Глубокое синее море

1982 год.       Выбора у молодых не было. Они сами отрезали его себе, родившись в таких семействах. Поэтому спустя несколько дней по возвращению Натали состоялась брачная церемония. Свадьба, которой никто не хотел. Торжество, не имевшее радости. Храм был украшен гирляндами из живых цветов с зелёными листьями лиан и вьюна. Алтарь отделан золотом и драгоценными камнями. Жених стоял возле него, такой серьёзный и красивый суровой мужской красотой, в строгом бежевом костюме, с белой рубашкой и коричневым галстуком-бабочкой. Начищенные ботинки цвета топлёного молока с острыми носами выглядели так же торжественно. Светлые волосы юноши красиво уложили в салоне, а лицо хранило важную серьёзность момента он ждал невесту, что скоро должны были привести.       В другом конце зала невеста ожидала отца, что возьмёт её под руку и по красной узкой дорожке поведёт к алтарю. Она была прекрасна, эта девушка, лёгкая, стройная, как лесная нимфа. Белое платье с прямой юбкой до пола и узким корсажем без бретелек, подчёркивало эту нежность. Стразы по верху корсажа и спускавшиеся волной к подолу, отражали сияние люстры. Белые туфли на тонком каблуке едва виднелись под платьем. Светлые волосы заплели в пышную французскую косу, спускавшуюся по правому плечу, сверху крепилась фата, скрывавшая спину до середины. Лицо красиво и серьёзно, но губы не улыбаются, а глаза смотрят вниз, лишь бы не смотреть на жениха. Никто не замечает состояния обоих. Все списывают суровость жениха на волнение и подготовку к будущей ответственности в роли отца семейства, а лёгкую печаль невесты — сожаление о прощании со свободой. Она излишне бледна, и под глазами залегли глубокие тени от многих бессонных ночей, а в глубине глаз прятались слёзы, которым она строго-настрого запретила появляться, проливая их только ночью, когда никто не замечал. Счастье было возможно, но девушка сама оттолкнула его, и жить ей теперь всегда с мыслями об этом.       Вот заиграла музыка, отец взял девушку под локоть и повёл к алтарю. Она шла медленно, при первом шаге едва не подвернув ногу, наступив на подол. Но как не оттягивай момент, а он настанет. Наконец путь завершился, и невеста встала по другую руку от священника в алтаре, и тот начал читать свою речь о таинстве брака и рождении новой семьи. Владимир едва ли понимал её смысл, пытаясь внутренне собраться и подготовиться к неизбежному. Натали и вовсе не слышала ни слова, понимая, что этот день уничтожит её. Просто убьёт и возродит снова, но уже другой — холодной и бесчувственной, без эмоций и желаний, способной лишь, как робот, автоматически выполнять заложенную программу. Наконец священник замолк, и свечи над ним, что держали служители, погасли, а он сам произнёс:       — Объявляю вас мужем и женой!       Натали вздрогнула и впервые подняла взгляд на шагнувшего к ней юношу. Теперь это её муж, человек, чья жизнь в её руках. Тот, что имеет право на её душу и тело.       Острая боль захлестнула девушку. Тоска кислотой разъедала сердце. Причём в её муже не было абсолютно ничего, что могло бы в нём раздражать или вызывать ненависть. Напротив, это был самый красивый мужчина, какого ей и кому-либо ещё доводилось видеть. Владимир был невероятно хорош собой, как юный греческий бог. Его неземная красота могла бы показаться сверхъестественной, как будто он не был простым человеком, а высшим существом. Ни одна девушка не могла остаться к нему равнодушной, все взгляды всегда обращались только к нему. Они с Натали были под стать друг другу, сияющие неземной красотой. Оскара, хотя и симпатичного, невозможно было сравнить с Владимиром.       