела располагать к себе своей очаровательной открытостью и чудесной улыбкой, способной, кажется, исцелить весь мир.       Парень просит девочку проходить в зал, где её уже ждали остальные ребята, и оборачивается к женщине, пришедшей вместе с Ханыль.       — С ней всё будет в порядке, я прослежу за ней.       — Спасибо тебе, Ёнджун-а, — та смеётся, — Ты не представляешь, как долго она ждала, чтобы снова прийти сюда. Она тебя обожает. Всю неделю ходила за мной по пятам, повторяя, какой же Ёнджун-сонсэнним красивый, и как он будет доволен ей, когда узнает, сколько она тренировалась.       Чхве хихикает, после чего, попрощавшись с женщиной, идёт в сторону своего зала. Занятие должно было начаться уже совсем скоро, поэтому нужно было поторопиться. Дети, конечно, невероятно послушные, но всё же нужно было проследить, дабы они не устроили балаган в честь возвращения Ханыль. На губах играет легкая улыбка, когда Ёнджун подходит к двери, ведущей в зал, как его окликает чужой голос:       — Что, сонбэ, ваша любимица вернулась? — нагло брошенная фраза, и перед глазами предстает его коллега, появившийся в его жизни совсем недавно.       — Завидуете, Бомгю-щи? — старший усмехается, скрещивая руки на груди.       — Совсем наоборот, — Бомгю поправляет сбившуюся во время занятия прическу, даже не смотря на коллегу, — Вы устроили тут такую тошнотворно-милую сцену, что мне оставалось только надеяться, что это скоро закончится.       Ёнджун закатывает глаза. Чхве Бомгю был единственным, с кем общий язык найти не удалось. Тот с самого знакомства вел себя нахально, словно не был младше на несколько лет. Казалось бы, два года — не такая уж и большая разница, но рамки приличия, регулярно нарушаемые этим дерзким парнем, никто не отменял. Он терпел несносного хубэ по нескольким причинам: тот действительно был хорошим танцором, и этот факт просто невозможно оспорить, а ещё тот умело работал со своей группой, и дети его любили. А ещё было в Бомгю что-то, что никак не поддавалось объяснению. Тот целиком и полностью выглядел так, словно сбежал из Нью-Йорка девяностых, носил объёмные вещи, скрывающие его фигуру, и имел длинные волосы и невероятно миловидную внешность. Его внешний вид мог легко ввести в заблуждение любого, поскольку, как правило, парни в Корее так не выглядели. Ёнджун поначалу даже не знал, как к тому обращаться, ведь младшего было действительно просто перепутать с девушкой. Но когда тот представился, пробасив низким голосом, все сомнения отпали, словно их никогда и не было.       — Поосторожнее со словами, Бомгю-щи, — несмотря на сказанное, старший лучезарно улыбается, — А то я действительно могу подумать, что вы мне завидуете.       Младший неопределённо фыркает и исчезает за дверью своего зала, заканчивая импровизированный перерыв. Ёнджуну остаётся только недоумённо глядеть, как скрывается чужая ладная фигура в широкой футболке и шортах.       Если Чхве быть откровенным, то Бомгю бы не было здесь уже спустя неделю ведения занятий, если бы не то, как сильно его любили дети. Будучи невероятно раздражительным по природе, старший мог завестись с пол-оборота, и одно неловкое словцо могло уже стать причиной скандала. И если Ёнджун был пламенем, вспыхивающим очень быстро и настолько сильно, что времени на спасение уже не оставалось ни у кого, то Бомгю был тем, кто подливал масла в огонь, заставляя того разгораться ещё сильнее. Но всё же долго злиться на него не получалось. То ли было дело в его очаровании, то ли Чхве наконец-то сумел встретить равного себе, кто не пытался боготворить его и относился лишь как к сопернику. Ёнджун часто видел, как танцует длинноволосый парень, и это зрелище хотелось запечатлеть в памяти навсегда. Потрясающий контроль над своим телом, выразительные глаза, передающие все эмоции... От танцующего Бомгю невозможно было отвести взгляда, и почему же тот до сих пор не был ни в одной из популярных команд Кореи — вопрос, на который никто так и не дал ответа. Младший от расспросов увиливал, предпочитая вместо этого бросать: «А вам какое дело, сонбэ?», и после нескольких попыток Ёнджун сдался. При их знакомстве он пытался неловко пошутить, что с такой внешностью Бомгю нужно быть айдолом, а не вести занятия танцами у маленьких детей, на что получил грубое:       — Это моё дело, Ёнджун-сонбэ, так что не суйте свой длинный нос куда не следует.

***

      — Выглядишь уставшим, хён, — Субин озвучивает довольно очевидную вещь, ведь чужое расположение духа было видно за сто километров, если не больше.       Ёнджун одаривает друга нечитаемым взглядом, после чего возвращается к поеданию чипсов и бессмысленному лежанию на диване в чужой квартире. В своей было всё ещё пусто, а существовать среди до сих пор не разобранных после недавнего переезда вещей совсем не было желания, из-за чего парню пришлось оккупировать жилище Субина. Та, обжитая и уютная, ощущалась совсем по-другому. Старший и мог бы избавиться от коробок, сплошь усеявших его новенькую квартиру в центре Сеула, но после работы у него оставались силы только на то, чтобы упасть на диван в гостиной и валяться там до самого отхода ко сну.       — Как твои занятия сегодня? Ты так и не рассказал.       Ёнджун едва заметно оживляется и начинает говорить о возвращении малышки Ханыль, о том, как его группа сегодня удивительно хорошо занималась и не забывает упомянуть Кая, работающего администратором, о котором другу было слушать было интереснее всего.       — Он сегодня принес тонну конфет для детей, и теперь они любят его больше, чем меня, — старший перемещает упаковку чипсов со своих коленей на диван под ворчание Субина о том, что хён так испортит мебель к чертям, а после разминает затекшие от длительного лежачего положения конечности, — Это можно считать предательством?       — Это очевидно, что они любят Кая больше, он хотя бы не заставляет их садиться в шпагат, — младший строит умное лицо, — И кормит ещё. Рай для любого ребенка.       Ёнджун закатывает глаза на это заявление. Вообще-то, он не заставлял никого садиться на шпагат. Разве что, будучи пьяным в зюзю, но от этого пострадал только Субин, причем, в первую очередь, морально. И к счастью для него же, это было только один раз.       На своих занятиях же он стретчинг не проводил, поскольку растяжка не являлась его любимым времяпрепровождением. Да и у них не балетная школа. И слава богу, иначе Ёнджун бы сдался первым.       — Дети — странные, — заключает старший, снова пододвигая к себе чипсы и отправляя одну штуку в рот, — Мне никогда их не понять.       Субин вздыхает при виде того, во что превращается его диван от крошек, раскиданных буквально повсюду, но больше по этому поводу не ворчит. Лишь с явным скепсисом осматривает хёна и корчит недовольную мину. Ёнджун показывает тому язык и продолжает уплетать свои вредности. Младший снова вздыхает, на этот раз глубже, на такое ребяческое поведение. Те, кто не знал настоящего Ёнджуна, пожирающего чипсы тоннами и запивающего всё это какой-нибудь редкостной дрянью, вальяжно развалившись, словно не он был танцором, осуждающим всё, что было вреднее салата и воды, могли подумать, что он — не по годам серьёзный молодой человек, обладающий тысячей и одним талантом во всех областях. Субину же повезло знать совсем другого Ёнджуна. Ёнджуна, ноющего по утрам из-за опухшего лица, рыдающего навзрыд над сопливыми мелодрамами, пугающегося любых громких звуков и обижающегося на всякие пустяки.       — А что там с Бомгю? — младший спрашивает как бы невзначай, мимоходом, делая вид, что это нечто слишком незначительное, чтобы по-настоящему интересоваться. Ёнджун тут же просекает эту фишку, спрашивая то же самое в ответ:       — А что там с Бомгю?       Субин пожимает плечами, мол, мало ли, что могло случиться.       — Ты всю прошлую неделю не затыкался, говоря о том, как круто он танцует, а ещё тебя бесит.       Старший недовольно цокает и закатывает глаза. Иногда донсэна за эту прямолинейность хотелось ударить чем-нибудь тяжёлым, например, арматурой, но таковой поблизости никогда не оказывалось. Чхве Бомгю действительно был раздражающим до дрожи в пальцах, но Ёнджун никогда не думал, что он мог говорить о нём без конца. Это не имело абсолютно никакого смысла, а зная Субина, тот ещё и мог начать дразниться, мол, «Хён, да ты, кажется, запал на него!», чего слышать совершенно не было никакого желания. Проигранный в голове диалог напоминал сцену из ситкома, где главный герой отнекивается от своих до ужаса очевидных чувств, а при виде объекта своего воздыхания обязательно начинает пороть какую-нибудь чушь. Ёнджун даже мог представить, как Субин говорит что-то по типу:              — Хён, не отрицай того, что тебе нравится Бомгю. Это давно всем известно.              — Он бесит, не нравится. Не путай эти понятия, — голос самого себя, придуманный в голове, звучит как-то не совсем уверенно, и Ёнджун даже не хочет думать, от чего.              — Ага, и ты совсем не пялился на него, когда он вёл занятия, — воображаемый Субин довольно усмехается под закадровый смех, — Как говорится, от ненависти до любви…              Смех на фоне становится ещё громче, и парню приходится помотать головой, чтобы избавиться от дурацких мыслей. Кажется, он сходит с ума. В реальности Субин подходит к старшему и машет ладонью перед чужими глазами, пытаясь привлечь чужое внимание. Тот, кажется, отпирает и как-то обречённо хмыкает, что сложно толковать как что-то конкретное. Младший решает не задавать лишних вопросов.              — Бомгю — хороший танцор, и, если бы он умел молчать, было бы вообще супер, — бурчит Ёнджун, возвращаясь к своему марафону под названием «Съешь все чипсы, найденные в квартире Субина», — Он будто даже о банальном уважении не в курсе.              Младший усаживается рядом, не забыв при этом сдвинуть всю еду, что была раскидана по всему дивану, занимая собой чуть ли не всё свободное место, и поворачивается к хёну, явно заинтересованный.              — Он сегодня сказал, что мы с Ханыль устроили «настолько милую сцену, что хочется блевануть», — старший имитирует кавычки пальцами, — Это вообще как понимать?               А Субин, если честно, понятия не имеет, как это понимать. Да и откуда он может знать, если же Бомгю он знает только из разговоров старшего и некоторых видео, которые ему показывали. Он не знал об этом парне ровным счётом ничего, а в инстаграме была лишь сухая информация: танцор, есть попугай по имени Тото, раньше жил в штатах.              — Если бы не его навыки, я бы давно попер его нахуй, — пальцы вцепляются в мягкую обивку, из-за чего хозяин всей мебели в доме всерьёз начинает за неё беспокоиться, — Но он же, гад такой, с детьми умеет работать. Ему лучше в айдолы, но с таким характером любая компания его даже в трейни не возьмёт.              Младший не находит ничего лучше, чем похлопать по чужому плечу и начать искать какой-нибудь фильм, дабы отвлечься. И выключить эту шарманку о Чхве Бомгю. Ёнджун резко перестает говорить при виде явной потери чужого интереса и снова начинает громко хрустеть чипсами, листая ленту твиттера. Его начинало клонить в сон, что говорило о тяжёлом и длинном рабочем дне, и весь организм Чхве требовал отдыха, желательно длиной в неделю. Заснул парень под какую-то дораму, включённую донсэном, и чужие тихие комментарии по поводу сюжета и главных героев.              

