＊
У Чимина чувство дежавю. Он стоит на пороге дома Юнги и нервно сжимает пакет с печеньем, которое приготовил от скуки. Ладони потеют от волнения, ведь после войны они почти не встречались, и это, к удивлению, было желанием альфы. Когда всё закончилось, Юнги тихо ушёл к лекарю из соседней стаи, пока Чимина задержал Сокджин, в волнении оглядывающий разбитое лицо друга. А потом… Юнги будто прятался. То Чимин приходит, когда мужчина спит, то, когда он в душе, причём надолго. И всегда эти фразы сопровождала извиняющаяся улыбка Мингю, из-за чего омега понимал: ложь. Сначала Чимин подумал, что альфе просто неприятно видеть его изуродованное лицо, но спустя несколько дней размышлений понял, что это самое глупое предположение. Юнги любит его любым. Потом Чимин просто дал ещё пару дней и себе, и Юнги, чтобы собраться мыслями, а теперь пришёл поговорить. Все эти дни он неимоверно скучал. Оказывается, не слышать хотя бы один раз в день нежное «я люблю тебя» от Юнги стало непривычно. Оказывается, засыпать без запаха луговых трав уже не удобно. Оказывается, Чимин без Юнги жить теперь не может. Омега потирает своё плечо и, собравшись духом, стучится, но удивлённо раскрывает рот, когда дверь от напора руки сама открывается внутрь дома. Оглянувшись, он толкает её сильнее, заходит в дом и плотно закрывает, прислушиваясь к звукам. В доме идеально тихо, словно никого нет, но Чимин всё же улавливает едва слышное дыхание одного человека. Самого дорогого, того, к кому пришёл. Стянув ботинки и накидку, он пару раз хлопает себя по груди, раздражаясь из-за гулкого биения сердца. Такое чувство, словно их взаимоотношения вернулись в исходную точку, но Чимин собирается раз и навсегда избавиться от него. Пару раз кивнув самому себе, парень без предупреждения врывается в комнату Юнги, сразу же встречаясь с безжизненными глазами. Сердце резко ухает в пятки из-за тяжёлой апатии, витающей в комнате. Чимин задыхается, не зная, что и думать, и выпускает пакет с печеньем из рук. — Что… — шепчет, разглядывая сморщенное лицо мужчины. — Тебе лучше уйти, — глухо произносит Юнги, накрываясь одеялом по горло и отворачиваясь от парня. Чимин слишком медленно переваривает чужие слова, не понимая, шутит ли мужчина. Если да, то это совсем не смешно, но если он правда не хочет видеть омегу… Пак прижимает ладонь к ноющему сердцу, робко подходя к кровати. — Что это значит? — голос дрожит. — Юнги, я не понимаю. Юнги тихо мычит, и парень видит, как чужие пальцы изо всех сил сжимают одеяло, словно желая порвать его на мелкие кусочки. В груди бушует обида на мужчину и одновременно злорадство по отношению к себе. Ведь именно так вёл себя Чимин, пока Юнги всеми способами пытался с ним сблизиться. — Я больше… не нужен тебе? — Чимин всхлипывает, не в силах сдерживать эмоции. — Нужен, — Мин поворачивается к омеге, рывком утаскивая в постель, и тесно обнимает его. — Нужен. Очень, — хрипит, опаляя чувствительную шею своим дыханием. — Т-тогда почему ты избегаешь меня и п-прогоняешь? — пепельноволосый задыхается из-за всхлипов, жадно прижимаясь к альфе. — Прости, я чувствую себя ужасно, — Юнги беззвучно целует выпирающую ключицу, пуская мурашки по телу омеги. — Не хочу тебя пугать своим уродским видом, — морщится, кладя голову на грудь любимого. — Что ты такое говоришь?! — Чимин шмыгает носом, зарываясь пальцами в мягкие волосы. — Ты самый красивый человек в моей жизни, Юнги. — Ты не видел мою спину, — фыркает альфа, вздрагивая из-за ладони, что приземлилась на его лопатку. — Не смотри… Но Чимин уверенно приподнимает футболку Мина, разглядывая длинный порез, смазанный какой-то мазью. Омега всё смотрит и никак не может понять, где здесь уродство. Просто серьёзная рана, которая совсем скоро превратится в обычный шрам. И этот шрам будет видеть только Чимин. Он всегда будет ласково целовать его, пока Юнги будет готовить завтрак, задумчиво потирать перед сном во время разговоров и любоваться им, вспоминая смелость своего мужчины. Юнги спас его, и Чимин просто не может упрекать альфу за этот недостаток, который омега уже принял и полюбил. — Ты идиот, — Чимин наклоняется, прижимаясь губами к макушке мужчины. — Ты получил ранение из-за меня. Разве могу я испытывать к тебе отвращение? Неужели ты ещё не понял? Я люблю тебя. Любым, — Юнги стискивает талию парня, едва не ломая рёбра. — Я ведь тоже… неидеален, — парень стирает слёзы, встречаясь взглядом с Мином. — Идеален, — подбородок Юнги больно упирается в грудь, но это становится неважным. — Нет, Юнги, — мотает головой он, грустно улыбаясь. — Когда я нервничаю, то не могу себя контролировать и до крови раздираю кожу своей спины. Руки так и тянутся сорвать корочки с ран, поэтому пару десятков маленьких шрамов теперь со мной навсегда, — признаётся, полностью выдыхая всё напряжение. Кажется, все тайны раскрыты. — То есть, — хмурится альфа, — это происходит, когда ты заводишь руку назад? Я думал, ты просто мнёшь шею от волнения. — Да, я специально причиняю себе боль, — поджимает губы Чимин. — И мне очень стыдно, но я не могу остановить это, — угрюмо опускает голову, чувствуя, как мужчина скатывается на бок и приподнимается, кладя горячую ладонь на его щёку. — Я помогу тебе, — заверяет Юнги, заглядывая в мокрые глаза. — Я не сомневался, — смущается Чимин. — Хотя… нет, сомневался, но это было раньше. Ты же меня любишь? — неловко пожимает плечами, ощущая, как щёки заливает краска. — Очень люблю, — шепчет Юнги, прижимаясь к пухлым губам коротким поцелуем. — Прости, я сглупил. Нужно было сразу рассказать тебе о своих чувствах насчёт раны, — вздыхает Мин. — Я просто боялся, что ты… что тебе… — Я приму тебя любым, потому что влюбился не только в твою внешность, но и в душу, — Чимин судорожно вздыхает, кидая робкий взгляд на губы альфы. Хочется, чтобы его снова поцеловали. — Ты невероятен, — восхищённо шепчет Юнги, проводя большим пальцем по гематоме на щеке