Обезглавленная царица

      Молодая девушка мельком глянула на себя в роскошное трюмо и огорченно вздохнула, чем моментально обратила к себе внимание суетливых служанок, что крутились и вертелись вокруг нее, подготавливая к свадьбе: одна заплетала пышные черные волосы в косы, другая наносила свадебный макияж, третья подбирала высокоуважаемой царице свадебное платье, а четвертая выбирала для госпожи самые дорогие украшения, сделанные в столице. — Царица. — на заднем фоне блеснуло расшитое драгоценными камнями белоснежное свадебное платье, и только глянув на него, молодая девушка невольно передернулась внутри. — Самое дорогое платье государства, обшитое заграничными изумрудами и кусочками алмазов. Более дорогого платья вы не отыщете нигде. — Хорошо. — ничего хорошего. Бешенные деньги, что крутились в руках царицы, не шли ни в какое сравнение с настоящим богатством свободы: девичьего счастья, что она так неуклюже потеряла в побеге за справедливостью в государстве.       Но время не повернуть вспять, и кровавое прошлое должно быть забыто, а виновные — прощены и умолены в своих адских страданиях: так гласила легенда, но царица точно знает, что все древние легенды — это не больше чем ложь, сладостью которой себя успокаивали наши далекие неразумные предки.       Гордая царица свысока посмотрела на свое натертое маслом оголенное тело, хмыкнув. Белоснежное нижнее белье идеально контрастировало с ее смуглым оттенком кожи: можно было только представить, какая зависть бушевала в глубинах сознания простых служанок, когда те готовили для царицы ванны или помогали одеться.       Каждая женщина провинции не могла представить себе даже в самых откровенных мечтах телосложения лучшего и сочнейшего, чем у царицы, и у многих присутствовала зависть: множество раз отчаянные девчонки пытались облить ее кипятком, дать сгнившую еду, подготовить ядовитую ванну и навести на царское лицо порчу, но все было напрасно.       Царица одела свадебное платье. — Вы готовы? — смугловатая красавица утвердительно кивнула и, отворив дверь, вышла в свадебные аппартаменты и элегантно прошлась по белому палацу.       Сотни высокоуважаемых вельмож восхищенно посмотрели на неземную красоту царицы и, проводив ее взглядом к браме, стали тихо упаиваться мечтами о ее укромных двух розах, что находились в спрятанном от чужих взглядов месте. Смуглая девушка остановилась перед законным мужем и холодно, почти отчужденно посмотрела в его черные глаза.       Регистратор свадьбы начал главную церемонию: пока высокопоставленные гости затаили дыхание, внимательно следя за новосозданным союзом, восточная царица прикрыла изумрудные глаза, искренне наслаждаясь последним мигом своего счастья, то есть, внебрачной свободы. — Отныне вы намного большее, чем просто супруги! — изо всех сил старался регистратор и, набравшись воздуха, начал говорить последнее предложение уже сотню раз сказанных слов. — Вы!       Молодая царица до треска в нитках сжала свое белоснежное платье и замерла в ожидании пожизненного приговора: кончилась ее сказочная юность, пришло время страдать в браке с совершенно противным и неприемлемым ей мужем.       Конец.       Вдруг дверь в свадебные аппартаменты распахнулась и, рефлекторно обернувшись, присутствующие вельможи и молодожены увидели королевского рыцаря, что, гневаясь, держал за волосы некого грязного, пыльного и явно бедного мальчугана. — Приношу свои извинения, царица, — все еще крепко-накрепко сжав каштановые пряди юноши в руке, рыцарь присел на одно колено и склонил голову. — Это отродье посмело пробраться в ваше королевство и своровать провизию.       Смуглая девушка замерла, но вдруг встретилась взглядом с тем самым неприглядным мальчуганом: тогда она поняла, что ни капли не злилась. Этот юноша только что бесстрашно спас ее от загибели: ведь восточная традиция твердила, что если церемония скрещения влюбленных была прервата, значит, узы брака долго не продержутся и скоро распадутся.       Царица обрадовалась.       Нервно приблизившись к рыцарю, бывшая невеста нагнулась к его уху и прошептала следующие слова так тихо, чтоб услышали только она, он и мальчуган. — Отпусти его, — сдавленно прохрипела окрещенная жестокостью и безжалостностью царица. — И покормите его.       В ее малахитовых глазах появилась капля надежды на счастливую жизнь: если этот юноша не побоялся подарить царице шанс на спасение от свадьбы, то почему она должна была жестоко наказывать его по всем возможным порокам? — Какая неудача! Бедные муж и жена, этот отрок позволил себе испортить им всю свадебную церемонию! Какая нынче ужасная молодь! — возгласы. — Настоящая царица накажет его по заслугам! Не зря она такая безжалостная и жестокая!

