Предубеждение и предубеждение

Бытует мнение, что любой мало-мальски обеспеченный холостяк непременно становится чем-то вроде законной добычи для семей с дочерьми на выданье. Но уже несколько лет мы все имели удовольствие (а также, возможно, неудовольствие, раздражение и другие неприятные чувства) наблюдать за тем, как граф Станислав Владимирович Шеминов отчаянно пытался стать уже хоть чьей-нибудь добычей. Должен признать, что сегодняшнее известие меня скорее расстраивает: как же теперь быть без уморительных историй о его помолвках? Читатель может возразить: помолвки уже были, но ни одна ещё не закончилась тем, что граф Шеминов обрёл законную супругу. На это я отвечу: что-то мне подсказывает, что в этот раз всё серьёзно. Что за зима, дорогой читатель, что за зима — одни счастливые союзы.

Осуждалов С. «Петербургский листок»

Когда Арсений вышел из ванной, на улице загремели фейерверки. Он плотнее запахнул халат и подошёл к окну — огненные всполохи освещали небо, а с набережной, даже сквозь грохот, доносился шум толпы. Где-то там были и его слуги, и в доме, скорее всего, оставался только он один: Гаврила, подготовив ему ванну, тут же убежал. Обычно Арсений тоже выходил на Дворцовую, чтобы понаблюдать за огненно-световым представлением, но в этом году изменилось так много — пусть эти изменения и будут краткосрочными, — что казалось совершенно нормальным встретить наступление Нового года в одиночестве, после того, как он провёл полчаса в ванной, готовясь, подумать только, к сексуальному контакту с мужчиной. С Антоном. Стоило признаться — Антон всегда был исключением. С того самого бала в Зимнем, десять лет назад, когда Арсений понял, как слабы были его хвалёные моральные принципы, когда дело касалось князя Шастуна. Он бы, возможно, никогда и не женился, если бы не Антон. Никто другой не вызывал у него так много чувств, так много греховных мыслей, чтобы их надо было прятать, чтобы заковывать себя, защищаться браком и обязательствами перед другим человеком и Богом. Антон всегда был для него чем-то особенным, и поэтому неудивительно и то, что он так старательно избегал его, и то, что именно к нему он сейчас собирался, не испытывая никаких угрызений. Было бы удобно думать, что он знал о том, как готовиться к анальному сексу по долгу службы, но колонка Осуждалова всё ещё была о светских новостях, а не об интимных практиках. Об этом он узнал из похабных историй Захарьина и Матвиенко, которые подобное пробовали с женщинами. Арсений, помнится, сидел и делал им замечания о том, как это богомерзко и отвратительно. И где он оказался. Он вышел, надев только брюки и рубашку, а на плечи накинул шубу: не было особой необходимости облачаться в костюм — вряд ли во дворце сейчас будет много слуг. Антон попросил его подойти к одному из боковых входов, чтобы не привлекать лишнего внимания. Арсений тоже к этому не стремился, поэтому воспользовался выходом на Галерную улицу, чтобы не столкнуться с гуляющими по набережной. Калитка была приоткрыта, и, прошмыгнув в сад, Арсений заозирался, пытаясь понять, где может быть дверь, когда его негромко окликнули: — Сюда! Антон стоял на крыльце, к которому вёл невысокий ряд ступеней. Из одежды на нём был только красный парчовый халат, и Арсений вдруг представил, что он мог бы видеть его таким каждый вечер. Не в парадных смокингах, не в нарядах для выезда, а в домашней одежде. Какой бы могла быть эта жизнь? Была бы она похожа на ту, о которой Арсений иногда мечтал? Со всей этой открытостью, вечерами с танцами и играми в узком кругу друзей, среди которых он не чувствовал бы осуждения? Он не боялся того, что их раскроют: в этом плане отношения с членом императорской семьи были куда безопаснее прочих. Чем выше был статус ураниста, тем больше ему сходило с рук — Арсений прекрасно помнил и случай графа Уварова с его князем Дундуком, не раз слышал и сам писал о князе Мещерском, и все они, хоть и порицались отдельными представителями света, оставались влиятельными и уважаемыми людьми. Антон, о предпочтениях