парня. — Больно? — Если ты поцелуешь меня, будет не больно, — улыбается Чимин, забрасывая руки на плечи мужчины. — Я поцелую тебя больше сотни раз, — Мин облизывает свои губы и прикасается к чужим — мягким, искусанным, но неизменно сладким. Чимин дрожит в сильных руках и жалобно стонет от удовольствия, когда язык Юнги медленно обводит его губы и проникает в рот. — Останься сегодня со мной, — выдыхает просьбу прямо в губы омеги, действительно собираясь целовать их больше сотни раз. — Я принёс печеньки, — Пак смотрит на валяющийся пакет. — Попьём чай, поедим, ты подаришь мне много поцелуев, а потом дашь свою одежду, чтобы я заснул, окружённый твоим запахом, — перечисляет, мечтательно улыбаясь. — Отличный план, мне нравится. Губы снова сливаются в ласковом поцелуе, который с каждой секундой переходит всё в более жадный. Потому что скучали. Потому что не могут друг без друга. Потому что любят.＊
Омега садится, просыпаясь из-за своего крика, и зажимает рот ладонью, чувствуя обжигающие дорожки слёз на своих щеках. Во сне Сумин безустанно бежала за ним, размахивая окровавленным ножом, и, как бы Хосок ни старался, спрятаться он не смог. Сумин снова ранила его глубоким ударом в живот, и Хосок снова чувствовал утекающее из кончиков пальцев тепло и потерю сил. Прижав одну ладонь к животу, лекарь стирает второй пот со лба и смотрит на часы, которые показывают три часа ночи. Все в поселении наверняка спят, а Хосок, кажется, больше не сможет. Вздохнув, парень медленно встаёт с кровати и идёт на кухню, чтобы попить. Всю прошедшую неделю он валялся в постели по велению Богома, который носился с ним как курица с яйцом, но Хосок почти не жаловался. Заботливый Богом был слишком умилителен. Он не брезговал и носил его на руках в туалет, готовил свою… не самую вкусную еду и делал массаж для затёкших мышц. И где-то раз в пять минут ласково целовал, нашёптывая милейшие слова. Но так продолжаться больше не могло, и Хосок под испуганным взглядом альфы самостоятельно встал с кровати, ощущая себя вполне нормально, если не считать ноющий живот. С горем пополам длинноволосый убедил своего альфу, что может спокойно вставать и ходить без риска убиться или порвать себе живот. Хосок ставит опустевший стакан обратно на стол и кидает задумчивый взгляд на окно. За ним темнота, если не считать слабо горящего фонаря на входе убежища. Именно там держат Дахуна. — Глупая идея, — поджимает губы омега, но всё же решительно хватает со стула тёплую кофту. — Богом меня прибьёт, — словно пытаясь переубедить себя, шепчет он, натягивая тёплые штаны. — Намджун будет злиться, — вздыхает, наматывая на шею шарф. Однако все эти слова пролетают мимо, и Хосок, надев обувь, выходит на улицу, полной грудью вдыхая морозный воздух. Всё тело наполняется уверенностью. Он обязан поговорить со своим истинным, и время сейчас самое подходящее. Никого рядом не будет, и Дахун перестанет выёживаться, лишь бы не потерять лицо перед другими. Впервые Хосок радуется, что дом вожака оказывается не закрыт. Омега замирает, прислушиваясь к сопению хозяев, и проходит в кабинет Джуна. Нужные ключи находятся не сразу, но тело тут же расслабляется, когда связка попадает в руку. Схватив её, лекарь морщится из-за звона и опрометью выбегает наружу. Живот из-за нагрузки слегка тянет, и омега болезненно морщится, вынужденно переходя на шаг. Ему кажется, что кто-то наблюдает за ним, и это чувство заставляет каждую минуту оглядываться, словно какому-то преступнику. Не хотелось бы встретить патрульных и объяснять, что он тут делает. Первая дверь открывается с трудом. Хосок морщится из-за шума и аккуратно закрывает её за собой, беспорядочно водя руками в поисках второй, ручка которой поддаётся легче. Из глаз брызгают слёзы из-за яркого света в коридоре. Омега быстро их стирает и проходит вглубь, выискивая нужную дверь. Многие комнаты оказываются незапертыми и сразу же отметаются, облегчая поиск. Но та, где он вытаскивал пулю из плеча Чонгука, не открывается, и Хосок, найдя ключ, отпирает её, вздрагивая из-за холода голубых глаз. Дахун в удивлении раскрывает рот и встаёт на ноги, кидая взгляд на живот парня. — Ты… — голос от долгого молчания хрипит, — почему здесь? — альфа хрустит пальцами, незаметно вдыхая сладкий запах малины с нотками чужого. — Мне приснился кошмар, — Хосок прячет руки в карманах, смущённо опуская голову. — И я решил пойти сюда, чтобы… поблагодарить тебя. Мне сказали, что ты спас мне жизнь, — прикусывает губу, теряя все слова, которые хотел сказать. — Моей целью не было убить тебя, — хмыкает Ким. — Я просто хотел тебя себе. — Это неправильно, знаешь? — лекарь неуверенно присаживается на край кушетки. — Я — не вещь. — Знаю, — морщится Дахун, — но я делал всё, что хотел, игнорируя благоразумие. И мне жаль, что… я всё ещё хочу забрать тебя. Я разрываюсь на части! — альфа вдруг резко приближается, хватая омегу за плечи. — Одна часть понимает, что я должен тебя отпустить, отдать другому, но вторая упорно этому сопротивляется, — он отпускает напуганного парня. — Одна часть — это ты настоящий, а вторая — ты травмированный, — шепчет Хосок. — Как твоя рана? — переводит тему Дахун, садясь на расстоянии около двух метров от длинноволосого. — Почти не болит и хорошо заживает, — Хосок инстинктивно прижимает ладонь к животу. — Спасибо тебе ещё раз. — Ты не заметил, что рана зажила быстрее, чем должно быть? — вопрос заставляет в недоумении моргнуть. — И это не ваша хвалёная регенерация, — Дахун самодовольно улыбается, вглядываясь в глаза истинного. — Я изобрёл препарат, который заставляет клетки тканей расти в ускоренном темпе. Я долго изучал специфику регенерации ваших клеток и сумел достигнуть невероятного результата, — Ким качает головой, словно до сих пор не верит в своё детище. — Однако людям он не подходит. Препарат провоцирует развитие раковых клеток. Рано или поздно человек умирает. А у вас — оборотней — ускоряет