***
Прошло несколько дней. Они ни разу не виделись с Дань Фэном. — Я же говорил, — с горькой ухмылкой сказал Цзин Юань. Дань Фэн стал избегать его. — Он же сказал, что ему надо осознать. Избегание тоже, своего рода, осознание. Цзин Юань был готов к подобному, но когда ты сталкиваешься с таким в действительности — никакие подготовления не спасут. Только горькое ощущение реальности. Это оказалось сложнее, чем он предполагал. Цзин Юань испытывал тоску, улыбка давалась ему всё сложнее, как и привычная рутина. Меч выпадал из рук. Он корил себя, ужасно винил и ненавидел за этот акт эгоистичности. За этот акт разрушения дружбы. Инсин кинул на него неопределённый взгляд, привычно вздохнул и ушёл в мастерскую, оставляя Цзин Юаня наедине с самим собой. Он находился в саду и смотрел на вечернее небо. Закат был в самом рассвете, самые яркие цвета играли своим великолепием, даря последние лучи солнца. Он не знает к худшему или лучшему произошедшее. Быть может, однажды он бы не смог тихо хранить свои чувства? В голове он убеждает себя, что готов был бы хранить эту тайну вечно, но что было бы на самом деле? Никому это неведомо. Ему оставалось надеется на то, что Дань Фэн не оставит их дружбу в прошлом. Просто забудет этот инцидент, закроет глаза. Цзин Юань крайне сильно боялся ранить и так хрупкие чувства Дань Фэна. Дань Фэн. Дань Фэн вошёл в сад. Его волосы привычно плавали на ветру, а журавли, что украшали его аристократичные рукава, свободно летали. Движения отличались от ему привычных, они были не такими плавными и сдержанными, а во взгляде не было привычной изоляции. Он будто стал живее. — Юань, — позвал он лейтенанта по имени и у того прошли мурашки по телу. Юань… Как же это звучало в его исполнении, как приятно ложился голос на эти буквы. Дань Фэн подошёл ближе, Цзин Юаню оставалось лишь завороженно смотреть на него. Столько дней без него и вот он здесь — в закатных лучах, с тревогой и неловкостью во взгляде, с живым блеском. — Да? — Я… Я влюблён в тебя, но я не уверен, что смогу любить тебя. Любить тебя так, как ты меня. С таким же глубоким пониманием и знанием. Я буду стараться учиться любить, буду стараться стать таким, как ты. Но сейчас… Сейчас я не знаю насколько способен любить. Цзин Юань поражённо смотрел на него. Дыхание перехватило, глаза заискрились. Взгляд Дань Фэна был ярче заката, что был за его спиной. Он смотрел в это лицо, не отвлекаясь ни на что. Лейтенант видел в нём то, что хотел видеть всегда. То, что говорило о начале нового. Он всегда видел в Дань Фэне человека, но сейчас это ощущалось ещё отчётливее. Он закрыл лицо ладонью. — Извини, извини… Я тебя обидел? Прости, я так долго подбирал слова, так долго пытался понять, что ощущаю сам и… — Дань Фэн растерянно забегал глазами, что было совсем несвойственно Пожирателю Луны, но так хорошо шло Дань Фэну. — Ты меня не обидел, я просто очень счастлив, — на его губах вновь появилась улыбка. Такая мягкая и тёплая, совершенно искренняя и действительно счастливая. — Я всегда готов поддержать тебя, ведь люблю тебя, Дань Фэн. Дань Фэн смущённо отвёл взгляд. — Так непривычно слышать подобное в свою сторону… — Ничего, привыкнешь, — Цзин Юань поднимается со скамьи и подходит к нему, — я ведь люблю тебя.***
25 ноября 2023 г. в 20:07
Пожиратель Луны был восхитительным. Идеальным лидером и воином, с тем самым взглядом, что должен быть у величественного дракона. Не просто дракона, а самого потомка Эона. Олицетворение Постоянства, цикла Вселенной. Изящные и чёткие движения, доведённое до совершенства владение копьём. Яркие глаза, взирающие на мир с высоты — всё это был он. Верховный Старейшина Лофу.