***

      Когда Ёнджун приходит в студию рано утром, он никак не ожидает увидеть Бомгю, стоящего у входа. У того, насколько помнил старший, занятия начинались не раньше обеда, поэтому встретить его в 9 с лишним утра было чем-то довольно странным. И совсем не в духе Бомгю.              — Доброе утро, — бросает тот, глядя из-под челки, — Я уж думал, что вы, сонбэ, решили не приходить.              Язвит и не краснеет. Старший начинает закипать. Он делает глубокий вдох и, роясь в сумке в поисках ключей, произносит:              — Я раньше 9 здесь не бываю, зря ждали.              И, не дожидаясь ответа, вставляет ключ в замок и открывает дверь, тут же проходя внутрь. Студию наполнял полумрак, что говорило о том, что они — единственные, кто пришел в столь раннее время. У Кая был заслуженный выходной, а тренировок в планах было мало, чтобы гонять бедного парня ради нескольких часов. Ёнджун спокойно мог побыть на стойке администрации, пока у Бомгю стояли занятия, что ему и пришлось объяснять Хюнину, которому не терпелось даже в выходной прийти поработать.              Младший вел себя довольно тихо, не задавая неуместных вопросов и в целом не предпринимая никаких попыток вывести Ёнджуна из себя. И это уже было второй вещью, совсем не похожую на привычного Бомгю.              Третья странность, дополняющая этот крайне сомнительный список, добила окончательно. Она случилась во время тренировки и совсем выбила из колеи.              — Ёнджун-сонбэ? — слышится стук в дверь, после чего она открывается, и в проёме появляется чужая лохматая макушка, обращая на себя внимание не только названного, но и всех детей, присутствующих в зале, — Я могу зайти?              — Это срочно? — старший останавливает музыку, играющую с колонки, и убирает телефон в карман. Дети начинают перешёптываться между собой, мгновенно потерявшие интерес к занятию, Ёнджун недовольно оглядывает их и переводит взгляд на Бомгю, всё так же не решающегося пройти внутрь, — Заходите.              Глаза младшего загораются, и он чуть ли не вприпрыжку подбегает к Ёнджуну и привстаёт на носочки, дабы достать до чужого уха. Старший невольно напрягается.              — Я посижу тут, а то в холле совершенно нечего делать, — чужая интонация очень непривычна, поскольку танцор не мог припомнить, чтобы этот парень хоть раз с ним так разговаривал. Хотя, всё же прежняя наглость осталась: Бомгю не спрашивал, он просто предупреждал.              Ёнджун непонимающе хмурится:              — Вы могли бы пойти в свой зал, там свободно.              Бомгю отстраняется, возвращая привычное расстояние между ними, и нахально улыбается, одними губами произнося: «Слишком скучно, сонбэ». Старший Чхве вообще перестаёт понимать, какого черта сейчас происходит. Он собирается открыть рот, чтобы возразить, но младший уже по-хозяйски занял место возле колонки, откуда ему был открыт обзор на весь зал. Оставалось только со вздохом продолжить урок.              Несмотря на все опасения, Бомгю никак не пытался сорвать чужое занятие. Он лишь спокойно сидел под боком и наблюдал со стороны, иногда с особым любопытством рассматривая некоторых детей, схватывающих нужные движения на лету. Но всё же Ёнджун продолжал чувствовать себя не в своей тарелке. Словно к нему пришла неожиданная проверка, дабы удостовериться, что он вообще умеет работать с семилетками. Он то и дело поглядывал на коллегу, как будто искал чужого одобрения, но тут же одёргивал себя, вспоминая, что дети видят всё и всегда интерпретируют по-своему. Не хватало ему ещё среди малышей прослыть геем.              — Ёнджун-сонсэнним! — занятие уже почти закончилось, до конца отведенного времени оставалось буквально десять минут, и один мальчик, Джунхи, решил задать самый странный вопрос, который когда-либо удавалось слышать Чхве, — Я слышал, Бомгю-сонсэнним тоже круто танцует, вы можете станцевать вместе?              Ёнджун поднимает удивлённый взгляд в сторону малыша:              — Вместе? Видишь ли, Джунхи, мы привыкли работать отдельно, поэтому-              — А почему нет? — Бомгю поднимается слишком резко, тут же оказываясь подле старшего, — Это будет интересно.              Чужие глаза поблескивают огоньками озорства, словно для младшего это было некого рода вызовом, и он не был намерен перед ним отступать. Ёнджун мысленно добавляет ещё одну странность в свой импровизированный список, обещая себе напомнить разобраться с этим позже. Он переводит взгляд на длинноволосого парня и не может сдержать ухмылки:              — Хорошо, но музыку выбираю я.              Он включает нарочито медленную мелодию, и чужая реакция определённо стоит того: расширившиеся от осознания глаза и застывшее на лице изумление. Наверное, он запомнит это надолго. На детей, всё ещё находящихся в зале, становится как-то глубоко фиолетово, стоит Ёнджуну сконцентрироваться на музыке и отдать всего себя импровизации. Движения приходят сами по себе, мозг не успевает за сердцем, которое управляет его телом так, как хочет. Бомгю подключается не сразу, ещё пару секунд он находится в ступоре, после чего плюёт на все установки и танцует вместе со старшим, вырисовывая мягкие и плавные линии на паркете. Ни о каком синхроне не может быть и речи, но в этом вся прелесть, всё волшебство их танца: Ёнджун, словно змей-искуситель, со своими медленными, тягучими движениями и Бомгю, вторящий ему.              Они оба пропускают момент, когда оказываются слишком близко друг к другу, когда Ёнджун, руша все стены напрочь, обхватывает чужую талию и заставляет прогнуть спину, словно это был не контемп, а самое настоящее танго. Музыка резко смолкает, когда Бомгю возвращается в стоячее положение, крепко держась за плечи коллеги. В зале раздаются аплодисменты, но старший слышит их как сквозь толщу воды, сконцентрированный на расширенных зрачках напротив и чужом сбитом дыхании. Парни тяжело дышат, пытаясь вернуться в сознание, и стоит мозгу заполучить свою долю кислорода, они отпрыгивают друг от друга, как ошпаренные, щёки заливает румянец. Бомгю, испуганно пискнув, пулей вылетает из зала, оставив Ёнджуна наедине с десятью детьми и тонной мыслей, расползающихся по всему телу.              — А почему Бомгю-сонсэнним убежал? — кто-то из учеников задает совсем неуместный вопрос, и Чхве остается только пожать плечами:              — Не знаю, наверное, вспомнил о своих делах, — а в голове лишь невысказанное: «Испугался, я его напугал».              Провожая детей и сдавая тех их родителям, парень не может собрать свои мысли в кучу, то и дело возвращаясь к тому, что произошло. Мозг продолжал подкидывать картинки смущающего содержания, и Ёнджуну пришлось прикрыть лицо руками, дабы никто не увидел его стыдливо пылающие щёки.              Ну и что это, нахрен, было?       

***

             Бомгю избегал его. Этого было трудно не заметить: начал ставить тренировки так, чтобы они никак не пересекались с занятиями Ёнджуна, поменялся местами с одной из тренеров, чтобы минимизировать контакт. На вопросы отвечал сухо, даже не дразнился и не дерзил. И в целом перестал вести себя, как прежде. Ёнджун бы соврал, если бы сказал, что не скучает по старому Бомгю. Дерзкому, раздражающему, а не пытающемуся слиться со стеной, стоит ему остаться в раздевалке наедине со старшим. Он стал ещё большей загадкой, чем был до этого, и это бесило как никогда. Хотелось докопаться до правды, узнать, наконец, что было не так, хотя танцор прекрасно понимал, что: он переступил черту, ведомый непонятно чем, тем самым саморучно воздвигнув ещё большую стену между ними.              — Напомни, на кой чёрт ты это сделал? — Субин прищуривается, задавая один и тот же вопрос не первый раз за последнюю неделю, — Понятное дело, он испугался. Не каждый день с тобой танцуют так, словно пытаются соблазнить.              — Я не пытался его соблазнить! — Ёнджун перестает наматывать круги по кухне и останавливается напротив сидящего за столом друга, — Я не знаю, что на меня нашло!              Младший не выглядит убеждённым. Он, даже не скрываясь, настроен скептически ко всей ситуации, не находя её настолько ужасной. Хён сам хотел, чтобы Бомгю побольше молчал. Что хотел, то и получил, даже в двойном размере.              — Я не знаю, как это вышло. Я совсем не думал, и-              — То, что ты не думал — это и так понятно, — язвит Субин, явно не впечатлённый чужими словами, — Вопрос в другом: готов ли ты признать, что тебе всё понравилось?              Ёнджун задыхается от возмущения. Причем здесь то, понравилось ему или нет? Разумеется, нет! Бомгю в целом ему не нравился, и парень не находил ничего необычного в чужих тёмных глазах, всегда притягивающих внимание, в улыбке, направленной на детей, в заливистом смехе, когда длинноволосый слышал какую-нибудь совсем дурацкую шутку от Кая… Танцор пытается выкинуть лишние мысли из головы, но те активно сопротивляются, не желая покидать Ёнджуна. Они словно приклеились к мозгу, не давая тому нормально функционировать, и это знатно выводило из себя.              — Ожидаемо, — бормочет младший себе под нос, кивая. Ёнджун недоумённо оглядывает донсэна, на мгновение забывая всё то, о чем думал до этого.              Спустя ещё неделю парню удается признать, что тот танец ему в действительности понравился. Даже не столько танец, сколько Бомгю, смущённый неожиданной для них обоих близостью и тяжело дышащий. Бомгю, смотрящий снизу вверх на своего коллегу, даже несмотря на то, что разница в росте была ничтожно мала. Отчего-то эта картинка будоражила сознание, сжимала внутренности, и этот факт перестал вызвать столько негативных эмоций. Появилась решимость поговорить, наконец, с младшим, и всё выяснить.              Ёнджун мысленно приготовился ко всему: к тому, что на него наорут трёхэтажным матом, пошлют куда подальше, либо просто продолжат избегать, словно это было выходом из положения. Но чтобы застать Бомгю в студии, пришлось пойти на одну хитрость, после которой Кай радостно обнимал плюшевого пингвина. Вообще, парень был не против пойти навстречу Ёнджуну, ведь их взаимоотношения уже давно вышли за рамки формальностей (и было не важно, что они никогда таковыми не являлись), но видеть танцора, умоляющего младшего поставить тренировки Бомгю на другое время под видом изменения в расписании, определённо того стоило.              Длинноволосый выходил из зала, измотанный и в крайней степени отвратительном расположении духа, когда Ёнджун окликнул его, нарисовавшись прямо перед чужим носом:              — Бомгю-щи? Мы можем поговорить?              Младший склоняет голову вбок и скрещивает руки на груди, прислонившись к дверному косяку. Он выжидающе смотрит на Ёнджуна, и ничего в его позе не может выдать напряжения, которое он наверняка испытывает. Старший невольно начинает ему завидовать.              — О чем? — Бомгю не сдвигается с места, словно ему был по душе разговор при свидетелях, — Я что-то сделал не так? На меня жалуются?              Ёнджун мысленно ударяет себя по лбу. Конечно же, сейчас младший будет вести себя так, словно ничего не произошло, ведь тот продолжал это делать на протяжении нескольких недель. Старший воровато оглядывается по сторонам и, удостоверившись, что никому до них нет дела, хватает коллегу за руку и утаскивает в тренерскую. Тот брыкается, но упорно молчит. Но стоит двери раздевалки закрыться, как Бомгю вырывается из чужой хватки и возвращает дистанцию между ними.              — Постой, Бомгю-я, не кипятись, — Ёнджун кладет ладони на чужие плечи, заглядывая в глаза напротив, горящие неприкрытой яростью, — Нам нужно кое-что обсудить. Зачем ты меня избегаешь?              Младший хмурит брови и смотрит исподлобья, показывая явное недовольство от неформальной речи. И сам же копирует чужую манеру, игнорируя всяческое уважение:              — А зачем ты за мной носишься? Думаешь, я не вижу, как ты бегаешь за мной две недели подряд? Ты — придурок, Чхве Ёнджун.              Старший, в целом, с ним согласен. То, что он придурок — очевидная истина, с которой ему пришлось смириться. Мириться не хотелось только с подобным поведением, ведь всё тело Бомгю кричало о том, что он чувствует в своём коллеге угрозу. Боится, что это повторится. Боится, что рядом не окажется никого, и они оба совершат ошибку, о которой придётся жалеть всю оставшуюся жизнь. Ёнджун разглядывает парня напротив, словно видит того впервые, и в мыслях улыбается тому, как мило выглядит парень с собранными волосами. Он выдыхает, стараясь оставаться спокойным, но мысли сбиваются в одну кучу, и Чхве, совсем не задумываясь, брякает наобум:              — Потанцуем вместе? — чужие глаза расширяются до размеров двух тарелок, и он спешно добавляет, — Я не притронусь к тебе больше, обещаю.              Младший нервно теребит край широкой футболки, размышляя над чужим предложением, брошенным так отчаянно, словно это было последней надеждой на что-то. На что конкретно — оставалось загадкой. По Бомгю нельзя было сказать, что он думает по этому поводу, поскольку тот снова начал контролировать эмоции, не позволяя им дурманить разум. Страх больше не сковывал тело, и дышалось спокойно. Парень создает видимость размышлений, делая это настолько карикатурно, что Ёнджун понимает, что тот уже принял решение, и теперь просто не упускал возможности подразниться.              — Договорились. Но распустишь руки, — в голосе прорезалась сталь, — Мало не покажется. Я сильнее, чем ты думаешь.              И спешно покидает раздевалку, похлопав по чужому плечу. Ёнджун проводил глазами уходящую фигуру, после чего сполз по стене вниз, закрывая лицо руками. Выть хотелось до жути. То ли от счастья (хотя какое тут может быть счастье?), то ли от стыда и абсурдности всей ситуации, то ли от Бомгю в принципе. Сидя на полу тренерской и опираясь спиной на стену позади себя, танцор впервые начал задумываться о том, что младший по-настоящему мило улыбается. Эта мысль пришла так неожиданно, громадной вывеской отразившись в сознании, что парню на момент показалось, что сейчас на него напрыгнет Бомгю и обматерит всеми знакомыми и незнакомыми ему словами. Но он был один. И никто не мог его осудить за сомнительное содержание мыслей, что радовало, как никогда.              Ёнджун потянулся, разминая уставшие конечности, и поднялся на ноги. Что ж, план был выполнен, оставалось надеяться на то, что Бомгю не продолжит сбегать при первой же возможности.              

