Страшный сон Алексея Карамазова

Алексей и прежде не одобрял этого странного общения брата с лакеем, и дело тут даже было не в посткрепостнических предрассудках, а в нём самом — настораживающем поведении, крамольности высказываний, а главное в этом то ли отрешённом, то ли в болезненно вспыхивающем взгляде, приоткрывавшим те тёмные стороны его души, о которых не хотелось знать и даже было страшно и подумать. Но кто такой был Алёша, даже не окончивший последнего курса в гимназии против такой величины как Иван. «Однако тут было «ещё что- то», небогатый ли его кругозор, юношеская ли неопытность, а может и расхождение во взглядах «о самом важном. — Часто с грустью признавал он. -» Ну а «этот»?! Неужели в «том» всё это было. Да и вся эта темная история с отцом. Митя уверял его в абсолютной причастности «подлеца и злодея», да и сам Алексей начинал уж в это верить. А что же Иван: брат продолжает наведываться с визитами, теперь уж на окраину городу к «тому». Но зачем?» Так думал Алеша, направляясь в гостиную, когда до слуха его донеслись обрывки разговора. Один из голосов точно принадлежал Ивану, а другой… Сохраняя остатки спокойствия, Алексей решительно открыл дверь. Его взору предстала довольно любопытная, хотя и не менее обескураживающая картина. Подлец, совершенно оправившийся после болезни, и прежде тратящий все свободное время на «доведение до полного блеска», выглядел как нельзя лучше. Уж какой — то слишком выхоленный и торжественный, он вальяжно устроился на софе, перекинув ноги через подлокотник и даже не снимая безупречно начищенных туфлей. Голова же его удобно расположилась на коленях Ивана, который к изумлению Алёши и не возражал, а лишь загадочно улыбался, покуривая сигару и пуская в потолок ровные колечки дыма. Заметив вошедшего, радостного его поприветствовал и указал на кресло, предлагая присесть. Алеша старался звучать как можно ровнее, хотя голос его уже порядком срывался. " Смердяков, выйди! — произнес он. — Мне с братом поговорить надо.» Иван Федорович привстал, потянулся к пепельнице, стоящей на кофейном столике, нарочито придерживая эту неизменно напомаженную головку, и, сев обратно, ответил. — Ты, Алёша, присядь. Разговор предстоит долгий и серьезный. А зачем, собственно, этому молодому человеку выходить? Пускай и он слушает, а может что и от себя добавит. — А затем, — продолжал он. — Что это семейные дела. И лишним людям не стоит присутствовать при этом разговоре. — Не отводя взгляда от непонятливой прислуги. Но Иван, казалось, и сам отказывался понимать. — Кто же тут лишний? Меня ты сам хотел видеть. А Павел, — брови Алёши удивлённо поползли вверх. — Да. Ты разве не знал, что его Павлом Федоровичем нарекли. Так вон он сам чуть не… — Не ты ли его давеча вонючим лакеем назвал, — оборвал Алеша. — Обозвал, это верно, — усмехнулся Иван. — Да ведь я не его, а себя обозвал. — Глядя на меня, — лениво потянувшись Павел сел на софе. — Да, было дело. Виноват. Ну что ж, я долго не хотел этого признавать за собой, а вот он мне помог. И за то искренне благодарен. — Ясно, — Алексей резко повернул к выходу. — Тогда уйду я. — Да погоди, — примирительно позвал Иван. — Алексей Федорович, Бог есть? — Есть, — отрезал он. А вот настроения продолжать эту беседу у меня сейчас нет. — А если Бога нет, тогда… — Всё позволено, ты к этому ведёшь?! Иван рассмеялся.- Этот милый юноша, брат мой, такой обидчивый. Нет, разумеется. На то и уголовный кодекс, и суд, и прокурор — обвинитель. Распусти наш народец. В раз делов наделают. Я не о том. А о сути, ведь что такое Бог? Бог — есть любовь. А когда есть любовь, и на земле рай устроить можно. Так вот, если я люблю его, а он меня, так что ж в этом осудительного. И это, заметь, не Митенькин идеал любви «с изгибами, и насекомом сладострастием». Тут, брат, дело тонкое — казуистика. Попался я в эти сети и выбираться не хочу. Алексей Федорович начинал догадываться, и догадки эти были уж очень неприятны, и даже отвратительны. Он побледнел, затем на его бледном лице начали вспыхивать красные пятна. — Да ты… Да он… А если… — Ну чего ходить вкруг, да около. Ты про то, что он сын Федора Павловича. А хотя бы и так. Это нас только ещё ближе делает. «Природа вещей», так сказать, его же цитируя. Алексей готов был разрыдаться. — Ну от него — то и не такого ожидать можно было. Ну а ты, Иван. Ну как же ты… — Не хочу Вас расстраивать, — безучастный до этого, Павел вклинился в разговор. — Но кто кого растлевает, это ещё большой вопрос. — Верно, — подхватил Иван. — Я ведь сам долго не мог понять, испытывает он меня или нет, и зачем. А потом, раз в лоб и спрашиваю, а правда ли, мол, что при падучей нейронная активность повышается, и что, как следствие, желание усиливает, и как с этим бороться. А он мне так ласково в глаза смотрит и выдаёт, что «я, говорит, в такие минуты Ваше лицо себе представляю». И тут же злобно " так меня сразу и попускает». Хорош, а, скажи теперь, что не хорош? Алексей, говорю же, ты на ногах не стоишь. — Ну а ты? — Алеша, наконец, бессильно опустился в кресло, закрыв лицо руками. — А я. Я понял, что настало время для решительных действий.