процесс возобновления. Иронично, да? Я искал что-то, что хоть немного смогло бы приблизить меня к вам, но снова прикололся, — зарывается пальцами в свои волосы, громко вздыхая. — Для нас это неопасно? — дрожащим голосом спрашивает омега. — Нет, — сразу же отвечает мужчина. — Принцесса… Чонгук ведь жив уже целых полтора года. Он был третьим испытуемым. Два оборотня до него погибли, пока я не изменил состав, так что… ему крупно повезло. — Великая луна, Дахун, — Хосок всхлипывает, видя сейчас перед собой сумасшедшего учёного. — Ты нанёс Чонгуку огромную травму. А Сумин? Ей ведь тоже. Ты морально разрушил её настолько, что она полюбила тебя. — Не осуждай меня. Этот препарат помог тебе выжить, Хосок, — шипит Дахун. — Ты бы сдох прямо в моём автомобиле от дыры в животе и потери крови, — яростно проговаривает, упираясь указательным пальцем в кушетку. — Тэхён, я уверен, поможет Чонгуку разобраться со всеми страхами и травмами, так что всё у него будет нормально. Сумин мертва, значит, похуй, что она чувствовала. Больше ведь не чувствует. — Ты жесток, — у Хосока голова раскалывается из-за слёз и поступившей информации. — Это ты жесток, — Дахун щурится, снова бросая взгляд на живот, скрытый под курткой парня. — Ты убил нашего ребёнка. Разве это не жестоко? — Я… я… — омега закрывает лицо ладонями, не в силах вымолвить и слова в своё оправдание. — Я слышал, что моя жизнь теперь в твоих руках, — Ким сжимает кулаки, снова разрываясь на части. Одна хочет крепко обнять лекаря и успокоить, пока вторая — уколоть побольнее. — Лучше прикажи убить меня. Я не хочу жить неудачником, у которого ничего не получилось в этой жизни. Я наделал слишком много ошибок и никогда не смогу их исправить. Хосок отрицательно мотает головой, не в силах бороться с истерикой. Живот болит всё сильнее, но в груди колит гораздо хуже. Разве может он человека, что спас его, легко отправить на смерть? Да, Дахун плохой, да, много ошибался, но он ведь сделал огромное хорошее дело — помог ему, Чонгуку. Кто знает, не будь в организме Чонгука препарата Дахуна, выжил бы он на том ужасном холоде, добежал бы до их поселения? — Хочешь, чтобы я страдал? — понимающе хмыкает Дахун. — Ты н-не заслуживаешь смерти, — выдыхает Хосок, кусая свою дрожащую нижнюю губу. — Ещё как заслуживаю, — криво усмехается мужчина. — Что такое? — выражение лица невероятно быстро меняется на взволнованное. Хосок скулит и стискивает пальцы на куртке в районе живота. Голова то ли из-за боли, то ли из-за потрясения идёт кругом, а в глазах темнеет. Грудь сдавливает что-то неизвестное, вынуждая беспомощно раскрывать рот в попытках вдохнуть воздух, в ушах стучит кровь. — Эй! Кто-нибудь! — Дахун судорожно хлопает ладонью по двери. — Ты что, припёрся сюда один?! — в шоке оборачивается к побледневшему парню. — Вот бестолочь, — шарит в карманах чужой куртки рукой, находя связку ключей. Ослабленное из-за скудного питания тело с трудом поднимает омегу на руки. В глазах мужчины тоже порой начинает темнеть, из-за чего приходится останавливаться для короткого отдыха. Дахун совершенно не понимает, куда идти и где выход, но искать и не приходится, потому что уже в следующую секунду Хосока забирают из его рук, а его заставляют закашляться из-за удара под дых. — Что ты, блять, с ним сделал? — шипит Богом, ударом ноги выбивая из рук Дахуна связку ключей. — Ничего! Мы просто говорили, — Ким потирает грудную клетку, падая на колени. — Тише, тише, — тон голоса Богома становится мягким, а пальцы зарываются в распущенные волосы лекаря. — Давай вместе со мной. Вдох, — одобрительно улыбается, когда Хосок глубоко вдыхает, — и выдох, — чмокает в ухо, обжигая его своим дыханием. — Ещё раз. Хосок крепко сжимает рукав кофты альфы в своей ладони, поднимает глаза на него и послушно вдыхает, насыщая лёгкие ароматом белого мёда. Богом ненавистно смотрит на подрагивающего Дахуна. Скорее всего, ему здесь слишком холодно, ведь он не оборотень, но испытывать жалость к нему Богом не собирается. Пусть пострадает. Хосок больно сглатывает и несколько раз дёргает альфу за кофту, заставляя обратить на себя внимание. — Я солгал, — быстро мотает головой, пока Богом не останавливает её, положив ладонь на затылок. — Я… никогда не смог бы убить невинного ребёнка. Я так сказал, чтобы ты, — омега поворачивает голову к Дахуну, — начал ненавидеть меня. Мне казалось, что после этого тебе будет противно ко мне прикасаться и ты оставишь нас всех в покое. — Это значит, — Богом растерянно бегает взглядом по лицу парня, — ты можешь иметь детей? — Могу, — шепчет омега, слабо улыбаясь. — Так и знал, что ты пиздишь, — шипит Дахун, снова выпуская свои колючки наружу. — Прости, — Хосок всхлипывает, но тут же расслабляется из-за поглаживаний широкой ладони Богома по спине. — Я хочу уйти отсюда, — просит, пряча лицо в шее мужчины. — Он тебя тронул? Скажи, пожалуйста. Ударил? Что-то болит? — Богом убирает волосы омеги за уши. — Не трогал, — мотает головой парень, кидая робкий взгляд на истинного. — Но у меня почему-то живот болит, — шмыгает носом, прикрывая глаза из-за тянущей боли. — Потому что нечего было вставать, — фыркает альфа, хватая ключи и поднимая Хосока на руки. — Ты остаёшься здесь, — он пинает Дахуна ногой в плечо, вызывая его болезненный стон. — Хосок… — хрипит Дахун, — скажи им убить меня. Убейте меня, или я снова приду и разнесу вас всех! — не выдерживает и повышает голос, заставляя своего истинного вздрогнуть и спрятать лицо в груди Богома. — Неблагодарная тварь, — шипит Богом и сплёвывает, хлопнув дверью, которую сразу же закрывает на ключ. Морозный ветер пробирается под одежду, из-за чего Хосока начинает лихорадить. Он плотнее жмётся к Богому, беспорядочно водя носом по пахучей железе, и тихо, но счастливо пищит. Запах альфы помогает расслабиться и отвлечься от лёгкой боли. — Как ты нашёл меня? — спрашивает омега, почти неощутимо целуя мужчину в подбородок. — Намджун