***

      Ёнджуну стоило бояться собственных желаний. Потому что, когда он надеялся, что избегание прекратится, он имел в виду отнюдь не то, что в итоге вышло. Бомгю изменился, стал больше проводить время со старшим, хоть и всё с той же присущей ему осторожностью, их взаимоотношения можно было назвать дружескими, но всё же они не доходили до откровений и чего-то личного. И всё равно, Чхве был рад и такому раскладу. Он решил, что младшему просто нужно время для того, чтобы открыться по-настоящему и, наконец, отпустить себя в компании Ёнджуна, перестать вздрагивать от любого прикосновения и строить вокруг себя Великую Китайскую стену, что перешагнуть было под силу только упёртым баранам. Но про Ёнджуна всегда говорили, что он слишком упрям, и он явно не из тех, кто готов отступить от поставленной цели. Однако, не всё было так просто. В этой игре было два участника, и второй точно не собирался играть по чужим правилам.              — Ёнджун-хён! — названный едва не поперхнулся кофе. И давно ли он стал этой катастрофе хёном? Длинноволосый влетает в зал, чуть ни не снося дверь с петель, и отчего-то улыбается от уха до уха, — Поставишь мне танец?              Младший строит милую мордашку, огромными глазами заглядывая прямо в душу. Ёнджун ставит стакан на пол и смотрит на парня в ответ:              — Какой ещё танец?              — Мне одобрили заявку в одно из агентств, но мне нужен танец для того, чтобы пройти прослушивание, — Бомгю едва ли не подпрыгивает от радости, являя старшему все чудеса своей гиперактивности.              У старшего Чхве, в целом, очень много вопросов. Но осмысленными из них были только два:              Какое ещё к чертям агентство?       И какое отношение к этому имеет он?       Слов хватает только на жалкое «Чего?», после которого Бомгю к присущим ему энтузиазмом рассказывает о том, как отправил свою анкету нескольким компаниям, и что это прекрасная возможность пройти прослушивание и стать айдолом.              — Хён, ты представляешь? — не увидев чужого одобрения, парень начинает объяснять, — Ну, ты же сам говорил, что с такой внешностью мне только в айдолы. Видишь, какой я хороший, прислушался в твоему совету.              Сказано не без сарказма, но до Ёнджуна, наконец, доходит. И он не может сказать, что искренне счастлив по этому поводу. Вопрос «Какие нахуй айдолы, Бомгю, тебе двадцать два?» так и остается невысказанным, поскольку собственноручно рушить то хрупкое, что выстроилось между ними, было своего рода смертным приговором. Перед глазами предстает бегущая строка, где можно разобрать только одно лишь слово, и то не самого лестного содержания: «БЛЯТЬБЛЯТЬБЛЯТЬБЛЯТЬБЛЯТЬ». С одной стороны, как хороший хён, он должен был поддержать, а с другой… Не хотелось терять ту дружбу или что там у них было, ради какой-то призрачной возможности, которая могла оборвать всё, что сейчас было. Бомгю, учившийся за границей, и представить себе не мог, что его ждет. Это пугало.              — Эм, окей? Хорошо, — Ёнджун вздыхает, в глубине души понимая, что он просто не в силах противостоять чужому обаянию, — Я поставлю тебе танец.              — Правда? хён, спасибо, ты лучший! — младший бросается на шею, прижимаясь всем телом, и это самый тесный контакт, который у них когда-либо был. Ёнджун удивлённо выдыхает и не знает, куда деть руки, в конце концов останавливаясь на осторожных поглаживаниях по спине. Видеть такого лучезарного Бомгю было поистине в новинку, тот продолжал держать небольшую дистанцию, но, видимо, не в этот раз.              Они засиделись до поздней ночи, громко смеясь и включая разную музыку, под которую не то, что танцевать было трудно, а в принципе даже двигаться в такт было сродни невозможному. Постановка была отложена до лучших времен, а пока они просто валялись на полу, перекидываясь глупыми шутками и хохоча до боли в животе. Ёнджун не мог перестать налюбоваться младшим, выглядящем в этот день особенно ярко, светящим вокруг похлеще солнца, и те чувства, что он испытывал рядом с этим чудом, он был готов унести с собой в могилу, лишь бы Бомгю об этом не узнал. Засмеёт ещё.              — Бомгю-я, — он подаёт голос, когда они оба уже устали смеяться и просто бесцельно лежали на полу, разглядывая потолок перед собой. В ответ слышится мычание.              — Может, потанцуем?              Длинноволосый поднимается на ноги, выглядя при этом не как танцор, а человек, проснувшийся после невероятной пьянки, и сам же прыскает от своей неуклюжести. Ёнджун прячет улыбку рукавом объёмной толстовки, а после поднимается следом, беря в руки телефон.              Он не успевает даже включить хоть что-то, ведь Бомгю решает действовать по-своему: выхватывает устройство из рук и ищет нечто подходящее.              — Что? Включишь кальянный рэп?              — Не надейся, — откликается младший, не отвлекаясь от телефона. Найдя то, что искал, он нажимает на кнопку воспроизведения, и по залу разносится приятная ушам минорная мелодия.              — У нас похороны? — Ёнджун усмехается, подходя к колонке и увеличивая громкость.              Бомгю снимает теплую кофту, оставаясь в футболке, и разминает конечности. Он бормочет что-то в ответ, едва слышно, из-за чего старшему приходится переспросить. О чем он тут же жалеет:              — Да, тебя хоронить будем, — младший оказывается совсем близко и шепчет так, что по телу разносятся мурашки. Щёки тут же наливаются румянцем, и Бомгю, довольный подобной реакцией, отстраняется, — Если что, ты сам предложил.              Этот танец отличается от всех их предыдущих, словно длинноволосому нравилось играть на нервах своего коллеги, каждый раз выдавая нечто такое, что запоминалось навсегда и хранилось в самой дальней папке, засекреченной всеми способами мира. Это — только их. Бомгю отдаётся музыке, закрыв глаза, и старший на мгновение даже забывает, что такое дыхание и зачем оно нужно. Младший только усмехается: ему не нужно видеть чужого лица, чтобы знать, как сейчас на него смотрят: поражённо, с таким явным восхищением, какое невозможно было скрыть хоть чем-то.              Ёнджун и вправду был сражён наповал. С каждым днём он открывал для себя что-то новое, но танцор Бомгю продолжал оставаться загадкой. Он был настолько непредсказуем, что хотя бы предположить, что может тот выкинуть через секунду, было сродни забраться на Эверест: возможно, но совершенно бессмысленно.              Бомгю снова сокращает расстояние до минимума и лукаво улыбается. Он кладёт чужие руки себе на талию и утягивает в танец, творя с сердцем старшего невероятные вещи. Ёнджун напрочь забывает обо всем на свете, когда перед ним есть такой прекрасный парень, бросающий томные взгляды из-под ресниц и выглядящий так горячо, что Чхве был готов поспорить, что солнце имеет гораздо меньшую температуру.              — Соблазняешь меня? — Ёнджун включается в чужую игру, нахальная улыбка не сползает с его лица.              — Ты только понял? — младший поворачивается спиной к коллеге и закидывает голову тому на плечо, оборачивая одну руку вокруг шеи партнера. Его пальцы медленно ласкают нежную кожу, и Ёнджун теряет контроль, обхватывая талию парня напротив и разворачивая того к себе.              — С огнём играешь.              — Ты тоже, — бросает Бомгю и позволяет вести себя в этом безумстве танца.              Приглушенный свет в зале отнюдь не спасает, скорее обостряет всё происходящее вокруг, снижая круг внимания только до частых вдохов и горящих глаз. Они одни во всей студии, все давно разошлись, не желая находиться на работе так долго, а Субин продолжал попытки достучаться до друга тоннами сообщений, но тот поставил телефон на режим «Не беспокоить», и сейчас последнее, что его интересовало — это его лучший друг. Они останавливаются посреди зала, не отрывая взгляда друг от друга. Глаза Бомгю покрыты поволокой, и старшему кажется, что это — лучшее, что он мог видеть за всю свою жизнь. Тормоза слетают окончательно, Ёнджун уже давно потерял контроль над своим разумом, позволяя своему телу делать то, что вздумается. Он наклоняется ближе и останавливается совсем рядом с чужими губами, давая младшему время на то, чтобы передумать, но не чувствует отказа и продолжает медленно приближаться. Между ними — считанные сантиметры, ладонь Ёнджун осторожно перемещается с плеча на шею, мягко придерживая. Их губы касаются друг друга едва ощутимо, когда раздается телефонная трель, оглушающая и такая мерзкая в этот момент, что человека, решившего позвонить в столь позднее время, хочется незамедлительно казнить.              Бомгю аккуратно высвобождается из крепко держащих его рук и отходит к лежащим на полу телефонам и поднимает ёнджунов:              — Ответь, это тебя.              Ёнджун матерится сквозь зубы и забирает устройство, тут же принимая вызов и переключая на громкую связь.              — Хён, где тебя черти носят?! — Субин явно не в восторге, это слышно по его голосу, на что старший только морщится, — Ты обещал, что приедешь, и где ты сейчас?!              — Субин-а, — Чхве с трудом узнает свой голос, хриплый и запыхавшийся, — Ты не поверишь.              — Только не говори, что тебя украли, и мне придётся платить выкуп за тебя.              Бомгю хихикает и тут же прикрывает свой рот ладонью, смутно осознавая, что его прекрасно было слышно.              — Я сейчас с Бомгю, — на другом конце провода слышится протяжное «О-о-о», и Ёнджун спешно продолжает, не дав другу вставить и слова, — В зале. Мы танцевали.              Субин в трубке цокает, и его усталое «В час ночи?» остается проигнорированным. Не услышав ответа, тот продолжает:              — Если ты не появишься через полчаса, я найду тебя и сверну тебе шею, понял?              Старший посылает лучшего друга на три буквы, на что тот ещё долго возмущается. Последним, что Бомгю удалось распознать, было нечто наподобие «Ага, танцевали они. А чего не крестиком вышивали?», после чего слышатся гудки. Сбросил. Ёнджун переводит взгляд на младшего, и тот не может сдержать улыбки:              — Крестиком вышивали? Ночью?              — Замолкни, — беззлобно огрызается старший, на что получает только приглушённый смех. Бомгю веселится, и в нём нет ничего от того, что было ещё несколько минут назад. Эта двоякость убивала похлеще Субина, который явно был настроен серьёзно.              Произошедшее не выходит из мыслей до самого выхода из здания студии, но даже на улице не выветривается до конца, заседает где-то на глубине. Ёнджун вдыхает свежий морозный воздух, чувствуя, как тело наполняет ощущение зимы и стремительно приближающегося Нового года. Позади слышится хлопок двери, и Бомгю останавливается совсем рядом со старшим. Он устремляет свой взгляд на луну, освещающую улицу сегодня особенно ярко, в его глазах отражается всё небо. Ёнджун не может не любоваться открывшимся перед ним зрелищем. Бомгю выглядит как то, что можно было бы смело назвать искусством.              — Красиво, — шепчет он, выдыхая облако пара. Ёнджун кивает, соглашаясь. Только взгляд его направлен отнюдь не на небо, сплошь усеянное звёздами. Губы трогает улыбка, а в области груди разливается ощущение тепла и уюта, несмотря на мороз. Бомгю был способен согреть в любую стужу одним только своим появлением, а стоило тому улыбнуться, как все ледники на сердце таяли, высвобождая место для новых чувств, расцветающих, словно цветы по весне.              Ёнджун был к этому готов. Сказать самому себе: «Да, я влюблён в него» оказалось намного проще, чем предполагалось ранее. И он не против поделиться своими чувствами, вот только нужны ли они Бомгю? Этому парню, не так давно вернувшемуся из штатов и ведущему занятия танцами у маленьких детей, пока втайне мечтал стать айдолом? Готов ли он принять их и, может, даже ответить на них взаимностью? Ничего из этого Ёнджуну известно не было. Младший всегда избегал тем, хоть как-то касающихся личной жизни, и танцор сделал для себя вывод, что в подобном Бомгю совсем не заинтересован.              Что ж, это можно пережить. Ёнджун — взрослый состоявшийся молодой человек, и он уж точно не будет страдать, если его отвергнут.              

