***
Так, я думаю, что мне стоит описать, что происходило со мной в ближайшие двадцать четыре часа. Разумеется, что так просто смириться с произошедшим я не мог, и потому на следующий день я всячески пытался связаться с Фуриной. Вот только то ли девушка слишком хорошо меня знала, то ли научилась предвидеть мои мысли, но все мои попытки проваливались с самого начала. Мои телефонные звонки она игнорировала, с Ху Тао ни о чем таком не разговаривала, на переменах покидала свой класс раньше, чем я успевал до нее добежать, а в свою обычную столовую она попросту не пришла. Теперь я хотя бы с точностью установил один факт: Фурина определенно меня избегает, причем вертится при этом как уж на сковородке. Когда очередная моя попытка не увенчалась успехом, то в приступе своего бессилия и ярости я изо всех сил ударил кулаком по стене. Правда, только все, чего я смог этим добиться – это разбить себе руку до крови, так что пришлось идти в медпункт на перевязку. Кстати, если останавливаться на этом подробнее, то в эти дни произошла одна интересная вещь. После той ночи среди ребят поползли различные слухи, которые заставляли их бросать на меня странные взгляды. Поговаривали, будто я избил ту свору хулиганов, большинство из которых оказалось в больнице уже на следующий день. Должно быть, кто-то из них все-таки попытался на меня донести, только вот случилось то, что и показалось мне странным: по какой-то причине учительский совет просто проигнорировал эту жалобу, словно кто-то убедил их не обращать внимания на этот донос. Это был уже не первый подобный случай, и теперь даже я был совершенно точно уверен, что кто-то в школе следил за моим благополучием. Но я что-то слишком сильно отвлекся, а между тем моя депрессия только усиливалась. С чувством упавшего настроения я отправился прямиком из медпункта в единственное место, которое приносило мне покой – на крышу школы. Поскольку время было зимнее, то здесь было просто адски холодно, но сейчас я не обращал на подобные мелочи никакого внимания. Я чувствовал, что если не остыну, то точно на кого-нибудь сорвусь и накричу. Разумеется, на оставшуюся часть уроков мне стало наплевать, ибо голова просто не была настроена на знания. И вот он я: сижу на крыше, смотря на солнце, которое пытается донести до нас свои лучи сквозь густые облака. – Что же ты пытаешься мне этим сказать? Чего от меня хочешь, Фурина? – но ответом мне стал лишь воющий ветер. Раз за разом в моей голове проходили события вчерашней ночи. Я пытался вспомнить хоть какую-то деталь, хоть что-то, что я мог упустить, но что могло бы дать мне ответ на мой вопрос. Вопрос о том, что же все-таки происходит в голове Фурины? Вспоминая то, с каким диким желанием девушка впивалась в мои губы, я придавал себе уверенности, что вчера ей это нравилось, однако… «Люди постоянно верят лишь в то, во что они хотят верить, даже если это неправда… Неважно, насколько дикая ложь живет в их словах, люди предпочтут ее вместо неудобной для них правды» – слова Фурины прозвучали в голове как бы между прочим, и вызвали во мне новую бурю сомнений. Фурина – гениальная актриса, она может изобразить перед человеком любую эмоцию, и в ответ заставляет вызвать ту эмоцию, которая удобна ей. Так возможно ли то, что вчера вечером она всего лишь притворялась, как она делала это со многими другими людьми в школе? Меня постоянно мучил этот вопрос, но каждый раз я оправдывался тем, что уверен в своих познаниях о Фурине. Да, так было раньше, но чем больше я с ней знаком, тем чаще сталкиваюсь с поступками девушки, которые меня путают. В итоге, мне остается смириться лишь с одним фактом – я абсолютно ничего не знаю о Фурине, и абсолютно ее не понимаю. Я – один из многих людей, которые думают, что знают об этой девушке все, но на самом деле являются лишь пленниками ее «иллюзии». – Да о чем ты, черт возьми, думаешь?! Что происходит у тебя в голове??? – я осознал, что начинаю срываться, и потому покрепче сжал свои зубы, а заодно обнял руками колени. Ветер так и не переставал выть, и мне было до боли холодно, но я не мог заставить себя спуститься. Почему? Потому что чувство холода позволяло приглушить боль, что сейчас лежала на сердце. «Неужели я ошибся? Неужели я всего лишь такой же зритель, как и те, которых ты постоянно обманываешь?! Если это так, то что я… Чем вообще занимаюсь все это время???» – с каждой секундой становилось все тяжелее, и я довел себя до того, что хотелось посильнее вцепиться в собственное сердце. Разные образы Фурины стали сменять друг друга, словно в слайд-шоу: как она возмущалась, злилась, высокомерно насмехалась, плакала, а затем смеялась и улыбалась. Это было реальностью, или тоже фальшивкой? Я так сильно в этом запутался, что просто не было сил ответить себе на эти вопросы. Хотя, быть может, я просто боялся узнать ответ. – Ну и черт с тобой!!! – чтобы хоть куда-то деть свою нарастающую боль, я прокричал это во все горло. Хорошо еще, что ветер заглушил большую часть моих криков, а иначе бы я точно привлек к себе ненужное внимание. С крыши я начал спускаться быстрее, чем сюда поднимался. Мне хотелось лишь пойти домой, накрыть подушкой голову и просидеть в этой тишине до конца своих дней, или хотя бы до самого вечера. Не хотелось ни с кем говорить, даже с Люмин, которая наверняка стала бы читать нотации. А пока я спускался по лестнице, то в голове уже строились различного рода желания. Это можно было назвать обычным капризом, но мне внезапно захотелось сжечь за собой все мосты, сделать хоть что-то, чтобы забыть прошедшие пару месяцев. Но, что самое главное, впервые за эти несколько лет мне захотелось удалить все свои книги по Геншину. Хотя, в моем случае я мог удалить лишь Фонтейн, но это наверняка поставило бы точку в моей писательской карьере. Стал бы я сожалеть? Да нисколько! Пусть хоть горят «синим пламенем»… Точнее, мне очень хотелось так сказать. Да и какая разница, если Люмин, как она сама выразилась, была «не нужна моя забота»? Я словно резко потерял смысл того, чем занимался все это время. – Если она так в себе уверена, то пускай живет, как хочет. Сегодня же позвоню отцу и поздравлю с победой. Представляю его рожу, когда он так обрадуется… Да, я окончательно опустился до каких-то бормотаний, пока у меня так и чесались руки, чтобы что-то сломать или кого-то придушить. Но не зря же говорят, что надо бояться исполнения своих желаний? Именно в тот момент, когда я начал нести эту чушь, то из-за угла внезапно выскочил человек, на котором я мог бы выместить всю свою злость. Однако вместо этого я просто врезался в него, да еще и почувствовал себя виноватым. – Ой… П-простите… – лишь сказал женский голос, который показался мне до боли знакомым. Хорошенько протерев лоб, я начал поднимать свои глаза к верху, от самого пола. Даже не знаю, с какой интересной детали мне начать, что бросилась в мои глаза первым делом. У девушки в которую я врезался, были красивые элегантные ноги, но по какой-то причине она опиралась на один костыль, словно ей было тяжело стоять. Мои глаза быстро пробежались по ее туловищу и плечам, замечая длинный высокий хвост из белых волос. Уже в это мгновение мое сердце застучало чаще, от предстоящего волнения, потому что лицо, которое я увидел дальше… – Итэр?? – она сказала это спокойно, но в то же время и с долей удивления, так что мне показалось, будто я этого и вовсе не заслуживаю. Лицо Камисато Аяки нисколько не изменилось, она оставалась все такой же красавицей, если не считать одной новой детали: ее лоб до сих пор был перебинтован, хотя с момента травмы прошло уже около двух недель. Девушка смотрела на меня без ненависти, негатива или отторжения, что уже само по себе радовало. Было небольшое смущение, но то были мелочи, которые всегда были присущи такой девушке как Аяка. И видя ее невинное лицо, я вдруг почувствовал, что с моего плеча начинает сползать портфель. – А…яка… – я попытался произнести ее имя так же спокойно, как она произнесла мое, но с треском провалился, и теперь просто уставился на девушку с открытым ртом. Мой голос окончательно выдал перед Камисато собственный шок, а портфель тем временем упал напол. Все это дало понять моей подруге, что я не смогу разговаривать с ней так, будто ничего не произошло, а подобная деталь лишь добавляла скованности и без того скромной Аяке. – Оу… Эм… Наверное, мне стоило представиться по-другому, просто… Ой! – но я не дал, да и не собирался дать ей закончить. Мой шок был вытеснен чувством радости, и прежде чем я осознал, что я делаю, мое тело уже само по себе дернулось вперед, заключая подругу в крепкие объятия. Даже не сомневаюсь, что глаза юной девы широко округлились от такой внезапности, но я ничего не смог с собой поделать. – Ч-что??? – мне было ее жаль, ведь