И, тем не менее, сердце Натали всегда оставалось спокойным, даже холодным в его присутствии. Красота её не трогала, она привыкла к ней. Дело было в другом. Ей никогда не нравился нерешительный характер жениха. Слишком робкий, застенчивый, вёл себя не как сын величайшего правителя, а скромный, бедный студент. Он даже заикался в её присутствии и не смел поднять взгляд. Тогда как Натали нравились уверенные в себе парни, даже наглые, настойчивые, такие как Оскар. Вот он сразу покорил её сердце, просто моментально своей нагловатой настырностью. Он ни на минуту не оставлял красавицу одну, появлялся везде, где бы она не находилась. Сразу же сделал первый шаг, не боясь и не стесняясь. А Владимир даже поцеловать её боялся до свадьбы. Да они почти и не разговаривали. Как можно узнать человека, а тем более полюбить, если не сказали друг другу и десяти слов. А Оскар болтал непрерывно. Обо всём сразу. С ним было весело и интересно, он знал столько смешных историй и анекдотов. Она никогда в жизни столько не смеялась, как с ним. А как они танцевали, как смело Оскар прижимал её к себе без всякого смущения. Владимир во время танца всегда соблюдал дистанцию, даже боялся прикоснуться больше, чем того требовали приличия. Как можно испытать неземную страсть с таким человеком? Красивый, но холодный. Снежный король, как назвала его про себя Натали. Она даже ни разу не видела на его лице никакого проявления эмоций, оно всегда было одинаковым, выражение не менялось, как будто парень был роботом. И зачем ей эта чужая холодно-равнодушная аристократическая красота, когда сердце требует совсем другого? Племени любви, огненной страсти. Но этого не будет уже никогда. Церемония перечеркнула все мечты.       Как в замедленной съёмке Натали наблюдала, как её… Муж. да, теперь это был муж, поворачивается к ней, его лицо всё ближе. И этого не избежать. Однако девушке показалось на мгновение, что в его глазах застыло выражение неприязни и даже отвращения. Как будто он и сам не рад тому, что произошло, его тяготит церемония и их будущая совместная жизнь. И поцелуй так же нежеланен для него, как и для неё. Так не этим ли объяснялась его холодность всё это время? Неужели и он никогда не испытывал к ней никогда ничего не испытывал до такой степени, что она вызывает лишь отвращение? Такого Натали не ожидала. Нет, она знала, что жених её не любит, но была уверена, что хотя бы нравится ему внешне. Ведь в ней нет ни малейшего недостатка. Да, он не способен на сильные чувства, но должен же восхищаться красотой невесты. Она сама честно отметила, что намного красивее её любимого, и лишь это немного скрашивало будущую серую жизнь. Что хотя бы не будет отвращения из-за внешности, можно любоваться красотой мужа, как холодной мраморной статуей, не стыдно появляться с ним на светских мероприятиях, где все будут смотреть вслед красивой паре. И Натали была уверена, что тоже самое чувствует и Владимир. Так почему же он смотрит на неё, как на что-то отвратительное? Но она решила не думать об этом. Какое ей дело до его чувств.       А Владимир, собираясь впервые в жизни поцеловать девушку, бывшую когда-то объектом самых смелых фантазий и грёз, сейчас не испытывал ничего, кроме отвращения. Не было ничего из того, о чём он так мечтал годами. Ни трепета в груди, ни сбившегося дыхания, ни приятного томления в животе. Ничего из испытанного ранее в мечтах. То, что он знал о ней, перечеркнуло всю любовь, уничтожило её, вырвало с корнем. Он только отстранённо подумал, стоило ли хранить верность её образу, почему он даже ни с кем не целовался ни разу, когда она уже жила с этим итальянским простолюдином почти год, как с мужем. Но Владимир понимал, что не был бы это способен, ведь по законам чести ни один дворянин не имеет права на близкие отношения с женщиной, которая не является его женой. Делить постель, душу и тело можно только с одной единственной, той, с которой сочетался законным браком. Ведь в этом суть, что два человека становятся одним существом на всю жизнь. И там нет места третьему. Только вот у них всё не так. Произошло ужасное, невеста не невинна, она продала свою душу в пользу греха. Впустила в себя постороннего. И теперь их не двое, а трое. По всем законам это преступление, и только жалкая нерешительность, нежелание провоцировать скандал и остатки былой любви помешали Владимиру разорвать эту порочную помолвку. Может ли теперь получится что-то хорошее из их союза или он станет грехом? Сохранят ли их будущие дети чистоту своего отца или пойдут по кривой дорожке матери? А вдруг они тоже падут на тёмную сторону, будут жить в разврате и бесчестии? А вдруг вообще это будут не его дети? Ведь шлюха вряд ли откажется от привычного образа жизни, будет и дальше отдавать своё тело в пользование другим мужчинам. Нельзя допустить, чтобы будущий наследник великой династии был каким-нибудь бастардом, необходимо будет провести тест ДНК, прежде чем официально выбрать наследника. Ну, а насчёт законов чести и нравственности, Владимир решил, что сам будет правильно воспитывать своих детей. И, немного успокоенный такой мыслью, потянулся к её губам, ведь того требовал обычай.       