Сталь, кружево и сугробы

Яркими огнями встретила их просторная зала. Убранство было предельно прилично, со вкусом настоящей интеллигенции: парчовые занавески струились от потолка до полов, бархатные лавки и креслица, багровые, как переспевшие вишни, лакированный пол, заботливо прикрытый прямыми ковровыми дорожками из шерсти. Дрожащие огни в канделябрах уже приступили к танцам под аккомпанемент небольшого оркестра, звучание которого глухо доносилось и сюда. "Прелестно. До чего же прелестно!" — думалось Сандроне. — "Уж всё столь скромно, а выглядит достойно. Прокофьевы довольно искусны в том, чтобы выставить себя в лучшем свете. Ах, премилые старания, как не посмотри". Об их визите отправились докладывать, однако возрастные мужчины в простеньких, строгих, чёрных ливреях не смели задерживать дорогих гостей и жестами приглашали пройти в залу. Один лицеприятный мужчина вознамерился помочь Сандроне снять меховую накидку, только Капитано опередил его и с присущей ему аккуратностью, словно салфетку со стола, стянул накидку и перекинул через руку, которую он протянул мужчине. — Будьте любезны, — произнёс он. Мужчина почтительно поклонился и удалился, дабы не препятствовать достопочтенным гостям наслаждаться обществом друг друга. — Благодарю вас, — в реверансе проговорила Сандроне. Капитано не ответил, просто глядя на неё. "С нежностью…" — дополнила она мысленно. В главной зале их взору предстало столь большое помещение, что в грандиозности оно могло сравниться с постройками Фатуи. Музыка в самом разгаре. Пары в разноцветных платьях и сдержанных костюмах или мундирах с аксельбантами кружились в такт в центре. Вдоль стен выстроились остальные. Переговаривались, шутили, дамы смущённо поглядывали в ответ любопытствующим кавалерам, прикрываясь веерами, представители более старшего и почтенного поколения интеллигенции с гордостью глядели на воспитанников, кивали, порой поучали, напоминая о пристойном поведении. Прекрасное общество. Господин и госпожа Прокофьевы встретили их у входа и поклонились: — Вы не представляете, какую честь оказали, почтив своим присутствием наше столь скромное мероприятие. Мы, — продолжал господин, слегка распалившись от переполняющей гордости, — сердечно рады встретить вас у себя. Искренне надеюсь, ничего не доставило вам неудобств? Госпожа Прокофьева дополнила речь господина: — Леди Сандроне, ваше платье и причёска до того чудесны. Ах, а какое прелестное ожерелье, — она сдержанно, если не холодно, с завистью, улыбнулась, поглядывая на мужа. — Вы поистине прекрасны, словно звёзды на небосклоне. А ваш кавалер… — не сумела закончить она, как Сандроне ответила на вежливость, приложив к груди ладонь: — Весьма польщена вашим тёплым приёмом, — поклонилась. — Мой кавалер, господин Капитано, — она взглянула на него, по-прежнему сдержанного и, казалось бы, несколько несоответствующего образу окружавшего их торжества, и не сумела сдержать улыбки, — был так же, как и я, рад принять приглашение и сопроводить меня. Обменявшись ещё любезностями, господин Прокофьев, слегка покрывшись потом то ли от духоты, то ли от нервного перенапряжения, предложил следующее: — Не желаете ли попробовать новое фонтейнское шампанское, леди Сандроне? Уверяю, оно ничуть не хуже прочих, и при всех достоинствах, обладает исключительным шармом и сладостью, совсем как вы. Сандроне задиристо отмахнулась в небольшой усмешке: — Ах, что вы! Не пытайтесь меня соблазнить. — Общая дружественная волна смеха, за исключением Капитано. — Вполне возможно, опробуем позже. Сейчас меня занимает совсем другое. — Тогда позвольте вас проводить, леди Сандроне. — Ах, не стоит, — она вежливо прервала инициативу. — Мы бы предпочли двигаться самостоятельно. Господин