Сказание о Князе Демонов

      Это началось много лет назад. Совсем юная дева Ян Ми тогда впервые посетила королевство Сяньлэ и тут же влюбилась в богатую и украшенную столицу. Пагода небесных богов гордо возвышалась над городом и, казалось, такое красивое место Небожители не могут оставить без покровительства. Ян Ми с матушкой как раз искали место, в котором могут жить, оставив позади прежнюю жизнь и свою родину, не давшую им ничего, кроме отчаяния, в то время как королевство Сяньлэ одним своим видом обещало счастье и благополучие. Особенно велик был праздник по случаю рождения наследного принца — надежды и радости государства. Всюду висели украшения, бумажные фонарики и разноцветные флажки. Помолившись за новорожденного, любой желающий мог получить чашку риса с кусочками жареного мяса. На каждой улочке города выступали музыканты, а странствующие театры показывали постановки за скромную плату. Все жители столицы, даже самые бедные, надели свои лучшие наряды, а знатные обменивались новостями о царствующей семье. Ещё несколько дней не стихали отголоски праздника, потому что слишком уж рады были жители появлению на свет долгожданного наследника престола. В памяти Ян Ми этот день навсегда остался одним из самых лучших и в первый же день придя в храм, она с усердием молилась о здравии и удаче ребёнка.       Только переехав, Ян Ми зарабатывала себе и матушке на жизнь, продавая овощи в лавке одной хорошей знакомой. Матушка её была мастерицей на все руки и шила одежду для людей среднего класса. Жили они не слишком богато, но и не голодали. Со временем Ян Ми стала замечать мужчину, всё чаще приходившего за покупками, улыбался ей, шутил. Совсем скоро он пришёл к ней свататься, поражённый красотой чужеземной красавицы. Он не был богат, но и она не была из знатного рода. Со свадьбой решили не тянуть, потому что матушка Ян Ми к тому моменту была тяжело больна, едва выдав дочь замуж, она умерла. Через год у молодой семьи родился сын. Отец мальчика был безмерно рад, но, лишь наклонившись, чтобы взять ребёнка на руки, тут в ужасе отпрянул. Один глаз у него был чернее ночи, а второй — краснее листьев клёна. — Какой ужас! — воскликнул мужчина и поспешил удалиться, а вместе с ним ушла лекарша, неодобрительно мотающая головой.       Ян Ми, ещё слабая после родовых мучений, осталась совсем одна в их скромном доме. Это не была та блистательная и великолепная столица, какой она показалась ей в первый визит, теперь её окружали бедные районы, но, к счастью, не трущобы, в которых люди только милостью Небожителей выживали день ото дня. Всё счастье и благополучие, которые внушал ей образ Сяньлэ, куда-то испарились. Осталась только серость, бедность и муж, чувства к которому быстро остыли, а теперь ещё и ребёнок с особенностью. Уже сейчас было понятно, что мальчика ждёт непростая судьба. — Мой маленький Хунхун-эр… — Ян Ми прижала плачущего сына в груди, по её щекам покатились горячие слёзы, — Тебе так не везёт с рождения…       Минули годы, а ссоры после появления в семье сына всё не стихали. Муж всё ругал жену, что та во время беременности слишком много злословила и злилась, а потому и ребёнок родился дефектным. Он стал её часто бить, выгонял из дома вместе с сыном. Хунхун-эра сторонились и взрослые, и дети, за глаза называя чудовищем, в него кидали грязь и камни. По наставлению матушки он терпел, не ввязывался в драку, чтобы ещё больше не злить отца и не заставлять его извиняться перед соседями. Однажды Хунхун-эр отправился в продуктовую лавку. Уткнувшись взглядом в землю и не разбираясь куда идёт, он постарался скрыть своё ужасное лицо от всех вокруг. Споткнувшись об камень, он упал прямо перед ногами молодой особы. В страхе отшатнувшись от него, девушка с отвращением сказала служанке: «Только посмотрите на этого нищего. Как же он уродлив!» А ведь она сама была красавицей, а маленький мальчик