Старые фики по ОЭ

Ветер. Ветер так ярок и неукротим — завидуешь ему, мой брат? Завидуешь, конечно. Он трепет волосы, и тянет тебя к солнцу, холодному, северному, осеннему, а ты приподнимаешься на цыпочки, вдыхая запах другого солнца — южного, горячего. Шершавая ладонь южного ветра срывает стебя кожу, оставляя тебя нагим, незащищенным как младенец, скребет по нервам ароматами морисских ковров и кэнналийских вин, крови и пороха и честности иного, не твоего прозрачного истока… Я знаю, брат. Я тоже люблю ветер. Ветер. Ветер так ярок и неукротим — завидуешь ему, мой брат? Завидуешь, конечно. Он трепет волосы, и тянет тебя к солнцу, холодному, северному, осеннему, а ты приподнимаешься на цыпочки, вдыхая запах другого солнца — южного, горячего. Шершавая ладонь южного ветра срывает стебя кожу, оставляя тебя нагим, незащищенным как младенец, скребет по нервам ароматами морисских ковров и кэнналийских вин, крови и пороха и честности иного, не твоего прозрачного истока… Я знаю, брат. Я тоже люблю ветер. Его пальцы касается меня, и я тянусь за ним, как тянется ребенок за новой сказкой. Он падает, проделав долгий путь, без сил — пытаясь сдвинуть тебя с места, он устал, так сильно, — и я несу его как утомившуюся птицу — назад, туда, где ему проще и теплее. На нашем Севере южному ветру места нет. Север — наш дом и наша с тобой суть. Брат мой, что ты ревнуешь ко мне ветер? Я понимаю его лучше чем тебя, мы с ним похожи… может, потому я и отпускаю его так спокойно, возвращаясь уже один — к тебе. Я возвращаюсь, ревнивый и скучающий, ласкаю тебя своими мягкими руками, стираю с кожи запах южных трав и северного снега, ощущаю вкус одиночества и неподвижности в слезах. Ветер понятен ли тебе? Поймет ли тебя ветер? Не знаю, брат, но Север все же наш, у нас с тобой гораздо больше общего, чем с ветром, и если мы с тобой внезапно перестанем упрямиться, то, может быть… — Придд, спи, а? — голос у Окделла глухой и совершенно измотанный. — Ты смотришь так, что лучше бы орал. Чем я тебе опять не угодил? Тяжелая ладонь Дика ласкает волосы Повелителя Волн, как нарочно, влажные и прохладные от утренних туманов. — Вернешься к Алве? — Валентин устало закрывает глаза и прижимается к теплому боку. — Полагаю, тебе лучше отправиьься со мной, вступив в мой полк… — После того как перед всеми лиловыми визжал, что ты предатель, — Окделл невероятно злится, абсолютно выложившись в ненавистной ему роли. — И это, кажется, была твоя идея. Сегодня Валентин не может спорить. Предчувствия или уже скучает? Он сам себя не понимает, причем часто. Особенно рядом с надорцем. — Ну и что же, — шепчет он так послушно, что и сам себе не верит, — Волны изменчивы. И ластится под руку, детски тыкается носом куда-то к шее и под подбородок… Между прочим, Волны тоже бывают теплыми. Ты бы хотел согреться, ты ведь замерз в свей незыблимости, Рихард? Я это сделаю… Окделл судорожно вздыхает, явно оттаивая, и сгребает, наконец, полковника в охапку. — Ты вернешься. Или я выберусь отсюда, рано или поздно. И обнимает, укрывает, защищает от всех предчувствий, ото всех ветров, южных и северных. — Спи, Валентин. Тебе завтра в дорогу, — а в голосе медвежия тоска. Ветер… Ветер гонит меня на север, бедный брат мой. Но я вернусь — подземная река, холодное течение, снег с неба. К тебе, верному, ждущему — всегда.