разбудил меня, сказав, что один мелкий воришка, которого я люблю, забрал ключи от убежища. И что впредь он всегда будет закрывать дверь на замок, понятно? — Пак притворно хмурится. — Ты меня любишь? — с придыханием уточняет омега. — Конечно, Хоби-би, — устало вздыхает альфа. — Разве боялся бы я так сильно за нелюбимого человека? Я спать четыре ночи не мог, страшась больше не услышать твоего дыхания. — Нашёл время для откровений, — Хосок хлопает ладонью по плечу Богома, пытаясь скрыть смущение. — Ночь — самое лучшее время для откровений, — умничает Богом, ногой открывая дверь в свой дом. — Тише, мелкий воришка, в доме спит Дасом, — шепчет он, ставя парня на пол. — Можно было пойти ко мне, — тоже переходит на шёпот омега, зарываясь носом в шею мужчины. — Я тоже тебя люблю, — несмело признаётся, стискивая челюсти из-за новой волны боли в животе. — Как меня можно не любить, — самодовольно хмыкает Богом, раздевая лекаря. — Живот всё ещё болит? — садится на корточки, стягивая ботинки с ног омеги. Хосок слабо кивает. — Это рана или, может, съел что-то не то? — скользит ладонями вверх, пробираясь под футболку, и кладёт их на горячую кожу живота. — Это… какое сегодня число? — лицо Хосока вытягивается. — Двадцатое, — нахмурившись, отвечает альфа. — Пожалуйста, только не бросай меня, — парень обхватывает ладони Богома, бегая взглядом по его лицу. — Кажется, у меня начинается течка, — прикусывает губу, безмолвно умоляя альфу не оставлять его в такое непростое время. — Солнце, как ты мог подумать, что я уйду? — Богом мягко улыбается, схватив парня за руку и двинувшись в сторону своей спальни. — Дать тебе свои вещи для гнезда? — Пак прикрывает дверь, включая неяркий свет в комнате. — А можно? — глаза Чона загораются. Только после слов альфы он понял, как сильно ему необходимо гнездо, которое он не строил уже очень долгое время. — Нужно, — Богом чмокает лекаря в лоб. Хосок с визгом запрыгивает на торс мужчины, впиваясь жадным поцелуем в пухлые губы. Это будет первая течка, где он будет полностью в безопасности.＊
Чонгук сонно мычит, чувствуя сладкие поцелуи за ухом, пускающие дрожь по всему телу и тепло в живот. Просыпаться совсем не хочется, но безостановочные поцелуи и любимые руки на талии всё же заставляют открыть глаза и счастливо улыбнуться. Тэхён с взъерошенными и слегка вьющимися волосами выглядит забавно, словно какой-то щеночек. — Доброе утро, самый прекрасный омега, — Тэхён целует румяную щёку. — Вставай, мой восхитительный будущий муж, — игриво облизывает бровь, заставляя зажмуриться. — Пора завтракать, маленький, — прикусывает подбородок, крепко обнимая слишком мягкого и домашнего парня. — Доброе, — отвечает Чон и, вытягивая здоровую руку вверх, выгибается, будто кошка. — О… это мне? — он замечает перевязанные фиолетовой ленточкой ирисы в небольшой вазе на тумбе со своей стороны. — Тебе, — довольно улыбается Тэхён. — И несколько плиток шоколада, который я оставил на кухне, тоже тебе, — требовательно выставляет щёку, тая от поцелуя омеги. — Спасибо, это так… — Чонгук кусает нижнюю губу, не зная, какие слова подобрать. Мило? Приятно? Здорово? — Так, ты чего это расчувствовался? — Ким замечает повлажневшие глаза, наигранно хмурясь. — Где моя любимая широкая улыбка? — щекочет пальцами рёбра, прижимаясь лбом ко лбу младшего, который начинает улыбаться. — Прости, — Чонгук шумно выдыхает, одной рукой обнимая мужчину за шею. — Давай завтракать, а потом пойдём провожать твоего отца и остальных членов его стаи обратно, — Тэхён шлёпает ладонью по ягодице омеги, чмокнув его в губы. — Они уже уходят? Так быстро… — Чон грустнеет, вставая с кровати и потирая ноющее плечо. Он уже дни считает, когда можно будет снять эту раздражающую повязку. Вчера даже разревелся, слишком устав от собственной беспомощности, однако Тэхён, как и всегда, успокоил его. Порой Чонгук боится, что когда-нибудь его слёзы начнут надоедать мужчине, и он охладеет, но, кажется, этого никогда не произойдёт. Рядом с истинным он может быть самим собой: слабым, смешливым, наивным, маленьким. — Они тоже хотят к своим родным, — Тэхён проводит костяшками по щеке младшего. — Беги умываться, — подмигивает, уходя на кухню, чтобы заварить чай. Чонгук со вздохом плетётся в ванную, где застревает на целых полчаса, тщательно вычищая зубы, умывая лицо и разглядывая толстый слой пены у себя на лице. Он недовольно хмурит брови, ощупывая выцветшую кожу и ненавистные покраснения на лбу. Кажется, стоит съездить в город и закупиться новыми средствами для ухода, иначе он постареет быстрее Тэхёна, и тот точно бросит его. — Что случилось? Я уж думал, ты утонул в раковине, — хихикает Тэхён, одной рукой обнимая мрачного парня. — Я пытался понять, как ты смотришь на это, — бубнит омега, тыкая себе пальцем в лоб. — На что? — улыбается, сажая Чона на стол, и раздвигает его ноги, становясь между ними. — На твоё красивое лицо? — выгибает бровь, наклоняясь к лицу. — На моё стрёмное… — Никогда не смей оскорблять себя, — перебивает альфа. — Но!.. — Чонгук рыкает, обиженно нахмурившись. — Чонгук, неужели ты не видишь, как я восхищён тобой? Я прямо говорю тебе об этом каждый день. Думаешь, это лесть? — Тэхён тяжело вздыхает, обхватывая лицо парня. — Ты самый, самый, самый, самый лучший омега для меня, самый очаровательный, самый милый и самый любимый, — на губах остаётся нежный поцелуй. — Выбрось мысли о том, что ты какой-то не такой, в корзину своей памяти и побыстрее очисти её навсегда. И… не плачь, — Ким стирает хлынувшие слёзы со щёк омеги. — Ты заставляешь меня реветь! — Чонгук врезается лбом в грудь мужчины, смеясь сквозь слёзы. Тэхён зарывается пальцами в мягкие волосы. — Своими пробирающими словами. Я так сильно ощущаю твою любовь, что могу её потрогать, — звонко икает, судорожно выдыхая из-за поцелуя в висок. Тэхён тихо посмеивается, перенося руки на бёдра, скрытые пижамными штанами, и с нажимом проводит