в старой испачкавшийся одежде выглядел рядом с ней как ком грязи рядом с драгоценным камнем. В такие моменты Хунхун-эру не оставалось ничего, кроме как в слезах бежать к матери. Чаще всего она была дома, занималась уборкой или готовила пищу. Он утыкался лицом ей в юбку и тихо плакал, пока Ян Ми, осторожно поглаживая его волосы, тихим голосом напевала колыбельную на своём родном языке. С каждым словом, с каждой нотой, она будто забирала себе его боль. — Матушка, я правда настолько уродлив? — спросил Хунхун-эр. — К сожалению, для людей ты не слишком красив, — печально сказала Ян Ми, — Но это не значит, что никто не разглядит твоей внутренней красоты, — она нежно провела кончиками пальцев по его лицу.       Тут дверь в дом отварилась и вошёл отец, тащивший на своей спине дрова, ради которых он покинул дом рано утром. Чтобы добраться до ближайшего леса, необходимо было сначала покинуть пределы столицы и пройти не меньше десяти ли в одну сторону. Срубив дерево и разбив его на мелкие поленья, мужчина закрепил верёвками их на спине и отправился в обратный путь. К обеду он был измучен физическим трудом, а оттого был злее обычного. С шумом он скинул дрова на пол и стал разминать уставшую спину. — Тебя посылали за овощами. Где они? — сказал он, заметив сына, спрятавшегося за матерью. Но это действие лишь больше разозлило мужчину, — Где деньги, гадёныш? — сжав кулаки, он стал приближаться. — Я сама схожу и всё куплю. Прекрати. — Ян Ми сделала шаг вперёд, с гордым видом встав между мужем и сыном. — Хватит защищать этого проклятого отброса! Он только прожирает деньги, которые я зарабатываю! Как только он появился у нас, мои дела пошли на спад. Это он во всём виноват! — мужчина стал пытаться схватит Хунхун-эра за руку. — Отец, не надо! — вскрикнул мальчик.       Ян Ми пыталась удержать мужа. Но тот лишь грубо отшвырнул её в сторону, будто она ни вели ни одного ляна. Она упала, ударившись головой об пол и с трудом стала приподниматься на дрожащих руках, жмурясь от боли. Слёзы сами подкрадывались в глазам, когда она видела красное от гнева лицо мужа и заплаканные глаза маленького сына. Когда-то она со своей матушкой сбежала от деспотичного отца и вот, снова она оказалась в той же ситуации. — Матушка! — маленькие ручки тут же схватились за одежду Ян Ми, помогая подняться, но его отбросили в сторону. Отец стал бить его, особенно целясь по правой стороне лица, нисколько не тронули его душу крики ребёнка и просьбы о пощаде. — Не трогай его! — Ян Ми поднялась на ног и снова стала оттаскивать мужа, изо всех сила упираясь ногами в пол.       Ещё несколько мучительно долгих секунд поборовшись, мужчина наконец встал и пошёл прочь из дома. Ян Ми присела на пол рядом с сыном. Лицо Хунхун-эра было залито кровью, кожа в районе правого глаза покраснела, наверняка будет синяк. Он плакал, задыхаясь в неслышном крике. Женщина вновь стала напевать колыбельную, смачивая тряпку в воде, чтобы смыть кровь. Голос её был хриплым, сорванным из-за криков, из него исчезла вся прежняя мелодичность, способная дарить успокоение израненной душе. Холодная мокрая тряпка касалась горячей кожи, неприятно охлаждая, но Хунхун-эр не переставал плакать. Он всё не мог понять, почему его так ненавидят? Неужели ненавистен сам факт его рождения? Почему все Небожители, которым обычно молятся люди, вмиг стали его игнорировать? Ему говорили, что он проклят и что приносит неудачу всем вокруг, но пока Хунхун-эр пока приносил неудачу только себе. — Давай сбежим от твоего отца? — тихо спросила Ян Ми, смыв всю кровь с его лица. — Чтобы я не приносил ему неудачу? — спросил мальчик, трогая место под глазом, пульсировавшее от боли. — Чтобы он не приносил нам несчастья, — женщина достала другую тряпку, подлиннее и стала обматывать ей голову сына, скрывая глаз, — Носи эту повязку, чтобы не привлекать лишнее внимание своей внешностью, — мальчик послушно кивнул в ответ.       