***

      — Итак, что же вы делали в зале одни посреди ночи, когда нормальные люди должны спать? — Субин задает вопросы прямо с порога, не давая хёну даже снять куртку и убрать в сторону сумку с вещами.              — Танцевали, — старший разувается и проходит внутрь квартиры, на ходу стягивая с себя толстовку. Он еле сдерживает себя, чтобы не указать другу на его же фразу: «А ты себя уже нормальным не считаешь?»              Субин идёт следом, продолжая гнуть свою линию:              — И только? — в его голосе слышна усмешка. Он намерен докопаться до правды, даже если путь лежал через дурацкие шутки.              Ёнджун закатывает глаза на подобное. Это напоминало времена старшей школы, когда младший так же цеплялся, заинтересованный в чужой личной жизни намного больше, чем в своей собственной. Ему всегда были важны мельчайшие подробности, и это порой смешило до абсурда. Особенно то, как вытягивалось чужое лицо, когда старший в красках расписывал своё времяпрепровождение с каким-то парнем на год младше. Субин морщился, замахивался на друга первым, что попадалось под руку, намереваясь заткнуть чужой чересчур болтливый рот. В каких местах он успел побывать — совсем не та информация, без которой Субин бы не смог прожить.              — Да, — Ёнджун разворачивается к донсэну лицом, молясь, чтобы румянец был недостаточно заметен в тусклом освещении, — Танцевали. Больше ничего.              Младший подозрительно щурится, будто пытаясь разглядеть то, что было грамотно спрятано под фразой «Ничего не было». Хён, очевидно, не собирался сдавать никакую информацию, представив себя на допросе. Ёнджун обещал себе игнорировать чужие попытки вжиться в роль гениального детектива, вот только у Субина были совсем другие планы.              — Ты что, смущён? — он хохочет, на что получает взгляд, способный убивать. Вот только младший не чувствовал никакой угрозы, казалось, что Ёнджун лишь пытается напугать кота сосиской.              — Я что-то явно пропустил, — сквозь смех проговаривает Субин, продолжая насмехаться над хёном. Он делает задумчивое лицо, будто бы всерьёз размышляя над чем-то. Старший почему-то уверен, что ни о чем хорошем. И его донсэн оправдывает все ожидания, — В принципе, можно написать Бомгю и спросить его, что было.              Парень достает свой телефон из кармана домашних штанов и начинает усиленно там что-то искать. Ёнджун смотрит на того с непередаваемым ужасом в глазах, смутно осознавая, что подобное может стать фатальной ошибкой. Скрепя сердце, он бурчит себе под нос «Мы, кажется, поцеловались?», и это скорее вопрос, нежели утверждение. Танцор и вправду не уверен, было ли это на самом деле или же это просто помутнение рассудка. Произошедшее казалось иллюзорным, сюрреалистичным сном, после которого просыпаешься и не можешь вспомнить, что было. Словно в то мгновение нормальный мир перестал существовать, показав мозгу какую-то альтернативную вселенную. Ёнджун вздыхает. Совсем чокнулся. Кажется, ему нужен отдых, желательно до конца жизни. Купит себе домик где-нибудь в Пусане и будет там жить, забыв о Бомгю и всём том, что с ним связано.              — Вы сделали что? — реакция Субина удивительно схожа с его собственной, и от этого Ёнджуна пробирает на смех. Нервный.              — Поцеловались? — старший смотрит в глаза-тарелки напротив, ещё больше сомневаясь в своих словах, — Я… Блять, я не знаю, было это или нет, я уже ничего не понимаю.              Младший бесшумно подходит к танцору и заключает того в объятия. Он похлопывает по чужой спине, чувствуя, как руки Ёнджуна крепко обхватывают его талию, цепляясь как за свой последний шанс на спасение. Мысли в голове смешались, и парень чувствовал себя так, словно по его мозгу проехались бульдозером.              — Ты разберёшься с этим, — Субин всегда умел поддерживать, находя подходящие слова в любой ситуации, и эта не была исключением, — Бомгю кажется неплохим, иначе бы ты в него не влюбился, верно?              Вопрос «Откуда ты узнал?» так и остаётся неозвученным, но понятым без каких-либо слов. Младший тепло улыбается, трепля Ёнджуна по голове под лёгкое ворчание по поводу испорченной прически:              — Ты слишком очевиден, Ёнджуни-хён. Это даже слепой увидит.              Старший невольно задумывается о том, как выглядит со стороны. Наверное, он действительно не умеет скрывать свои чувства. Но что он может, кроме как пялиться, когда Бомгю, такой неземной и от того до одури притягательный, широко улыбается, очаровательно сощурив глаза? Или когда вихрем носится по студии, словно маленький ребёнок, заставляя Ёнджуна давиться смехом? От Бомгю сносило крышу сильнее, чем от любого алкоголя, и этот факт было отрицать настолько же глупо, насколько сказать, что два плюс два — пять. А считать Чхве всё ещё не разучился.              Ёнджун не будет говорить, что влюблён настолько, что это мешает ему нормально мыслить, он мог спокойно концентрироваться на работе, когда это было нужно, и его совсем не отвлекал чужой изучающий взгляд, когда он пытался объяснить ребёнку, как правильно делать то или иное движение. Но всё же была одна навязчивая идея, никак не желающая покидать пределы мозга: поцеловать Бомгю хотелось до безумия. Глубоко, страстно, прижав к ближайшей стенке, до дрожи в пальцах и подгибающихся коленей. Целовать долго, так, чтобы у них обоих не осталось сил на дыхание. Чтобы, отстранившись, видеть чужие глаза, покрытые пеленой возбуждения, со зрачками, перекрывающими радужку почти полностью, растрёпанные волосы и чувствовать чужое тяжёлое дыхание как после длительной пробежки. Быть может, он бы даже нашёл подходящие слова среди множества хаотично скачущих мыслей, чтобы выразить всё то, что он чувствует к этому длинноволосому танцору. Бомгю бы тогда взглянул с лукавой улыбкой и прошептал бы такое желаемое «И я тебя, хён», словно тоже ждал этого момента целую вечность.              — Хён, с тобой всё в порядке? — Субин прерывает их объятия и смотрит как-то чересчур понимающе, будто видит старшего насквозь и может прочитать Ёнджуна, как открытую книгу, а задаёт вопрос лишь из вежливости.              Старший Чхве чертыхается. Стыд приходит вместе с осознанием всего того, что успела напридумывать не на шутку разбушевавшаяся фантазия. Не поднимая головы, он хрипло шепчет:              — Да, Субин-а, я в порядке.              И он даже не врёт, но щёки всё равно почему-то горят как при температуре, выдавая своего хозяина с головой. Младший закатывает глаза и крутит пальцем у виска, как мы говоря: «Ты умом тронулся, хён». Пожалуй, Ёнджун с ним согласится.              