ими вверх до паха, упиваясь дрожью парня. Его тело говорит само за себя, и мужчине это чертовски нравится. Губы сливаются в непривычно страстном для утра поцелуе, обоих захватывает сотня чувств, названия которым ещё нет, но все они непременно положительного оттенка. Чонгук хватается здоровой рукой за плечо альфы, словно утопающий в безграничном океане их любви, который никогда не высохнет под жгучим солнцем. Еда и чай остывают, пока влюблённые разгораются, не в силах оторваться друг от друга. Тэхён с тихим рыком поглаживает возбуждённый член омеги через мешающую ткань, наслаждаясь жалобными стонами, съедая их губами. Чонгук чувствует, как трусы сзади предательски намокают, и тихо хнычет от лёгкой боли, что приносит натирающая член ткань. — Не останавливайся, — задыхаясь, шепчет парень, когда Тэхён слегка отстраняется. — Нам нужно… — слова тонут в требовательном поцелуе омеги, который нагло просовывает руку в шорты альфы, стискивая горячий пульсирующий член. — О, луна… — Тэхён закатывает глаза, приподнимая парня и одним лёгким движением стягивая с сочных ягодиц штаны и трусы. Чонгук спускает шорты мужчины и обвивает ногами его ноги, заставляя приблизиться вплотную. Тэхён наклоняется, обхватывая своей широкой ладонью два члена, и впивается дурманящими голову поцелуями в податливо открытую молочную шею. Два дыхания сбиваются пуще прежнего, в животе теплеет от уверенных движений руки Кима. Чонгук скулит и довольно улыбается, обожая редкую, но потому и любимую несдержанность альфы. Зафиксированная рука ноет от неподвижности, а вторая, которой парень опирается на стол сзади, затекает. Тэхён ускоряется, рыча из-за зудящих клыков, и случайно царапает ими нежную губу истинного, который звонко охает и кончает. Рука подгибается, и Чонгук падает на стол спиной, опрокидывая наполненную чаем чашку. Альфа доводит себя до оргазма, не выпуская оба члена, и переводит взгляд на разбитую чашку. Оба, пытаясь насытить лёгкие воздухом, бесшумно смеются. Тэхён заглядывает в блестящие от оргазма глаза и с улыбкой прижимается носом к шее разомлевшего парня. — Придётся прибраться перед завтраком, — Ким смотрит на капли спермы на их животах и столе, собираясь силами и пересаживая омегу на стул. — Но это ведь того стоило? — звонко смеётся Чонгук, всё ещё чувствуя приятные спазмы в животе. — Стоило, — Тэхён хмыкает, замечая на своём оголённом члене голодный взгляд парня, и отрывает бумажное полотенце, стирая с себя белёсые капли. — Не двигайся, — он коротко целует напряжённый сосок, убирая следы их разврата и с кожи парня, который сладко мычит, вздрагивая из-за лёгкого прикосновения бумажного полотенца к своему члену. Тэхён натягивает на себя одежду и вытирает стол, пока омега собирает себя по частям и садится поудобнее, прижав колени к груди. Штаны и трусы остаются валяться на полу, и на умоляющий одеться взгляд мужчины Чонгук вредничает, игнорируя немую просьбу и хватая уцелевшую чашку с зелёным чаем. — Ты такой непослушный, — Ким ерошит волосы истинного и, повесив одежду парня на спинку своего стула, принимается убирать осколки. — Не ожидал, да? Думал, что я стеснительный омежка? — хихикает парень, забрасывая в рот варёное перепелиное яйцо. — Нет, — улыбается Тэхён. — Я сразу понял, что ты совершенно не стеснительный. Только если иногда, — выбрасывает осколки и уходит за тряпкой, чтобы протереть пол от чая и мелких осколков. Чонгук пыхтит, краснеет и притворно обижается, закатывая глаза. От Кима, кажется, ничего не утаишь. Он видит насквозь, словно рентген. — Офигенный у меня альфа! — специально громко тянет Чон, мечтательно улыбаясь. Тэхён кусает губы, пытаясь скрыть довольную улыбку, вытирает пол, моет руки и с тихим вздохом садится за стол, приступая к еде. Чонгук ластится, словно котёнок, громко дыша на ухо. Урчит, принимая еду с рук мужчины, и заставляет чужое сердце в умилении замирать. После завтрака Чонгук всё-таки одевается и, не слушая возмущений альфы, становится мыть посуду, хихикая из-за щекотных поцелуев в шею, плечи и лопатки. Тэхён заворожённо разглядывает длинные чёрные ресницы, что одним взмахом могут нагнать ветер, любуется родинками на бледном лице и целует ямочку на щеке, крепко прижимая занятого посудой омегу спиной к своей груди. Из их маленького мирка всё-таки приходится выплыть. Оба впопыхах одеваются, с трудом сдерживаясь от заманчивой идеи упасть обратно в кровать и бесцельно валяться целый день, и выходят из дома, убегая к окраине поселения, чтобы провести оборотней из соседней стаи. Чонгук звонко смеётся, запрокидывая голову, из-за чего его шапка падает на снег, а Тэхён покорно её поднимает, угрюмо кладя в карман. Чонгук снова не хочет её носить. Намджун оборачивается на шумную сладкую парочку и закатывает глаза. Джин мягко улыбается, одной рукой поглаживая свой живот, а второй — щёку мужа. Чимин, повиснув на спине слегка сгорбившегося Юнги, хмыкает из-за спора влюблённых и аккуратно поглаживает почти зажившую рану альфы через ткань свитшота. — Чонгук! — Миюн вырывается из рук Чунхо и, едва не спотыкаясь, летит к омеге, которого не видела слишком давно. — Миюн! — парень ярко улыбается и садится на корточки, ловя в свои объятия омежку в мягкой шубке. — Ой… — валится спиной на снег, удерживая смеющуюся девочку одной рукой. — Ты в порядке? — Чунхо поднимает дочь с Чонгука обратно на руки. — Прости её, — мужчина строго смотрит на омежку, которая под напором его взгляда опускает голову и извиняется. — Всё нормально, — Чон поднимается с помощью Тэхёна, выдыхая облако пара. — Не расстраивайся, я же цел, — хихикает, потрепав щёку девочки. — Чонгук, — омега резко поворачивается, встречаясь с Кёнху. — Ты… — мужчина растерянно оглядывает сына и Тэхёна, который даже не оскалился и не зарычал. — Как ты? — вздыхает, потирая ноющий затылок. — Не волнуйтесь, — Чонгук порывисто обнимает Кёнху, заставляя его охнуть от неожиданности. — Жаль, что мы так