которого было прекрасно осведомлено всё высшее общество и который, к тому же, являлся любимчиком императрицы, мог не бояться каких-то последствий. И Арсений не боялся. Потому что не было смысла бояться того, чему никогда не бывать. Они оба женятся. Антон — на этой своей австрийке и будет, наверняка, заводить романы с мужчинами на стороне, а Арсений — на какой-нибудь тихой и незаинтересованной в нём барышне. Ни к одному мужчине он больше в жизни своей не притронется. — Я, конечно, старался не строить никаких иллюзий, но не ожидал, что у вас будет такое… кислое выражение лица, — сказал Антон, пропуская его и закрывая дверь. Скорее всего, этот выход был специально для сада, потому что на чёрный ход в людскую был не похож — Арсений оказался в гостиной в светло-голубых тонах с изящной мебелью, где, наверное, проходили завтраки и обеды. — В ваших силах подсластить всё кислое, — улыбнулся он. Антон смешно округлил глаза и помахал ладонью у лица, как веером. — Ва-аше Сиятельство, я к такому не был готов. Мне тяжело, когда вы просто существуете поблизости, а уж когда вы флиртуете? — он покачал головой. — К чему вы вообще готовились? — Арсений снял шубу, и Антон тут же забрал её и положил на спинку ближайшего кресла. — Как я сказал, никаких ожиданий, но, — он двинулся в сторону коридора, и Арсений последовал за ним, — будет достаточно неловко, если я озвучу, как часто я об этом думал? Ещё более смущающе — не как часто, а как долго. Счёт идёт на годы. — На годы? — протянул Арсений. — Ну хоть их количество скажите. Антон вёл его в личные покои, в этом сомнений не было: хоть Арсений и был здесь всего раз, но этот путь в восточное крыло дворца он запомнил. — Чуть больше двадцати? — робко ответил Антон, поднимаясь по лестнице. — Подозреваю, что я был очарован вами с первой же встречи, но в том возрасте мне ещё многое было непонятно. Сообразил я лет через пять. — Так и знал, что вы не просто так украли мою одежду, когда я купался в речке. Они вошли в кабинет, который был освещен лишь ярко горящим камином. С прошлого визита здесь мало что изменилось, разве что выросли стопки книг и бумаг на широком столе. — Об этом я и говорю, — Антон подошёл к бару. — Момент, когда вы вышли из воды, отпечатался в моей памяти так сильно… Вы вообще слишком часто оказываетесь в воде, когда мы встречаемся, не находите? — вдруг прервал он сам себя. — И каждый раз я ощущаю это как подлейший удар. Не хотите выпить? — Да, пожалуйста. И подлейший удар? Так можно было бы назвать всё, что вы делали, когда мешали мне выбрать себе невесту. Серия наиподлейших ударов. — Но я же был прав, — негромко сказал Антон и протянул ему стакан. Арсений принюхался — французская водка. — Ваша самоуверенность не перестаёт меня удивлять. Но если в случае с романтическими предпочтениями я примерно понимаю, как вы могли догадаться — рыбак рыбака и всё в этом духе, то с Осуждаловым — до сих пор не могу взять в толк. — А что с Осуждаловым? — Антон отпил водки. — Вы очень спокойно отреагировали на моё признание в том, что я — это он. — Ну, мой дорогой граф, — невесело хмыкнул Антон, — стоит учитывать, в какой момент вы мне об этом сообщили. Вы тогда могли признаться хоть в том, что вы французский король, меня волновало лишь ваше благополучие, я бы со всем согласился. — И всё же… — И всё же, я не так сильно удивился, потому что и раньше подозревал, что это вы. — Но как? — Арсений вцепился в стакан и, только почувствовав, как хрустальный узор больно впился в пальцы, ослабил хватку. — Ну как, — Антон взмахнул рукой. — Тут дело в том, что о вас люди в принципе мало думают. Вы не так часто появляетесь в свете и не были замечены ни в одном скандале, так что, считай, вас для них почти не существует. Я же думаю о вас постоянно, а ещё я сразу понял, что Осуждалов — это кто-то умный, язвительный и религиозный. Знаю, что многие подозревают в авторстве фрейлину Галич, но поверьте, она бы никогда не стала цитировать Евангелие от Луки, говоря об адюльтерах. Нет, — он одним глотком осушил стакан. — Я