***

      Ёнджун не мог сказать, что он делает и зачем. Каждый день в течение последнего месяца он динамил Бомгю с постановкой танца, оттягивая этот момент всё дальше и дальше. Сначала наступил Новый год, подобравшись слишком быстро и неожиданно, и вся суета вытеснила из памяти просьбу коллеги: нужно было украсить наконец-то приведенную в надлежащий вид собственную квартиру, подготовиться к небольшому корпоративу для всех своих сотрудников, навестить родителей, обойти чуть ли не все существующие магазины города в поисках подарков, встретить Новый год в скромной компании Субина и Кая и получить короткое поздравление от Бомгю с прикрепленным селфи, где длинноволосый держит в руках своего попугая. Фото тут же отправилось в галерею, отмеченное сердечком, а с губ ещё долго не сходила глуповатая улыбка. Субин не задавал лишних вопросов, прекрасно всё понимая, тогда как Каю захотелось узнать всё, во всех подробностях.              — Ты для этого просил меня поменять расписание? — блондин отвлекается от просмотра какого-то шоу, включённого лишь для фона. Они сидят на диване в гостиной, украшенную так, словно хозяин квартиры решил скупить весь магазин с новогодней атрибутикой. Ёнджун и вправду немного перестарался, но громкий смех друзей, помогающих развешивать гирлянды, давал понять, что всё это было не зря.              — Он просил тебя поменять расписание? — Субин, до этого молчаливо наблюдавший за ними, подключается к разговору. Ёнджун уже мысленно готовит себя к чужим насмешкам.              — Ага, я ещё тогда думал, что могло такого произойти, что Ёнджун-хён начал умолять меня переставить тренировки Бомгю-хёна на другое время.              Субин бросает взгляд на своего друга, начавшего усиленно делать вид, что заинтересован происходящим на экране телевизора. «Ты мне этого не рассказывал» со стороны младшего Чхве остаётся проигнорированным, тогда как Кай продолжает выдавать Ёнджуна с потрохами.              — Хюнин-и, будь добр, заткнись, — отмахивается старший. Иногда чрезмерная разговорчивость его администратора играла с Ёнджуном злую шутку, заставляя делиться тем, что должно было навсегда остаться тайной. Он не говорил об этом Субину, чтобы тот не счел его чокнутым на всю голову, но, видимо, тот и так считал его ненормальным, но тактично молчал.              Позже, когда дети вернулись с отдыха, парень настолько погрузился в работу, что не оставалось сил буквально ни на что, из-за чего сочинение танца снова было отложено на неопределённое время. А сроки поджимали, до марта оставалось не так много времени, как казалось раньше, и от осознания этого факта хотелось биться головой об стену.              Постановка — процесс долгий, муторный, при котором вспоминаются все матерные слова в лексиконе и даже придумываются новые, когда очередное движение не вяжется с другим. Ёнджун это прекрасно понимал, но всё же почему-то продолжал увиливать, придумывая себе всё новые и новые заботы. Выставить детский номер на конкурс в школе? Нет проблем! Набрать ещё одну группу? Отличная идея! Вот только вечно это продолжаться не могло, и Бомгю в образе палача уже поджидал за каждым углом.              Чхве бесцельно валялся на полу в зале, когда на его телефон обрушился звонок от контакта, подписанного до смешного нелепым «бесит меня пиздец», и шестое чувство подсказывало, что ему не стоит ждать ничего хорошего. Ёнджун медленно выдыхает и поднимает трубку, стараясь придать голосу как можно больше уверенности:              — Привет, Бомгю-я, звонишь, чтобы сказать, как сильно ты по мне скучаешь?              — Я надеюсь, что ты сейчас занят моим танцем, и если нет, я приду и надеру тебе задницу, — шипит младший, слыша чужой самодовольный тон.              Ёнджун закатывает глаза, только задним числом понимая, что донсэн всё равно этого не увидит. Не может сдержать широкой ухмылки:              — Жду не дождусь, Гю-я~              И, не дожидаясь чужого ответа, сбрасывает вызов. Он чувствует, что длинноволосый повелся на провокацию, ведь тот, спустя столько месяцев работы вместе, уже начинал казаться предсказуемым даже в своей непредсказуемости. Танцор поднимается на ноги и разглядывает своё отражение в зеркале, за ненадобностью поправляет прическу. Челка уже начинала перекрывать глаза, мешаясь при активных движениях. Заправив непослушную прядь за ухо, украшенное несколькими сережками, он откладывает телефон в сторону, включив песню, предложенную Бомгю ещё в самом начале. Концентрируясь на битах, он придумывает несколько движений, которые, казалось, идеально передавали нужную атмосферу. В какой-то момент он закрывает глаза ладонью, медленно опускаясь на колени. Резко отнимает руку от лица и ведёт ею по себе, в конечном итоге оставив на полу. Последующий прыжок, придуманный на ходу, кажется несколько неуклюжим, из-за чего Ёнджун ставит музыку на паузу, практикуясь. Внимательно следя за тем, как смотрится его тело в зеркале напротив, он пропускает момент, когда дверь приоткрывается и являет залу Бомгю, недовольного и растрепанного. Его недавно перекрашенные в черный волосы совсем не уложены, но даже с гнездом на голове он выглядит прекраснее, чем все чудеса света вместе взятые.              — Издеваешься, хён? — с ходу произносит тот, и старший, наконец, отрывается от отбивания своих коленей и улыбается чужому недовольному отражению, — Я в жизни это не сделаю.              — Научишься, — Чхве неопределённо взмахнул рукой, — У тебя ещё месяц впереди.              — Всего месяц.              По Бомгю видно, что тот настроен скептически. Его можно было понять, от этого танца зависело его будущее, он по-настоящему горел идеей стать айдолом настолько, что, кажется, уже помешался на этом. Все их последние разговоры вертелись вокруг предстоящего отбора, и от этого уже начинало тошнить.              — Мог бы сам поставить себе этот дурацкий сольник, раз такой умный, — слова вырываются против воли, хотя Ёнджун совсем не хотел начинать конфликт на пустом месте. Младший без настроения, не нужно было портить его ещё сильнее, но всё умение контролировать себя успело исчезнуть, уступая место взрывному характеру.              Бомгю явно зол. Он недовольно хмурится и поджимает губы. Между ними возрастает напряжение и тот хрупкий мирок, построенный ими обоими, начинает покрываться мелкими, едва заметными трещинами. Длинноволосый закрывает глаза, делая крупный вдох, возвращаясь в стабильное состояние. Старший отводит взгляд, стыд накрывает его с головой. Они не дети, напоминает он себе. Они в состоянии нормально разговаривать. Но почему же тогда это удаётся с таким трудом?              — Прости, — Ёнджун встаёт и подходит к младшему, уткнувшему свой взгляд в пол, — Я не хотел.              Бомгю поднимает свои большие глаза на хёна, выражающие огромный вопросительный знак. Старший Чхве прикусывает губу, собираясь с мыслями, после чего решается продолжить:              — Я знаю, что для тебя это очень важно, поэтому хочу извиниться за то, что сказал. Я упрощу его немного, если тебе так будет легче. Я погорячился, прости меня, Бомгю-я.              Младший удивлённо хлопает глазами, явно не зная, что сказать. Ёнджун и не требует никакого ответа, просто легонько хлопает по чужому плечу и, шепнув «Я скоро вернусь, хорошо?», выскальзывает из зала. Он уверен, не ему одному сейчас нужно немного времени. Бомгю в такие моменты покрывал себя защитной скорлупой, прячась от внешнего мира, и ему точно не нужна была чужая компания в виде находящегося на взводе хёна.              По возвращении Ёнджун замечает, что младший уже абсолютно спокоен, и ничего в его виде не указывает на недавнюю злость. Шторм на душе прекращается, тучи уступают место долгожданному лучам солнца. Парень спокойно выдыхает. Бомгю переписывается с кем-то в телефоне, наверняка со своим другом Тэхёном, о котором старший знал только по общим фотографиям в инстаграмеи некоторым рассказам, обычно ограничивающиеся глупыми ситуациями из школы, в которой те вместе учились. Длинноволосый поднимает голову, молчаливо посылая Ёнджуну какие-то сигналы, и их смысл танцору непонятен. Видя чужое выражение лица, Бомгю хихикает, прикрывая рот ладонью, после чего озвучивает то, что имел в виду под своими неоднозначными взглядами:              — Мы танцевать сегодня будем?              Ёнджун кивает. Нужно было продолжить постановку, особенно если учитывать, что младший не знал ни одного движения. К счастью, этот факт был поправим, Бомгю умел схватывать на лету и соображал невероятно быстро, выучивая нужное за короткий срок.              Напряжение окончательно развеивается, когда Ёнджун начинает объяснять донсэну всё, что успел придумать. Прыжок всё же приходится заменить на нечто более понятное и простое в исполнении, что могло получиться с первого раза. Бомгю много смеётся, когда что-то выходит не так, как планировалось, светящимися глазами смотрит на старшего и без конца поправляет лезущие в глаза волосы. Тренировка больше напоминает дружеские посиделки с огромным количеством шуток и громкого хохота, никак не ускоряющих процесс, но Ёнджун не жалуется. Обычно он строг на своих занятиях, но для Бомгю хотелось делать исключения из собственных принципов, выстроенных за годы работы. Наверняка, тот даже и не понимал, насколько сильно по-другому к нему относятся, как много позволяют, даже если время для этого совершенно неподходящее. Ёнджуну всё равно. Он и мог бы добавить серьёзности в свой тон, не отвлекаться на длинноволосого, продолжающего вести себя словно маленький ребёнок, но сопротивляться сердцу, ведущегося на чужое милое лицо, не хватало сил. И желания. Нынешнее положение вещей его полностью устраивало, даже если оно отличалось от привычного.              — Всё, — Бомгю обессиленно падает на пол, распластав конечности наподобие морской звезды, — Я больше не могу. Давай сделаем перерыв.              Старший согласно кивает. Они достаточно далеко продвинулись для первой полноценной репетиции. Тишина окутывает зал, и из всех звуков слышно только чужое мерное дыхание и легкое шуршание одежды. Ёнджун наслаждается спокойствием и молчанием, повисшим между ними, и смотрит на младшего, не в силах отвести взгляд. Запоминает каждую мельчайшую черточку на чужом лице, желая запечатлеть этот образ навсегда в своей памяти. Бомгю глубоко вздыхает и открывает глаза, устремляя свой взгляд в потолок.              — Что ты хочешь на день рождения? — неожиданно спрашивает Ёнджун, и младший поворачивает голову в его сторону, непонимающе хмурясь.              — Сейчас только февраль, с чего вдруг такие вопросы?              Старший пожимает плечами и отвечает кратким «Просто интересно». Бомгю снова отворачивается к потолку, бессмысленно глядя вверх. Ёнджун не может прочитать эмоции на чужом лице, но делает предположение, что тот о чем-то задумался. Наконец, длинноволосый выдаёт:              — Не знаю, если честно. Мне просто хочется провести этот день с важными для меня людьми.              В голове мелькает вопрос, а является ли Ёнджун таковым. Хотелось надеяться, что да. Но можно ли стать близкими за столь короткий срок? Со дня их знакомства прошло едва больше полугода, два месяца из которых они оба вели себя как полные придурки. Их взаимоотношения были странными, местами слишком глубокими для дружбы, но в основном слишком поверхностными, чтобы назвать друг друга больше, чем коллегами. Ёнджун мог знать любимую песню младшего и то, как половина школы бегала за ним по пятам, что Тэхёну пришлось быть его личным телохранителем, но не имел ни малейшего представления о чужих чувствах и эмоциях. Бомгю никогда не поднимал тему личной жизни, и старший Чхве не мог даже предположить, нравился ли длинноволосому хоть кто-то. Были ли у того отношения? Если да, то с кем? Слишком много вопросов возникало, когда дело касалось Чхве Бомгю, тот вечно скрывался и, стоило признать, делал это очень умело.              Ёнджун всматривается в уже ставшие родными черты и прослушивает все последующие слова младшего. Танцор представляет, как приехал бы к донсэну в его день рождения и встретил бы того громким «Бомгю-я, собирайся, мы идем на свидание!» и повел бы его в парк аттракционов, потому что тот однажды упомянул, что обожает американские горки и колесо обозрения. Они бы много смеялись, а после обязательно бы встретили закат в одной из кабинок на колесе, где Ёнджун бы точно рассказал о своих чувствах и увидел бы яркий румянец на чужих щеках и смущённую улыбку. Они бы вели себя так, словно были глупыми по уши влюблёнными подростками, и их поцелуи были бы нежными и целомудренными.              — Хён, ты вообще меня слушаешь? — реальный Бомгю не имеет ничего общего со своей милой фантазийной версией. Он сердито смотрит на старшего и скрещивает руки на груди. А потом и вовсе трясёт Ёнджуна за плечи, возвращая того и мира грёз.              — Прости, ты рассказывал что-то? Я задумался, — парень поджимает губы, выглядя виноватым. Ему стыдно за то, что он прослушал нечто по-настоящему важное. Бомгю на это никак не отвечает, ограничиваясь легким кивком. И переводит тему, предлагая продолжить постановку.              Ёнджун чувствует, что где-то облажался.              