Прокофьев не выразил обиды, в отличие от жены, у которой всего на мгновение в лице отразился неприятный душевный осадок. — В таком случае, не смею более отнимать ваше драгоценное время, леди Сандроне. Ежели вам что-то понадобиться, вы без труда можете к нам обращаться. — И поклонился, удаляясь вместе с женой. — Премного благодарна, — ответила Сандроне перед их расставанием. Супруги, оказавшись на расстоянии достаточном, чтобы их не слышали, принялись оживлённо что-то обсуждать. В занимательном диалоге преобладала речь жены Прокофьева, что сопровождала сентенции активной жестикуляцией и не самой доброжелательной мимикой. Впрочем, боле интереса они не представляли. Сандроне изъявила желание продвинуться дальше, повидать различных лиц (быть может, она сумеет кого-то узнать лично — так, из невинного любопытства), Капитано возражений не имел. Несколько представителей менее влиятельных семей ей удалось узнать: вот леди Вороненко развлекает свою старушку, заставляя обеих смеяться с непристойных шуток — их выдавал стыдливый румянец, в другом конце залы одетый в пижонский наряд господин Леденёв в обществе прочих неизвестных господ и юных дам в кружке почти по-заговорщески имели некий разговор, доставлявший искреннюю радость, а в углу, на табуретке (кощунство!), переводила дух леди Пущина, чья грудь вздымалась от утомления вследствие танцев, и она даже в столь затруднительном положении сохраняла прямую осанку и использовала белый, расшитый бисером веер. "Должно быть, — подумалось Сандроне, — её руки устали так же сильно, как и ноги в столь неудобной для танцев обуви. Весьма предусмотрительно, что я предпочитаю вальсы, а не убийственные для самочувствия мазурки и польки". — Леди… Ах, не могли бы вы подать воды? Дурно… — Её утончённое тельце задрожало в упадке сил. Казалось, достаточно пройти всего нескольким мгновениям, как она лишится чувств и беспардонно упадёт на пол. Какая бы это была картина! Воистину неловкая. — Нет мочи — дурно… — Позвольте поинтересоваться, — внимание Сандроне захватила эта юная особа. К чему изводиться до столь неприглядного и болезненного состояния? — Стоило ли всё ваших столь тяжких для души жертв? — Ах, не мучьте, не мучьте меня! — в голосе слышалась отчаянная мольба, какая, по обыкновению, возникает у персон обречённых. Леди Пущина взглянула на Капитано, не сумев даже отдалённо распознать его черт. — Достопочтенный господин… прошу, не откажите в просьбе… Высокая фигура Капитано не сдвинулась с места, не шелохнулась, будто перед ними стоял не мужчина из приличного круга людей, а постамент из редких и дорогих доспехов, отливающих тем же холодом, который чувствовала леди Пущина при взгляде на скрытое в тени лицо. Сандроне, как и подобало даме, несмотря на равнодушие к горестному положению, выражала сочувствие к этой особе и вздыхала. — Дорогой Капитано — извольте, — обратилась она, приметив мимолётное замешательство, возникшее в тени невозмутимости. Утруждаться, впрочем, не пришлось. Молодой господин в расшитом узорами, напоминающих вензеля инея на окнах, сюртюке, выражая пылкую обеспокоенность, из ниоткуда явился на помощь леди с наполненным бокалом воды. Самостоятельно удержать его в руке не удавалось — рука дрожала против её воли. Мягко касаясь пальцами тыльной стороны её ладони, молодой человек помогал даме испить воды. Сандроне к данному моменту отдалилась от трогательного зрелища, и что происходило дальше — не имела представления. Отнюдь не добрым взглядом провожала их юная леди, и в то же мгновение позабыла об их существовании. "Неужели не найдётся никого, достойного внимания?" — роптала мысленно Сандроне, оглядывая ту область залы, где в залихватских движениях отдавали всех