думал, что это вы. Кстати, о религии. — Что о религии? — моргнул Арсений. — По шкале от предательства Иуды до прегрешений Марии Магдалины, где бы вы разместили то, что мы собираемся сделать? — Низвержение Люцифера, — незамедлительно ответил Арсений. — Вы даже не задумались, — охнул Антон. — Но тогда почему?.. — он непонимающе посмотрел на него. — Меня гораздо больше интересует, почему у вас к этому другое отношение. Вы же верующий человек. — Верующий, — кивнул Антон. — Царской семье воля дана Господом и, хотя я в порядке престолонаследия плетусь далеко в конце — примерно тридцать человек должны несвоевременно умереть, чтобы до меня дошла очередь, но воли и веры мне тоже было отсыпано. И я не вижу никаких противоречий. — Мужеложество — это грех, — нахмурился Арсений. Антон показательно выставил раскрытые ладони и начал загибать пальцы, шёпотом перечисляя смертные грехи. — Не смертный, но грех, не надо мне демонстрировать, что вы исправно посещали уроки Слова Божьего. И я, и вы — глубоко греховные и порочные люди. Не знаю, зачем вы решили обсудить это именно сейчас. — Арсений, — Антон подошёл ближе и, забрав из его рук стакан, поставил его на стол за спиной. — Это грех, если видеть в этом только мужеложество. Но я вижу в этом совершенно другое. И хочу, чтобы вы тоже это увидели. Посмотрите на меня, — он взял его пальцами за подбородок и аккуратно потянул. — И послушайте очень-очень внимательно, будто я не просто Антон, а вот прям Его Императорское Высочество благоверный государь Великий князь Антон Андреевич, — Арсений смешливо фыркнул. — Это не грех, если тот, к кому вы это чувствуете, думает о вас каждую секунду каждого дня. Это не грех, если его главным счастьем последних месяцев было видеть, как вы оживаете: перестаёте носить траур, чаще шутите и острее язвите. Это не грех, если это любовь, Арсений. — Это не… — Да-да, не грех, как я и сказал, — перебил его Антон и поцеловал. Арсений ещё пытался что-то ему сказать, но получилось, конечно, только неразборчивое мычание, а потом стало неважно — всё, что он хотел сказать, было в этом поцелуе, было в том, как он вцепился в Антона, в том, как тот прижался к нему. Он был прав, тысячу раз прав, это не могло быть грехом, если он чувствовал себя таким счастливым. Его руки дрожали, когда он потянул пояс халата Антона, он дрожал весь, но не от холода и страха, а оттого, что его переполняли чувства. И если Антон назвал это любовью, то кто Арсений был такой, чтобы ему не верить. — В спальню, прошу вас, — прошептал Антон, — в спальню. Арсений кивнул, не в силах отпустить его, и они пошли так — не разрывая объятий, путаясь в ногах, он поцеловал Антона в шею, где блеснула тонкая золотая цепочка с крестиком, и стукнулся зубами о ключицу, они оба рассмеялись, и Господи Боже, как Арсений жил без этого и как будет он жить без этого? Его спальня в бежево-розовых тонах утопала в тканях: шелкография на стенах, мягкий ковёр с пушистым ворсом под ногами, кровать с тяжёлым бархатным балдахином. Здесь тоже горел камин, было очень тепло, и, когда Антон посадил его на кровать и отстранился, на его лице плясали блики от огня, расчерчивая мягкими тенями. Арсений попытался поймать его руки, потому что без ощущения прижатого тела мгновенно стало одиноко, но Антон улыбнулся, отступил на шаг и скинул с плеч халат. Арсений незамедлительно уставился на его бельё. Прозрачные — к ним даже нельзя было добавить «полу» — совершенно прозрачные кальсоны из неизвестной ему ткани с едва различимым золотым узором почти не прилегали к стройным ногам, но были плотно натянуты в паху. Член Антона — крупный, тёмно-розовый, так сильно истекал смазкой, что мокрая ткань облегала его, как узкая перчатка. — По вашему выражению лица могу сделать вывод, что женщины вас вообще никогда не интересовали, — хрипло сказал Антон. Арсений с трудом поднял на него взгляд — он улыбался. — Не могу вспомнить, что такое «женщина», — нервно хмыкнул он. — Это хорошо, — низким голосом ответил Антон и опустился перед ним на колени. — Я