***

      Высокоуважаемая царица прошлась вдоль роскошных покоев и хитро усмехнулась, выглянув в полу-распахнутую форточку: малец смог поразительно умело испортить всю ее брачную церемонию с головы до пят. Огорченные произошедшим чины решили не переносить свадьбу царицы на другую дату, но неприятный осадок все равно внес свои коррективы в праздник.       Брачная ночь отменилась.       Царица элегантно развернулась и направилась к постели, предварительно горделиво глянув на свое обнаженное тело в неглиже. Внезапно, сзади нее промелькнула некая тень: девушка недоуменно оглянулась назад но, не успела она и пискнуть, как вдруг в приоткрытую форточку ловко проскользнул незнакомец.       Со страху царица резко схватила торшер и было замахнулась им на преступника, но тот вдруг перекатился по полу и, встав, быстро поднял руки вверх, доказывая, что абсолютно безоружен. Свет лампы в ее руках осветил лицо загадочного незнакомца, и тут царица узрела…       Того самого мальчугана. — Не бойся. — мальчуган хищно усмехнулся и аккуратно подошел к царице, что была просто шокирована. — Я хотел поблагодарить тебя.       Ни один мужчина не позволял себе и напрямую обратиться к царице, не то чтоб назвать ее на «ты» и так нагло пробраться в ее царские покои. Об этом и речи быть не могло: последствием таких шалостей была смертная казнь либо пожизненное заключение. — Назови меня по имени, быстро, — высокоуважаемая царица впервые почувствовала себя столь легко и непринужденно. Сердце в ее груди забилось быстрее, а руки начали мелко дрожать. — Я хочу услышать его с твоих уст. — Я не знаю твоего имени! — мальчуган рассмеялся. — Назови мне его, и я выполню все, что ты захочешь. — Меня зовут Гюнель Кафарте, солнечная царица востока, — на одном дыхании выдала та, приблизившись к своему спасителю. — Красивое имя, черт возьми! — отозвался мальчуган. — Ты красивая, Гюнель! А меня зовут Фарах. — Фарах, разве тебя не смутило, что я ношу титул царицы? — Плевал я на титулы, Гюнель. Ты не похожа на других вельмож. — Ты вовсе не знаешь меня, Фарах. — Знаю, Гюнель, поверь мне. — это прозвучало так легко: просто поверить незнакомому мальчугану на слово, но все-таки сбитая с толку царица и впрямь захотела поверить ему. — Если твои глаза и жадные, то исключительно по свободе, а не деньгам. — Зачем ты пришел, Фарах? — Подарить тебе это. — мальчуган достал из-под лохмотьев гранат. — В благодарность за спасение, Гюнель. — Фарах, как ты узнал, что я здесь? — Пока ваш рыцарек тащил меня прямо к свадебным аппартаментам, я неплохо изучил географию этого дворца. — Фарах передал фрукт в руки царицы. — Тут красиво. Я люблю узоры на потолках, ведь разве это не прекрасно: умереть в красоте? — Почему умереть, Фарах? — Потому что дворец — это Смерть во плоти, Гюнель, тебе ли этого не знать. — Ты… прав, Фарах. — Гюнель Кафарте слегка смутилась, когда юноша прошелся цепким взлядом по ее округленным ягодицам, талии, бедрам: стал будто изучать ее худощавое телосложение, прикосаясь исключительно психологически к царице, а не физически. — А сколько тебе лет? — Всего лишь семнадцать. — мальчуган добро усмехнулся. — А тебе, Гюнель? Предполагаю, что шестнадцать. — Рассмешил, Фарах. Мне двадцать восемь. — Серьезно? Не поверил б! Ты молодо выглядишь, очень красивая. — Я тебе нравлюсь, Фарах? — Нравишься все больше, Гюнель! — А насколько, Фарах? — А вот настолько! — и мальчуган, раскинув руки в стороны, простодушно обнял восточную царицу, вызвав у нее волну мурашек по всему телу. — Удивлена, да? — Удивлена, Фарах. — заблужденно прошептала царица, думая о том, что такая бедная, безманерная, грубая расточительность смогла растопить глыбу льда в ее пропитанном жестокостью и безжалостностью сердце. — Мне жарко. — Отпустить? — Нет, Фарах. — Как угодно, Гюнель. Но сначала взвесь все «за» и «против». — мальчишка двухсмысленно ухмыльнулся, но далеко не с похотью или иным