Старые фики по ОЭ

Ревность, ревность, ревность. Ужасная ревность. Она сжирает меня, сожрала уже, наверное. Вы посмеялись бы, скажи я вам, но это же невыносимо — непрестанно ревновать. Что вам за разница — тенью ли мечется позади вас ваш «юноша», ваш «окделленыш», как меня, я слышал, за спиной зовут, или сын труса и ублюдка — капитана Лаик? Вы взяли с собой Валме, и хотели бы взять Манрика (знали бы вы, как я безумно, как болезненно собирал каждую крупицу информации о том, как, чем вы жили без меня). Вы взяли их, небрежно вышвырнув уже совсем ручного, но внезапно укусившего вас «юношу». Не разобравшись, вообще не дав себе труда задуматься. Хотя… О чем здесь думать? Если щенок укусил вас, вы немедленно топите его в речке. Вы и утопить меня не утрудились, правильно? Только сейчас узнал, что вы мне дали право выбирать. Я прихожу к ней каждый день, когда могу. Твержу ей, что люблю ее. Она беременна — причем, уже определенно не от вас, но мне не легче. Я видел ее — томную, бесстыдную, в ваших руках. И я убью, но не отдам вас ей. Штанцлер знает, как побольней ударить. Яд? Конечно же! И вы бы умерли во сне, а я прокрался бы к вам спальню сторожить последний вздох, чтобы поймать его. Я ненавижу их. Дорака, ядовитую змею, который, несмотря на свою холодность, глядел на вас с невыносимым обожанием (Король Рокэ? О, он наверняка бы сделал это, кто же сомневается). И ваших кэналлийцев, с кем вы хохотали на родном звонком наречии. И адуанов — всех этих мужланов, и ту девушку — бакранку, с чьих губ вы выпили песню, поглотившую вскоре жилые села, песню зверя… Удивительно — нет силы ненавидеть Савиньяков, а ведь я, увы, даже своей сестре не смог простить ее влюбленность в вас. Наверное из-за того что Савиньяки к вам относятся почти как родственнику, без того слепого обожания, которым больны все, кто окружает вас. Я ненавижу Оллара, это бессмысленное бесполезное ничтожество, которое не стоит даже волоса вашего — и из-за которого вы прилетели умирать. Я ненавижу Валентина Придда, лживую насквозь скользкую гадину, играющую в рыцаря. Как он спасал вас, — и вы еще обвиняете меня в любви к сентиментальным пьесам?! Еще сильнее ненавижу я покойного его старшего брата — потому что с ним вы все же будете навсегда вместе, пусть даже только на какой-то из картин. Как я хотел заполучить эту картину, как вымаливал у Альдо все, что вас касалось, что принадлежало вам. Кроме вас самого — но это было бы уже пределом сумасшествия. Что я бы сделал? Запер вас навсегда живой, проклятой драгоценностью? Возможно, исполосовал бы вас ножом, чтобы стереть с вас красоту и гордость, так меня заворожившие? Целовал руки, плача просто от возможности к вам прикоснуться — на секунду, до того как вы скажете что-то невозможно-равнодушное? Не понимаю сам себя, когда все это началось, и как закончить же… Я ревновал вначале к вам, а вскоре — вас. Возможно, дойди все до вашей казни — я бы стал вымаливать у Альдо ваше мертвое тело. Или попросту зарезался. Как же я ненавижу вас. Мой эр. Мой враг. Мой бог. Мое проклятие. Я вас люблю. Я ненавижу так любить. Ревность, ревность. Ревность — удел слепцов, глупцов и тех, кто не умеет ни взять свое, ни отказаться от желанного. Знаете, Окделл, я ревную вас. Удивлены? Сперва я ревновал к вам — эту вашу молодость, ваши порывы, ваше незапятнанное будущее, необозримые, если задуматься, возможности. Потом влюбился и с тех пор ревную вас. Знали бы вы, как я мелко и дешево следил за вами на суде, и как мне нравилось дразнить вас вашим Альдо, как мне делалось больно и сладко, словно трогал больной зуб. Нет, я не наврежу вам — я выхватывал ваш голос из толпы, но в ней никто не понял, что во всем суде, по сути я больше всего говорил с вами. Изумительно, как по дороге в Ноху меня дернуло это ребячество — сделав вид, словно вовсе не заметил вас, обласкав Придда более, чем стоило — словно и вы бы стали ревновать. Да, я ревную вас. Ревную к вашим женщинам, о коих, к счастью, ничего не знаю. Но единственной, к которой видел ваши вирши, эти глупые, пустые строки с редкими мольбами о взаимности, Ее Величеству все же пришлось сыграть глупую пьесу, полностью достойную вашего Дидериха. Только бы вы поняли, что этой женщины вам даже не видать. Капуйль-Гизайль, мой вам подарок, не считается. Куда сильней — смешно — ревную к «эру Августу», проклятому толстому каплуну, которого вы любите так, как не следует любить даже отца. Вы удивились, что я отпустил его? На самом деле, я только надеялся, что вы еще однажды убедитесь — что вы встретитесь, и он сумеет все же вас изрядно разочаровать. Я вас ревную даже к Эпинэ. Хотя, похоже, здесь не к чему особо ревновать. Я не дал повода герцогу заподозрить мой чрезмерный интерес. Дуэль? Вы выжили? А что же Придд? Простите — я ревную вас даже к семье. К семье, что запирала вас в фамильном склепе этакой безвестной драгоценностью. Смешно было бы лгать, что сам я не вредил вам схожим образом. Стремление вас выставить более юным и неловким, неудачливым глупым мальчишкой — отчего оно? Лишь бы на вас меньше глядел тот же Эмиль. Вы ведь, должно быть, даже не заметили, после чего я стал терпеть это кошмарное ваше «эр Рокэ»? Как мне стало дорого оно, после того как появился наш «эр Савиньяк». С Феншо мне вовсе не хватило выдержки. Знаете, вам опасно так кого-то обожать. Странно, я почти не ревную вас теперь ну разве что к вашему мертвому анаксу. И не потому что он мертв — потому что слишком страшно мне было за вас, так вы ему доверились. Больше всего я, юноша, ревную вас к себе же самому. К тому, как жались вы к ногам вашего «монсеньора» — и не видели за этой статуей Рокэ, куда более вашего. Впрочем, статую вы так и не смутились отравить… К убитой королеве я ревную вас. Знаете, юноша, я ей почти завидую — надо же, как вы обожали ее, что даже зарезали. Если вы выживете — выживите, юноша! — я отпущу вас, хоть на все четыре стороны. Пусть вы убийца. Или, может быть, послушаюсь мнения света? Иногда мне это нравится в минуты слабости — воображать вас в моем доме, крепко запертым — да, что там, будем честными — прикованным к стене возле постели, так же как прикован был к ней я в своей тюрьме. И что я сделал бы? Кормил вас с рук, как дикого звереныша? Насиловал? Учил политике, стратегии и тактике? Любил вас, повзрослевшего, красивого? Или, не вытерпев вашего равнодушия, убил? Я вас люблю, смешно и безнадежно, понимая, что одной этой любовью погубил вас. Вы не знаете, это проклятие, полученное мною в юности проклятие, полученное мной из-за другой влюбленности, из-за Людей, простите, Чести, и уже если брать весь список — из-за вашего отца… А может — просто я… ваше проклятие. Я вас люблю, хоть вы меня и ненавидите. Я не могу любить вас. Если бы я мог не любить вас.