планирую сделать всё, чтобы вы никогда не вспомнили, — он взял его за ногу и, обхватив голенище, начал стягивать сапог. Если Арсений не покраснел до этого, то он точно покраснел сейчас, но было сложно сказать, потому что всё его тело горело. Антон, как он только что напомнил — Величество, благородный государь и прочее, — сидел в его ногах и делал то, что обычно делал слуга. В этом жесте не было ни услужливости, ни слабости, но так много заботы и благоговения, что Арсению показалось, что он никогда больше не вдохнёт полной грудью. — У вас красивые ноги, — сказал Антон и, отставив сапоги в сторону, медленно снял с него гольфы. — Я их помню. — Какая избирательная память. — Это нормально, запоминать самые яркие события в жизни, и вам не удастся меня пристыдить, — Антон погладил косточку на его лодыжке и встал. — Я уже оставил бесплодные попытки, — серьёзно ответил Арсений и начал расстегивать рубашку. Так вот, как это должно было быть? Он не помнил, как раздевался перед супругой, хотя когда-то точно это делал, но ни она, ни кто-либо другой не смотрел на него так, с таким вниманием, с каким Антон отслеживал движения его пальцев, с таким нетерпением — он быстро облизал губы и закусил нижнюю. — Антон, — позвал Арсений. — Я бы хотел, чтобы вы… чтобы ты… — Oh, mon Dieu, nous sommes déjà passés au «tu»? — Антон вскинул брови. — Мы сейчас перейдём обратно на Ваше Высочество, если ты будешь меня перебивать. — Ты, — Антон улыбнулся и поставил колено на край кровати между его ног. — Ты, — и, потянувшись, заправил прядку волос Арсению за ухо. — Я тебя очень внимательно слушаю. — Я бы хотел, — Арсений прикрыл глаза, подставляясь под ласку — руки Антона гладили его волосы и шею, и в этих прикосновениях хотелось раствориться. — Я бы хотел быть ведомым. — О, Арсений, — он не видел, но почувствовал, что Антон к нему наклонился, когда тёплое дыхание коснулось его губ. — Я это давно уже понял. Он придержал его за затылок и осторожно положил на кровать, нависая сверху. Нос задел раскачивающийся нательный крестик, и Арсений поймал его, зажимая между зубами. Антон потянулся, скользнул языком по губам, мягко перехватил крест и приподнялся, поставив руки по обе стороны от его головы. — Достаточно греховно? — весело спросил он и подмигнул. — Совершенно ужасно, — подтвердил Арсений. Антон — с зажатым в губах крестиком, тонкая цепочка поблескивает в свете камина, — смотрел на него с такой нежностью и желанием, и оставалось только надеяться, что в глазах Арсения отражалось что-то подобное, но наверняка он не знал — ни о существовании подобных взглядов до Антона, ни о том, способен ли на это сам. — Я хотел сказать тебе, что это вовсе необязательно, — тихо сказал Антон, снова наклонился и провёл губами по его скуле. — Что существует множество практик, которые не подразумевают проникновения, и всю эту чепуху, но я не могу найти в себе силы. Я, правда, очень тебя хочу. — Je suis à toi, — прошептал Арсений, и Антон резко вскинул голову. — Et je suis à toi, — медленно повторил он, глядя ему в глаза. Арсению на секунду показалось, что Антон собирался сказать что-то ещё, но тот коротко поцеловал его и скользнул губами к шее, и странная пауза тут же забылась, потому что все его мысли, всё его существо сосредоточилось на прикосновениях. Влажные губы, широкие мазки языка, горячие пальцы и ладони. Антон выцеловывал и облизывал, казалось, каждый сантиметр его кожи, и Арсению так хотелось вернуть ласку, так хотелось узнать и его тело тоже, но когда он попытался подняться, Антон перехватил его запястья и придавил к кровати. — М-м-м, нет, — он покачал головой — растрепавшиеся локоны упали на лоб, и он сдул их. — Кто дольше ждал, тот и… Но Арсений не дал ему договорить и, толкнув в грудь, опрокинул на спину. — М-м-м, нет, — передразнил он. — Может, у меня недостаточно опыта, но я прекрасно понимаю, что это так не работает. Я тоже хочу, — он оседлал его бёдра. Антон лежал под ним — все эти длинные руки, широкие плечи, узкий торс и плавные линии. Арсений потянулся к