из-за меня она точно покраснела, но ей придется перетерпеть это. – Аяка!!! Ха-ха! Аяка, как же я рад тебя видеть!!! Даже не знаю, что именно заставляло меня так сильно улыбаться, но сейчас я смеялся от всего сердца, и совершенно не стеснялся того, чтобы обнять Камисато с еще большей силой. Прошло около двух недель, но с учетом всего произошедшего они показались мне самой настоящей вечностью. Я в очередной раз подумал, что мои действия заставят Аяку смутиться до потери сознания, но я слишком часто ошибался относительно моей подруги: внезапно я почувствовал, как свободной рукой девушка легонько отвечает на мои объятия и гладит меня вдоль спины. Должно быть, Аяка как-то ощутила все мои накопившиеся переживания, которые передались ей через это объятие. Хоть я и не видел ее лица, но наверняка сейчас на ней была примирительно-дружелюбная улыбка. – Итэр, прошу, полегче. Хе-хе, мне же до сих пор тяжело стоять… – Ой! И… Извини… – тут до меня дошло, что конкретно я делаю, и как именно мои действия можно воспринять со стороны Аяки, так что немедленно отпустил ее. Я боялся увидеть на ее лице смущение, которым частенько мучил лучшую подругу, но все обошлось: Камисато смотрела на меня все так же дружелюбно и без доли смущения. – Давай присядем, ладно? Думаю, у нас накопилось, о чем можно поговорить за эти две недели. – Да уж, тут ты права, – я ответил ей точно такой же улыбкой, с какой она смотрела на меня, и после этого мы вдвоем последовали к ближайшему подоконнику. Видя то, как она хромает с одним костылем, я уже собирался протянуть ей ладонь, чтобы помочь взобраться на подоконник, но Аяка жестом руки отказалась от этого предложения и легко забралась сама. Когда она присела рядом со мной, то мне стало как-то неудобно, учитывая наши «странные» отношения, но вот сама Камисато продолжала показывать чистое дружелюбие. Ну, раз на то пошло, то и мне стоит поступить так же. – Итак, рассказывай. Где же ты пропадала две недели? – Хи-хи, но ты ведь и сам об этом знаешь, разве нет? Зачем же тогда спрашиваешь? – В деталях узнавать всегда интереснее. Понимая, что я от нее не отстану, Аяка с довольным видом начала свой рассказ. Вообще-то, она не соврала, и большую часть этой истории я отлично знал: Аяка получила серьезную травму головы в последнем бою, и потому все эти дни провела в процессе реабилитации. В последние дни она пошла на стремительную поправку, так что ей разрешили вернуться в школу, но даже сейчас ей было тяжело передвигаться, так что девушке выдали костыль для поддержания равновесия. А пока Камисато лежала в больнице, то до нее доходили приблизительные новости о том, что происходило в школе. Конечно же, она слышала о ситуации с драмкружком, но пока что не был готов говорить о том инциденте, мне лишь хотелось как можно дольше слушать голос моей подруги. Только сейчас я осознал, что без нашей с ней дружбы мне было искренне одиноко. – Ну, вот как-то так. Сегодня я вернулась на занятия, но тебя не было, и я решила, что что-то случилось. Я попыталась разузнать обо всем у Люмин, но она была такой угрюмой, что даже мое появление не до конца ее взбодрило. – Так значит, ты искала меня? – Ну, да, а что? Ее слова заставили меня смутиться, ведь я понимал, какие внутренние чувства двигали поступками Аяки. Увидев мой небольшой румянец, а также то, что я слегка отвел глаза, моя подруга словно и сама вспомнила об этих чувствах, и теперь ей стало немного не по себе. Ну уж нет, в этот раз я не позволю всему закончится вот так. – Слушай, Аяка… – Что? – Я знаю, что говорил об этом много раз, и ты не должна меня слушать, но прости меня, ладно? Я натворил так много плохого по отношению к тебе, что уже и самому от себя тошно. – Хе-хе… – ее смешок воистину меня шокировал, и потому я моментально перевел на нее свой взгляд, чтобы убедиться, но Аяка и в самом деле сидела с приподнятым видом. – Прости-прости, просто это выглядит забавным. – Разве? А по-моему это печально. – Итэр, ты каждый раз извиняешься передо мной, но я ведь уже говорила тебе, что ни в чем тебя не обвиняю? Просто будь самим собой, и мы с тобой обязательно будем оставаться друзьями. – Я помню, просто… Мне все равно перед тобой стыдно. Особенно когда я вспоминаю ту нашу с тобой ссору. Я даже не заметил, как резко мой взгляд стал горьким, а голос – печальным. И по сей день я не мог ответить себе на вопрос, как должен был поступить относительно своей подруги, чтобы сохранить и ее и свои чувства к другой девушке. Видя мое подавленное состояние, лицо Аяки стало каким-то сострадальческим, но в то же время и дружелюбным. – Знаешь, а я вот напротив, чувствую к тебе благодарность. – За что это? – Не знаю, может, за то, что ты приехал за меня поболеть на соревнованиях? – подумать только, эта девушка смогла меня смутить так сильно, что пальцы начали нервно сгибаться. – Спасибо тебе, Итэр. Увидев вас всех на той трибуне, я… Я впервые за эти годы по-настоящему вспомнила, что я вовсе не одинока, ведь за моей спиной есть столько преданных друзей. Я не ощущала такого с тех самых пор, как Аято покинул меня. Мне нечего было ответить на это, ведь я не сделал ничего особенного кроме того, что должен был тогда сделать. Я уже хотел сказать об этом самой Аяке, но она вдруг продолжила говорить, причем устремив свой взгляд к потолку. – Знаешь, услышав твой голос и увидев твою поддержку – я была по-настоящему счастлива. И тогда я поняла кое-что для себя… Хотя нет, я всегда это понимала, просто в этот раз вспомнила и убедилась в этом. – Убедилась? В чем? – недоумение и в самом деле отразилось на моем лице. – Я говорила об этом во время нашей ссоры, но тогда я сделала это так неаккуратно, что стало даже стыдно, – я почему-то не был с ней согласен, ведь стыд должен был испытывать я сам. – Я знаю, что ты неспособен ответить на мои чувства, и это совершенно нормально! Но вот во время соревнований я убедилась, что наша с тобой дружба для меня намного дороже, чем мои призрачные чувства. – Но ты же… – Любовь – это очень светлое и теплое чувство, и вне сомнений, оно очень важно в нашем мире. Но дружба… Дружба – это основа любых положительных отношений, она намного важнее для всего человечества, чем любое другое чувство единства. Обычно, когда друзья начинают испытывать нечто большее друг к другу в одностороннем порядке, то они решают прекратить свою дружбу, но я с этим в корне не согласна. – Потому что люди социальны, да? – Именно! Мы должны поддерживать отношения друг с другом, а иначе никогда не научимся понимать чувства друг друга. И точно так же у нас с тобой: я не хочу, чтобы наша с тобой дружба закончилась из-за того, что я заставляю тебя выбирать. От каждого слова Аяки в глазах становилось горячо, а на сердце легко, словно меня избавляли от тяжелого груза. И в тот момент, когда мне стало тяжело удерживать это в себе, я вдруг почувствовал на плече руку Аяки. Девушка смотрела на меня с надеждой, словно именно эти ее слова были самыми важными в наших отношениях. – Ты мне очень дорог, Итэр, и совершенно неважно, испытываешь ты ко мне что-то или нет, – это было уже выше моих сил, и чтобы не выпустить наружу накопившиеся эмоции, я просто улыбнулся Аяке, а затем положил свою ладонь на ее руку, но лишь на несколько секунд. – Спасибо… Камисато Аяка… Она так миротворно улыбнулась, что мне даже стало неудобно. Но оставался вопрос, а что же дальше? Впрочем, я вдруг понял, что «дальше» необязательно должно существовать. Иногда люди могут и просто сидеть вот так, в абсолютной тишине и с улыбками на лицах. Мы с Аякой смотрели куда-то вперед, пока девушка тихонько покачивала ногами, но затем она внезапно задала мне вопрос, от которого чуть не свалился с подоконника. – Ну, а как у вас с Фуриной дела? – мое тело поневоле дернулось от этого вопроса и, видя мою реакцию, Аяка моментально смутилась, принимая защитную позу. – Нет-нет! Я не для себя интересуюсь! Просто мне интересно как… Как твоему другу… Но Аяка неправильно поняла мои действия. Нет, мне было несложно рассказать об этом, просто… Хотя нет, никаких «просто»! Это и в самом деле было тяжело, и заставляло меня погружаться в пучину грусти. Встретив Аяку посреди коридора, я смог хоть немного забыть о своем отчаянии, но теперь оно начало возвращаться с новой силой, едва я подумал про актрису с морскими глазами. – О Фурине значит? Что же… – и почему-то я без труда начал свой рассказ, хотя и было по-своему неприятно. Не знаю почему, но в этот раз мне захотелось рассказать все без остатка. Я начал эту историю с того же момента, с которого начал рассказывать ее Вам: о том, как я пришел в театр, как был очарован красотой Фурины, не только внешней, но и внутренней. Мой рассказ плавно перетекал в то, как я начал сближаться с девушкой, и как шаг за шагом