себя и молодые юноши с девушками, и вполне зрелые особы (которым под стать следовало бы не мешать), опытом и личным примером доказывавших, что нет предела совершенству и что, мол, не судите по одёжке человека, не убедившись в его выдающихся талантов. Ах, как прекрасно всеми исполнялись танцы! Казалось, не музыка руководила ими, а совсем напротив — люди, полностью погрузившиеся душой и телом во что-то единое, плавное и вечнотекущее, словно пробившийся на свободу родник, именно люди руководили без единого слова и указания оркестром — нет — целым представлением, растворяясь в чувственности, теряя весь остальной мир из виду. "Как же могло быть отрадно, ежели так просто и жизнью мы руководили", — с долей светлой печали подумалось Сандроне. — Отчего у вас такое хмурое лицо, Птенчик? — вывел её из высокодуховных раздумий Капитано. — Как бы вам объяснить, Капитано… — Немного погодя, она сумела собраться с мыслями и ответила улыбкой, взглянув в тень из-под шлема, и, чтобы удовлетворить интерес Капитано, ответила: — Представьте, что этим людям угрожает нечто по окончании бала. Нечто страшное и невообразимое — ужасная судьба, злой рок, происки жестоких и бессердечных Архонтов прошлого, что смахнули бы всю жизнь одним движением. Осталась бы лишь пыль, безмолвные руины и, быть может, горстка обречённых страдальцев. Как занимательно! Мы от всего сердца предаёмся любви к жизни, когда в любое мгновение, когда меньше всего ожидаешь, она может прерваться превратностью судьбы. Просто изумительно, не так ли? — кончила Сандроне, беря в руку ладонь Капитано. Без стальных перчаток, сидевших как вторая кожа, были видны пальцы, теплота которых могла согревать не только холодные руки Сандроне после особо длительных прогулок во время господства ветров, но и заледеневшие уши, а в особых случаях и поглощённое тягостной тьмой сердце, излечивая беспокойство без помощи со стороны целителей. В этих ладонях легко было почувствовать таившуюся силу и стойкость, приобретённые годами опыта. Будь заместо Сандроне кто-либо иной, эти ладони ни за что не показали бы свою добродушность и нежный трепет. — Воистину изумительно, Птенчик, — улыбался Капитано и издал смешок. Он рассмеялся почти в полный голос и погладил Сандроне по щеке. — Ваше остроумие, как и всегда, вызывает исключительный восторг. Точно так же, как и ваши умные глаза, волевой характер, неукротимый нрав и многое, многое другое, о чём я готов беседовать часами напролёт, лишь бы вновь и вновь лицезреть вас, слышать ваш голос и знать, что вы слушаете меня. — Каков льстец! — она шутливо отмахнулась от Капитано, и смех вырвался из груди. Момент настоящей радости пролетел быстрее, чем хотелось бы. Подошёл молодой господин, что пару мгновений назад помог леди Пущиной. Почтительно поклонившись, он сказал: — Мне бы хотелось выразить свою признательность и глубокую благодарность за то, что не оставили моего друга в беде одну. Сандроне была весьма заинтригована неожиданным появлением этого человека. "Какой простодушный и недальновидный юноша", — подумала она, а в ответ сделала скромный реверанс: — Мы просто проходили мимо. — Нет-нет, что вы такое говорите, — лепетал господин, нервно покручивая пуговицы сюртюка. — Ах, какое же скромное и доброе сердце у вас. — Он приблизился. — Позвольте оплатить вам долг, пригласив вас на танец. Вот-вот начнут вальс. Господин, ожидая ответа, дольше приличного разглядывал Сандроне и будто попадал под воздействие невидимых чар и расплывался в дурашливой улыбке, какую способны выдать умалишённые или пригубившие лишний бокал вина. Воротила нос Сандроне от тех и других. — Не смею отказывать, — ответила она, прикладывая руку к ожерелью, а вторую протягивая господину. — Ведите