Когда ночь опустилась на столицу, Ян Ми поднялась с постели и стала спешно собираться. В сумку она не глядя бросила немного еды и денег и, затаив дыхание, слушала, как храпит муж во сне. То, что она собиралась сделать, было совершенно недопустимо, осуждаемо и неправильно, но терпеть дольше сил не было. Сжав кулаки, что ногти врезались в ладонь, Ян Ми осторожно подкралась к сыну и легонько потрясла за худое плечо. — Пойдём, — прошептала она, крадучись пробираясь к выходу из дома.       Хунхун-эр последовал за ней и вместе они выскользнули из дома и побежали прочь. Улочки столицы отдавали холодом, провожая беглецов. Казалось, что со всех этих прекрасных домов богатых аристократов смотреть глаза — драгоценные камни, почти был слышим осуждающий скрипучий шёпот домов бедняков. Но Ян Ми не оборачивалась и, крепко сжимая маленькую руку сына, почти тащила его за собой. Будучи намного ниже матери, Хунхун-эр не мог поспеть за ней, даже если пытался, он спотыкался об валяющиеся на дороге камни, но не позволял себе падать, крепко закрывая единственный глаз, не скрытый за повязкой. Лишь через пару часов, когда они добрались до ближайшего безопасного поселения, они смогли остановиться. Ночь на дворе не позволяла сказать, какие люди жили в этих местах. Дома, за некоторым исключением, не выглядели богато, должно быть среднестатистическая небогатая деревушка, которых было много рядом со столицей. Люди из таких место часто по утрам отправлялись в большие города, чтобы найти работу и подзаработать хоть немного. Мало кто в таких местах занимался земледелием — это требовало много времени и внимания, а если год был неурожайным, всё равно приходилось отправлять в столицу, чтобы не умереть от голода. Побродив по округе, Ян Ми с сыном наткнулись на брошенный храм, стоящий на некоторым отдалении от деревни. Должно быть, лишившись видимой поддержки от Небожителя, местные жители отвернулись от него. Таблички на храме давно не было, не было и статуи божества, только грязь. — А почему в этом храме ничего нет? — спросил Хунхун-эр, осматриваясь. Из-за того, что один глаз был скрыт за повязкой, он испытывал некоторые сложности в передвижением, но старался этого не показывать, чтобы не тревожить матушку. — Потому что этому Небожителю перестали поклоняться, — сказала Ян Ми, укладывая сумку на пыльный пол. — Значит этот Небожитель дурак? — Может и дурак, — женщина тяжело осела на пол. В последнее время её мучала слабость, а от долгого бега она совсем обессилела.       Заночевали мать и сын прямо в старом храме, лёжа на грязном полу и прижимаясь друг к другу, чтобы немного согреться. Ян Ми, вымотанной побегом, удалось поспать, а вот Хунхун-эр так и не сомкнул глаз. Он всё мечтал о том, какая жизнь ждёт его в новом месте. Здесь никто не знал про его особенность, значит, не станут его осуждать и, может, он даже сможет зажить жизнью обычного ребёнка из небогатой семьи: будет помогать матери, а после играть на улице с друзьями. Эти мысли заставляли приятно сжиматься сердце и едва сдерживать желание пошевелиться. Однако с приходом утра пришли новые проблемы. Еды и денег не хватило бы надолго и Ян Ми с сыном отправились узнать у жителей деревни, где они смогут подработать. Многие косились на них с недоумением и спрашивали, где её муж, но каждый раз женщина менялась в лице и говорила, что он умер, а она осталась одна с их ребёнком и не знала, как его прокормить. Одна сердобольная старушка так растрогалась от этой истории, что дала незваным гостям немного риса. — У твоего сына нет глаза? — спросила она, заглядывая за спину Ян Ми, где прятался смущённый Хунхун-эр, — Сколько ему лет? — Ему всего четыре и у него нет глаза. — Неужели он родился с таким уродством? — старушка покачала головой, а Хунхун-эр вздрогнул всем телом. Все мечты о том, что в новом месте начнётся новая