во мне зарождалось что-то новое. Часть этой истории Аяка уже знала, еще какую-то часть я ей рассказал сам, но о каких-то деталях – благополучно умолчал. Последнее в основном касалось тех бесчеловечных побоев, которые я устроил позавчера вечером. Объяснился я и о том недоразумении, которое возникло из-за поцелуя Фурины и недосказанности Кэ Цин. Дочь Камисато внимательно слушала мой рассказ, не смея прерывать даже излишними эмоциями. Возможно, Аяка чувствовала, что рассказ мой был пропитан осознанием и смирением, пропитан болью и сожалением. – По итогу я оказался круглым дураком… Я позволил себе влюбиться в обычный образ, как и тот, который Фурина использует для общения с людьми. Не думаю, что она когда-либо показывала или покажет мне настоящую себя. – А вот я думаю, что это не так, – ее слова противоречили моим выводам, чего я совершенно не ожидал от Аяки, и это чувство заставило меня с удивлением посмотреть на нее. – Почему ты так решила? – То, что ты рассказал про нее, о том, что она за человек… Ты сказал, что Фурина стала для тебя источником твоего вдохновения, твоей «музой», и ты говорил ей об этом, так? – я утвердительно кивнул, и тогда Аяка продолжила. – Я думаю, что Фурина уже очень давно тебя любит, но боится своих собственных чувств. – С чего это ей бояться?? Я же ни разу ее не обидел… – Аяка смогла остановить мой бунт одним покачиванием головы. – Фурина устала от того, что в ней постоянно видят гениальную актрису, это же очевидно? В глубине души она хочет, чтобы ее полюбили такой, какая она есть, а не какой она показывает себя другим. По этой причине она не хочет быть для тебя лишь «источником вдохновения», ей нужно нечто большее… Ее слова заставили меня задуматься. Я начал переосмысливать эту картину, и теперь посмотрел на нее с другой стороны. Если собрать все эти кусочки пазла воедино, то получается, что Фурина… – То есть, ты хочешь сказать, что Фурина сейчас проверяет меня? – Именно! Мне кажется, что она очень хочет быть с тобой, просто боится остаться использованной. Ведь тогда получается, что ты можешь бросить ее, едва тебе понадобится новый источник вдохновения для твоей следующей книги? Едва Аяке стоило об этом сказать, как я вспомнил ту самую сцену, когда мы с Фуриной сидели в кафе. В тот момент, когда я сказал, что Фуриной – стала для меня музой, то она очевидно расстроилась. Я хотел донести до нее, что она мне очень важна, но девушка поняла это по-своему. Да и не только девушка, ведь многие в школе считают, что я лишь использую людей для того, чтобы на их основе составить портрет того или иного персонажа своей книги. Наверняка, в тот момент Фурина сделала для себя выводы, что она нужна мне лишь для моей собственной книги. Во всяком случае, такие выводы напрашивались из слов Аяки, которая так и продолжала свои догадки. – Вот она и проверяет тебя, чтобы посмотреть, готов ли ты за ней побежать. Будешь ты пытаться ее добиться даже без своего участия в театре, или она была нужна тебе исключительно как талантливая актриса. Ты случаем, не делал в последнее время ничего такого, что могло спровоцировать ее к такой проверке? – С чего такие мысли? – Просто мне кажется, что девушке нужно дать очень серьезный намек, чтобы она настолько сильно захотела убедиться в твоих чувствах. Так как подруга моя попала в точку, то отвечать на подобное я не стал. Да и нужно ли оно было, если Аяка все поняла уже по одному лишь моему молчанию? Звучало все это очень красиво и складно, но теперь уже я сам боялся поверить в подобную «правду» – боялся давать себе ложные надежды. Ха! А ведь если подумать, то и Фурина в этой ситуации чувствовала себя точно так же. Во всех этих недомолвках и заблуждениях пора было ставить точку, и потому я с решительным видом спрыгнул с подоконника, намереваясь кое-куда пойти. – Куда ты? – очевидно, что Аяка волновалась, и ей нужно было убедиться, что я не наломаю дров после ее наставлений. – Нужно кое-что прояснить у того единственного человека, который знает «настоящую Фурину». Но, хоть я и спрыгнул, я не торопился уходить отсюда, пока не услышу ответ Аяки. Мне не хотелось запускать все это по второму кругу, и поэтому сейчас я хотел оставить ее как «хороший друг», чтобы между нами не возникло нового недопонимания. Но, к моему счастью, все обошлось, и Аяка продемонстрировала мне весьма счастливую улыбку. – Знаешь, я все не хотела говорить тебе, потому что было тяжело, да и ты был занят, но-о… Если честно, мне всегда казалось, что вы с Фуриной – красиво смотритесь вместе. Думаю, из вас бы получилась хорошая пара. Во взгляде Аяки, в ее улыбке, в голосе – везде чувствовалось дружелюбие, но мое чутье подсказывало мне, что это лишь часть правды. Глядя на такую Аяку, я не мог отделаться от мысли, что ей и сейчас тяжело говорить мне эти слова, но лишь потому, что она говорит мне правду. Нельзя было оставлять ее вот так, и потому я решил, что тоже скажу ей правду, которая касалась нашей сегодняшней встречи. – Аяка. – Да? – Я рад, что ты вернулась. Очень рад… Аяка утвердительно мне кивнула, и тем самым дала понять, что я могу идти. Ну, а сам я начал торопиться, и перешел на бег едва мои ноги покинули стены учебного корпуса. Моя дорога вела меня туда, куда она была мне закрыта – в драмкружок.***
Хоть меня и отстранили от деятельности в драмкружке, но вот его расписание на следующие дни я помнил наизусть. Сегодня все репетиции там заканчивались рано, так как всем ребятам нужно было отдохнуть и собраться с мыслями перед важным выступлением. По этой причине я и торопился, ведь если я не застану там нужного мне человека – то все будет кончено. Итак, хорошая новость – я едва не влетел в парадные двери, а это значит, что сам школьный театр был еще открыт. А вот, что касается плохих новостей – то я с первой секунды понял, что внутри никого нет, ни единой души. Но ведь так не бывает, верно? Навия не стала бы оставлять драмкружок открытым, а потому ей нужно было передать ключи хоть кому-то. Я не знаю, известно ли этому человеку, где проживает Навия, но я решительно собирался это выяснить. Жаль только, что выбор методов у меня был не самый удачный… – Кто-нибудь! Есть тут хоть кто-то! – я кричал об этом, пока ходил среди стен театра, но ответом мне была лишь тишина. В душе уже начинала взрастать паника, и потому я отправился прямиком в кабинет администрации, или на сцену, или в приемную… Да хоть куда-то! И когда я ворвался в кабинет, то внезапно осознал, что делать так не стоит. А если бы тут кто-нибудь переодевался? Хотя, собственно, так и вышло: стоило мне распахнуть двери кабинета, как я увидел, что Навия уже надевает свое пальто, а на столе у нее красуются ключи. Я зашел как раз в тот момент, когда молодая женщина собиралась уходить. И едва меня завидев, она почему-то вздохнула, выпуская всю свою усталость. – Странно, но я отчего-то даже не удивлена, – на какую-то секунду я успел испугаться, что Навия не захочет со мной говорить, хотя у нее не было на то никаких причин, но сейчас я не должен был колебаться из-за чего-то подобного. – Тогда вы отлично знаете, почему я пришел. Так ведь, Навия? – Нет, если честно, то все как раз наоборот: у меня так много догадок о том, какой вопрос ты можешь задать, что я даже не представляю, с какого ты можешь начать. В каком-то смысле это было забавно, ведь Навия попала в самую точку. Я уже давно подозревал, что эта женщина знает намного больше, чем может показаться на первый взгляд. И раздумывая об этом сейчас, я понимаю, что вел себя как дурак. У меня было столько возможностей, чтобы спросить о том, что действительно важно, но я предпочитал лишь жить в собственных догадках, и отодвигать от себя тот вопрос, который уже давно стоило задать. – Скажите, когда мы с вами встретились в первый раз… Вы ведь знали, что Фурина была влюблена в меня? Влюблена еще до того, как мы с ней познакомились. – Ого, неужели? А я думала, что ты никогда уже и не спросишь. Навия счастливо улыбнулась, но мне от ее улыбки стало как-то печально на душе. Если подумать, то так ведь оно и было? Я постоянно обращался за советом к Навии, пытаясь узнать у нее что-то о Фурине, но я ни разу не соизволил нормально задать ей один важный вопрос: насколько сильно я нравлюсь девушке с морскими глазами? – Почему я? – мои кулаки вновь сжались от досады, и я вспомнил, как задавал похожий вопрос самой Фурине, но тогда она отмахнулась от меня. – Почему ее выбор пал именно на меня? Мы ведь с ней даже не были знакомы… – А почему это не должен быть ты? Кто еще мог подходить на эту роль, кроме тебя? – Навия продолжала смотреть на меня с улыбкой, даже когда вернулась в свое кресло. Она словно намекала мне на что-то, но я искренне не мог догадаться на что, и видя мое непонимание, она удрученно вздохнула