***

      Ёнджун не любил пить. Алкоголь всегда негативно сказывался на его здоровье, подкидывая утреннюю головную боль и отвратительное состояние, напоминание о том, что это определённо того не стоит. Но он всё же оказывается у себя дома с полупустой бутылкой соджу, осилить которую ему удалось с трудом. В мозгу скопилась мутная каша, и с каждым новым глотком парень всё чаще терял связь с реальностью.              Последний раз он напивался до такой степени, кажется, в университете. Ёнджуну это ещё долго припоминали, а Уён вообще ржал как ненормальный весь последующий год. Было невероятно стыдно вспоминать, какой беспредел был им устроен. Он был готов разгромить всю комнату общежития, и остановил его только Чанбин, крепко держащий друга и смеющийся вместе с остальными. Особенно стыдно было проснуться привязанным к кровати какими-то тряпками, из которых было нереально выбраться. Субин тогда лишь покрутил пальцем у виска и подал стакан воды, выглядя при этом так, словно пережил не один зомби-апокалипсис. События той ночи были как в тумане, словно происходило это совсем не с Ёнджуном, а с кем-то другим, а танцор знал об этом лишь из уст донельзя болтливого Уёна, собирающего сплетни по всему университету.              С тех пор Ёнджун пил лишь в меру и только по каким-то важным праздникам. Остальное время он же был трезв как стёклышко, ведь приходить на занятия с похмельем — совсем не то, чем можно было бы гордиться. Репетиция с Бомгю была назначена уже на завтра, поэтому времени расслабиться совершенно не было, но сейчас всё это было отодвинуто на задний план.              — Хён, ты завтра свободен? — длинноволосый неоднозначно мнётся, словно боится чего-то, и не поднимает глаз на старшего. Ёнджун пожимает плечами:              — Вроде да, а что?              Бомгю как-то облегчённо выдыхает, но продолжает теребить края своей футболки, избегая чужого взгляда. Это настораживает. Младший редко ведёт себя как стеснительная девчонка, предпочитая говорить прямо, без лишних увиливаний.              — Я… Мы могли бы, — длинноволосый поднимает решительный взгляд на Ёнджуна, словно для него это целый вызов, — Сходить куда-нибудь после тренировки, что скажешь?              Щёки парня покрывает едва заметная краска, а пальцы всё так же издеваются над тканью футболки, норовя превратить её в комок бесформенного нечта. Ёнджун осторожно перехватывает чужие ладони, заставляя оставить одежду в покое. Руки у Бомгю холодные, хочется прижать их к себе, согреть, но всё, что делает танцор — сжимает ладони в своих, поглаживая костяшки кончиками пальцев. Вся решимость в чужом взгляде куда-то пропадает, уступая место смущению от действий старшего. Ёнджун невольно улыбается: вроде взрослый парень, а ведёт себя словно подросток.              — Давай, — танцор не сдерживает широкой улыбки, выдавая себя с потрохами. Бомгю щурится при виде чужой реакции, и старший копирует выражение лица напротив, за что тут же получает кулаком в плечо, — Неужели Чхве Бомгю зовёт меня на свидание?              — Да пошел ты, — младший бьёт ещё раз, на этот раз немного сильнее. Ёнджун потирает больное место, но дразниться не перестаёт. У него напрочь отсутствует инстинкт самосохранения, думает он. По-настоящему злого Бомгю стоило бояться, но это был явно не тот случай.              — Вообще, это не свидание, — бурчит Бомгю, отходя к зеркалу, чтобы поправить свои растрёпанные волосы, — Я не настолько сумасшедший, чтобы звать тебя на свидание.              В этом есть что-то поистине милое, в том, как парень отрицает саму возможность свидания, выглядя при этом так, словно убедить он пытался в первую очередь себя. «Но всё же ты позвал» не озвучивается, оставаясь улыбкой на лице и глупым подмигиванием, заставившего Бомгю порозоветь от стыда и отвернуться, лепеча что-то уж совсем неразборчивое.              Воспоминания вызывают короткий вздох. Вместо того, чтобы готовиться (хотя бы морально) к предстоящему «не свиданию» с милым длинноволосым парнем, танцор валяется без дела в попытках заглушить свои чересчур громкие мысли алкоголем. Пить в одиночестве — плохая идея, но навязчивое желание успокоить свой мозг хотя бы таким способом победило в неравной битве против здравого смысла.              Ёнджун бросает взгляд на висящие на стене часы, что тикали так, будто хотели оглушить своими стрелками весь район. Половина первого. Нормальные люди в это время уже видят десятый сон, наслаждаясь заслуженным отдыхом, но парень никогда не относил себя к числу нормальных. Его жизнь никогда не была похожа на размеренную череду событий, представляя из себя хаотичный набор ситуаций, совершенно не связанных друг с другом. Появление Бомгю не сильно что-то изменило, скорее стало очередным доказательством того, что нормальной жизни у Ёнджуна никогда не будет. А когда бесконечные перепалки уступили место громкому смеху и дурацким подколкам, Чхве понял, что попал. Потерялся в другом парне раз и навсегда, без возможности вернуться.              Танцор поднимается с дивана, оставляя незаконченную бутылку где-то на полу. Накинув ветровку и выйдя на балкон, он подставляет лицо под холодный ветер, гуляющий между крышами. Ночной Сеул — прекрасное зрелище. Мерцающие огни на улицах города завораживают, притягивают внимание, а гуляющие компании людей вызывают легкую улыбку на лице. По телу разливается тепло несмотря на то, что на дворе совсем не лето. Ёнджун вглядывается в ночное небо, рассматривая еле заметные звёзды, мерцающие бледным светом. В голове ни одной мысли, но так даже лучше. Не хочется думать ни о чём, кроме свежести морозного воздуха и ночных огней.              Желание допивать улетучивается, и Чхве, за неимением лучшего варианта, заходит обратно в квартиру и идёт в спальню, на ходу пытаясь установить будильник. Завтра нужно быть в студии раньше обычного, шла подготовка к открытому уроку, а это означало, что на сон времени оставалось совсем мало. Бешеный ритм жизни снова давал о себе знать, но это было то, к чему Ёнджун уже привык.              Наверное, именно поэтому с утра он не чувствует себя уставшим. Наоборот, улыбка не сходит с его лица, когда он включает свой плейлист, сосредотачиваясь на готовке завтрака. Парень напевает себе под нос какую-то недавно вышедшую песню, и отвлекает его только пришедшее сообщение от одной из тренеров, в котором она говорит о том, что заболела и не сможет провести занятие. Ёнджун быстро печатает ответ, а затем пишет Каю, чтобы тот переставил расписание. Тот откликается почти мгновенно, и Чхве делает вывод, что жизнь в одной квартире с Субином определённо меняет людей. Не было понятно, в лучшую или худшую сторону, но всё же меняет. Хюнин стал гораздо более пунктуальным с тех пор, как переехал, но, к счастью, не успел стать тем занудой, которым был Субин. И слава богу. Второго такого же Ёнджун вряд ли бы выдержал.              У студии он уже привычно встречает Бомгю, ожидающего его на улице со стаканом кофе в руке. Длинноволосый выглядел гораздо менее выспавшимся: об этом говорили его постоянные зевки и потирание глаз с такой частотой, словно это помогало ему проснуться. Он сонно кивает в знак приветствия и подавляет очередной зевок, прикрывая рот свободной рукой. У Ёнджуна теплеет в груди.              — Чего пришел так рано? — танцор впускает внутрь продрогшего насквозь парня, что напоминал нахохлившегося птенца в своей дутой куртке бежевого цвета, из-под которой выглядывала пушистая кофта. Бомгю стаскивает с себя обувь и бросает свой рюкзак где-то на полу, укладываясь на большом кожаном диване, даже не потрудившись снять с себя верхнюю одежду.              — Соседи решили устроить ремонт прямо с утра и помешали мне спать, — бормочет младший, прикрыв глаза.              Ёнджун понимающе усмехается и проходит мимо развалившегося донсэна, стараясь ненароком не задеть бумажный стакан, расположившийся на полу возле дивана. Раньше, в своей старой квартире, он тоже сталкивался с этой проблемой, поэтому понимал, каково это, когда ты просыпаешься из-за слишком громких звуков.              — До первых занятий полтора часа, у тебя есть немного времени, чтобы поспать.              Бомгю сквозь сон шепчет слова благодарности, и старший не решается больше его отвлекать, стараясь издавать как можно меньше звуков. Он также снова пишет Каю, где просит того не будить длинноволосого, на что тут же получает «Окей» и улыбающийся смайлик. Чхве позволяет себе ещё раз взглянуть на мирно посапывающего младшего, после чего уходит в тренерскую, чтобы переодеться. До занятий было достаточно времени, чтобы спокойно всё прибрать и удостовериться, что всё готово к приходу детей, поэтому Ёнджун мог никуда не торопиться и спокойно ждать приезда Хюнина, который мог бы помочь ему с этим. Бомгю он в это дело втягивать не собирался, поскольку тот заслуживал хоть каплю отдыха, и парень был явно не тем, кто будет её отнимать.              Вскоре на парне оказываются полосатая футболка с длинными рукавами и широкие штаны и, когда он выходит из тренерской, на ходу завязывая мешающиеся волосы в небольшой хвост, встречает Кая, стягивающего с себя куртку и выглядящего при этом донельзя довольным. Заметив старшего, он машет рукой и идёт навстречу, заключая хёна в объятия. Ёнджун взъерошивает волосы на блондинистой макушке, что довольно тяжело, с их-то разницей в росте. Хюнин, судя по всему, подражал Субину по всем, своей высотой напоминая фонарный столб.              — Ты говорил, тебе нужна помощь? — блондин говорит шёпотом и оглядывается на спящего Бомгю, чтобы убедиться, что тот всё так же пребывает в мире грёз и не собирается просыпаться в ближайшее время.              — Нужно украсить зал как-нибудь, — танцор неопределённо взмахивает руками, — Открытый урок всё-таки.              Кай задумывается буквально на секунду, после чего устремляется к шкафу у стойки администратора, где хранился различный хлам как раз для таких случаев. Мишура и прочие украшения, подходящие только для Нового года, летят в сторону сразу же, образуя на полу огромную свалку, и Ёнджун невольно вздыхает. Смотря на это стороны, могло показаться, что Хюнин решил просто вывалить всё содержимое шкафа, особо не заботясь о факте последующей уборки. Отчасти, так оно и было, но Кай, как единственный из присутствующих (учитывая даже спящих) окончивший художественную школу, искал нечто определённое.              — И что ты делаешь? — Чхве скептически осматривает кучу под своими ногами, а после переводит взгляд на донсэна.              Вместо ответа блондин вытаскивает какую-то гирлянду из самого дальнего угла шкафа и с небывалой радостью демонстрирует её Ёнджуну. Гирлянда выглядит далеко не идеально, успев покрыться пылью, и танцор уверен, что она пролежала здесь с момента открытия студии. Наверняка, она висела здесь на прошлый Новый год, пока Ёнджун не нашёл гораздо более качественную замену.              — Мы сделаем из неё надпись.              Старший прикидывает в уме, как это будет выглядеть, и запускает руку в свои волосы, не сдерживая очередной вздох. Он надеется, что результат превысит его ожидания.              — Сам будешь это крепить, я в таком абсолютный ноль.              — Ты во всём абсолютный ноль, кроме танцев, — насмешливо раздаётся со стороны, и Ёнджун даже не успевает осознать весь смысл фразы, потому что всё, что его волнует — только что проснувшийся Бомгю и уже умудряющийся язвить. Кай громко хохочет, когда старший меняется в лице и бросает злой взгляд на длинноволосого, — Вы решили устроить вечеринку или этот творческий беспорядок вокруг временный?              Сарказм в чужих словах до жути очевиден, и Ёнджун закатывает глаза на это заявление. Напоследок он бросает:              — Сейчас сам всё будешь делать.              — И всё равно сделаю лучше, чем ты, — Бомгю широко улыбается, поднимаясь с дивана. Он успевает защититься от удара, прикрывшись своей курткой, — Хён сегодня злой.              От падения на диван его куртка уже не спасает, потому что Ёнджун наваливается сверху, придавливая младшего своим весом. Кай на фоне едва не задыхается от неистового хохота, достав откуда-то телефон и начав снимать происходящее, чтобы, наверняка, показать Субину, и тот окончательно убедился в неадекватности их общего друга.              Смех Бомгю звучит приглушенно из-за количества слоев одежды, и он всеми силами пытается оказывать сопротивление, пинками отправляя старшего на твёрдый пол. Ёнджун вцепляется в куртку и утаскивает длинноволосого с собой под громкий смех Кая и его весьма неоднозначные комментарии, словно они были в каком-то абсурдном реалити-шоу. Борьба продолжается недолго, в ходе которой голос Бомгю повышается до оглушительного писка, а Ёнджун, преследуя невыносимое желание поколотить надоедливого донсэна, бьёт ладонями по чужим крепким плечам.              После, когда старший поднимается на ноги и отряхивается, Бомгю, продолжающий изображать из себя половую тряпку, обиженно произносит:              — У меня болит спина, — он вытягивает руки перед собой, делая вид, что его слова не обращены ни к кому, однако Ёнджун точно знает, кому они адресованы, — Надеюсь, тебя будет мучить вина всю оставшуюся жизнь.              Танцор на это ничего не отвечает, подавляя смешок, и обращает своё внимание на Кая, что уже успел заинтересоваться происходящим в собственном телефоне, нежели ставшими уже слишком привычными шуточными перепалками двух Чхве. Гирлянда, которой Хюнин так желал украсить зал, оказалась лежащей сверху на общей куче всех возможных украшений, вываленных из шкафа.              — Кай-я, я, конечно, ничего не имею против твоей жизненно важной переписки с Субином, но нам нужно готовиться, — Ёнджун насмешливо улыбается, — Или зови его сюда, раз уж так свободен.              — Субини-хён передаёт тебе привет и просит, чтобы ты от него отстал, — блондин поднимает голову и показывает язык, после чего снова активно печатает что-то в своём телефоне.              — Передай ему, что я зол на него за то, что не пригласил меня на ваш поход в кино.              Хюнин выпучивает глаза и выглядит так, словно его уличили в чем-то невероятно постыдном. Кончики его ушей, видные из-под волос, слегка краснеют, и он открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрывает. Ёнджун же продолжает дразниться:              — Да ладно, Хюнин-и, научитесь скрывать от меня свои истории в инстаграме, и я буду знать гораздо меньше.              Младший надувается, но больше ничего не произносит, утыкаясь в телефон. Бомгю, поднявшийся с пола и спокойно сидящий на диване со стаканом уже остывшего кофе в руке, окидывает их насмешливым взглядом:              — Вы, ребята, чертовски странные.              Старший Чхве бросает на него взгляд, говорящий: «И это ты говоришь, Чхве Бомгю?», и длинноволосый показывает средний палец свободной от кофе рукой, корча недовольное лицо. Ёнджун посылает ему воздушный поцелуй и подмигивает и, не дожидаясь чужой реакции, уже заранее зная, что донсэн сейчас напоминает варёного рака, отворачивается и делает вид, что ему очень интересно, как Кай гуглит, на что можно прикрепить гирлянду к стене, не испортив её.              

