Тот, кого никто не любит

      Даже попивая кофе в кафетерии, Варден исхитрялся одной рукой строчить остопротивевший отчет для Вайетта и заполнять уведомления для Мрака и для Света, шлепнув от души на оба бланка оттиск своего перстня — когда тупились косы (чего только ни затупится от работы с черствыми смертными!), сотрудники их департамента пускали в ход кольца. (Шварцмана Варден так и забрал — бережно, осторожно, положив на плечо руку с перстнем).       — На тебе совсем лица нет, — сочувственно вздохнула бариста Синтия. — Вот что значит перерабатываться. Глаза вовсе красные. Недоспал?       «Ага, и глаза красные, и ресницы слиплись — только бы не узнала, что я ударился в слезы, да еще при Вайетте. Стыд-то какой!»       — Возьми еще, — Синтия пододвинула к нему вторую чашечку. — Нет, даже не вздумай платить! За счет заведения!       — Спасибо, — мрачный жнец искренне улыбнулся. Синтия ему нравилась. Она была сострадательной и благосклонной, но нравиться — это еще не все, симпатия — это не любовь.       Увы, но вечно помнить он мог бы только Лесли.       Шинигами опорожнил чашечку наполовину, когда в кафетерий ввалились Перкинс и Грант. Напарники перебрасывались шутками-прибаутками, а Грант еще и разглядывал свою собственную косу.       — В заточку отдам, — решил вслух коллега. — Затупилась вконец. Пока похожу с кольцом.       — А попутно Вайетту бумаги на стол не передашь? — умоляюще протянул Варден. — Мне сверхурочно утечку навесили!       Грант присвистнул. Перкинс покачал головой:       — Это даже для Вайетта чересчур уже. Давай свои документы, я занесу.       — Все оттого, что у тебя нет партнера, — философски заметил тезка жюльверновского капитана. — Был бы напарник, не уставал бы ты так смертельно.       Послышались какие-то булькающие звуки, за ними — кашель. Кофе вытекал у Вардена из носа.       — Твое счастье, Рик, что я не могу повторно умереть от захлебывания, — бариста протянула пострадавшему салфетку.       Орихиме поправила длинный рукав свитера (коротких она не носила), проверила, на месте ли заколки в огненно-рыжих волосах, и решительно зашагала по улице. Ее первого (если повезет, постоянного) напарника звали Варден, и по фотографии Химе должна была его узнать. Где он обретался, ей тоже сообщили, равно как и об их первом задании.       В кафетерии благоухало дивными ароматами кофе и выпечки. Химе сразу увидела белые волосы, устремляясь к будущему партнеру.       — Я с напарниками не работаю, и это окончательно. Так Вайетту и…       В двери тренькнул колокольчик.В третий раз за сегодня — новый посетитель.        — Здравствуйте, — прямо напротив «утопленника в чашке кофе» примостилась девушка, одарив его сияющей улыбкой. — Меня зовут Иноуэ Орихиме. Я Ваша напарница. Надеюсь, Вас предупредили? — уточнила она с легким беспокойством — не покидало ощущение, что свалилась на чужую голову неожиданно.       Разглядев ее, а тем более расслышав ее дальнейшую речь, Варден разжал-таки пальцы.       Бах! Коричневая лужица выплеснулась на колено «герою дня», а на полу очутились осколки.       — Вот вам, дамы-господа, и за счет заведения — и напиток, и посуда, и брюки, — развел руками Варден. — Где это я при жизни так нагрешил?       Все-таки про нее не предупредили.       Химе не любила причинять кому-то неудобства, весь мир вокруг учил ее быть вежливой и предупредительной с другими, и в том, что о ней не сказали Вардену, не было ее вины, но она ощутила себя виноватой, когда чашка выпала из его рук.       — И-извините! — вскочила она, — Я уберу…       — Иноуэ, — Перкинс остановил ее одним взглядом. Положив ладонь на плечо, усадил обратно. — Не суетись.       Убирать разбитую чашку подбежала какая-то работница кафе, и Химе почувствовала себя еще хуже, но не вырываться же, когда ее почти держат? Пришлось сидеть смирно, заливаясь румянцем и желая провалиться под землю.       — Хэл, — с нажимом сказал Джад. — Это Иноуэ Орихиме. С сегодняшнего дня она твоя напарница, и это не обсуждается.              «Как они могли? Нет, как они со мной так могли? Что я им всем сделал такого уж, что они вот так?»       