уже во второй раз. – Ох, Итэр-Итэр, как же с вами порой сложно… Вроде бы Мадемуазель только-только приземлилась в свое кресло, но теперь не поленилась подняться из него снова, и все ради того, чтобы подойти к окну. Когда женщина отодвинула шторки, то ее взгляд обратился к горизонту, который был очень прекрасен в это время дня: пушистые облака на фоне оранжевого неба, и свет все еще пытается донести сквозь них свои теплые лучи. – Жизнь человека – прекрасна в своей мимолетности, но в то же время она слишком огромна для одной хрупкой души… – Навия, простите, но я все равно не понимаю, – я даже не заметил, что мой голос стал жалобнее обычного, но хозяйка драмкружка нисколько не расстроилась от моих расспросов, а скорее напротив – улыбнулась еще сильнее. – А ты и не должен, Итэр. Все это потому, что вы с ней – еще дети. С этими словами она повернулась обратно, и так я понял, что если хочу что-то для себя понять, то мне не стоит перебивать эту женщину. Кончиками пальцев Навия коснулась поверхности стекла, совсем как я в ту ночь, когда объяснял Фурине значение первой любви. Это помогло мне лучше осознать, что сейчас Навия говорит от всего сердца. – Ты ведь слышал одну хорошую фразу из одного известного фильма? «Сердце женщины – это океан полный тайн». В таком случае сердце Фурины можно сравнить с бескрайним морем: ты никогда не узнаешь, что скрывается на его дне, пока сам не погрузишься в него с головой. Наступила пауза, но ни я, ни Навия не смели ее прерывать. У меня было такое чувство, словно меня проверяют на прочность, и я не должен был ни о чем спрашивать. И убедившись, что слушатель из меня хороший, Мадемуазель продолжила говорить. – Фурина взяла на себя непосильное бремя, когда ее мама умерла. – Вы ее знали? – Нет, но я видела ее игру на записях и… – на секунду женщина замолкла, чтобы отпустить печальный смешок. – Они так с ней похожи, обе талантливы и всегда стараются ради тех, кого хотят защитить. Обе совсем не жалеют себя… Фурина постоянно надевает маску, чтобы люди видели в ней ту, кого они должны увидеть. Если людей надо успокоить – то она их успокоит; если ребятам нужно поверить в себя – то она даст им эту веру путем своей безупречной игры; а если их надо приструнить – то она задавит их своим «божественным высокомерием». Так Фурина всегда сохраняла наш драмкружок единым, и в то же время делала все наши пьесы необыкновенными, привлекая внимание многих зрителей. – Но? – Но надевая сотню различных масок – Фурина начала терять свое собственное лицо. Она уже и сама не понимает, кто она такая и для чего все это делает… Понимаешь Итэр? Это слишком сложно для одной одинокой молодой девушки, особенно если у нее такое чистое сердце. Я видела, как она периодически разваливается, ведет себя к саморазрушению. – И вы были с этим не согласны, да? – Я отказываюсь верить, что мама Фурины и в самом деле могла желать подобной жизни для своей дочери. Уверена, что будь она жива – то обязательно освободила бы ее от подобного бремени. Но Фурина никогда бы меня не послушала, скажи я ей это прямо. Она поверит лишь тому, кому сможет открыть свою душу… С этими словами Навия, наконец, повернулась обратно ко мне, и я впервые увидел у нее такое серьезное выражение лица. Может, виной тому было чувство самосохранения, а может, мне и самому было любопытно, но я вновь решил, что эту женщину лучше не прерывать. – Ты спросил меня, почему этим человеком стал ты, да? Так вот тебе мой ответ: читая твои книги, Фурина полюбила тебя за твою душу. Может быть, ты и сам с этим не согласишься, но общаясь с мистером Ли я поняла, что через свои книги ты передаешь людям свои идеалы. Именно в книгах по Геншину ты доносишь свои настоящие чувства… В твоих книгах Фурина увидела то, чего ей самой так сильно не хватало: свободы, твердой как камень воли, невероятной силы человеческого желания – вот что такое книги по «Геншин импакту». Фурина полюбила тебя за твою душу писателя, потому что твои идеалы это как раз то, о чем она сама мечтает. Ответь, разве бывает на свете что-то чище, чем подобная форма любви? Во мне не осталось сил, чтобы сказать хоть что-то. Теперь, спустя столько времени, я начал понимать, чего на самом деле ждала от меня Фурина. И видя мою растерянность, Навия сложила руки, но все еще молчала. Женщина будто ждала моего ответа, но так как я ничего не говорил, то ей все же пришлось начать первой. – Так что же ты будешь делать, Итэр? И в самом деле, что? Что я мог сделать для Фурины? Я понимал, чего от меня ждут, но не знал, как это сделать. Как донести эту простую мысль до самой Фурины? Как показать ей то, что ей больше нет нужды притворяться кем-то другим, потому что… Потому что она больше не одинока. Да, по итогу, мой вопрос и стал ответом на все мои вопросы. Фурине больше не нужны все эти маски, и она может быть самой собой, потому что теперь у нее есть человек, который полюбит ее такой, какая она есть. Но она должна сама сделать этот выбор, а значит – я должен показать ей, что больше в ее жизни не будет одиночества. Странное ощущение опустошенности поселилось внутри меня, возможно потому, что я впервые ощутил, какого было жить Фурине все это время. Нет, то есть я и раньше это ощущал, но теперь это пришло ко мне с новой силой. Забавно, но ключом к решению этой загадки стала небольшая стопка бумаг, которую я ношу в своем портфеле уже несколько недель. Так как мои руки слегка дрожали от нервов, то я открывал портфель довольно медленно, но как только это сделал, то тут же протянул Навии эту стопку бумаг. – Что это? – То, что должно нам помочь, – Навия приняла бумаги, но ей еще предстояло объяснить мою задумку. – Та пьеса, которую мы будем играть, уже довольно давно не давала мне покоя. Мне всегда казалось, что у нее неправильный конец. – И? – не знаю, с какой скоростью умела читать Навия, но она уже умудрилась пройти первую страницу. – И потому я написал свою собственную версию концовки. Фурина отвергла ее, но теперь мне кажется, что она просто боится поверить в счастливый конец. Если мы подтолкнем ее к тому, чтобы она сыграла мою версию, то к ней вернется вера. Навия меня словно бы и не слушала, настолько ее поглотило чтение моей концовки. Самые разные эмоции отражались на ее лице, пока она читала текст, но чаще всего – это были удивление и восхищение. Если честно, я не особо понимал, чему она так удивляется, ведь в этом тексте была лишь одна небольшая сцена. Да, одна сцена, которая меняла всю суть и посыл истории. – Ого… А ты уверен, что все получится? – я видел, что в ней ощущается сомнение, но был готов ответить на это решимостью в моем голосе. – Главную роль вместе с Фуриной ведь играет Лини, так? – Верно. – Тогда вам не о чем волноваться. Расскажите ему о моем плане, и тогда он сделает все в лучшем виде. – Да я не о нем беспокоюсь, а о Фурине! Когда она поймет, что мы изменили сценарий, то… Что будет, если она растеряется? – Ей придется импровизировать, но я уверен, что она соберется с силами и поймет, какие реплики от нее требуются. – Откуда такая уверенность? – и едва Навия начала это говорить, как на моем лице отобразилась самоуверенная улыбка. – Потому что мы с ней вместе писали этот сценарий. Как только Фурина меня увидит – то поймет, какой конец я написал для ее персонажа.***
Не прошло и суток, как я вновь оказался там, куда частенько убегал от самого себя – на крыше нашей школы. Стоя на самом краю, я почему-то смотрел не вниз, а в ту сторону, где находилось здание драмкружка. Эта история была длинной, запутанной, не всегда логичной – но она закончится сегодня. Фурина ждет от меня каких-то решительных действий, но и я вправе ждать от нее того же: от того, как сегодня поступит девушка, будет зависеть то, что с нами будет в дальнейшем. «Прошу, только дождись меня…» – думая так, я мог легко представить перед собой Фурину, словно девушка и в самом деле стояла около меня. Я либо смогу ей помочь найти себя, и тогда больше не отпущу, либо… В худшем случае, это станет для меня бесценным опытом, который сможет сделать меня сильнее как писателя. Не важно, в каком виде, но сегодня Фонтейн все-таки получит свою концовку, а вот хорошую или плохую – будет зависеть от Фурины. Я так сильно и так долго об этом думал, что совершенно перестал следить за временем. Хотя, быть может, я просто боялся? В кабинете Навии я вел себя весьма уверенно, в битве против Скара – бесстрашно, а в суде – без сомнений. Вот только когда дело касалось любви, то я почему-то очень сильно нервничал. – Вот черт! Да я же опаздываю! – банальные слова, но именно они вырвались из меня, когда я посмотрел на время. Все происходило очень быстро: вот я выбегаю из учебного корпуса, вот пробегаю через фонтан, и вот уже бегу по тому самом мосту, который вел