***

      На самом деле, Ёнджун должен был признать, что вышло вполне сносно. Хюнин умудрился откопать скотч среди всего барахла и закрепить всю шаткую конструкцию так, чтобы она не отваливалась от малейшего движения или чужих чересчур длинных рук, пытающихся потрогать надпись при первой же возможности. Бардак у стойки администрации был вскоре убран, и в целом студия была вполне готова для проведения открытого урока. До прихода детей и их родителей был ещё час, и в честь этого Бомгю радостно сбежал в ближайший магазин, чтобы купить что-нибудь перекусить.              Ёнджун бессмысленно наворачивал круги по своему залу, когда в двери показалась чужая длинноволосая макушка с широкой улыбкой на лице. Старший оборачивается и видит, как в щель пролезает рука с пакетом, полным еды. Он не успевает разглядеть содержимое, потому что Бомгю прячет его обратно и зовёт хёна в тренерскую, где они могли бы спокойно пообедать. Ёнджун не находит повода, чтобы отказать, и выходит из зала следом за младшим, чуть ли не бегом устремившегося в другое помещение.              Они едят в тишине, и танцор невольно задумывается о том, сколько же Бомгю потратил денег, чтобы принести такое большое количество еды. Он даже собирается задать этот вопрос, но младший опережает его:              — Они встречаются?              Ёнджун непонимающе хмурится, отставляя палочки в сторону.              — Кто? — он смотрит на Бомгю, ожидая конкретики, и тот уточняет:              — Кай с твоим другом Субином.              До старшего, наконец, доходит, и он фыркает, укладывая голову на руки и устремляя свой взгляд на длинноволосого, закидывающего кимчи в рот. Он не может точно сказать, были ли его друзья в отношениях, но одно было ясно как день: они были друг от друга без ума. Бомгю кивает на это, после чего говорит нечто, что могло вызвать лишь смех:              — Я раньше думал, что Кай без ума от тебя, хён, — тон его голоса серьёзен, но в глазах блестят озорные искорки, что даёт понять, что он всего лишь шутит.              — Кай и я? — Ёнджун вскидывает брови и наклоняет голову в бок, желая услышать продолжение. Длинноволосый отводит взгляд и нарочито увлечённо тычет палочками в свой обед, — Это даже звучит ужасно.              — Да, это было бы странно. Но он вечно смотрит на тебя с таким восхищением…              Разговор становится всё более абсурдным с каждой секундой, но старший обезоруживающе улыбается, всеми силами стараясь развеять атмосферу, и не сдерживается от лёгкого подкола:              — А ты что, ревнуешь?              Бомгю вскидывает голову и смотрит на него взглядом «Да как ты мог вообще такое подумать?», едва не задыхаясь от возмущения. Подобная реакция смешит ещё сильнее, и Ёнджун откидывается на спинку стула, закрывая лицо ладонями. Ревность донсэна была настолько очевидна, что её мог заметить даже слепой, а это ярое отрицание вызывало только усмешку. По Бомгю было видно, что тот не видит в этом ничего настолько забавного, а ещё он явно жалел, что вообще затеял этот разговор.              — Давай так, — парень отнимает руки от лица и глядит в потолок, — Я бы в жизни не начал встречаться с Каем, даже если бы он мне нравился, потому что Субин меня бы расстрелял. Дружеская солидарность, всё такое.              — Вы давно знакомы? — Бомгю выглядит заинтересованным, когда задаёт очередной вопрос, и старший с готовностью на него отвечает:              — Мы с Субином учились вместе ещё в старшей школе. Он уже тогда был душнилой, — Чхве невольно улыбается, когда слышит, как длинноволосый бормочет «Явно не большим, чем Тэ», — А с Каем я познакомился, когда нужно было делать здесь ремонт. Мы искали дизайнера, и оказалось, что у Субина есть знакомый, разбирающийся в этом. И уже потом я позвал его работать у нас. Всё вокруг — его творение.              Бомгю снова кивает и возвращается к еде, заканчивая разговор. Ёнджун позволяет себе понаблюдать за младшим чуть дольше положенного, что выглядел чересчур мило в своей плюшевой толстовке с медвежьими ушками. Бомгю в целом был похож на маленького медвежонка, но парень никогда бы не осмелился сказать этого вслух, дабы не оказаться побитым где-нибудь в ближайшей подворотне. Длинноволосый заканчивает есть и складывает все контейнеры в один пакет, а затем поднимает глаза на своего хёна:              — Поешь, убери все сюда, потом выкинем.              Ёнджун кивает, и младший выходит из раздевалки, на ходу стаскивая с себя капюшон и пытаясь приладить растрепавшиеся волосы. Бедное сердце танцора делает кульбит, потому что быть настолько очаровательным должно являться преступлением. Чхве прыскает себе в кулак, когда представляет Бомгю на фоне ростомера с табличкой в руках: «Чхве Бомгю, 13 марта 2001 года. Осужден за чрезмерную милоту». Эта мысль донельзя абсурдна, но от этого не менее смешна, поэтому парень обещает себе заставить донсэна сделать такие фотки хотя бы чисто для инстаграма. Вообще, это звучало довольно весело. Разумеется, всё ещё оставался шанс, что длинноволосый посмотрит на него, как на умалишённого, и откажется, но кто его вообще спрашивал?              Когда Ёнджун выходит из тренерской, он обнаруживает Бомгю в холле, увлечённо болтающим о чём-то с Каем. Они совсем его не замечают, и ему удаётся уловить несколько фраз из их разговора. Стоит ему осознать, что речь идёт о нём, он замирает, не в силах пошевелиться. Голос разума требует не вслушиваться в чужие слова с таким рвением, но интерес берёт верх, и танцор прячется за стенкой, стараясь ничем себя не выдать.              — Это можно считать за свидание? — из своего укрытия он не может видеть Кая, но по его интонации можно предположить, как он с ноткой лукавства смотрит на Бомгю.              — Не думаю. Конечно, хён пошутил об этом, но не думаю, что он был серьёзен, — Ёнджун удивляется от того, насколько грустным звучит голос длинноволосого, — Он вряд ли заинтересован во мне так.              — С чего ты это вообще взял?              — Он бы сказал. Наверное. Не знаю, — речь Бомгю звучит непривычно несвязно и неуверенно, — Он со всеми так общается.              У Ёнджуна невольно перехватывает дыхание. Подслушивать разговоры о себе было явно не поводом для гордости, но что-то внутри продолжало настаивать на том, чтобы дослушать до конца. Это шло вразрез со всеми возможными моральными принципами, но Бомгю был таким откровенным, каким, казалось не был никогда. Словно он наконец позволил себе выйти из своей скорлупы и поделиться чем-то сокровенным. Шанс услышать подобное лично был слишком мал.              — Не со всеми, уж поверь, — Кай хихикает, а после продолжает, — Если бы он флиртовал с Субин-хёном, ему бы вмазали по лицу.              Танцор усмехается. Ещё в университете, когда его умение флиртовать распространялось на всё, что движется (дурное влияние дружбы с Уёном), он выдавал весьма неуклюжие попытки заигрываний с Субином, но тот лишь недоумённо выгнул бровь и спросил, всё ли со старшим Чхве в порядке. Ещё пару раз это случалось, когда они были все в стельку пьяными, но даже тогда в ответ он получал лишь неловкий смешок и спокойное «Иди проспись». Уён же всегда был гораздо более восприимчив к подобному, из-за чего по университету быстро расползлись слухи об их отношениях. Ёнджун никогда не подтверждал факта их несуществующих отношений, но никогда и не отрицал, предпочитая наблюдать за тем, как люди придумывали нечто всё более и более извращённое.              — И со мной он флиртовал только один раз, когда сказал, что мой MBTI — милашка, — Хюнин вздыхает, и Ёнджун решает, что настало время выйти из своего укрытия и сделать вид, что он ничего не слышал, — Так что у тебя есть повод задуматься, хён.              — О чём болтаете? — старший Чхве старается звучать непринуждённо и надеется, что ему это удаётся.              — О том, какой ты бесячий.              Бомгю натягивает на себя мерзкую и до ужаса слащавую улыбочку, и старший повторяет чужое выражение лица, передразнивая. Длинноволосый, падкий на всё, что плохо лежит, берёт со стойки вазу с конфетами и делает вид, что замахивается. Ёнджун специально никак не реагирует, внутри себя обосновывая это тем, что ему нравится раздражать младшего, чтобы тот творил всё более дурацкие вещи. И в какой момент они поменялись местами? Танцор не успевает задуматься об этом должным образом, потому что его отвлекает звук открывающейся входной двери, обозначающий приход гостей.              Что ж, пришло время быть профессионалом.       

***

      Открытый урок проходит как нельзя лучше. Дети показывают все свои возможности, демонстрируя своим родителям, чему они научились за столько времени, и это было действительно впечатляюще. После всего довольные родители подходили к Ёнджуну и благодарили его за его профессионализм, и парень чувствовал, как улыбка против его воли лезла на лицо. А ещё он ощущал на себе чужой внимательный взгляд. Танцор оборачивается и видит Бомгю, стоящего в стороне, наблюдающего за старшим с каким-то особенно восхищенным выражением в глазах. Зрительный контакт длится, поскольку с ног Ёнджуна чуть не сбивает малышка Ханыль, выглядящая счастливее всех остальных:              — Ёнджун-сонсэнним! — девочка светится от радости, обнимая своего учителя. Парень треплет ее по голове, боковым зрением замечая, что Бомгю не корчит гримасу отвращения на своем лице, а напротив, умилённо смотрит на них обоих. Отчего-то улыбка на лице старшего становится ещё шире.              — Ты большая умница! Ты показала себя лучше всех, — он знает, что действует не совсем профессионально, продолжая её выделять среди остальных, но ничего не может с собой поделать, — У вас замечательная дочь, — говорит он, обращаясь к стоящей неподалёку женщине, и та хихикает:              — Всё благодаря тебе, — она подходит ближе и подзывает к себе Ханыль, давая ей игрушечного лисёнка, — Это тебе, солнышко, ты отлично справилась. Мне нужно с тобой поговорить, Ёнджун-а, — женщина оборачивается к парню, как только поняла, что её дочь слишком занята своим подарком, чтобы встревать в их разговор. Ёнджун кивает.              Девочка счастливо прижимает к себе игрушку, а после вытягивает руки, осматривая её со всех сторон. Она вдруг вскрикивает:              — Он похож на Ёнджун-сонсэннима!              Чхве вскидывает брови и слышит чужой громкий смех, который он способен узнать всегда. Бомгю прикрывает рот ладонью, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания, но всё равно заливисто смеётся от сравнения Ханыль. Ёнджун бросает на него взгляд, и длинноволосый спешно отворачивается в попытках остановить рвущийся наружу хохот.              — Понимаешь, Ёнджун-а, — женщина мельком смотрит на свою дочь и продолжает, — Я знаю, что ты ведёшь занятия только в группе, но ты не мог бы ещё заниматься с Ханыль индивидуально? За дополнительную плату, конечно.              Танцор задумывается. Вообще, это имело смысл. Ханыль была очень умной для своего возраста и безумно талантливой. Он был бы только рад заниматься с ней лично, и дело было вовсе не в деньгах. Ёнджун мечтал о том, чтобы потом, когда она повзрослеет, приходить на её выступления и с гордостью смотреть на неё и говорить: «Видите эту девушку? Это Пак Ханыль, и я — её личный тренер». Хотелось сделать из этой маленькой девочки настоящего профессионала, каким был сам Чхве, и, конечно, он не мог отказаться от такой возможности.              — Я думаю, это можно устроить. По поводу оплаты можете не переживать, я вам напишу, и мы договоримся по стоимости.              — Ты просто чудо, Ёнджун-а! — женщина благодарит танцора и, кланяясь, подзывает Ханыль к себе со словами, что им пора идти. Девочка вприпрыжку подбегает к матери, машет игрушечным лисёнком Чхве, и они обе выходят из студии.              Стоит им скрыться в своей машине, Ёнджун обессиленно падает на диван и потягивает уставшие конечности. Бомгю отлипает от стены и садится рядом. Он всё ещё в своей медвежьей кофте, его волосы торчат из-под капюшона, преграждая обзор. Он раздражённо и крайне безуспешно пытается их убрать, и старший издаёт смешок.              — С кем тебя Ханыль сравнила? С лисёнком? — длинноволосый поворачивается к Ёнджуну, и тот закатывает глаза, мол, даже не начинай. Бомгю это, кажется, совсем не волнует.              — Ты лисёнок теперь. Маленький и злой.              — Пиздец, — констатирует факт старший Чхве, поджимая губы. Ему часто говорили, что он похож на лису за счёт своего разреза глаз, но чтоб взрослого парня назвать маленьким и злым лисёнком? Это было нечто новенькое и крайне странное.              Ханыль было простительно, она — милашка, в её голосе не было ни грамма насмешки, скорее искреннее восхищение, а Бомгю лишь нашёл новый повод для шуток над старшим. Танцор бы даже не удивился, если бы однажды обнаружил свой номер в телефоне длинноволосого, записанный именно таким образом. Если Бомгю придумывал новый способ раздражать хёна, он пользовался им ещё долгое время, чем бесил только больше.              — Отвали, — беззлобно отзывается парень, когда младший начал напевать только что сочинённую песенку про злого лисёнка, — Что это вообще?              — Песня, — Бомгю, сама невинность, только пожимает плечами и говорит это таким тоном, будто объяснял самую очевидную информацию в мире, а Ёнджун только что признался, что всю жизнь считал, что лужа на улице — маленькая модель океана, — Может, мне стать продюсером?              — Отвратительная песня.              Младший выглядит искренне оскорблённым и в своё «Ты просто ничего не понимаешь!» он вкладывает максимальное количество обиды. Танцор закатывает глаза и опускает голову на чужие колени, заставляя Бомгю округлить глаза и мигом забыть, на что он обижался. Он явно не ожидал подобного развития событий и, сомневаясь в своих действиях, запустил свою руку в волосы Ёнджуна до того осторожно, будто боялся причинить вред. Подобные прикосновения вызвали тонну мурашек по всему телу, и Чхве начинает думать, что он сейчас превратится в кота и начнёт мурлыкать от удовольствия прямо на коленях у своего донсэна. Бомгю аккуратно перебирал пряди, кончиками пальцев задевая кожу головы, и, когда он скользит ладонью к уху, старший против воли вздрагивает. Длинноволосый испуганно отдёргивает руку, посчитав, что сделал что-то не то, и Ёнджун переворачивается на спину, встречаясь взглядом с чужими тёмными глазами и едва заметно кивая, тем самым дав понять, что всё в порядке. Бомгю глупо моргает в ответ, после чего продолжает гладить старшего по голове и внимательно следит за реакцией. Под его сосредоточенным взглядом становится немного неловко, танцор чувствует, как лицо начинает гореть, и прикрывает глаза.              Он не замечает, как сон берёт над ним верх, загребая его в свои мягкие объятия.              Просыпается парень только тогда, когда чувствует весьма сильный толчок в бок, и со стоном открывает глаза. Над ним нависает Бомгю, и Ёнджун осознаёт, что уснул прямо на чужих коленях. Он поднимается, протирая слипшиеся веки, и задаёт первый вопрос, который приходит в голову:              — А где Хюнин-и?              — Здесь я, — слышится со стороны, и Чхве приходится повернуть голову, чтобы увидеть Кая, увлечённо играющего во что-то на телефоне, — У Бомгю-хёна занятия через полчаса, так что прости, если нам пришлось тебя разбудить.              Ёнджун смутно соображает, сколько сейчас времени, с ужасом осознавая, что на дворе минимум два дня, раз у Бомгю были тренировки. Кажется, он проспал целый час. Стыд накатил с такой силой, что пришлось закрыть лицо руками, зажмурившись. Надо же, проспать на чужих коленях так долго, Бомгю, наверное, даже пошевелиться не мог, чтобы не потревожить его сон. Несмотря на стыд, внутри разливалось тепло от осознания, что его донсэн не подумал даже спихнуть его, а продолжал сидеть, словно сторожевой пёс. Эта двойственность ощущений убивала, и Ёнджун не мог понять, чего же было больше: неловкости от самой ситуации или же щемящей нежности к младшему.              — Выспался? — Бомгю отвлекается от бессмысленного пролистывания ленты твиттера и обеспокоенно глядит на старшего.              — Вроде да, — танцор умиротворённо прикрывает глаза и кивает. Он не может видеть, как длинноволосый прячет улыбку в рукаве своей кофты и с напускным интересом начинает осматривать стены.              Стыд перед младшим окончательно отступил, предоставляя возможность всем светлым чувствам расползтись по телу, согревая изнутри. Наверное, так и ощущается любовь.              