Это был не Дань Фэн.
Цзин Юань наблюдал за драконом, что отдыхал под деревом. В такие моменты — когда он облокачивается на дерево, глаза его расслаблены, руки свободны — Дань Фэн казался самим собой, стал похожим на человека. Лейтенант любил наблюдать за таким Дань Фэном. Ему казалось, что только во время сна он становится самим собой.
Никто не обращал внимание на то, что скрыто за высокомерной лазурью. Никто не замечал того всепоглощающего одиночества, непринятия самого себя, вечную борьбу с самим собой. Всё это было далеко от мира, всё это было безразлично, если касалось Верховного Старейшины. Пожиратель Луны — идеал. Ему не позволено совершать ошибок, а, как известно, главная ошибка людей — чувства и эмоции. Скрывающий собственную натуру, он никогда не мог показать миру себя. Себя, а не воссозданный образ героя.
Дань Фэн был похож на осень: тихую и спокойную, едва заметную. Такую прекрасную и величественную в своём обличии.
Цзин Юань любил Дань Фэна. Не восхищался и не обожал, а просто… Любил. Возможно ли просто любить? Да. Цзин Юань просто любил. Так же тихо скрываясь в осенних листьях, как какое-нибудь насекомое, что нежится в лучах мягкого солнца. Он не мог рассказать о своих чувствах. Цзин Юань понимал Дань Фэна более, чем кто-либо другой. И понимал, что дракон не примет его чувств. Потому что просто не сможет принять самого себя — Дань Фэн никогда не сможет открыться самому себе, признать любовь к кому-либо. Юаню остаётся лишь молча смотреть за ним, помогать из тени, говорить редкие слова поддержки и утопать в снах, где Дань Фэн действительно чувствует, действительно любит — не его, а самого себя. Цзин Юань мечтал стать тем, кто откроет Дань Фэну самого себя.
— И долго ты будешь так пялиться?
Инсин подходит к деревянным перилам, где Цзин Юань разлёгся, наблюдая за своей осенью. Лейтенант даже не поднимает на него своего взгляда, на автомате улыбаясь своей кошачьей улыбкой.
— У меня сейчас нет сил с тобой пререкаться.
— Я и не за этим пришёл, — выдыхает Инсин, кладя руку на перила, — вижу, что в муках ты любовных, друг мой.
Цзин Юань поднимает на него голову, с насмешкой смотря на того.
— В стихоплёты нанялся?
— Всё же силы пререкаться есть?
Цзин Юань отводит взгляд, подтверждая то, что сил никаких нет. В этой безмятежной сонной атмосфере его тяжкие думы имеют вес больший, чем свинец. Он бережёт свою любовь к Дань Фэну, но иногда она скребётся, пытается вырваться наружу и Цзин Юаню остаётся лишь улыбнуться.
— «Старая юность и юный цветок заключены в отведённый им срок, И от Вечной Вселенной какой прок живым, — всё пройдет, всё исчезнет, растает как дым…»
— И вправду стихоплёт. Нынче всех Обителей Изобилия перебили уже? Как хорошо живём.
— Придурок, честное слово… — выдыхает Инсин. — Ты ударяешься в отрицание на уровне с Пожирателем. Как там говорили: перенимаешь привычки у тех, кого любишь? Ну точно ты.
Цзин Юань ответа не даёт. Ветер приятно освежает лицо, пахнет листвой, солнце красиво падает на землю, а дерево отбрасывает тень. Лежать бы так целый день.
— Я к тому, что вы, долгожители, не понимаете истинной ценности жизни. Вы всегда думаете, что у вас есть время, живёте совсем неторопливо… Думал ли ты когда-нибудь о том, что завтра умрёшь? Конечно, не думал. Мало смертных о подобном думают. Мало кто ценит каждое мгновение. Смертные гонятся за бессмертием, не понимая истинной ценности жизни… В любой момент всё может исчезнуть, Эоны могут взорвать вселенную. Ты можешь видеть Дань Фэна таким в последний раз. Ты можешь его вообще видеть в последний раз. Завтра его могут отравить, он может устроить восстание, сбежать отсюда, в конце концов. Твоя любовь может спасти его, а может и убить. Но куда там уж дальше истязать мёртвую душу?