через реку к зданию драмкружка. Пробегая вдоль реки, я почему-то вспомнил тот миг, как в нее упала Фурина, и как я гладил ее по спине, когда вытащил из воды. Столько всего успело произойти, а я так долго приходил к тому, что должен делать и ради кого. В тот момент я пообещал себе, что такого больше не повториться, даже если у нас с Фуриной ничего не будет. Но вот, подбегая к дверям драмкружка, я столкнулся с одним незапланированным препятствием… – Простите, но туда нельзя, – охранник у театра напомнил мне того же мужчину, который охранял вход на арену во время соревнований. Только этот – моложе и еще равнодушнее. – Как это нельзя??? Там ведь сейчас спектакль идет, верно?! – Верно, – черт, я точно его придушу, если он продолжит в том же духе. – Я – член театральной группы. Навия должна была предупредить обо мне… – Правила школы гласят, что если спектакль начался, и на нем присутствуют важные люди, то проходить туда уже непозволительно. Даже если вы член той же группы – вы не можете срывать выступление. Что за чушь говорил этот парень? Хотя, если подумать, то до этого Навия неоднократно говорила, что от этого спектакля слишком много зависит, и потому на него приедут какие-то шишки из важных театральных школ. Эти самые шишки и будут судить потенциал нашего школьного клуба, а потому школа сделает все, чтобы пьеса прошла в лучшем виде. В общем, слишком много официальности и слишком мало простоты. Не уверен, какие именно аргументы я собирался приводить, но делать это я был готов хоть до самой ночи. Если Фурина не увидит меня на спектакле – то все будет напрасно, а значит, я должен туда прорваться, даже если придется применить силу. Однако, даже мне иногда должно повезти, верно же? – Извините! – внезапный женский голос заставил меня обернуться, из-за чего я чуть не напугал подходящую к нам девушку. – Это ведь вы Итэр, да? Девушка, что стояла передо мной, имела бледно-зеленые глаза, которые как-то странно сочетались с ее розовыми волосами. Честное слово, она могла смело косплеить «Харуно Сакуру» из Наруто, и никто бы не заметил разницы. Но, в отличие от упомянутой героини, я увидел в глазах этой девушки какой-то странный огонек, который был необычен для жестких девушек. Короче говоря, знакомство намечало быть странным. – Верно, а что? – Меня попросили подождать вас, чтобы мы поговорили. – Замечательно, запишитесь ко мне на следующую неделю. Я веду прием по средам и пятницам… – я уже начал отворачиваться от нее, но девушка улыбнулась мне еще увереннее, прежде чем вновь заговорить. – Да, мне говорили, что вы можете ответить подобным образом, но я не думаю, что у вас есть выбор, – подобная наглость показалась мне даже забавной, и очень быстро завладела моим вниманием. А уж когда эта девушка продолжила говорить, то я окончательно сдался. – Меня зовут Шарлотта. Я соседка Фурины по комнате. В памяти моментально всплыл фрагмент, как не так давно актриса упоминала о ней при мне. Кажется, Шарлотта была членом клуба журналистики, но сейчас у меня не было времени интересоваться этим. Впрочем, раз она упомянула Фурину, то это ведь не могло быть простым совпадением, правда? Лишь надежда на это заставила меня оторваться от надоедливого сторожа, и потратить свое драгоценное время. Мы с Шарлоттой отошли совсем недалеко, и едва это случилось, как я решил обозначить этой девушке свою позицию. – Слушай, извини конечно, но времени у меня в обрез, – панику было все сложнее контролировать, ведь я терял драгоценные минуты, во время которых уже начинался спектакль. Вот только Шарлотта была слишком беззаботной, или не осознала всей ситуации, но на мои слова она лишь продолжила улыбаться, пока не показала мне короткий кивок. – Да, я знаю. Ты ведь хочешь попасть туда ради Фурины? – никогда не знал, что можно покраснеть так быстро, как это удалось мне сейчас. – Откуда ты… – Фурина предполагала, что такое может случиться, и на всякий случай попросила меня об услуге. – Предполагала?? – если раньше у меня в душе была паника, то теперь там появился слабый луч надежды. Тем временем Шарлотте словно нравилось меня мучить, и она как-то странно растягивала слова. Будто пытаясь вспомнить, что именно ей говорили, девушка приставила палец к щеке и обратила взгляд к небу. Я начинал ненавидеть репортеров, пока общался с этой особой… – Ну, понимаете, она не до конца верила, что вы и в самом деле придете, но если такое все же случится, или вы опоздаете – то на этот случай я должна вас встретить, чтобы передать от нее послание. Я перестал отдавать отчет своим действиям, и словно безумный схватил Шарлотту за плечи. У меня не было намерений ее обижать или пугать, просто я слишком сильно волновался и паниковал, чтобы сохранять свое хладнокровие. К счастью, мои внезапные действия лишь слегка удивили девушку. – Что она сказала??? – когда легкое удивление покинуло Шарлотту, то она прикрыла глаза, но не оставила улыбки. Пока ее руки полезли куда-то во внутренний карман куртки, то у меня сложилось впечатление, что и Шарлотта знала намного больше, чем могло показаться. – Ничего особенного, но она попросила передать вам это. Сказала, что если вы появитесь, то это значит, что вы должны все понять и без слов… После этого короткого предложения Репортерша протянула мне небольшой запечатанный конверт, который достала из кармана. И хоть я еще не знал, что мне уготовано в этом самом конверте, но уже начал дико волноваться. Внутренней части меня хотелось поскорее вскрыть этот конверт, чтобы посмотреть на содержимое, но другая – медлила. Я тянулся пальцами очень медленно, словно к какому-то раненому животному, и мои глаза постоянно бегали от Шарлотты к клочку бумаги. Я словно молча спрашивал разрешения, не веря в то, что мне и в самом деле дозволено принять эту небольшую посылку. Но уверенная улыбка Шарлотты никуда не девалась, и она даже слегка кивнула на мою неуверенность, давая мне полную свободу действий. Буду с вами честен, я ожидал найти внутри этого конверта какое-нибудь письмо, как это обычно и бывает, но сегодняшний случай был явно не из той категории. Вместе письма там внутри присутствовала другая вещь, но от того не менее ценная. И едва мои глаза ее увидели, как им предстояло с шоком округлиться. – Это… Это же… – от потока мыслей стало тяжело дышать, и мои дрожащие пальцы начали легонько поглаживать то, что было внутри конверта. А вот Шарлотта, видя мою реакцию, заулыбалась еще сильнее. Как я уже сказал, внутри лежало вовсе не письмо. Это была фотография, самая обыкновенная, но при этом очень ценная. Точно такая же фотография была и у меня самого дома: тот самый снимок, на котором мы с Фуриной сидели словно любовная парочка в кафе. – Когда эта фотка была сделана, то Фурина часами смотрела на нее. Каждый вечер она ложилась в кровать счастливой, и с улыбкой ребенка смотрела на эту фотографию до тех пор, пока сон не приходил. А вот до этого… – Что?? – наверное, мне пора научится сдерживать свои чувства и желания, когда я задаю вот такие вопросы людям. – Когда она читала твои книги, то постоянно говорила о том, как мечтает встретиться с тобой в жизни, чтобы ты сам к ней пришел. Если честно, то временами у меня даже уши уставали слушать об этом. Повисла тишина, которую прерывал лишь легкий ветер. Снегопад прекратился, но я был не в силах сдвинуться с места, и теперь просто стоял вот так, словно статуя, что смотрит на фотографию. Думаю, что Шарлотта именно на такую реакцию и рассчитывала, а потому с чувством самоудовлетворения начала удаляться. И пока я слушал звуки ее шагов, то в голове моей начали звучать недавние слова Аяки. «Она проверяет тебя, чтобы посмотреть, готов ли ты за ней побежать. Будешь ты пытаться ее добиться даже без своего участия в театре, или она была нужна тебе исключительно как талантливая актриса…» – наверное, при встрече мне стоит поблагодарить Аяку еще раз, ведь она во всем оказалась права. Не знаю точно, как скоро я начал бы шевелиться, но внезапно шаги уходящей Шарлотты прекратились, и она остановилась. Словно бы вспомнив о чем-то еще, девушка вновь обернулась ко мне. – Ах, точно, совсем вылетело из головы. Она все-таки просила передать вам еще кое-что, но я так и не поняла смысла этих слов… – О чем?? – Хм, как же там было… – ее задумчивость искренне меня пугала. – Она сказала: «Я тоже люблю сидеть на крыше». С этого момента для меня начался внеочередной раунд с давящей тишиной. Шарлотта окончательно покинула меня, и теперь мне оставалось лишь смотреть на эту фотографию, и раз за разом пытаться запустить свои «шестеренки». – На крыше… на крыше… – меня так резко осенило, что я чуть не подпрыгнул на месте. – Пожарная лестница! Хорошо, что в этот момент меня никто не видел, а иначе путь в психушку мне бы точно был заказан. Словно