***

      — Так ты теперь будешь из Ханыль делать профессионала? — Бомгю задаёт этот вопрос, когда они оказываются на улице, уставшие, но счастливые. Танец был готов, оставалось только уделить время чистке движений, но этого уже хватало, чтобы чувствовать радость от того, что основной этап был пройден.              — Вроде того, — старший суёт руки в карманы куртки, засматриваясь на закат. Темнота медленно опускалась на город, обозначая скорый приход ночи.              Длинноволосый улыбается и шутливо толкает Ёнджуна бок, за что тут же получает в ответ. Они, смеясь, пихают друг друга, мешая случайным прохожим, но им обоим нет дела до окружающих. Есть только они и ярко-алый закат на фоне высоких зданий. Вдалеке слышится музыка, и Ёнджун резко притягивает донсэна к себе, ощущая на себе его пристальный взгляд. Бомгю позволяет вести себя в этом смешном подобии вальса, кружится так, словно был рождён для подобного, а глаза его светятся ярче, чем тысячи огней на улице. Младший останавливается первым и, с трудом переводя дыхание, говорит:              — Знаешь, я тут подумал, — он отводит взгляд и собирается с мыслями, будто хочет сказать нечто по-настоящему важное. Ёнджун его не торопит, прекрасно понимая, что в такие моменты лучше просто подождать, — Я не буду становиться айдолом.              Старший издаёт удивлённый вздох и открывает рот, дабы узнать, почему Бомгю принял такое решение, но тот его останавливает.              — Наверное, это не моё. Мне нравится танцевать, но я не думаю, что справился бы со всем тем, что бы на меня навалилось. И я хочу продолжать учить детей, веселиться с Каем в перерывах, танцевать с тобой. Я не хочу терять всё то, что есть у меня сейчас, — Бомгю поднимает взгляд на хёна, и у Ёнджуна перехватывает дыхание. В глазах младшего отражается свет фонарей, а ещё в них есть то, что нельзя описать словами, — Я не готов жертвовать тем, что есть сейчас…              — Ради того, чего может не быть, — старший заканчивает фразу за него, с трудом осознавая, что длинноволосый цитировал самого Ёнджуна, когда они говорили об этом в прошлый раз.              — И есть ещё кое-что, — младший улыбается с ноткой грусти, и Ёнджун едва ли не впервые не знает, чего ему ожидать, — Надеюсь, ты не убьёшь меня за это.              Танцор хочет убедить Бомгю в том, что он не собирается делать ничего такого, даже если окажется, что длинноволосый хранил в шкафу хоть сотню скелетов, но все мысли улетучиваются, когда он чувствует на своих губах лёгкое, едва заметное прикосновение. Младший спешно отстраняется и зажмуривается, и это действие даёт Ёнджуну время, чтобы осознать, что происходящее — не очередная фантазия, а самая настоящая реальность, и именно Бомгю был тем, кто решился на важный шаг под страхом того, что его могут отвергнуть. Парень опускает ладони на чужие щёки, поглаживая кожу большими пальцами, и видит, как уши Бомгю, едва заметные под волосами, покрываются краской. Младший распахивает глаза, поражённо глядя на хёна, а Ёнджун, наконец, решается сделать шаг навстречу и подаётся вперед, сокращая расстояние.              Их губы встречаются, и Бомгю с трудом находит плечи старшего, чтобы притянуть ближе. Время застывает на месте, предоставляя парням возможность насладиться друг другом в этом поцелуе, наполненном их настоящими, неподдельными чувствами. Ёнджун не позволяет себе зайти дальше, осторожно сминая поочерёдно то нижнюю, то верхнюю губу, но когда чувствует кончик языка на своих, углубляет поцелуй и перехватывает инициативу полностью на себя. Бомгю тает от прикосновений и цепляется за плечи так, словно это было последним, что позволяло ему держаться на плаву. Когда из младшего вырывается едва слышный стон, Чхве отстраняется, напоследок проводя языком по чужим губам. Они оба тяжело дышат, как после усиленной тренировки, и Ёнджуна пробивает от воспоминаний из зала, когда они переступили эту черту, впервые танцуя вместе.              — Я пиздец как сильно в тебя влюблён, — старший прижимается к Бомгю, вдыхая аромат чужого шампуня и парфюма. Длинноволосый хихикает и обвивает руки вокруг шеи Ёнджуна.              — Я знаю. Я тоже.              На большее слов не хватает, но им это и не нужно. Стоя на улице вот так, всё было понятно без лишних пафосных фраз и речей о любви. Достаточно было лишь чувствовать, как сердце заходится в бешеном темпе и как чужое вторит ему, а ладони на плечах сжимаются всё сильнее. Со стороны это могло показаться глупым, но им было всё равно. Ёнджун плевать хотел на то, что подумают другие, когда в руках у него было такое сокровище: парень с низким, чуть хрипловатым голосом, бездонными карими глазами и самой светлой улыбкой, способной растопить ледники в Арктике. Наверное, всё было ясно ещё тогда, когда Бомгю впервые появился на пороге его студии. С самого начала он обращал на себя внимание своей дерзостью, а после своими дурацкими шутками и детской непоседливостью. И Ёнджун не думает, что это способно когда-нибудь пройти.              

***

      Когда Ёнджун заходит в гримёрку, он застаёт младшего за рассматриванием самого себя в зеркале. Он осматривает себя со всех сторон и совсем не замечает присутствия своего хёна. Старший прислоняется к дверному косяку и усмехается. Бомгю слышит это и оборачивается. Его голос звучит слегка удивлённо:              — Ты же должен быть в зале.              Ёнджун в ответ пожимает плечами:              — Я решил, что могу кинуть Субина, Кая и Тэ ради тебя.              Это не составило никакого труда. Как только был объявлен небольшой перерыв, парень устремился за сцену, объяснив друзьям, что ему срочно нужно видеть Бомгю, и те, бросая на него двусмысленные взгляды, радостно спровадили его. Видеть Тэхёна в их компании до сих пор было слегка непривычно, но тот с такой лёгкостью влился в их круг, стоило им только познакомиться, будто он всегда был вместе с ними. Кай вообще посчитал Кана своей родственной душой, из-за чего Субин весь вечер кидал на него взгляды, полные ревности.              Тэхён производил впечатление взрослого и спокойного человека, и возникал вопрос, как же такие непохожие друг на друга человека, как Кан и Бомгю, смогли найти общий язык. Однако, стоило узнать его поближе, все вопросы тут же отпадали, словно их никогда и не было. Тэхён был таким же хаотичным, громким, как и его лучший друг, хотя мог быть тем, кто всегда останавливает бесконечный балаган.              Ёнджун любуется тем, как длинноволосый выглядит в своей рубашке из полупрозрачной небесно-голубой ткани, струящейся по телу, и брюках на высокой талии, идеально подчёркивающих его точёную фигуру. Бомгю едва заметно смущается от такого количества внимания по отношению к нему, но ничего не говорит. Старший всё ещё не мог привыкнуть к тому, что он мог восхищаться своим парнем без всякого стеснения, но Бомгю, живущий с ним под одной крышей и раскидывающий все свои вещи по всей квартире, регулярно напоминал о том, что всё это по-настоящему происходит.              — Волнуешься? — старший подходит ближе, рассматривая чужие украшения, идеально дополняющие образ.              — Немного, — честно признаётся младший Чхве, не видя большого смысла скрываться.              Ёнджун ободряюще улыбается и кладёт руки на плечи донсэна, слегка поглаживая. Он хочет сказать младшему, чтобы тот не переживал, ведь всё было обязано пройти на высшем уровне. Они слишком долго готовились к этому выступлению на важном конкурсе с огромным призовым фондом. Бомгю идеально знал хореографию, движения были отточены настолько, что тот в любой момент мог исполнить любую часть танца. Но танцор знал, что длинноволосый знает всё и без его слов. Поэтому он лишь нежно целует Бомгю в уголок губ, не заходя дальше, чтобы не испортить чужой макияж. Младший дуется, когда понимает, что большего он не получит, и внимательно смотрит на хёна. Видеть Бомгю с голубыми линзами несколько непривычно, но так его взгляд становится ещё более пронзительным, вызывающим тонну мурашек по всему телу.              Объявляют окончание перерыва, и Ёнджун понимает, что их время вышло. Он наскоро хватает чужую руку и прикасается губами к костяшкам, оставляя лёгкий поцелуй. Уши младшего краснеют, и это поистине очаровательно. Парень напоследок проводит ладонью по длинным волосам Бомгю, заправляя выбившуюся прядку за ухо, а после удаляется, подняв кулак:              — Ты справишься, файтин!              Времени до выхода Бомгю остаётся не так много, а в зале уже полно людей, вернувшихся на свои места и предвкушающий продолжение выступлений. Ёнджун не без труда находит друзей, расположившихся в первых рядах, определив их только по блондинистой макушке Кая и Субину, чей рост позволял ему выделяться среди остальных.              — Как он? — Тэхён поворачивается к старшему, как только тот усаживается на своё место.              — В порядке, — шёпотом отвечает Ёнджун, уверенный в своих словах. Он точно знает, что Бомгю покажет себя с самой лучшей стороны, докажет, что всё время, потраченное на постановку и отработку танца, было абсолютно оправдано.              Когда ведущий объявляет Бомгю, все четверо обращают внимание на сцену, неотрывно глядя перед собой. Длинноволосый появляется под музыку, и Ёнджун забывает, как дышать. Он не может оторвать взгляда от зрелища, представшего перед ним, и не скрывает своего восхищения. Бомгю очень естественно смотрится на сцене, словно был рождён исключительно для этого. Когда он опускается на колени, зрительный зал наполняет визг и аплодисменты, а старший всё смотрит, не в силах вымолвить и слова. В Бомгю идеально всё: его костюм, подчёркивающий достоинства его фигуры, небрежно уложенные волосы и эмоции на его лице, передающие всю задумку танца. Ёнджун даже представить себе не мог, что то, что придумано им, будет выглядеть вот так: чувственно, сексуально, но без грамма пошлости.              Парень чувствует невероятную гордость за длинноволосого, когда танец подходит к концу, где Бомгю завязывает себе глаза атласной лентой и падает на пол, замирая. Зал взрывается аплодисментами, когда музыка стихает, и Ёнджун слышит, как Кай громко кричит, что его хён самый лучший. Бомгю поднимается, срывая повязку, и посылает воздушный поцелуй перед тем, как скрыться за кулисами. Он — прирождённый артист, знающий, как увлечь публику и заставить всех смотреть только на него.              Ёнджун смутно осознаёт, что ему совершенно плевать на результаты конкурса. Он своими глазами видел то, что он не сможет забыть уже никогда, и это было самым важным. Жюри могло дать любую оценку выступлению Бомгю, а старший давно уже вынес свой вердикт: Чхве Бомгю — лучшее, что случалось в его жизни. И если раньше он был уверен, что им никогда не сойтись характерами, то сейчас он был уверен на все сто, что они — родственные души, совместимые друг с другом по всем параметрам. Они могли ссориться, не понимать друг друга, но их объединяло нечто, способное исправить все недостатки.       И это были совсем не танцы. Это была любовь.