жизнь, рушились у него на глазах. Даже здесь он был уродцем. Ян Ми лишь вымученно улыбнулась. — Бабуля, а почему этот мальчик безглазый? — спросила девочка лет шести, выглядывая из-за бабушки. — Может его прокляли? — предположила старушка, прищуриваясь так, что вокруг глаз появлялось ещё больше морщин. — Нет! — Хунхун-эр сжал руки в кулачки. От сдерживаемых слёз изображение перед глазами начало мутнеть, — Я не проклят! Не проклят! — Хунхун-эр, прекрати! — строго сказала Ян Ми, — Простите его за грубость. — Вам следует лучше его воспитывать, — недовольно проворчала старушка и пошла прочь. — Ещё раз простите, — Ян Ми уважительно поклонилась и заставила поклониться сына, удерживая его за голову.       Побродив ещё по деревне, которая оказалась удивительно большой, им удалось получить ещё немного продуктов. Из жалости к судьбе несчастной женщины, люди помогали им, но их доброта не могла быть бесконечной. Один знающий человек подсказал, что в самый богатый из домов скоро должен вернуться знатный господин, уезжавший по делам в столицу. Ему может потребоваться служанка, так что у Ян Ми появлялся шанс подзаработать, а до того времени нужно было перебиваться мелкими поручениями местных жителей за более чем скромную плату. Уже вернувшись в храм, они съели небольшую часть своей еды и лёжа на подметённой полу, Ян Ми стала поучать сына. — Ты не должен так остро реагировать, когда тебе что-то говорят… — она была очень уставшей и с большим трудом держала глаза открытыми. — Но они называют меня проклятым, — Хунхун-эр всхлипнул. Такие слова очень обижали его, а слышать их приходилось слишком часто. — Если бы не ты, наша семейная жизнь могла сложиться иначе. Может, ты и правда проклят, — тихо сказала Ян Ми, устало прикрывая глаза и досадливо поджимая губы. — Прости… — За что ты извиняешься? — За то, что родился.       Ян Ми не стала ничего отвечать, лишь тихо вздохнула и прижала к себе подрагивающее тело сына. Она успокаивающе стала поглаживать его по волосам, тихо напевая колыбельную на родном языке. — Ты не должен извиняться за своё рождение. Всё же твой отец виноват больше, чем ты.       Спустя несколько недель их жизнь не то что не стала лучше, а даже ухудшилась. Соседи косились на них с опаской, работы почти не было, значит, не было и денег. Порой по нескольку дней женщина с сыном не видели самой старой заветрившей маньтоу. Хунхун-эр, несмотря на возраст, тоже старался помогать. Никакую серьёзную работу ему бы не доверили, так что он носил вещи из одного дома в другой не за деньги, а за чашку риса. Ян Ми тоже не могла найти постоянную работу, сколько бы не ходила по соседним деревням. До тошноты было плохо, когда они вдвоём сидели на полу старого храма, голодные и замëрзшие, без монеты за душой и без надежды на спасение. Местные дети не стеснялись задевать Хунхун-эра. Однажды они всей толпой, состоявшей из пяти человек, напали на него, повалили на землю и, пока мальчик отчаянно сопротивлялся, не в силах выбраться, сняли с него повязку. — Смотрите! У него глаза разные! — воскликнул один из них. — Какой мерзкий цвет! — девочка с отвращением отшатнулась. — А он и правда проклят! — сказал самый старший мальчишка и, смеясь, стал бить Хунхун-эра по голове.       Дальше всё было как в тумане. Голова сильно болела и как будто что-то тёплое текло по виску. Не вода, а кровь стекала, капая на траву. Забывшись в рыданиях, он потерял счёт времени и лишь к вечеру пришёл в себя. Провалявшись половину дня на дороге, Хунхун-эр не заработал ничего и был вынужден возвращаться домой с пустыми руками, сгорая со стыда и виня себя за слабость. Голова кружилась, а потому идти было очень непросто, несколько раз он спотыкался и падал на колени, чтобы, набрав полные лёгкие воздуха, вновь подняться на ноги. Прохожие не обращали на мальчика в потрёпанной одежде никакого внимания. Кое-как он добрался до