же. Восхищение господина тут же отразилось на всём его лице. Он повёл леди Сандроне под локоть, и вдвоём медленно, словно падающий лист по безветрию, шли в направлении танцевальной залы. Сандроне обернулась с улыбкой, успев сказать при расставании: — Прошу, сильно не скучайте во время моего отсутствия. Капитано безмолвно кивнул и остался на прежнем месте. О, как прекрасно было находится здесь вместе со всеми! Скрипки заиграли новыми нотами, оставляя в душе место чему-то лёгкому, восхитительному и совершенно чистому; это чувство в скором времени совсем поглотило Сандроне, и её мысли улетучивались вслед за чудной игрой инструментов. Их уносило далеко, в иной мир, что открывал свои врата лично для неё и заставлял забыть о всех горестях и печалях мира настоящего, который ныне не существовал, ибо был настолько незначительным, что казался неугомонным сном, затянувшимся непозволительно долго и только мучивший леди Сандроне. Ах, дальше! Кружитесь, кружитесь, господин, не отставайте! Они сливались в невероятной, непостижимой простыми глазами извне подвижной картине, которая яркими мазками сейчас рисовалась, впитывая в себя шорох десятка юбок; рядом, то тут, то там, проплывали другие пары, пребывавшие в точно таком же состоянии души. Кто они? Откуда? Всё это не имело никакого значения в танце. Огни канделябров, цветные ткани, красивые люди, заинтересованные и восхищённые взгляды зрителей — многое смешалось в буре чувств и бездумного следования простым порывам души. Юный господин умел танцевать и был весьма приятен и обходителен в прикосновениях. Несомненно, ей повезло оказаться в этот вечер в подобном месте. — Глубокоуважаемая леди, позволите ли мне спросить ваше имя? — не прерывая танца, решил спросить господин. — А разве есть в именах что-то особенное? Есть вы, есть я. Разве нужно что-то ещё? Господин на мгновение задумался и ответил: — Пожалуй, вы правы. Для меня достаточно лишь знать, что вы есть на свете и что вы, куда бы ни шли, будете оставлять за собой прелестные цветы доброты вслед. Такие как вы, делаете этот мир гораздо лучше, чем он имеет обыкновение быть. Сандроне кокетливо улыбнулась и под руководством руки юноши закружилась на месте. Вновь оказавшись в обеих его руках, она продолжила: — Но ведь и у цветов бывают шипы. — Позвольте! Они нисколько не умаляют той красоты и аромата, что цветы дарят. А ваши шипы… они, не побоюсь сказать, по-своему чудесны. Я готов и добровольно уколоться. Выписав очередной большой круг по зале, Сандроне обратила внимание, что Капитано больше не видно. Она искала его со всех сторон, осмотрела каждый угол, однако он был вне досягаемости зрения. Юноша решил оживить (куда живее, чем есть?) обстановку очередным вопросом: — Где вы выучились так танцевать? Почему я не видел вас ранее? Такое изящество не могло пройти мимо моих глаз. — Это нисколько не удивительно. Я в первый раз посещаю бал. — Не верю! Я в замешательстве. Как же так сложилось, что вы впервые выходите в свет? — Ах, слишком много подробностей, чтобы в достаточной мере вам объяснить. Скажу лишь одно: есть множество других, более важных дел, из-за которых ранее не представлялось возможным так просто провести вечер, предаваясь чему-то столь отстранённому, не вошедшему в привычку. — Милостивые Архонты, как же вы не жалеете себя! Мне стыдно. Не стоило и сомневаться, что ваши обстоятельства весьма особенны. В таком случае, не буду отвлекать вас своими речами. Получайте удовольствие, леди! Сандроне на мгновение прикрыла глаза, и вот снова это поразительное чувство лёгкости. Счёт времени совсем был невозможен. Сколько уже она кружилась в танцах с этим юношей? Ничто не вечно, но её околдовало желание, чтобы этот момент не