обезумевший я начал оббегать большое здание, намереваясь зайти с торца – именно там у драмкружка находилась пожарная лестница для экстренных ситуаций. Лестница эта вела прямо на крышу, и пока я по ней бежал, то мои руки начали неприятно болеть от понижения температуры, ведь наверху было гораздо холоднее, чем внизу. Вообще-то, дверь на крыше обычно запиралась на внушительный навесной замок, но именно сегодня этот замок по «удачному стечению обстоятельств» куда-то пропал. Этот факт заставил меня улыбнуться, когда я открывал этот «сезам», а уже через мгновение я почувствовал тепло из здания, которое еще никогда не казалось мне таким приятным. За эти пару месяцев я успел отлично изучить все коридоры и лазейки внутри этого здания искусства. Я знал, как можно попасть в гримерку, знал о тайном проходе на сцену, знал и о том, как попасть на сцену минуя весь зал. Никогда не думал, что все эти знания мне вообще пригодятся, но сегодня мне не было стыдно ими воспользоваться. Мои ноги несли меня сами собой, но из-за переизбытка чувств они словно потяжелели на целую тонну. Что я ей скажу? Нормально ли я выгляжу? А я вообще сегодня причесывался с утра?! Впрочем, все эти мысли очень быстро меня покинули: когда я прошел через двери, которые вели на сцену из-за кулис, то услышал до боли знакомый и настолько же приятный голос. – Да как вы… Как вы смеете так со мной разговаривать! Я ведь принцесса! С чувством возмущения девушка обратилась к человеку, который играл королевского советника, и не забыв при этом прижать левую руку к груди. Было видно, что «Принцесса» старается выглядеть решительной, но ее неуверенность в себе видна невооруженным глазом. – Вот именно, Госпожа, что вы – не более чем принцесса… Вы избалованное дитя, а этой стране нужна истинная королева. Жаль только, что ваша матушка не поняла этого, прежде чем отправиться в мир иной. Фурина, будучи поглощенная своей ролью, показала взгляд, в котором читалась теперь не только решимость, но также и стальная твердость. Ее «Принцесса» на весь зал излучала ауру человека, которого нельзя недооценивать. – Не смей оскорблять память о моей матери, ты – жалкое ничтожество! – в тот момент, когда Фурина сделала шаг вперед, то ее «оппонент», напротив, сделал шаг назад, падая на пятую точку. – Какой бы я ни была, я – ваша королева, я не позволю кому-то вроде тебя забыть об этом. Может быть, я еще молода и неопытна, но я без раздумий отдам жизнь за эту страну, если того потребует ситуация. Смотря на весь этот диалог со стороны, я почему-то улыбался все сильнее и сильнее. Вот она, та самая Фурина, которая смогла очаровать меня в день нашей первой встречи. Тогда я почти успел покинуть театр, но даже не подозревал, какой «подарок» для меня подготовила госпожа судьба. Каждая сцена с Фуриной была наполнена чувствами и неподдельными эмоциями, будь то демонстрация власти и мощи, или обыкновенное пение девушки. А уж в тот момент, когда «Принцесса» сидела в своих покоях и плакала, изливая душу любимому, то весь зал сидел с раскрытыми ртами. Кстати говоря, Навия ничуть не соврала, и эта пьеса в самом деле была масштабнее обычных наших спектаклей. Обычно сюда приходили ученики, рабочий персонал и школьное руководство, но сегодня здесь было и полно тех, кого я вообще ни разу не видел в этой школе. Даже те кого я знал, будь то учителя или мои знакомые, сегодня сидели и о чем-то болтали с какими-то важными людьми. В целом, весь зал был полностью заполнен, но был здесь и человек, который предпочитал смотреть за проходящим представлением в одиночестве – это был Невиллет. Отсюда его лицо было трудно рассмотреть, но я был готов поклясться, что когда этот «Судья» смотрел за сценами с Фуриной – то улыбался от всего сердца. Время шло, и спектакль неумолимо подходил к финалу, а вот я просто продолжал стоять за кулисами, да наблюдать за всем со стороны. Вообще-то, меня это вполне устраивало, но внезапный голос рядом со мной очень быстро напомнил мне, для чего я вообще здесь нужен. – Она превосходно играет, не правда ли? – Линетт порой была настолько неприметной, что мне становилось воистину страшно от ее внезапных появлений. – Да, тут не поспоришь… – я сказал это спокойно, но можете быть уверены, что внутри у меня все умерло. Я смотрел за финальной сценой Фурины и Лини, а вот сама Линетт – почему-то смотрела на меня. Знаю-знаю, многим из вас покажется, что это я должен был играть роль главного героя, возлюбленного «Принцессы», но вы уж мне поверьте – до актерского мастерства наших ребят мне как до края галактики. Пускай во мне и играет некая ревность, но лучше уж доверить столь важную роль профессионалу. – Глупый Итэр… – а вот это было обидно слышать! Но вместо возмущения я лишь повернул к Линетт свою голову, требуя объяснений. – Между прочим, Фурина заняла тебе место на тот случай, если ты придешь. – Разве?? – А ты не видишь? Во-о-он там, в первом ряду… – с этими словами Линетт мягко повернула мою голову в сторону зрительских мест, указывая рукой на передний ряд. Там и в самом деле пустовало одно свободное место. – Знал бы ты, какой расстроенной она выглядела, когда заметила, что ты так и не пришел. – Н-но я ведь не могу… – Все ты можешь! Кто из нас «Путешественник», а? Ей-то было легко говорить! Хотя, выбора-то у меня все равно нет, не правда ли? В общем, с чувством невероятной скованности я начал делать медленные шаги в сторону зрителей. Так как света в зале не было, то никто на меня особого внимания не обращал, и ровно в тот момент, когда я сел в «свое» кресло, то начался самый важный момент для жизни настоящей Фурины. – Я знаю, что ваши чувства ко мне искренние, и я очень ценю их, но… Я думаю, что это не тот пример, который надо подавать детям этой страны. У каждого из нас есть долг, и мы должны выполнить его, чтобы с гордостью смотреть в глаза будущим поколениям. «Принцесса» говорила уверенно, хоть и не без печали. В оригинале ее возлюбленный должен был с ней согласиться, и тогда новая «Королева» должна будет выйти перед своим народом, принимая тот титул, который был ей уготован. Вот только… – Да, но я не могу с этим согласиться, моя госпожа. Вы не сделаете ошибку, если послушаете зов своего сердца. Ошибается тот, кто игнорирует этот самый голос… – Лини сказал это не менее твердо, чем до этого с ним разговаривала Фурина, и в этот момент я позволил себе победоносно улыбнуться. – Ч…то… Голос Фурины вместе со взглядом дрогнули, но отнюдь не из-за своей собственной роли, а напротив – потому что появилась реплика, которой не должно было быть. Может быть, я заметил это не к месту, но только сейчас моему вниманию предстало то, насколько же красивое платье было у Фурины в самом конце пьесы. Выглядело оно поистине королевским, если не «божественным»: снежно-белые плечи, ниже которых был темно-синий торс, но чем ниже опускалось платье, тем сильнее эта ткань переливалась в голубые и светлые цвета. На мой взгляд, разрез у этого платья был уж слишком глубоким и откровенным, но так как Фурина не славилась большой грудью, то ничего конкретного этот вырез не открывал. – Вы можете принять уготованную вам судьбу, но будет ли это правильным? Если пойдете по этому пути, то потеряете нечто большее, чем нашу с вами связь – вы потеряете саму себя. – Но… я… д-должна… – Фурина предприняла попытку, чтобы вернуть сценарий в прежнее русло, но Лини оборвал это на корню. – Нет! Не должны! Никто не должен принимать свою судьбу, если он этого не хочет. Никто в этом мире не должен притворяться, если ради этого он обязан жертвовать своим собственным Я! Глаза девушки все больше наполнялись паникой, а ее дыхание начало учащаться. Для зрителей, которые не знали о том, что здесь происходило, подобные эмоции – были лишь доказательством актерского мастерства. Вот только для Фурины это была вовсе не игра, и теперь она отчаянно метала свои глаза из стороны в сторону, стараясь придумать хоть какое-то решения. В своем отчаянии она начала искать глазами поддержку, и вот тогда… Когда наши глаза встретились, то я улыбнулся ей от всего сердца. Морские глаза, которые я полюбил с самого первого взгляда, теперь смотрели на меня с невероятным шоком и неверием. С каждым мгновением этот шок сменялся счастьем, я видел это по медленному дыханию Фурины, которая теперь уставила на меня одного, словно всех остальных людей здесь просто не существовало. Свет на сцене погас, оставляя его лишь в том месте, где стояла Фурина. Все глаза в зале были обращены только на нее, а из-за нависшей над нами тишины, время словно бы замедлилось. Сердце Фурины, зрителей, мое собственное – каждое такое сердце сейчас выдавало целый бас. Не сомневаюсь, что в голове каждого зрителя сейчас стоял лишь один вопрос: что же она выберет? Но Фурина так и продолжала