его лицу, и Антон поймал его руку, тут же прижимаясь поцелуем к ладони. — Насколько недостаточно опыта? — спросил он, внимательно наблюдая за Арсением. — Mon cher prince, а хочешь ли ты начинать этот разговор? — он склонился над ним, провёл носом под линией подбородка, мягко ткнулся губами в шею. — Я-то примерно знаю о твоём опыте, но могу захотеть узнать подробности. — Я хочу знать, что тебе нравится. — Я узнаю это прямо сейчас, — пробормотал Арсений. — Пока что мне нравится всё. Антон прерывисто вздохнул под его прикосновениями, нетерпеливо поёрзал, но Арсений никуда не торопился: опускался всё ниже, ведя губами по груди. Поцеловал выступающие тазовые косточки, погладил живот, пощекотав пальцем дорожку волос. Медленно завёл руку за пояс кальсонов, передумал, вытащил — Антон возмущённо засопел. Опустил голову и прижался лицом к его члену, вдыхая запах. Мужчина. Так непривычно и так, наконец-то, правильно. Он вытащил язык и плашмя провёл им от основания до головки. Мокрая тонкая ткань почти не ощущалась, зато чувствовалась горячая кожа, выступающие вены и пульсация. Собственный член Арсения болезненно заныл, и он опустил руку, сжимая пах. — Так, — предупреждающе начал Антон и приподнялся на локтях, поэтому Арсений незамедлительно решил его отвлечь — стянул кальсоны до бедёр и обхватил член пальцами. Судя по тому, что Антон попытался задохнуться — сработало. Арсения не беспокоило отсутствие опыта, к тому же, не так давно, благодаря Антону, он ознакомился с механикой, которая показалась ему достаточно простой. Поэтому он не спеша облизал головку и опустился, насаживаясь ртом. Немного мешали зубы, но он не торопился, чувствуя, как член растягивает губы. Привыкнув, он попытался ускориться, но Антон тут же подскочил. — Нет-нет-нет! — быстро сказал он. — Не так. В смысле, очень даже так, но просто слишком так… Прекрати надо мной смеяться! — Я не думал, что так бывает, — сказал Арсений, устраиваясь на подушках в изголовье кровати и наблюдая за Антоном: тот встал, прошёл к комоду, совершенно не стесняясь своей наготы — тёплый свет камина облизывал его стройное тело. — Как так? — ласково спросил Антон, вытаскивая из ящика флакон и небольшую картонную коробочку — очевидно, презервативов. — Секс всегда был для меня скорее мучительной обязанностью, исполнение которой сопровождалось стыдом и чувством, что я совершенно ужасный человек. — С женой? — уточнил Антон, замирая. — С женой, — кивнул Арсений. — Я никогда не смеялся в спальне, вряд ли даже улыбался, и весь процесс обычно проходил в темноте и занимал минут пять. — В темноте? Ты стеснялся? — Я? Стеснялся? — Арсений потянулся к пуговицам на брюках и начал их расстёгивать под потяжелевшим взглядом Антона. — Я начинаю понимать, что стеснение вряд ли мне свойственно, — он усмехнулся. — Но тогда я просто не хотел видеть. — Сейчас всё устраивает? — Антон забрался на кровать и сел по-турецки в его ногах. — Никаких замечаний? — он помог стянуть брюки и бельё и сбросил их на пол. Арсений покачал головой. — Тогда, — Антон подобрался ближе, погладил его бёдра и раздвинул их, — мне нужно твоё полное доверие. — Оно у тебя есть, — тихо ответил Арсений. Антон серьёзно посмотрел на него и кивнул. Потом взял флакон, в котором оказалось масло — к счастью, не такое пахучее, как на балу Захарьина, и вылил немного на пальцы. Провёл указательным по члену, скользнул ниже, к мошонке, чувствительному месту под ней и остановился у ануса. Арсений втянул воздух сквозь зубы. — Может быть неприятно, — сказал Антон и поцеловал его коленку. — Но, обещаю, что недолго. — Антон, я не барышня-крестьянка, — Арсений закатил глаза и придвинулся ближе, приподнимая бёдра. — Я не… — он запнулся, когда Антон осторожно протолкнул палец. — Я примерно понимаю, что должно, — он проскользнул глубже, — происходить, и — о, Господи? — Благоверный государь его, ага, — улыбнулся Антон. — Что это?.. — Это? — Антон ещё раз согнул палец, задевая что-то внутри, отчего дискомфортное давление мгновенно сменилось пугающе приятной