храма, в котором на полу лежала Ян Ми. Вот уже несколько дней женщине нездоровилось и она с трудом могла посвятить работе первую половину дня, потому что после силы окончательно покидали её исхудавшее тело. Услышав шаги, Ян Ми, приподнявшись на подрагивающих руках, повернулась к двери. — Тебя снова избили? — с усталостью, но без удивления спросила она, — Что на этот раз? — Они снова говорили, что я проклят… — Сколько раз тебе повторять, что нельзя так бурно реагировать на это? Неужели ты настолько глуп, что не понимаешь этого? Покорно склони голову, извинись, прояви покорность, а не являйся сюда каждый день с видом побитой собаки! — вспылила Ян Ми и тут же зашлась в приступе кашля, — Ты с каждым днём всё больше позоришь нас, не желаю тебя больше видеть. — Но матушка… — попытался прервать её Хунхунэр, но был остановлен жестом. — Довольно, просто убирайся. Отправляйся обратно в столицу, к своему отцу. Если повезёт, он даст тебе хотя бы крышу над головой. — Но я хочу остаться с тобой! — взмолился мальчик, чувствуя, как поперёк горла встал ком. — Позволь мне хотя бы умереть спокойно. Отныне я всё равно не смогу больше о тебе заботиться. Отправляйся завтра утром, — Ян Ми вновь отвернулась, показывая, что разговор закончен.       Всю ночь маленький Хунхун-эр не смог сомкнуть глаз. В груди всё сжималось от желания заплакать, но мальчик понимал, что не может себе этого позволить. От его всхлипов наверняка проснулась бы мама, а ей сейчас как никогда нужны были силы, чтобы побороть недуг. Но и сдержать себя он мог с трудом: маленькие дети всегда привязываются к родителям, как бы они себя с ними не вели. Они — их единственная опора в жизни, а когда кто-то столь важный отказывается от них, пропадал и смысл жить. Весь мир — такой огромный и ужасный — в миг всплывал перед в глазами и не было ни единого шанса выбрать верную тропу без посторонней помощи.       Утром Ян Ми дала сыну последнюю засохшую маньтоу, которую припрятала ещё несколько дней назад. Путь до столицы был неблизкий, а Хунхун-эр и без того был сильно истощён. Сделав пару шагов за порог храма, мальчик растерянно обернулся. На крыльце стояла его мама, будто в миг постаревшая на десять лет: под глазами у неё залегли тени, а кожа стала белее снега. Не хотелось её оставлять, но Хунхун-эр понимал, что если он не уйдёт сам, она его прогонит. Сжав покрепче узелок с маньтоу, он отправился в путь, то и дело сдерживая слëзы. Ощущение того, что его бросили, как ненужного щенка, уничтожало изнутри.       Один старик, что вёз сено в город на продажу, из жалости посадил одинокого мальчика в свою повозку. Пару раз он пытался завести с Хунхун-эром разговор про его родителей, но, видя, что случайный попутчик не намерен отвечать, откинул эту идею. По правде, его не настолько волновал этот вопрос: сбежал ли ребёнок с перемотанным лицом из дома или остался сиротой не имело никакого значения, его никто не собирался спасать, пока людям вокруг нужно было заботиться о себе. Так они проехали какое-то расслоение, а позже мальчика разбудил голос старика. Оказывается, он не заметил, как они добрались до столицы. Бессонная ночь взяла своë, а сено оказалось мягче любой перины, а пейзаж вокруг — более усыпляющий, чем любая колыбельная. Хунхун-эр быстро поблагодарил старика и побрёл вперёд, вспоминая, какая из многочисленных улиц богатой столицы ведëт в самый бедный район. Прожив несколько месяцев в глуши, он успел отвыкнуть от такого количества незнакомцев и все они выглядели угрожающими. Казалось, что люди со всём сторон пялились на него, на перемотанное старой тряпкой лицо, на загрубевшие от работы маленькие ручки. Прячась в тени величественных домов богатеев, Хунхун-эр добрался до знакомых мест. Он не был уверен, как встретит его отец, но точно знал — рад он не будет. Может даже вышвырнет на улицу, тогда шанс выжить будет ещё меньше. Подойдя к