Старые фики по ОЭ

Какое сладкое вино. Оно бы подошло для дамы или для священника… Возможно, оно бы подошло еще для Окделла. Младенцев, правда, вскармливают сладким молоком, но ведь Рокэ Алва и не мать тому младенцу. Он ему даже не отец, если припомнить… Сладкая «Кровь». Бывает и такое. Обычно вино Ворона терпко до горечи, что только добавляет ему изысканности, но сегодня Дикон вскрыл странный урожай — а Ворон и не знал, что у него в подвалах есть подобное. — Взгляните, что это за год, — приказывает Рокэ. Дикон читает, путаясь в звучании чужого ему кэналлийского, и Ворон хмельно смеется. — То есть, это был год моего рождения. Прекрасно! Налейте и себе. Представьте, если вам угодно, что это моя кровь, ведь вы должны, я полагаю, ее жаждать. Хоть для моих жил это слишком сладко, но вот для вас… Как раз поить младенцев. Ричард пьет. Красавец. Вот ведь у кого кровь сладкая — понятно по губам. Не то чтобы Ворон успел попробовать их вкус, но на хорошую лозу достаточно и взгляда. Хорошая лоза растет в Надоре. Ворон берет гитару — пусть глаза мальчишки немного поблестят, а Ворон скажет ему все то, чего не может сказать прямо, на этом твердом талигойском языке… Слова текут, как темная струя, и обвивают Дикона, как ноги гибкой любовницы, а щеки мальчугана вспыхивают нежнейшим северным румянцем, бледные губы чуть заметно припухают, линия рта становится спокойней. У кэналлийских песен звук такой же, как послевкусие от вин — кружит вам голову и вяжет губы и язык, и обжигает нёбо. Тебе рано знать смысл этих слов и горечь жизни. Ты пьешь мой голос как мое вино, и я стараюсь выбирать из старых песен сорта полегче — для ребенка, для тебя, для северного мальчика. Ай, Дикон! Правда пьяняща и терпка — не для детей. Сколько еще поить тебя мне сладкой кровью? Ты не привычен к моей крови — ты пьянеешь. Дрожишь и придвигаешься к камину. Ты постоянно мерзнешь, северянин. В Надоре не растет лозы, я помню. У вас ядреные ячменные напитки, гаже касеры, пить их невозможно, зато из них отменные ликеры: приторные, любимые прекрасной Марианной, обманчивые, крепкие. Довольно полбокала этого сахара — и вот уже нетрезв. Черная Кровь гораздо горше и честнее. Детей следует кормить сладким молочком… Ты пил сливочные ликеры Марианны будто воду. Ай, Дикон, Дикон, что же у тебя течет в твоих голубых венах? Что там, Дикон? Густой ликер? Ячменная касера? Уж явно не вода, мой сладкий мальчик. Ай, Дикон, Дикон, пей мое вино… Северный мальчик, ты пьянеешь с полбутылки легкого южного вина, а я хмелею только от запаха твоего пота — молодого, здорового… Ты отошел бы от камина, а то песни мои начнут горчить. — Что пьют в Надоре, заключая брак? Нашел тему для разговора, Ворон, право слово. Ты отворачиваешься от пламени. Глаза шальные, темные, как грозовое небо, губы искусаны и алы, на висках блестит испарина. Что пьют в твоем Надоре? Чем вскармливают, что ты стал — таким? — Кровь, — отвечает юноша растеряно. — Простите, не поверю, — что делать там напиткам Кэналлоа? — Вы, северяне, ничего не понимаете в вине. — А я не говорил, что пьют вино. Обычно это дикая свинья. И каждый гость обязан сделать несколько глотков, чтобы потомство родилось здоровым. Это обычай для объединения семей — общая кровь у всех. — Премилая традиция, — смеется Ворон, — но гастрономические качества, признаться, меня пугают. Мальчик, неуверенный, что может долго удерживаться на ногах, садится подле своего эра на ковер. — А от нее хмелеешь, — шепчет он. — Мы смешиваем ее с травяными водками, чтобы не подцепить какой-нибудь заразы… довольно вкусно. И после нее даже плясать не страшно. А вот после Черной Крови земля уходит из-под ног. — Вот уж не думал, что вы боитесь танцев, юноша. — При факелах, на скорость, — мальчик вдруг шало улыбается. Ты видел эту улыбку его очень редко — когда он смеялся на поле боя с окровавленным оружием в руках, когда подначивал Оскара — безрассудного мальчишку, еще одну хмельную кровь… когда еще? — Там скалы, камни, очень просто оступиться. Не так как в Сагранне, но опасно, эр. Акцент. Ты прежде никогда не понимал, что у него акцент — жесткий и звонкий. Вот как. Младенцев поят сладким молочком. В нежной счастливой Кэналлоа. А в Надоре их поят кровью диких вепрей и полынью, и дети севера всю жизнь потом пьянеют от вкуса крови — что ему лоза? — Станцуешь мне? — Ворон, что ты творишь, опомнись! У мальчика сладкие губы, дикий взгляд. Каррьяра, сладкие! Острые зубы, гневный вскрик, ты ловишь его голос в свою глотку и пьешь оставшиеся стоны. Терпко. Горько. Дикон перестает сопротивляться. Ты гладишь его волосы. — Уйдешь? Она пьянит — горькая северная кровь. Дикон медленно качает головой: — Ты тоже выпил крови Вепря, твоя шпага… По сути, ты мой родич. И мой эр… Сладкие, приторные поцелуи, горечь слез… Север и юг, хмельные друг от друга, всегда льют, словно воду, кровь, вино и слезы. И ни один уже не сможет протрезветь.