Поцелуй не принёс удовольствия ни одному из них. Владимир лишь слегка коснулся её губ, настолько велико было отвращение к развратной женщине. Он даже не испытал ни малейшего желания, о каком мечтал раньше. Натали тоже не наслаждалась, ведь для неё этого было мало, хотелось большего, как с Оскаром. Даже представить себе любимого, закрыв глаза, у неё не получилось, поскольку всё произошло настолько быстро и холодно-равнодушно, что и представлять нечего. Оскар никогда бы так не поцеловал её.       «Апатичный лентяй, — с раздражением подумала она, — ни на что не способен. Тюфяк».       Зато все присутствующие были просто в восторге от такой скромности, ведь именно этого требуют обычаи. Напротив, страстный поцелуй вызвал бы шок у гостей. А Натали с трудом сдерживала ярость, глядя на эту умилённую толпу сквозь туман из слёз. Как же они её раздражали. Своей чопорностью, тактичностью, вежливой изысканностью и манерами. В этом обществе не принято было показывать истинные эмоции, необходимо было всё держать при себе. Никакие чувства нельзя выражать чересчур бурно, любая реакция должна быть приглушённой лишь на уровне глаз, даже выражение лица не принято менять ни в каких случаях. А уж тем более выражать чувства вслух. И только одно исключение из правил — это слёзы невесты на свадьбе. Их прощали и даже умилялись, ведь юная дева прощается с отчим домом, девичеством, невинностью. Теперь она женщина, жена, будущая мать. Ей можно и поплакать на свадьбе, не осудят, наоборот, смотрят с сочувствием и пониманием.       «Знали бы, о чём на самом деле думаю», — она даже испытала лёгкое злорадство при этой мысли. Но виду не подала, воспитание говорило само за себя.       Музыканты заиграли свадебный марш. По традиции Владимир должен был нести невесту в машину на руках. Все присутствующие радостно аплодировали, поздравляли молодых и желали скорейшего рождения наследника.       «Ну конечно, — немного злорадно подумала Натали, — Владимир неспособен стать правителем, слишком тупой, ленивый и нерешительный. Даже в этом мне не повезло, никогда не стану первой леди, лишь матерью наследника. Да и то, если он характером пойдёт в деда, а не в слабака-папашу. Ну нет уж, я не допущу второго Владимира, избалованного сынка богатых родителей, буду сама учить его пробивать себе дорогу локтями, пусть знает, что только он достоин будет стать правителем, а не тупым маменькиным сынком. Не будет с моей стороны никаких нежностей, он узнает, что только победитель получит всё. А проигравший — ничего. Именно мой сын будет править страной, зря я мучаюсь, что ли, с этим идиотом-мужем?»       Владимир зашёл сзади и подхватил невесту одной рукой под коленки, другой под спину и, подняв, понёс по красной дорожке под восторженные крики гостей. Натали ощущала, что тот не взял её, а буквально схватил, небрежно и почти грубо, словно не девушку, а куль с мукой. Руки сжимали её крепко и больно сдавливали.       «Аккуратнее не можешь, невежда!» — подумала девушка со злостью, не поворачивая лицо к Владимиру.       Оба знали, что произойдёт потом, когда закончится застолье, и втайне боялись этого. Владимир — того, что не сможет пересилить себя и сорвётся, выплеснув раздражение в сексе, а Натали — что её попросту стошнит от прикосновений Владимира. И сидя за праздничным столом в свою честь, оба они неосознанно оттягивали момент, когда им придётся остаться наедине. Молодые сидели во главе стола и преувеличённо бодро обсуждали с гостями и родными церемонию, неестественно смеясь любой, самой незамысловатой шутке, и запивали смех шампанским, надеясь, что алкоголь поможет им переступить через самих себя. Далеко за полночь продолжалось пиршество, но ничто не продолжается вечно и, наконец, пир закончился, и гости разошлись, глядя на молодых недвусмысленным взглядом, лукаво подмигивая и желая этим удачного знакомства с новой жизнью. Родители тоже тактично удалились, проводив молодых до спальни.       