родному дому, он заметил, что отец на улице колет дрова. Лицо у него будто помолодело, разгладились морщинки, счастье так и сквозило через его облик. — О-отец… — запинаясь, позвал Хунхун-эр готовый уворачиваться от любого полетевшего в его сторону предмета. — Чёртом мальчишка, я надеялся, что избавился от тебя! Зачем ты припëрся сюда? И где та дрянная девка? — грубо закричал мужчина, но кидать пока ничего не планировал, даже топор положил. — Матушке нездоровиться и она попросила её оставить, — Хунхун-эр опустил голову, пиная камешек, оказавшийся под ногами. — Только поглядите на неё: сама родила уродца и сама от него отказалась! — стал громко возмущаться мужчина, — Проваливай, тебе тут не место. — Но мне некуда идти… — Мне плевать. У меня новая жена и она родит мне нормального ребёнка. — Отец, позвольте мне остаться, пока я не подрасту ещё немного, — взмолился Хунхун-эр. Мужчина наградил его тяжёлым взглядом, раздумывая, и, наконец, сдался. — Ладно, но жить будешь в сарае, еду себе сам добывай и не смей подходить к моей новой жене, иначе убью.       Хунхун-эр кивнул в ответ, но не чувствовал никакой благодарности за то, что ему позволили остаться. Даже на секунду промелькнула мысль, что проще было бы скитаться по улице, чем жить с жестоким отцом и его новой женой. За те несколько месяцев, что Ян Ми с сыном не было рядом, он обзавёлся новой семьёй, а о старой вспоминаться не хотел. Как позже Хунхун-эр убедился, новая жена была сильно похожа на его маму, разве что была высшее и стройнее, и характер у неё был сильно хуже: злой и завистливый. Пасынка она, как и её муж, за человека не считала, толкала и била, заставляла выполнять тяжёлую работу, при условии, что мальчику нужно было ещё и себе на хлеб зарабатывать. Больше пяти лет Хунхун-эр жил, прячась в маленьком сарае, где в дождливую погоду протекала крыша, в в зимнюю коченело от холода всё тело. Долгими ночами он кутался в старую мамину одежду, стараясь хоть так удержать тепло. Многие торговцы и ремесленники знали его, позволяли работать на себя, но платили меньше, чем всем остальным, понимая, что мальчик им ничего не сделает. И Хунхун-эр молчал, затыкал себе рот и копил обиду внутри. Дети всё так же издевались над ним, но, чем старше они становились, тем больше у них появлялось силы. Но только Хунхун-эр больше не плакал. Его тело так привыкло к боли, что даже терпеть стало легче. К тому же, с возрастом и у него появились силы отвечать обидчика их же монетой. Его уже не волновало, будет ли отец извиняться перед соседями, мальчика волновал только он сам. И путь полноценно бороться против группы детей он всё ещё не мог, это не мешало Хунхун-эру оставлять на них синяки и глубокие следы укусов.       Целых пять лет новая жена отца не могла забеременеть, мужчина и в этой беде обвинял сына, но Хунхун-эру было уже безразлично. Он жил в своём сарае, питался порой объедками, порой, голодая и работая несколько дней без отдыха, покупал себе горячий обед, а потом снова голодал. Невольно думалось: а так ли нужна ему жизнь? Зачем продолжать бороться, если навсегда останешься жалким мусором под ногами любого встречного. На шестом году брака женщина забеременела, отец был вне себя от счастья, но продлилось оно не долго. Сначала у жены случился выкидыш, а на следующий день и она сама умерла от потери крови. Таким разъяренным отца Хунхун-эр давно не видел. Мужчина кричал и бил посуду, несколько блюдец он запустил в сына, изо всех сил старавшегося уклониться. Слушая эту брань, исходящую из глубины души отца, Хунхун-эр глядел в пол невидящим взглядом. — Чертово отродье! — ещё больше взбесился мужчина. Он схватил сына за волосы и потащил на собой к бочке с водой. Перехватившись поудобнее, он с силой окунув в неё голову Хунхун-эра и держал, не позволяя вздохнуть, — Ты мне всю жизнь испоганил! Кусок дерьма!       