— Я боюсь неловкости в наших отношениях. Я не хочу их портить чем-то… Подобным.
— Поразительно, твоя любовь так чиста, а ты так пренебрежительно относишься к ней, — усмехается Инсин, — я же сказал о том, что твои слова могут сделать хуже, а может, наоборот, намного лучше. Сколько у него ещё будет жизней впереди? Сколько он повстречает смертных, подобных мне, бессмертных, подобных тебе. Мы с тобой умрём — рано или поздно, а он — нет. Такова его судьба. Может, если ему почаще бы говорили о том, что его, Дань Фэна, любят — он бы открылся миру?
Цзин Юань задумчиво смотрел на лежащего дракона. Инсин говорил имеющие право быть вещи, но лейтенант не мог с ними согласиться. Он боялся, ужасно боялся, что сделает хуже. Не просто их отношениям, а самому Дань Фэну.
Осень бывает раз в год, но всегда наступает вновь. Она не может исчезнуть. Жизнь, существующая в листьях, исчезнет навсегда, а за ней придёт новая. Может и Цзин Юань — такое же мимолётное мгновение? Может в прошлых жизнях Дань Фэну уже признавались в любви?
Именно поэтому ему надо было сказать эти слова. Бросить их на произвол судьбы, дать право выбора Дань Фэну — что же с ними делать.
Он поднялся и направился в сторону Дань Фэна, что начал подавать признаки жизни — просыпаться. Цзин Юань не был полон решимости сказать эти слова сейчас, но понимал, что больше момента не подвернётся. Только если на смертном одре, когда терять уже будет нечего. Хотя, обременять (обременять ли?) такими словами Дань Фэна не хотелось.
Лейтенант присел напротив дракона, что сонно открыл глаза. Протянув руки, чтобы протереть их, он увидел перед собой Цзин Юаня, что смотрел на него странно пристранно. С нежностью и печалью в лице, словно исчезающая тень давно погибшего друга. В вечерних лучах солнца и шелесте листвы его золотые глаза выглядели по-особенному уютно, по-особенному согревающе, по-особенному печально.
— Цзин Юань? — Дань Фэн немного удивлённо смотрит на мужчину. Только проснулся — взгляд ещё сонный, обнажённый. Такой чистый и правдивый, без всякой маски для самого себя.
Он смотрит в его лицо, как в последний раз. В последний раз всматривается в эти губы, в эти мягкие глаза — такие спокойные и безмятежные.
Цзин Юань, став эгоистом в эту чёртову минуту, став на этот чёртов эшафот, готовый погибнуть в эту минуту, готовый потерять последнюю благосклонность, мягко касается губ Дань Фэна под шелест листвы и ветра. Закрывает глаза и касается. Они холодные и сухие, но совсем мягкие.
— Прости, Дань Фэн, я люблю тебя, — отстранившись, говорит Цзин Юань. — Я… Просто хотел сказать это. Я не смею требовать ответа, любого ответа. Просто знай, что я люблю тебя. Ты в праве решать что делать с этим или не делать. Пожалуйста, не заставляй себя насильно принимать мои чувства и… Отрицать меня после этих слов, — на одном дыхании говорит Цзин Юань, отводя взгляд.
Дань Фэн шокированно смотрит в макушку лейтенанта, его глаза дрожат, губы дрожат, тело дрожит. По глазам видно, что его сознание переживает отрицание и непонимание произошедшего. Пока вокруг спокойная осень, внутри бушует ураган. Опустошение мешается с неясными мыслями, вызывая бурную стихию.
— Я… — голос звучит совсем непривычно, как-то поломано. Словно у шкатулки механизм вышел из строя, словно Цзин Юань сбил давно установленную программу. — Мне надо… Осознать. Прости, прости Цзин Юань… Просто…
— Я уже сказал тебе, что ты не должен чувствовать себя ответственным за мои же чувства. Я всё понимаю. И извиняться должен я. Я не буду ждать ответа, но буду надеяться на него, — он поднимает голову и улыбается. Мягко и тепло, как привык это делать.