смотреть в мои глаза, пока они окончательно не прикрылись. А вот затем, началось то, чего не планировал даже я: Фурина достала из рукава ножницы, которые появились у нее в процессе данной пьесы. Держа ножницы правой рукой и крепко зажмурив глаза, девушка зачем-то оттянула инструмент за шею, прямо к длинным волосам. В тот самый момент, когда до меня дошло, что она задумала, то всем моим лицом завладело восхищение. Насколько я знал, Фурине предлагали на время спектакля распустить волосы, или вовсе надеть парик, но она отказалась. Девушка лишь слегка позволила своим хвостикам распушиться, но прямо сейчас она уверенно собрала их в один длинный хвост, а уже через секунду – сделала уверенное движение ножницами. В следующее мгновение рука девицы, что и держала волосы, вскинулась к верху, разбрасывая длинные пряди вокруг себя. Какого бы эффекта не добивалась Фурина этой небольшой выходкой – ей это удалось на славу. Одновременно с тем, как актриса обрезала часть своих волос, по всему залу прокатился длинный «ох» вперемешку с удивлением. – Эй, подождите… Это такая декорация? – Нет, посмотри! Это же настоящие волосы! Она и в самом деле их обрезала! – Ого! А она что, только для этого их отращивала? Множество комментариев ходили по залу, а кто-то так и вообще слабо захлопал, хотя было еще и не время. Но что же Фурина? Что с ней происходило? Я прекрасно видел, как на ее закрытых глазах собираются слабые слезы, но при всем этом – никуда не пропадает улыбка счастья. – Свобода – это единственное, за что имеет смысл бороться… Но далеко не всегда эту самую свободу нам может подарить лишь одиночество. Я улыбнулся почти так же широко, как и сама Фурина. После этого началась сцена, которую я хотел увидеть с того самого момента, когда только прочел сценарий – Фурина начала свой «медленный танец», который сама она называла «Последний танец грешницы». По иронии судьбы, это оказался тот самый танец, который репетировала Фурина в тот день, когда я впервые посетил этот театр. Дальше все шло своим чередом и без приключений. Не успел я опомниться, как на сцене в ряд выстроились все актеры, и весь зал чуть ли не взорвался бурными овациями, что напрашивались уже давно. Вообще-то, в финале главные герои должны были поцеловаться, но Лини по доброте душевной решил избавить меня от этой необязательной пытки, и ограничился лишь крепкими объятиями с девушкой. Ну, даже не стану отрицать, что я был ему за это благодарен. После прощальных аплодисментов люди начали потихоньку вставать со своих мест, а актеры – уходить со сцены в комнату отдыха. Я последовал за зрителями, чтобы не привлекать лишнего внимания, но не прошло и десяти минут, как я уже стоял около двери в комнату отдыха. Как я успел убедиться, там внутри была одна Фурина, а потому – сейчас самое удобное время. Да, хотел бы я так сказать, но мои ноги почему-то вновь начали трястись от волнения. Скорее всего, я бы и вовсе не нашел в себе силы пошевелиться, если не внезапный голос Навии. – Итэр! – хоть голос и был внезапным, но я все равно поворачивал голову крайне медленно, словно у меня была деревянная шея. – Д-да? – Ох… – по-другому она мое состояние прокомментировать и не могла. – Не забудь тогда вот это. И говоря «вот это», Навия имела ввиду небольшой букет цветов, которые она мне протягивала. Я с паникой проглотил слюну, и даже похлопывание этой женщины по спине меня нисколько не успокоило. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы поднять свой кулак и тихонько постучаться в дверь. – Войдите! – воскликнул радостный голос девушки, что придало мне капельку сил, и тогда я все же переступил порог комнаты. Когда я вошел, то Фурина сидела перед зеркалом, и потому она не сразу заметила меня. Но все же, когда это все-таки произошло, то небольшая радость девушки, что была на ее лице, тут же сменилась на шок. Да уж, очень обнадеживает. – П-привет… – даже не сомневаюсь, что выглядел я как полнейший идиот, особенно в тот момент, когда неумело протягивал ей небольшой букет. – Поздравляю… с выступлением… Знаете, когда я шел сюда, то был уверен, что девушка будет меня отчитывать, ведь я осмелился изменить сценарий без ее разрешения, да еще и в самый последний момент. Но даже сейчас, Фурина поступила вопреки моим ожиданиям: тело девушки внезапно сорвалось с места, и она, переполненная счастьем до слез, побежала прямиком ко мне. Причем «побежала» - это еще мягко сказано! На самом деле она чуть ли не запрыгнула на меня, когда ее нежные руки изо всех сил заключили меня в свои объятия. – ИТЭР! – на уголках ее глаз до сих пор присутствовали слезы, но это никак не давало ей права меня душить! – Я знала! Я верила, что ты придешь!!! – Ф… Фурина, я же сейчас упаду… Но она не дала мне договорить. Через несколько секунд после того, как девушка меня обняла, и когда я уже начал обнимать ее в ответ, то ее лицо внезапно выровнялось с моим. В тот же момент ее ладони легли на мои скулы, а еще через мгновение она очень нежно меня поцеловала. Ее улыбка никуда не делась даже сквозь поцелуй, и в этот раз, в отличие от прошлого опыта, я ответил на этот поцелуй в то же мгновение, когда он начался. Поцелуй этот не был таким же страстным, каким он был в прошлый раз, но так мне нравилось даже больше. Именно этот раз я мог назвать нашим по-настоящему первым поцелуем, потому что теперь ни у кого из нас не осталось никаких сомнений или недомолвок. Мягкие губы девушки казались мне такими приятными, что меньше всего на свете мне хотелось с ними расставаться, но отсутствие воздуха явно собиралось со мной поспорить. Когда мы прекратили целоваться, то просто продолжили стоять в обнимку посреди комнаты. Словно боясь открыть глаза, Фурина с закрытыми веками просто начала тереться своим носиком о мой собственный. Она вновь напомнила мне котенка, который сладко мурчит от удовольствия. – Итэр… – она вновь произнесла мое имя полушепотом, и тогда я начал отвечать на ее движения носом точно так же. – Как же приятно… – Кхм-кхм! – кажется, мне пора научится закрывать двери на защелку, потому что этот внезапный звук прозвучал прямо за нашими спинами. Начисто забыв отцепиться друг от друга, и оставшись в объятиях, мы повернулись в сторону выхода, где в дверях уже стояла большая часть ребят из нашей группы. Во главе всей этой небольшой толпы стоял Лини, который был готов улыбаться до самых ушей. – Мы вам не сильно помешали? – если бы он этого не сказал, то мы бы и вовсе не обратили на это внимание, но теперь на наших лицах точно появились красные пятна. – Р-ребята? – Фурина старалась отойти от смущения, но выходило это с трудом. – Что-то случилось? – Случилось? А разве что-то должно было случится, чтобы мы подошли? – на лице Линетт была непривычная для нее дружелюбная улыбка, которую она не стеснялась показывать Фурине. – Фурина, мы пришли тебя поздравить! – даже маленькая Сиджвин решила выбить для себя голос. – П… Поздравить… Кажется, шок слишком сильно поразил юную актрису, потому что она не могла ничего ей ответить. Но, прежде чем Фурина начала задавать вопросы, вперед вышел уже Лини, только теперь на его лице присутствовала серьезность. – Фурина, от лица всей нашей группы и драмкружка, я хочу… Нет, Мы хотим! Мы должны попросить у тебя прощения! И в ту же секунду Лини сделал небольшой поклон перед девушкой. Не знаю, какая каша творилась в голове актрисы в этот момент, но она наверняка воспринимала все это за какую-то шутку. Даже я никак не мог поверить в происходящее, но Лини все не поднимал своей головы, а на лицах ребят застыло выражение решительности или грусти, так что нам с Фуриной оставалось лишь смириться с тем, что это никакая не шутка. – Ребята… Ну вы чего? – печаль застыла на глазах девушки, и я не мог ее в этом винить. – Мы не должны были так поступать! Нельзя было закрывать глаза на все те вещи, которые происходили в стенах этого драмкружка! И мы поплатились за нашу ошибку, когда театр чуть не был закрыт. Этот случай научил нас, что нельзя позволять тебе и дальше нести это бремя на себе… – Фурина, тут есть еще кое-кто, кто желает перед тобой извиниться, – Линетт дополнила слова брата, все еще одобрительно улыбаясь нам. Толпа ребят расступилась, уступая место еще одному человеку, который начал шагать вперед. Едва увидев эту девушку, у меня перехватило дыхание от злости, но вот Фурина – была скорее удивлена, чем рассержена. – Алиса??? – Я… Я… Только теперь я обратил внимание на то, что сильнее всех остальных подавленными выглядят так называемые «подружки» Алисы, которых я до этого просто не замечал. Некоторое время Алиса просто стояла с опущенным взглядом, но затем – она просто согнулась пополам, кланяясь еще ниже, чем недавно Лини. – ПРОШУ! ПРОСТИ МЕНЯ ФУРИНА!!! – даже я испугался от ее внезапного