и не узнали друг друга поближе, — шепчет омега, неловко отстраняясь и кусая губы. — Наверное, это я виноват. Все эти дни проводил дома и даже не позвал вас в гости на чай. — Ты восстанавливался, так что здесь нет твоей вины. И, прошу, обращайся ко мне на «ты», — хрипит альфа. Парень быстро кивает, ковыряя пальцы. — Если ты не против, то я могу приехать к вам где-то через месяц, — добродушно улыбается Кёнху. — О… — Чонгук раскрывает губы, выглядя до безумия милым. — Конечно! Я не против. — А ты, Тэхён?.. — мужчина смотрит на истинного своего сына, стоящего в стороне. — Моё мнение не отличается от мнения Чонгука, — Ким засовывает руки в карманы, ловя понимающий взгляд Кёнху. — Вижу, мне нет смысла говорить, что будет, если обидишь моего сына, — Кёнху подходит к Тэхёну и хлопает его по плечу. — Нашли, когда играть роль заботливого отца, — альфа ведёт плечом, сбрасывая чужую ладонь. — За собой нужно было следить, чтобы получить право кидать неуместные угрозы, — фыркает, колко взглянув в глаза Кёнху. — Тэхён, — устало вздыхает Чонгук. — Пожалуйста, прекрати, — шепчет, обнимая одной рукой талию мужчины и потираясь о его грудь щекой. — Ты прав, — грустно улыбается Кёнху, разглядывая красивую пару. Молодые, полные сил и мечтаний, умеющие слышать друг друга. Нынче редкость. — Мне пора, — он кидает взгляд на выдвинувшихся в путь оборотней. — Пока! Я с нетерпением буду ждать… тебя через месяц! — омега аккуратно отстраняется от истинного, снова обнимая отца. — Спасибо. За помощь и за то, что ты в порядке, — робко поднимает глаза, видя в лице напротив свои черты. — Не благодари, — Кёнху с трудом сдерживает желание мягко поцеловать сына в лоб. — До встречи, — приглаживает волосы парня и, резко развернувшись, уходит самым последним. Домой, который, похоже, больше им не является.＊
В комнате слишком высокая температура и слишком наэлектризованный воздух. Хосок глухо стонет, сжимая длинными пальцами мягкую подушку, и вздрагивает из-за стимуляции простаты. Хорошо до дрожи. Прекрасно до ярких звёзд, сталкивающихся перед глазами. Богом берёт его то нежно, то грубо, оставляя по всему телу пылающие поцелуи, наливающиеся ярким бордовым. Метки, кричащие, что омега его. Собственник внутри Богома довольно урчит, но всё ещё считает, что недостаточно. Недостаточно поцелуев, ласки, оргазмов. У обоих слетает крыша. У Хосока из-за течки и тактильного голода, у Богома из-за любви к человеку под ним. Мужчина улыбается на жалобное хныканье из-за пустоты внутри и, расставив руки по обеим сторонам от узкой талии парня, целует три медленно бледнеющих шрама на животе. От мысли, что совсем недавно эту бархатную кожу трогали чужие руки, загорается злость, которую Пак с усилием подавляет. Хосок не виноват в этом… только если чуть-чуть. Вновь ворвавшись в мокрую от смазки дырочку, Богом замирает и, глухо простонав из-за царапающих его плечи ногтей, переходит на бешеный ритм. На цветные поцелуи на острых ключицах по третьему или даже четвёртому кругу ложатся горячие губы, прикусывая и оттягивая зубами кожу. На измученные соски — такие же горячие пальцы. Хосок хрипит, выгибаясь и закатывая глаза. Задыхается из-за силы толчков, вызывающих дрожь в бёдрах и огонь в паху. Смазка пошло хлюпает, стоны альфы раззадоривают, заставляя сжиматься. Богом кладёт свою широкую ладонь на тонкую шею, но не сдавливает — плавно поглаживает кадык вразрез с толчками. Стоны учащаются, чужие пальцы на хрупких плечах скользят вниз, обводя выпирающие тазовые косточки. Хосок небрежным движением откидывает мешающие волосы со лба и вытягивает пару непослушных прядей со рта, тут же содрогаясь в оргазме от финального соприкосновения члена альфы с простатой. Богом выходит из уже покрасневшей дырочки, стягивает пустой презерватив и обхватывает свой член, намереваясь тоже кончить. Омега тихо стонет, любуясь кубиками и косыми мышцами живота стоящего на коленях в кровати мужчины. Его прикрытые веки дрожат от удовольствия, губы плотно поджаты, и лекаря ведёт от одного такого вида. С трудом заставив себя встать, Хосок останавливает ладонь альфы, встречаясь с недоумением в чужих мутных глазах, и толкает Богома на кровать, со стоном счастья проводя ладонями от груди до члена. — Чёрт, — Богом запускает пальцы в длинные волосы склонившегося над его пахом парня и сходит с ума от обжигающе горячего языка на своей плоти. — Да-а… — мычит, толкаясь в узость глотки. У Хосока текут слёзы по щекам, но он послушно расслабляет горло и заглатывает глубже, пуская слюни. В глазах Богома горит похоть. Эти красные губы, что сейчас скользят по его члену вверх, хочется снова поцеловать. Глубоко и жадно, будто бы выедая душу. Ещё ни с одним омегой не было так хорошо, как с диким Хосоком в течку. Они сошлись, как два элемента пазла, подходящих только друг другу и больше никому. Он надавливает на затылок парня, снова заставляя взять глубже, и с долгим стоном кончает, облизывая сухие губы. Омега, морщась, проглатывает сперму и вытирает тыльной стороной ладони несколько капелек с губ. Возбуждение вновь накрывает его тело, но усталость в этот раз побеждает, и Хосок падает лицом в подушку, задыхаясь из-за нехватки воздуха и жара. — Хоби-би, — хрипит Пак, легко переворачивая парня и кладя его голову на свою потную грудь. — М? — едва слышно отзывается Хосок, полюбив эту странную форму своего имени из уст мужчины. — Ничего, я проверял, способен ли ты ещё разговаривать, — улыбается Богом, массируя голову омеги. — Спойлер: нет, — тихо смеётся, притворно охая из-за слишком слабого удара ладони лекаря по своей груди. — Устал? — опускает взгляд, обводя большим пальцем второй руки алые губы Чона. — Мгм, — Хосок медленно прикрывает глаза, трепеща от ласковых касаний к своему лицу и волосам. — Жаль, — вздыхает мужчина. — Я думал вылизать тебя, солнце, — пошло ухмыляется, но его слова, кажется, не долетают до засыпающего на нём омеги. — Или… — хмыкает, впиваясь почерневшим взглядом в потолок, — попробовать заняться сексом в обличье волка. Я никогда не спаривался с самкой. Интересно, это… — Давай, — Хосок поднимает тяжёлую голову, пугая альфу, который думал, что парень отключился. — Волком, — шепчет, слыша согласный крик внутреннего волка. — Вряд ли ты выдержишь ещё один заход, — качает головой Богом. — Хочу, — омега хмурится, больно стискивая сосок Пака. — Волком, — рыкает, подтягиваясь выше, чтобы дразняще лизнуть чужие губы. — Уверен? — удивляется мужчина. — Более чем, — твёрдо шепчет, откладывая сон на потом. — Тогда обращай… — он даже не успевает договорить, как перед ним оказывается серый волк. — Ох, Хоби-би, — рука чешет подбородок омеги, — доиграешься. Спрыгнув на пол, Богом обращается, утопая в ещё более насыщенном запахе малины. Вот же блять…＊