волной, которая прокатилась по всему его телу. — Это, mon chéri, то, что ты мог бы узнать на много, много лет раньше, если бы не был такой задницей. — Спорно, — Арсений попытался придвинуться, насадиться глубже, чтобы повторить ощущение, но Антон положил руку ему на бедро, удерживая на месте, и начал двигать пальцем. — Может, именно то, что я был такой задницей, привело меня сюда. Антон вытащил палец, огладил мышцы и, добавив ещё масла, вставил уже два. Нет, это определённо меняло многое, подумал Арсений и откинулся на подушки. Говоря о том, что он хочет быть ведомым, он представлял себе эфемерное ощущение наполненности, которое казалось ему приятным, но то, что происходило, делало это гораздо лучше. Антону происходящее тоже давалось тяжело, но по совсем другим причинам, чем Арсению: он не мог оторвать взгляда от своей руки, почти неосознанно тёрся губами и зубами о его коленку, и дышал совсем поверхностно. Когда он добавил третий палец и Арсений застонал, Антон зажмурился и уткнулся лбом в его ногу. — Я не ожидал, что, — говорить было сложно, от каждого толчка по телу проходила дрожь, и Арсений замирал, растворяясь в ней, — что ты будешь так добр и терпелив. — Арсений, — глухо сказал Антон ему в коленку, а потом выпрямился, убирая пальцы с совершенно неприличным влажным звуком. — Я ни добр, ни терпелив. Это всё один большой обман, чтобы ты не убежал сразу же. — Я всё ещё здесь. Антон улыбнулся, закусив губу: — Тогда побудь здесь ещё секунду, — он потянулся к картонной коробочке. Арсений с интересом наблюдал — у него самого никогда не возникало потребности использовать презервативы, но, конечно, он и рекламу видел, и рассуждения о том, какие из изделий лучше, тоже не обошли его стороной. Антон добавил ещё масла, неуверенно посмотрел на Арсения, а потом одним плавным движением подтянулся к нему и поцеловал — тягуче и глубоко. Его член коснулся ягодиц, скользнул между ними, а потом они оба замерли, когда Антон приставил головку ко входу. Он открыл было рот, явно собираясь что-то сказать, но передумал, прижался к губам Арсения и медленно — невозможно медленно, — толкнулся вперёд. Дыхание Арсения сбилось, сменившись на частое и неглубокое, но он больше ждал, когда вернётся уже знакомое удовольствие, чем фокусировался на неприятных ощущениях. Антон казался удивительно робким, будто это он был в более уязвимой позиции. — Антон, — позвал Арсений. Он хотел ему сказать двигаться быстрее, хотел сказать, что всё хорошо, но в этот момент Антон толкнулся глубже, и Арсений со стоном выгнулся. — Что? — с усмешкой прошептал Антон. — Ан-тон, — ещё раз попытался Арсений, но быстро понял, что тот над ним издевался: толчки стали быстрее и глубже, и удовольствие теперь не накатывало волнами, а накрывало с головой, не позволяя даже вдохнуть. Это было и больше, и вообще совсем иначе, чем он себе представлял. Антон вдруг замер, потом чуть сместился, толкнулся ещё раз и выругался. Приподнялся, меняя угол, и только тогда Арсений догадался, что происходило. Ему тоже было слишком хорошо. — Нет. И так тоже нет. Putain! — Арсений двинул бёдрами навстречу. — Арсений, — наигранно грозно возмутился Антон, но снова лёг на него и, просунув руку между ними, обхватил его член. — Слишком? — шёпотом спросил Арсений, прижимаясь губами к его влажной щеке. — Слишком, — согласился Антон. — Но, в конце концов, это же не последний раз, — он лизнул его губы и задвигался быстрее. Он был совершенно прав, когда сравнивал это с низвержением Люцифера — это было свободное падение, отречение от всего, что было раньше, и пугающее осознание, что это отречение на самом деле значило. Так, как раньше, больше никогда не будет. Без горячего Антона, без его тела, без этого захлестывающего счастья и удовольствия, без этого всего Арсений уже никогда не будет самим собой. Потому что только сейчас, такой — выгибающийся, стонущий, захлебывающийся в своём оргазме, ловящий губами какие-то нежные слова Антона, — только такой Арсений был правильным. Таким, каким он был задуман изначально.