Едва за ними закрылась дверь, как молодые ощутили себя запертыми в ловушке — тюрьме, именуемой жизнью, которая осудила их на пожизненный срок в камере друг с другом. Они решились одновременно поднять взгляд друг на друга и нерешительно приблизился на расстоянии нескольких миллиметров. Оба знали, что должно быть дальше и что будет. И оба противились этому. Но каждый не знал, почему именно этого не хочет другой. Каждый проживал свою боль. Каждый думал о своём. Даже нежелание быть вместе у них было разным. И даже этим они не могли и не хотели делиться и только жестокость навязанного долга оставила их снова приблизиться и потянуться губами друг к другу. Губы напрягались и неосознанно смыкались, не допуская слишком глубокого касания. Руки Владимира были жёсткими и напряжёнными, когда скользили по спине Натали, что стала деревянной, замирая под этими касаниями. Её пальцы не принадлежали ей, когда расстёгивали пиджак и рубашку Владимира. Не ощущали теплоту гладкой кожи его обнажённой груди. Когда её платье спустилось к ногам, не сдерживаемое больше застёжкой молнии, Натали не испытала естественного стыда, как если бы впервые представала обнажённой перед мужчиной. Было стыдно и неприятно по иной причине, потому что явно ощущала, что человек, касающийся её руками и губами, был ей совсем чужим. Чужое тело. Чужой запах. Чужие руки, касавшиеся её тела. Поэтому всё казалось неправильным и противоестественным. Владимир явно затягивал прелюдию десятый, если не более, раз, проходя руками и губами путь от лица Натали по всему её телу, спускаясь по шее и ключицам, касаясь груди. Натали внутренне сжалась и сдерживала себя, чтобы не показать Владимиру обуревавших её эмоций. И того, что она понимает, что тот ласкает её не потому, что хочет её и желает сделать приятное, а потому, что так положено. А он понимал, что Натали была так пассивна не потому, что стесняется и боится первого раза, стыдясь своей наготы и неопытности, а оттого, что едва терпит его присутствие, чуть ли не уворачиваясь от его поцелуев и ласк, сравнивая их с другими, уже испытанными ею с другим и сравнение явно не в пользу Владимира.       Стало противно и тошно, хотелось закончить эту пытку как можно быстрее и спокойно лечь спать. Тем более можно было особо не стараться и не осторожничать, Владимир же знал, что Натали уже не девственница и значит, можно закончить всё быстро и без лишних сантиментов и поняв, что пора, юноша плавно опустил жену на кровать. Устроившись же поверх неё, он подтянулся на руках и посмотрел ей в лицо, собираясь с духом. Но лучше бы Владимир не смотрел, ибо то выражение, что он прочёл в некогда любимых глазах, было таким, что ему стало совсем уже тошно. Оно выражало муку и почти что отвращение. Она не хочет его. Она его еле терпит. Она, которая первая же и предала его, отдав невинность вшивому плебею. Злость охватила душу Оболенского. А он так старался быть чутким и нежным, чтобы понравиться ей хоть немного. Она же… Владимир глухо зарычал и, вцепившись пальцами в нежные плечи Натали, что назавтра украсятся синяками, почти грубо раздвинул её колени своим, не проверяя, готова ли девушка принять его. И после этого навалился на неё, входя в её лоно, одним резким и сильным толчком, добавив тут же к нему несколько точно таких же. Владимир был зол и потому не сразу заметил, что Натали громко закричала и дёрнулась от пронзившей её острой боли, словно её живот вспороли кинжалом. И такой крик сопровождал каждое движение Владимира внутри себя. Её лицо, перекошенное до неузнаваемости, побледнело, а губы стали почти синими, из глаз катились крупные слёзы. А прямо под ней, расплываясь на белоснежной шёлковой простыне, растекалась яркая лужица крови.