Впервые за долгое время Хунхун-эр запаниковал. Отец прикладывал все силы, чтобы удерживать голову сына под водой, а мальчик от неожиданности в первую секунду выдохнул часть такого нужного в этот момент воздуха. С каждой секундой лëгкие начинало жечь всё сильнее, а отец и не думал отпускать его волосы. Сердце отчаянно стучало в груди, отдаваясь сильной пульсацией в висках. Когда Хунхун-эр почувствовал, что вот-вот потеряет сознание, отец отшвырнул его от бочки с водой. В панике мальчик начал кашлять, судорожно хватая воздух ртом. — Проваливай и больше никогда не появляйся! Чтоб тебя постигла та же судьба, что у твою дрянную мать! Сдохни наконец!       Спотыкаясь и падая, мальчик побежал прочь. Хунхун-эр думал, что уже привык к боли, но, оказалось, к этому невозможно привыкнуть. Обида душила изнутри, не позволяя вдохнуть. Он уже не находился под водой, но ощущения были схожи. Хоть головой об стену бейся, но душе спокойнее не станет. Хунхун-эр не знал, сколько он бежал, но, внезапно замерев посреди одной из богатых улиц, понял, что не знает, куда ему идти. Отец, и до того его не любивший, возненавидел всей душой. Мать скорее всего погибла, а даже если вылечилась, наверняка бы не захотела видеть сына. В свои десять лет Хунхун-эр понял, что остался совсем один. Никем не любимый, всеми презираемый и ото всюду гонимый. Переночевав пару ночей на улице, он нашёл старый дом на окраине, в котором собирались многие нищие. Это место было даже хуже бедного района, из которого Хунхун-эр был родом, но выбирать не приходилось. В этом доме пахло нечистотами и гноем, было постоянно грязно, зато все понимали бедственное положение друг друга и не щеголяли богатствами. Всем вместе было проще выжить. Бродяги долго присматривались к странному мальчику с замотанным лицом, но хотя бы не гнали его прочь, только порой заработанные деньги отнимали. Но Хунхун-эру было уже всё равно, били ли его, обсуждали ли за спиной, всё его существование превратилось в постоянную тупую ноющую боль. Однажды один из стариков вернулся в дом в отличном настроении: — Скоро будет праздник, может, нам даже бесплатно покормят! — радостно заявил он, все одобрительно загалдели. Для бедняков любая подачка со стороны богатеев была лучше любого праздника. — Что за праздник? — спросил кто-то. — Опять будем Небожителей восхвалять. Говорят, на празднике будет сам наследный принц Сяньлэ. — Если будет даже Его Высочество, то Небожители точно не отвернуться от нас! — заметил кто-то. — Должно быть, он и сам скоро станет Небожителем, вот тогда заживём.       Только Хунхун-эр не разделял общего восторга. Он давно не видел в этих праздниках ничего, кроме дешёвого пафоса. Богатейший центр столицы продолжал блистать, всё больше оттеняя невзрачные окраины. Тем более он не разделял всеобщего восхищения наследным принцем и, пусть не питал ненависти, но определённо чувствовал обиду из-за несправедливости. Его Высочество родился с золотой ложкой во рту, все пути были ему открыты, любые яства, самая изысканная одежда и всё это за то, что он есть. Хунхун-эр всё не мог понять этой беспричинной людской любви. Если бы наследный принц правда так хорошо относится к своему народу, как об этом говорили, то давно бы позаботился о том, чтобы улучшить положение самых незащищённых слоёв населения. На деле же это был просто избалованный императорский сынок, купающихся в лучах славы правящих родителей. — Надеюсь, всё пройдёт хорошо, — сказал старик, принёсший всем радостную новость, — Слышал, что если прервать процессию, то страну непременно постигнет несчастье. — Ну, нам точно хуже не будет, — пошутил кто-то.       И тот в голове Хунхун-эра появилась идея. Он уже давно перестал понимать смысл своего существования, проживая каждый новый день скорее по привычке, а потому решил: раз эта страна не принесла ему ничего, кроме боли, он отплатит всем, кто над ним глумился, той же монетой.