черным чувством. — Как ни крути, а в обществе я не более, чем выходец бедной семьи. — Плевала я на звания, Фарах! — Это мои слова. — ладонь мальчугана ловко проскользнула под неглиже: царица прикрыла малахитовые глаза, наслаждаясь. — Ты жаждешь свободы, Гюнель. — Ты веришь в древние пословицы, Фарах? — Дрянь это. Мужем считается тот мужчина, ради счастья которого женщина готова идти на многое. Но ты ненавидишь своего мужа, Гюнель, поэтому вовсе он тебе не муж. — мальчуган повалил царицу на роскошную постель, и вдруг смуглая девушка осознала, насколько его сила различалась с его слабеньким юношеским видом. — Расслабься. Я просто сделаю то, чего ты желала всю свою жизнь. — Хорошо, Фарах. — Покорная! Доверься мне. — отложенное в сторону нижнее белье обнажило высокоуважаемую царицу с головы до пят перед простым, молодым и, главное, бедным мальчуганом. — Гюнель.       Царица почувствовала возбуждение, когда юноша прошелся поцелуями по ее шее и стал медленно — буквально неспеша — оставлять алые следы по всему ее смуглому телу: он зацепил грудь и отдельно две цветущие там розы, не оставил без внимания ее ключицы и, главное, дерзко подразнил саму царицу в самом укромном месте женского тела.       Мальчуган двигался больно умело: язык его намок, и он решился доставить царице волну удовольствия более серьезного, чем до этого. Женственные изгибы ее талии, томные стоны и нехарактерные выходке царского рода мольбы простого мальчугана двигали его вперед — заставляли идти на все более решительные шаги. — Не дразни, Фарах, — дерзко приказала царица. — Я хочу большего!       Без вопросов, без белья. Мальчишка нежно прикоснулся к черным густым прядям царицы и, погладив их, перешел к основе основ. Каждое его движение отзывалось учащением пульса у нее: страсть затуманила разум, и восточная царица забыла обо всем на свете, как сильно ее смогла очаровать простота обычного мальчугана.       Восточная царица не чувствовала стыд. Более того, она сама хотела обрести такую жажданную свободу, ступая наперекор всем: и судьбе, и несостоявшимся мужьям, и вельможам.       Высокоуважаемая царица видела юношеское мускулистое тело и невольно задумывалась о том что, возможно, сломала себе и мальчишке всю жизнь желанием полового акта, но откровенно наплевала на это: искры засияли перед ее изумрудными глазами ярче.       Напряжение.       Царица томно застонала, обхватив пресс юноши загорелыми ногами и впившись в его губы страстным поцелуем: мальчуган обнял ее талию, притянул к себе и, взяв за пышные волосы, принялся расцеловывать, не давая себе отсчета в содеянном. — Ты была девственна? — утомленные мальчишка и царица повалились на бархатные подушки, и вдруг первому в глаза попались едва ли различимые капли крови на постели. — Была, Фарах. — Неужели, ты пожелала отдать мне свою невинность, хотя должна была отдаться мужу? — Плевать на мужа, Фарах. — Ты дурочка, Гюнель. Я просто мальчуган из бедного рода, что каким-то чудом смог пробраться к тебе в дворец и сорвать всю свадьбу, ничего более. На самом деле, я не стою того: просто ты, жаждая свободы, видишь во мне, бедняке, спасение, и смотрить на меня в розовых очках. — Молчи, Фарах. Я готова оспорить все сказанные тобою слова. Ты спас меня, когда сорвал брачную церемонию, и ты спасаешь меня прямо в этот момент. Ведь если я и мечтала кому-то отдаться, то только человеку, которому могу верить. Тебе я верю больше, чем себе. — Ясно, Гюнель. — Спасибо за спасение, Фарах, но я б хотела задать тебе вопрос. Разве тебя не тревожит и не гложит тот факт, что завтра я лягу в постель с законным мужем? Ведь желание собственности часто оказуется сильнее здравого рассудка. — Это безвыходная ситуация, Гюнель. По щекам царицы потекли потоки хрустальных слез. — Да, Фарах, ты прав. С самого начала я знала ответ на вопрос. Но если все так просто, то почему мне так больно?.. И за что мы обречены на страдания?..