Бушующий огонь опаляет кожу лица, словно предупреждая, что будет больно, если сделаешь лишь один крошечный шаг к нему. Запах горящей плоти разъедает ноздри. Это Дахун горит в своём личном котле, это его воспоминания сжигают остатки души, заставляя зарыться в грязные волосы и громко завыть. Плохой или хороший? Однозначно первое. Он ненавидит себя, не любит так же, как и все вокруг. Нелюбимый сын, брат, истинный. Наверное, чтобы тебя полюбили, ты тоже должен уметь, а Дахун не умеет. Его не научили. Глаза жжёт от невыплаканных горьких слёз. Хочется пожалеть себя, но он не может. Запретив себе быть слабым, чувствовать грусть и сострадание, он полностью забыл, как именно это делать. Он — бездушный камень, об который можно точить ножи, который можно бросать в воду, не задумываясь о его чувствах. Уродливый. А такие не попадают в коллекцию, в бархатную коробочку, где место лишь драгоценным камням с красивым названием. Когда же всё пошло не так? После случая, когда отец обвинил его в смерти своей жены? Или когда два старших брата закрылись в комнате Намджуна, потому что играть с маленьким ребёнком стало слишком скучно? А может, когда все дети вокруг обратились в волков, убежав в зимний лес, а он не смог? Наверное, всё вместе. Череда событий, которые Дахун не вынес, сделала его жестоким. Он всегда был чужим в этой стае, потому что не такой, как все. Пятно на чистой скатерти, на которое смотрят с отвращением и быстро избавляются. — Мама, зачем ты подарила мне жизнь? — шёпот разрезает тишину убежища. Чтобы он убил всех, кого она любила? Чтобы ночью кричал в подушку от ненависти к себе, стискивая холодными детскими пальцами свою шею? Он перенёс эту ненависть на всех своих близких, на весь мир. Он разучился быть человеком, но, как и хотел, стал животным. Только немного не тем. Он стал убийцей. — Мама… я хочу умереть, но боюсь. Отец… скорее забери меня к вам. Братья, когда-то я по-настоящему любил вас, пока не выжег эти чувства, избавившись от одних мучений и прибавив новые. Хосок… прости меня и прикажи зверски убить, — словно в бреду, шепчет Ким. Ему не нужно спасение. Тяжёлая дверь с громким скрипом широко открывается, заставляя сердце альфы замереть в ужасе. Дахун, лежащий на холодном полу боком, жмурится и распахивает глаза, пытаясь разглядеть своего гостя. В защитном жесте он прижимает колени к груди, где что-то шевелится. Будто завядший саженец, пытающийся вновь подняться. Перед глазами появляются носки ботинок, и Дахун усмехается внутри себя. Карма всё-таки существует. Когда-то он так же стоял перед ослабленным и избитым Чонгуком, чувствуя власть, превосходство и ненависть. А теперь лежит, приказывая своему животу не выть от голода, а ладоням не дрожать. Знает, что и так выглядит жалким. — Вставай, — твёрдый голос Намджуна заставляет послушаться и подняться на ноги, до крови раздирая нижнюю губу из-за тошноты и слабости. — Идём, — бросает вожак, без страха разворачиваясь спиной к своему врагу и брату в одном лице. Дахун обнимает себя руками, двинувшись за мужчиной. Горло дерут фантомные когти из-за жажды. В последний раз он пил и ел где-то сутки назад по ощущениям. Всем в этом мире плевать на него. Голова неприятно ноет из-за такого рода мыслей, и её хочется оторвать от шеи или пустить пулю в висок, чтобы навсегда забыться. Ему нет и не было места в этом мире. Морозный ветер щиплет щёки и ладони, заставляя поёжиться, яркий месяц выглядывает из-за облаков, освещая поселение и подходящих к Намджуну оборотней. Богом морщится в презрении и складывает руки на груди, желая быстрее вернуться к спящему Хосоку, а не торчать с его бывшим. Тэхён тяжело вздыхает и отдаёт Дахуну тёплую куртку, которую тот слишком долго пилит взглядом и только потом несмело принимает. — Шевелись, — шипит Богом, толкая Дахуна в плечо. Альфе хочется спросить, куда они направляются, но в горле застревает ком, завязывающий голосовые связки в узел. Какая разница, что с ним сделают и как именно убьют. Сегодня последний день, когда его чёртово тело передвигается по этой земле, когда лёгкие наполнены свежим воздухом и когда кровь бежит по его венам. Он молча идёт за Намджуном в лес к южной границе. Ненавистный взгляд Богома оставляет ожоги на спине, из-за чего хочется нервно передёрнуть плечами, лишь бы сбросить это ощущение. Тэхён задумчиво смотрит на непривычно тихого брата. Нет ни криков, ни вопросов, ни яда, льющегося из его рта. Словно что-то в нём окончательно потухло. В груди поселяется глупое желание обнять его, а в голову врезается сотня воспоминаний из их детства. Когда всё было хорошо, когда Дахун вместе с братьями изучал этот мир, восхищаясь каждой снежинкой. Всё круто изменилось. Как раньше больше не будет. Альфы останавливаются, и три взора впиваются в Дахуна, что всё ещё трясётся от холода. Вряд ли уличного, скорее, душевного. Мужчина в замешательстве оглядывается, со страхом, который предательски вылезает наружу, смотря на Намджуна. — Я передам Хосоку твоё спасибо, — Богом закатывает глаза, начиная раздражаться из-за испуганных глаз Дахуна. Очередная маска, искусно