заканчивался? Как говорили импрессионисты: "Остановись мгновенье, ты прекрасно!" Она не могла вспомнить более подходящих слов, которые так же выразительно описали бы её ощущения, и как сильно она теперь их поняла. В самом деле: пусть не заканчивается, пусть танец вечно уносит её подальше от всех невзгод, от высоких миссий и ответственности. Хотя бы в это мгновение она могла быть предельно и беспечно счастлива, без каких-либо дополнительных оговорок. После головокружительных танцев, — не скоро предастся забвению этот вечер, — юноша под локоть увёл Сандроне из круга, продолжавшего умопомрачительное представление людей, что не испытывают нужды даже в минуте отдыха, и, не зная, где подобает оставить даму со сбежавшим кавалером, продолжил светский разговор: — Не желаете шампанского? Воды? Перевести дух? — Он проследовал к стене и взглядом указал на обитую бархатом лавку. Сандроне не чувствовала той усталости, какой ожидала, и от предложения скромно отказалась, сославшись на бодрое расположение духа (что ложью не являлось, в отличие от других вещей). Немного погодя, господин продолжил: — Леди, прошу простить мою возможную бестактность, однако, могло ли так случиться, что ваш кавалер покинул нас, не дожидаясь окончания бала? Сандроне предельно ясно, с твёрдостью отрезала: — Нет, не могло. И лицо её расслабилось. Господин не нашёлся, что ответить на этот счёт. Впрочем, интрига разрешилась сама собой, когда с другой стороны появился Капитано. Приблизившись, он обратился вначале к господину: — У меня для вас неприятное известие. Господин недоумённо глядел, не высказав ни единого предположения, и, тем не менее, невооружённым взглядом можно было определить его встревоженность. — Ваша дама упала без чувств. Не беспокойтесь, — поспешил заверить его Капитано, — она в порядке. В данный момент ей составляют компанию Прокофьевы. Однако её болезненность более чем очевидна. Я бы, на вашем месте, рекомендовал откланяться пораньше и позаботиться о её благосостоянии, и доставить бедную даму домой. Лицо юного господина сменило несколько выражений. Известие стало для него роковой неожиданностью. Когда Капитано объявил, что с леди Пущиной ничего серьёзного не произошло, юноша расслабился. — Благодарю вас от всего сердца, господин, — он учтиво поклонился и повернулся к Сандроне. — Леди, вынужден вас оставить. Вы, словно распустившийся луг весенних цветов, скрасили не менее удивительный вечер. О, Архонты! — воскликнул он, вскидывая голову к невидимым небесам, — порой я ставлю под сомнение вашу справедливость… — Опустив голову, он произнёс последние слова: — В моём сердце теперь тоже цветы. Леди, я вас не забуду. Благодарю за всё ваше добро, что вы совершили, совершаете и будете совершать. Да будет ваш путь благословлён небесами… — Он поцеловал ладонь Сандроне и добавил почти шёпотом: — Прощайте. Узнав, где в каком направлении и помещении найти свою даму, он удалился. Сандроне с бесстрастным выражением лица смахнула невидимую грязь с ладони — с того самого места, которого коснулись губы юноши. Она вздохнула и обратилась к Капитано: — Пора. В том же сдержанном тоне он спросил: — Удовлетворены визитом? — Вполне. Оставив позади неутихающую музыку и беспечных танцоров, они вышли из залы и оказались в коридоре. На контрасте свет и убранство здесь казались тусклее и невзрачнее. Об уходе они решили не извещать, предпочтя испариться так же незаметно, как кончается летний дождь в солнечный день. Будучи в дверях и укутываясь поплотнее от уличной стужи, Сандроне спросила: — Так что же вы сделали с той девицей? Капитано хмыкнул и тут же ответил на данное умозаключение с улыбкой: — Птенчик, вы проницательны, как и всегда. И они покинули дом Прокофьевых.