***

      Царица проснулась, но сонно открывать малахитовые глаза не собиралась вовсе: более того, от последних событий она предательски хотела вырвать их прямо с луковицами или ослепнуть.       Первая брачная ночь с мужем прошла ужасно: высокоуважаемая царица толком не могла расслабиться, ведь на месте своего мужчины она видела мускулистое юношеское тело бесстыжего мальчугана, что очаровал ее сильнее, чем любые драгоценные бриллианты королевства.       Нос пощекотал запах раскаленного метала, а ладонь, что невольно проскользнула вдоль роскошных подушек, испачкалась в странном веществе: царица насторожилась и, неохотно открыв изумрудные глаза, еле не закричала от ужаса.       Рядом валялось тряпичное тело ее Фараха, просто умерщвленное: горло юноши распороло острие ритуального кинжала, предположительно принадлежащего семье мужа царицы.       Окрещенная безжалостностью и жестокостью царица закрыла рот ладонью и завыла, как постреленная псина, обнимая своего любимого, но мертвого Фараха: стеклянным взглядом он уставился на высокопоставленную царицу и умер, глядя на нее.       Царица вдруг нащупала на лямке своего белоснежного нижнего белья послание: взяв скерток, она развернула его и принялась читать текст, что был написан пером ее законного мужа:

«Дорогая Гюнель, Как оказалось сегодня ночью, ты была не девственна, хотя я заплатил огромную сумму денег твоим родителям именно за твою невинность. Но время не повернуть вспять, поэтому я стал искать того, кто посмел поиметь тебя раньше, чем я, и, как видишь, я нашел этого отброса. Теперь ты моя, Гюнель, а он за все поплатился. Люблю тебя, Скоро приду»

      По щекам царицы покатились хрустальные слезы и, гневаясь, восточная красавица порвала листок к чертям и выкинула его куда попало, но боль от этого стала лишь сильнее разъедать ее изувеченное вечным адом сердце. — Я ничья! Я свободна! — сердито закричала сломленная смертью царица и, выдернув острие из глотки любомого, направила его на себя. — Я не буду никому подчиняться! Тем более мрази, что убила моего Фараха!       Царица вонзила кинжал мужа себе в горло: кровь хлестнула во все стороны, оккупируя все страдания и нечеловеческую боль красавицы востока. Царица закашляла кровью, но пытка не продлилась слишком долго: было достаточно того, что ад и так продлился всю ее жизнь.       Гюнель Кафарте умерла от любви.       Брак и впрямь не продлился долго, хотя царица не верила в древние пословицы.