сделанная альфой. — А теперь вали и не возвращайся, сукин сын, — глаза Дахуна в неверии расширяются, и, пока он переваривает чужие слова, альфы одновременно разворачиваются, возвращаясь в поселение. — Стойте! — Ким подбегает к мужчинам, с трудом вбирая холодный воздух в лёгкие. Туда же проникает яркий запах малины, которым окружён Богом. — Что, блять, тебе нужно? — злится Пак, взмахнув руками. — Я… я думал, вы убьёте меня, — хрипит, растерянно опуская глаза. — Хосок сказал отпустить тебя, — поясняет Намджун. — Жизнь за жизнь, — поджимает губы, видя перед собой не сумасшедшего убийцу-учёного, а парня, который ступил не туда и ошибся. — Но, если твоя нога снова окажется на нашей территории, я лично тебя уничтожу, — Богом сжимает кулаки, не желая отпускать альфу в свободное плавание. Он должен гнить в тюрьме за все свои грехи. — Нет, — Дахун мотает головой, падая на колени. — Лучше убейте меня, — шепчет, кладя ладони на снег, будто в глубоком поклоне. — Прошу, убейте меня, — голос пропитан откровенной мольбой. — Убить тебя? — Тэхён вдруг криво улыбается, выгибая бровь. — Да, да, — мужчина поднимает глаза на возвышающегося брата. — Я не хочу жить. — Смерть — слишком лёгкая для тебя расправа, — произносит Тэхён. — Живи и мучайся угрызениями совести, если она у тебя ещё осталась. Живи и вспоминай свой крах. Ты не заслуживаешь ни пули в висок, ни ножа в сердце для освобождения. Ад не там, — Ким поднимает палец, указывая на небо, — а уже здесь. Твой личный. — Тэхён, — Дахун больно сглатывает, умоляюще, словно пёс, кладя ладони на его колени, — если бы я знал, что Чонгук твой истинный, то никогда бы не ранил его, клянусь. — Грязная ложь, — сквозь зубы шипит мужчина. — Как и руки твои, — впечатывает кулак в лицо и встряхивает ладонью, будто пытаясь избавиться от капелек чужой крови из носа. — Намджун, — сплюнув кровь, затекающую в рот, Дахун переходит к следующему брату. — Это твоя вина в том, что ты оказался в таком положении, Дахун, — ледяным, замораживающим внутренности тоном чеканит вожак. — Мы пытались быть твоей опорой, теми, к кому можно обратиться за помощью, а ты вонзил нам нож в спины, — вздыхает, надевая капюшон от кофты на голову. — Вы не любили меня! — надрывно шепчет Дахун. — Я ошибка этого мира, — сжимается, чувствуя жжение в глазах. Однако слёзы не льются — они где-то внутри застряли ледяной глыбой, которую ничто и никогда не растопит. — А за что тебя любить? — выплёвывает Богом, наклоняясь к уху Кима, глаза которого широко распахиваются. — Богом, не лезь, — грозно приказывает Намджун. — Р-разве любят за что-то конкретное? — качнувшись в сторону, спрашивает альфа, пытливо вглядываясь в лицо старшего брата. — Не просто так?.. — Любят просто так, но вместе с этим всегда смотрят на поступки и слова человека, — Намджун складывает руки на груди. — Мы любили тебя, — Дахун на этих словах поражённо стонет, — но до того, как ты предал нас. Ты едва не убил Тэхёна, — давит своей аурой, кидая беглый взгляд на шею брата, — ты нанёс сильную травму его омеге. Твои люди убили нашего отца, ты заставил всю стаю нервничать и бояться за жизнь своих родных. И всё из-за чего? Из-за упрямства? Желания доказать, что ты чего-то стоишь? Мы и так это знали, Хун, — Ким качает головой, задумчиво вглядываясь вдаль. — Уходи, — хрипит Тэхён. — Просто уйди и оставь нас всех уже в покое. — Нет! — Дахун находит в себе силы встать. — Нет, блять! — истерично кричит, обхватывая шею стоящего ближе всех Намджуна. Вожак легко разжимает чужие пальцы, убирая их со своей шеи, и толкает альфу ногой в грудь, искривляя лицо. Кажется, он никогда не поймёт, что именно делает не так. — Вот же тварь, — рычит Богом, доставая маленький складной нож из кармана. Лезвие завораживает своим блеском в свете луны, и Дахун во все глаза пялится на холодное оружие, гулко сглатывая. Богом приближается, направляя нож в открытое горло, но Тэхён проворно заламывает руки Пака, лишь бы тот не взял грех на душу. Они все пообещали Хосоку, что Дахун уйдёт отсюда живым, и должны держать слово. Даже если лицо врага вызывает звериный гнев и пылкую ненависть. Нож выпадает из ладони недовольно рычащего Богома. Намджун устало вздыхает, потирая лицо и слыша отрезвляющий шепот Тэхёна на ухо скрученного Пака. И все слишком поздно замечают, как Дахун, кувыркнувшись, хватает оружие, безумно улыбаясь. Каждый из троих замирает и напрягается, не зная, чего ожидать. Дахун выставляет нож вперёд, отходя на несколько шагов назад. — Дахун, давай без глупостей, — хмурится Намджун и подходит ближе. — Стоять! — альфа переводит нож на старшего брата. — Стой на месте, — глаза его лихорадочно блестят, словно тело охватила высокая температура, вытянутая рука дрожит, давая понять, что мужчина слишком слаб для борьбы с тремя сильными, восстановившимися оборотнями. — Ёбаная тварь, — ругается Богом, отталкивая руки Тэхёна. — Дахун, мы и так тебя отпускаем, — Тэхён поджимает губы, когда лезвие направляют на него. — Хорошо, ты можешь забрать нож и уйти, — поднимает руки, смягчая тон. — Уйти? — громко смеётся альфа. — Я не хочу, я же сказал! — кричит, сдерживая подкативший к горлу ком рвоты. — Я заебался бессмысленно здесь торчать, — Богом злобно смотрит на двух братьев, решительно направившись к Дахуну. — Стой! — но Богом не останавливается, специально медленно приближаясь и давая почувствовать жертве все оттенки страха и ужаса. — Великая луна, дай мне мужества, — едва слышно шепчет, резко опуская нож. Всего одно движение, и острое лезвие оказывается воткнутым в жизненно важную аорту. Богом ошеломлённо останавливается, впиваясь пустым взглядом в свой нож в шее врага, пока Намджун и Тэхён с криками пробегают к Дахуну. Глаза закрываются, а силы окончательно покидают тело. Дахун в последний раз улыбается, уплывая в вечный сон, где тихо или громко от криков мучеников. Одинокая слеза скатывается по его щеке. Плачет не тело — душа.