крика. – Алиса… – Нет! Ты должна меня выслушать! – я даже во сне не мог представить, что услышу подобную эмоциональность от кого-то, вроде этой «змеюки», но теперь я слышал и даже видел, как на пол падают ее слезы. – Это я! Все это была моя вина! Лишь я одна была виновата… – Алиса, стой! – на месте Фурины я бы не стал говорить такого, но я ее отлично понимал: Алиса уже не просто кланялась, а буквально упала на колени, предаваясь самому настоящему рыданию. – Если бы… Если бы я не была такой завистливой дурой, то этого никогда бы с нами не произошло! Если бы хоть раз задумалась, какого тебе… Если бы оглянулась назад… – я думал, что мое сердце каменное по отношению к этой девчонке, но видя то, как она упивается своими слезами, даже у меня что-то защемило в груди. Но, тем не менее, никто из ребят ее не останавливал. – Вся правда в том, что я всегда тобой восхищалась! Я… Я и в самом деле хотела лишь дружить с тобой… Но из-за моего излишнего восхищения я поддалась зависти и даже не замечала, какую боль мы тебе причиняем… Дальше говорить она уже не могла, потому что слезы и плач мешали ей произнести хотя бы одно слово. Больше у ее подружек не было сих, чтобы смотреть на это самобичевание (да и у меня тоже), так что они помогли рыдающей Алисе подняться, а уже через секунду увели ее из комнаты. Но, хоть после этого представления на лицах и повисла угрюмость – Фурина почему-то продолжала от всего сердца улыбаться. – Спасибо вам, ребята. Короткая фраза заставила всех присутствующих обратить свои взгляды на их лучшую актрису, и тогда они заметили, как Фурина краем рукава пытается стереть слезы с глаз. – Ты что, плачешь?? – лучше бы маленькая Сиджвин и вовсе этого не говорила. – Н-нет разумеется! – в этот раз ее притворное возмущение вызвало лишь улыбки, но Фурину это явно не устраивало. – Пф, было бы из-за чего! Я что, позволю растрогать себя такой дешевой… Кажется, ее начало заносить. Хоть я и понимал, что сейчас на нее никто не обидится, но все равно решил, что ее надо остановить. И как я это сделал? Да очень просто: достаточно было лишь обнять ее вокруг талии, чтобы девушка моментально покраснела и замолчала. Но, что у Фурины вызвало стеснение, то у всех остальных породило лишь волну доброго смеха. Это продолжалось еще некоторое время, а когда Фурина от недовольства еще и надула губы, то смех лишь усилился. – Ладно ребят… – первым в себя пришел Лини, который решил взять дело в свои руки. – Думаю, что Итэра с Фуриной надо оставить наедине. Им и без нас есть о чем поговорить. Жаль у меня не было фотоаппарата, потому что лицо Фурины в этот момент надо было фотографировать. В то же время, сам я был совершенно согласен с Лини, так что просто пожал плечами, когда ребята начали покидать комнату. – Боже! Сколько же от них шуму! – это высказывание было единственным, на какое была способна Фурина, когда плюхнулась на диван. Не прошло и пяти минут, как мы с девушкой вновь остались наедине. Я упал рядом с Фуриной, позволяя тишине и уединению завладеть нашими мыслями. Осознавая ситуацию, девушка явно вся напряглась из-за своей скромности, но меня это забавило еще больше. Не дожидаясь чьего-либо разрешения, я просто взял Фурину за руку, переплетая с ней пальцы. – И… И чем мы теперь будем заниматься? – серьезно? Ее волновал такой простой вопрос? – А чем занимаются парочки? Ходят на свидания? – Так мы же… Мы ведь это уже делали. – Ах, ну да… – я задумался вновь. – Тогда, держаться за руки? – Эх, и это у нас уже было. – Тогда может… – Про поцелуй даже не заикайся! Почему-то мне захотелось рассмеяться, но такова была реальность: мы с ней умудрились перепробовать почти все, чем занимаются пары, будучи даже не встречаясь. Только теперь я осознал, как глупо мы выглядели со стороны. Впрочем, про «поцелуй», она так сказала зря… – А что не так с поцелуем? Думаешь, существует только одна техника? – Итэр, ты серьезно? Ты собрался учить девушку, которая родом из Франции – как надо правильно целоваться? – На моей стороне опыт. – Это не в плюс тебе идет! – она возмутилась, но в то же время осознала, что я уже держу ее за плечи и медленно подношу к ней свое лицо. Ее тело медленно расслабилось, а спина откинулась назад, прямо к спинке дивана. В итоге, я медленно, но верно навис над ней, утопая в красоте глаз девушки. – Если хочешь, то можешь и продемонстрировать весь этот «опыт»… Я успел улыбнуться, но прежде чем мы окончательно слились в очередном поцелуе, то случилось то, что начинало меня откровенно раздражать – кто начал открывать дверь в комнату. И слава богу, что в этот раз мы успели друг от друга отскочить, но мое возмущение от этого никуда не делось. Но все мое возмущение было очень быстро подавлено, так как я быстро осознал одну интересную деталь: мужчина, который к нам зашел, никогда прежде в драмкружке не появлялся. Более того, я вообще не видел его в нашей школе. Это был взрослый человек, с темными волосами и грубыми чертами лица, но при всем этом – с мягким голосом. – Простите, что так врываюсь, но мне сказали, что я могу найти вас здесь… Вы ведь мисс Фурина, так? – Д-да, это я… А вы кто такой? – Замечательно, значит, я не ошибся, – порывшись в кармане пальто, этот человек достал оттуда то, что напоминало визитку. – Мое имя Тедди, но сейчас это не имеет никакого значения. Я являюсь директором, а по совместительству – акционером в одном высокопрофильном театральном ВУЗе, что находится в Англии. Надо признать, что реакция у меня и Фурины была примерно одинаковой – мы оба чуть не потеряли челюсти. И, словно дурачки, начали сию минуту рассматривать ту самую визитку, которую этот мужчина достал. – Англия… – Она самая, дорогая мадам из Франции. – Н-но что же вы от меня хотите?! – А разве это не очевидно? Посмотрев сегодняшний спектакль, я увидел, что у вас природный талант. Я предлагаю вам сделать шаг на пути в профессиональное искусство актерства. То, что испытывала Фурина в этот момент – даже нельзя было назвать простым шоком. Девушка смотрела на эту бумажку так, словно тот был лотерейным билетом на миллиарды долларов. Да чего уж там говорить, даже я не мог сдержать того восхищения, которое сейчас испытывал. Однако, момент радости начал сходить на нет, и к Фурине, которая бросила на меня быстрый взгляд, начало возвращаться осознание. – Но я ведь не могу просто взять и бросить школу! Она произнесла это так вызывающе, что на лице Тедди брови поползли к верху. Он начал с излишним вниманием разглядывать лицо девушки, а затем бросил еще один быстрый взгляд на меня, и тогда на его физиономии появилась теплая улыбка. – Что же, понимаю, но я ведь не предлагаю вам это прямо сейчас? Закончите школу, а когда решите, куда хотите пойти дальше – то вспомните о моем предложении. После нескольких лет учебы у нас сможете уехать жить куда угодно – перед молодыми всегда открыты все дороги. А затем, одобрительно кивнув перед нами, Тедди начал покидать комнату отдыха. Я начал думать, что он и вовсе вот так уйдет, но перед окончательным уходом он обернулся к нам в последний раз. – Кстати говоря, сценаристы и «писатели» – тоже ценятся в нашей стране, мисс Фурина. Оставив нас с чувством полнейшего недоумения (хотя это можно было назвать состоянием парализующего шока), Тедди уже окончательно покинул нас, а нам с Фуриной оставалось лишь отходить от этой новости. Некоторое время и я смотрел на эту визитку с округленными глазами, но вот Фурина продолжала разглядывать ее так внимательно, будто это было какое-то «кольцо всевластия». – Прямо… Прямо как хотела мама… – теперь на лице Фурины появилось еще и чувство мечтательности, и она явно начала витать в облаках. Конечно же, я был бесконечно за нее рад, но то, что она уделяла больше внимания какой-то визитке, чем своему парню – меня вообще не устраивало. – Фурина… – на моем лице отобразилась быстрая ухмылка, в предвкушении той «шалости», которая сейчас произойдет. – Что? – Ты не могла бы обернуться? – да-да, я решил вернуть ей ее же монету. Когда Фурина обернулась, то не успела даже пикнуть, потому что я схватил ее за плечи и мягко прижал к спинке дивана. Так мы с ней вернулись в ту позу, в которой пребывали до появления этого незваного гостя. Первую секунду Фурина застыла в удивлении, но затем ее глаза начали закрываться, а руки – медленно обняли меня вокруг шеи, смакуя поцелуй с новой силой. – Я так и не сказал тебе, что люблю тебя. – Д-дурак! – ее смущение передавалось прямо во время поцелуя, что меня больше забавило, но при всем это я чувствовал, что она искренне радуется. – Заставил меня ждать... Впереди нас ждали целые часы, дни, да даже года приятного времени, которое мы намеревались провести вместе. А вот что до сегодня – то я не был уверен, что мы выйдем из этой комнаты до завтрашнего дня.