Руки Вардена тряслись, словно у старого пьяницы, клянчащего на стаканчик, «а то помру, сынок (доча), ведь помру же!» Брюки теперь отправятся или на выкинштейн, или в домашнюю носку исключительно, но что тряпка! Это мелочь! Вот когда в душу выплескивают всякое…       — О, вон оно как, — нехорошие огоньки в серых глазах Хэла Перкинсу были очень даже знакомы. — Значит, Вы? Моя напарница? И не обсуждается? Позвольте, милая моя, но какая-такая из Вас жница смерти? Вы себя в зеркало видели, дитя?       — Я… — у Орихиме чуть слезы на глаза не навернулись. Мрачная жница из нее была никакая, она это знала и это ее мучило. Мучило все: необходимость убивать людей, понимание, что сама теперь фактически мертва, и полное одиночество. Раньше у Химе всегда был брат, всегда был Сора, сколько она себя помнила. Он был для нее целым миром, даже когда она выросла, все равно эта связь не стала меньше. Химе уже меньше зависела от него, но без него себя не смыслила — и его у нее отняли. Его душа ушла за грань, в Рай или на перерождение, а она осталась одна. Друзей у Химе почти не было. Родные — лишь де-юре. Во всем мире она любила одного только Сору, а его не стало.       — Хэл! — Перкинс даже стукнул ладонью по столу. — Что ты себе позволяешь? И раньше ты перегибал палку, но это же чересчур даже для тебя! Какая муха тебя укусила?       — Большая такая, размером с мистера Вайетта! — Варден сбивался на злобную скороговорку. — Да разве Вы, сударыня, мрачная жница? Вы вот этим-то владеть обучены? — бледные пальцы расчехлили косу, блеснувшую, точно лазерный луч на каком-то рок-концерте. Сам же Хэл — беловолосый, с бескровным лицом и неприкрытой яростью в глазах — воистину казался каким-то демоном. Грант даже попятился, прикрываясь рукой.       — Ты что, спятил, Хэл? Нельзя обнажать косу против своих!       — Я и не обнажал против своих или чужих! — шинигами убрал орудие производства назад в футляр. — Я лишь показывал, с чем мы имеем дело ежедневно и ежечасно! А вот этим Вы привыкли действовать? — Варден приподнял руку с кольцом. — У Вас пороху хватит оборвать сими милыми вещицами нить человеческой жизни?       — Я не… — она сжала кулачки на коленях. Косой Химе пользоваться умела — ее учили, без этого она не стала бы шинигами. Она забрала душу — всего одну, и все равно было жаль, и все равно дрожали руки. Варден прав, никакая она не мрачная жница, она самонадеянная девчонка, которая полезла туда, где ей не место и куда было бы лучше не соваться.       — Хэл, на два слова, — не удержавшийся Перкинс кивнул в сторону. Выкрутасничал Варден постоянно, но всему же должен иметься некий предел!       О чем они говорили, Орихиме не слышала, но видела, как оба злятся, что заставляло ее переживать еще больше: всегда ненавидела навязываться. Могла бы — встала бы и ушла, но это было бы глупо и по-детски, и не ее желанием было стать напарницей Хэлберта. Она его не знала, и он произвел на нее далеко не лучшее первое впечатление.       — Я весь внимание, — отошедший «ослушник» скрестил руки на груди.       — Хэлберт Артур Варден, ты что вытворяешь? Ты уже разом перешел все границы! Ведешь себя абсолютно не по-джентльменски! Оскорбил и огорчил леди!       — Я не работаю с напарниками, и тебе это ведомо — почему и отчего! Ты меня сам снимал с проклятого алтаря, где надо мной вдоволь поизмывались! К тому же, ты помнишь, сколько лет назад я умер! — виновник тарарама шептал зло и быстро. — Мне подсунули японку! Японку!       — И что с этого?       — Что с этого? Да у тебя кровь в жилах или ледяная вода? Джад! Да открой глаза! А бывшего эсэсовца, случайно, в закромах у нашего департамента нет в напарники мне?       — Эсэсовцев мы сразу отправляли во Мрак, не надо, да и эсэсовцу никогда бы даже не предложили нашу службу, успокойся, — Перкинс уже и сам начал потихоньку заводиться. — Довольно уже жить прошлым, Хэл.       — Хочешь сказать, я должен забыть алтарь и свою смерть? — еще тише и ядовитее зашептал Варден. — А я не могу! Я сам — память! У меня по всему телу напоминания!       — Хэл, я помню, — мягко заговорил Джад. — Я все помню, ведь это действительно я забирал тебя с алтаря. Я знаю и про Эрвина Гризволда, и про всех, что сотворили с тобой такое. Но я тебе три вещи скажу. Первое — ты не суди по внешности, за улыбкой может прятаться такая боль, что и ты бы заплакал кровью. Второе — зря ты выкрутасничаешь, хотя я догадываюсь, что ты не со зла, а от боли и страха.              — Я ничего не боюсь! — взвился Хэл.       — Боишься, но в страхе нет ничего плохого или неправильного, ничего не боятся только социопаты, а ты вовсе не такой, пускай и позволяешь себе несносные выходки. Представь себе, тебя даже любят, несмотря на то, что ты вовсю чудесишь. Не я один понимаю, что ты не со зла. Но третья вещь тебе не понравится: ты сейчас пойдешь и немедля извинишься перед напарницей, иначе, как бы я тебя ни любил, а за такое отколочу.       Шинигами обменялись далекими от вежливости и любезности взглядами, но Хэл сдался первым — Джад красноречиво стал подтягивать рукава, дабы не мешали.       — Джад, не надо бы с ним так, — запротестовал было Грант, не слышавший ни слова, но по жестам и взглядам догадавшийся, в чем дело.       — Надо, — отрезал Перкинс. — Хэл, ты, кажется, что-то хотел сказать даме?       — Да, — неохотно выдавил из себя Варден. — Простите меня, сударыня, больше не повторится.       — Вот и прекрасно, — вся суровость Перкинса исчезла. — Действительно, прости уж его, он скверно воспитан, но у него есть шансы.       Химе надула губы; так и подмывало ответить колкостью, но это бы все только испортило.       — Хорошо, — сказала она так же неискренне, — Я не обижаюсь. Простите Вы меня за то, что доставила беспокойство. Джад, я верно помню, наше первое задание — утечка?       — Да. Душа, которая должна была умереть, вернулась в тело. Была возвращена, — помрачнел Перкинс. — Иоганн Фауст с помощью некромантии вернул к жизни свою жену, Элайзу Фауст, — он бросил еще один взгляд на Вардена — знал, как тот относится к таким вещам и почему. Отчасти поэтому в напарники ему решили дать именно Химе; та лишь казалась робкой, стеснительной и не умеющей дать отпор. Вежливая, мягкая и тихая, Иноуэ Орихиме таила в себе внутреннюю силу, способную не только лечить любые раны, но и сдерживать такие буйные натуры, как Хэл.       — Тогда… пойдем? — Химе вопросительно глянула на своего нового напарника. Первого напарника. Они должны были доверять друг другу, чтобы работать вместе, но пока что Хэлберт Варден вызывал у нее лишь легкое раздражение.       — Одну минутку, — Хэла все еще трясло. Да, Джад сумел вытянуть клещами извинения. Но беловолосому шинигами было бы легче прыгнуть с небоскреба Акулы Шварцмана, нежели заставить себя куда-то телепортировать с новой партнершей. — Вы истории любите? Я бы хотел Вам одну рассказать.       — Хэлберт! — Перкинс погрозил пальцем. — Опять?       — Нет, Джад, не бойся, я держу себя в руках. — голос у Хэла внезапно сделался как будто неживой. Ни дать ни взять плохая диктофонная запись. — Жил да был один …перспективный молодой человек. Он был обручен, он был счастлив. И хотя не так давно по земному шару прошагала война, — вот теперь в рассказ вплелись живые, хотя горькие нотки, — все равно они будущего не боялись, собирались все из руин поднимать и такое прочее. Эх, молодость-молодость и сплошной энтузиазм! И еще у нашего героя друг имелся. Его в глаза и за глаза все звали Заговоренным — что-то пули и снаряды его даже не цепляли, а парень посмеивался и отстреливался шутками — за него-де молятся, — «молятся, только не тем силам! И они рады-довольны услужить!» — Однажды Заговоренный угостил нашего приятеля хорошим вином — было бы этому ослу призадуматься, откуда змей-искуситель взял сей благородный напиток, зачем угощает и что могло быть туда намешано. Хлеба негде достать, а он — вино! — лицо у «сказителя» конвульсивно дернулось. — Но нет, я… то есть, герой нашей сказки выпил предложенное — и в голове у него свет померк. Очнулся наивный простак на таком вот алтарном камне, с бороздочками — это чтобы кровь жертвы стекала по ним, а оккультисты ее пили, — пальцы Хэла заметно подрагивали. — Тогда черной магией и оккультизмом баловались не одни гаденыши Адольфы и их присные. Наш герой пришел в себя в таком виде — обнаженный, связанный, внутри черепа все кузнецы ада молотами грохочут, — Хэл не замечал, как присел Грант — ноги у Джадова напарника подкосились — а Синтия отирает платком слезы. — А вокруг алтаря стояли фигуры в балахонах. Один, как я… как пленник понял, жрец, тринадцать послушников — или как там у подобной нечисти они называются. Некий послушник откинул капюшон — и наш герой узнал, как бы перед глазами все ни плыло, Заговоренного. Только и успел спросить, мол, за что. Знаете, что ответил этот волк в овечьей шкуре? «Не «за что», а «для чего» — Лесли выбрала тебя. Теперь я тебя с дороги уберу». И на связанную жертву обрушились удары ритуальных кинжалов — каждый от новой руки, — Хэл снял пиджак, расстегнул рубашку, избавляясь и от нее тоже, и Грант с баристой вскрикнули в унисон. На груди и животе разоблачившегося до пояса шинигами места живого не имелось от шрамов. — Уже на шестом ударе сознание жертвы погасло. Потом за убитым явился жнец смерти по имени Джад Перкинс, снял несчастного — то есть его душу с алтаря — и предложил присоединиться к их команде. Замученный согласился. Но больше он не работает с напарниками. Он не хочет столкнуться с еще одним предательством. Вот такая вышла сказочка, доброй ночи, детвора, — договаривал «сказитель» уже не Иноуэ, а своим ботинкам.       История Вардена должна была произвести на нее впечатление, и произвела — Химе была доброй и сострадательной, ее не могла не ужаснуть участь Хэлберта, убитого собственным другом, и убитого мучительно, но вместе с тем, пока он рассказывал, в Орихиме поднималось совсем иное чувство одновременно с состраданием — раздражение, и слушала она молча, не утирая слезы и не вздрагивая. Раны и шрамы видела не раз; не училась в университете, но в анатомичке бывала, отец ее друга был главврачом и по знакомству впускал Орихиме вместе со студентами. Ее не шокировал вид этих шрамов. Ей казалось, ее уже ничего не шокирует — Химе переступила свой болевой порог. После всего, что с ней произошло, ее мало что могло ранить; потеряв все, она обрела нечто иное, в частности — стержень внутри. Железный и несгибаемый.       — Хорошо, — тихо проговорила она. — Я поняла. Но я не поняла одного: при чем здесь я? Неужели Вы думаете, что я тоже принесу Вас в жертву? Простите, но это смешно. Вы сильнее меня. Вы сами только что назвали меня «дитя», и сомневались, что я владею косой. С чего же тогда Вам меня бояться?       — Это я-то боюсь? Я ничего не боюсь, я никого не боюсь! — Варден вздернул нос. — Но и не доверяю больше направо и налево, без разбора. Четырнадцать кинжалов очень неплохо лечат от наивности! Неуязвимых на нашей службе, увы, нет. Яды и пламя кое-каких демонов и нашу братию могут отлично так упокоить.       — Никто не собирается подставлять тебя и передавать в лапы демонов, Хэл, — покачал головой Грант. — В самом деле уже. Довольно, а?       — Неужели Вы думаете, что я тоже оккультист? — вздернула бровь Химе Мне жаль, что Вам пришлось вынести это, но в то время меня даже не было на свете, и в этом нет моей вины!       — Иноуэ, — предупреждающе сказал Джад, слыша в ее голосе опасные нотки. Коса нашла на камень; он не ожидал от Химе такой реакции. Скорее думал, что она расплачется, как бариста.       — Что «Иноуэ»? Я врач, я…       На миг Перкинсу показалось, что сейчас она все расскажет. Что взорвется и выложит собственную историю — но Химе замолчала на полуслове, сжала губы и ничего не сказала, лишь неосознанно дернула себя за рукав, прежде чем продолжить:       — Между прочим, меня тоже, как и Вас, поставили перед фактом, не спросив, хочу ли я иметь напарника. Хочу ли я, чтобы моим напарником были именно Вы. Так вот: я не хочу.       — Иноуэ, приказ сверху… — напомнил Перкинс.       — Знаю, — она встряхнула головой. — Приказ сверху. Мистер Варден, — подчеркнуто официально продолжила Орихиме. — Вы слышали? Нашего мнения не спрашивают.              Виновник переполоха взял в руки рубашку, но не надел — просто прикрылся, пряча безобразные рубцы.       — О да, начальство никогда не спросит, чего хотят подчиненные. Их ведь дело повиноваться, да и только, ведь так? Я не досказал ту историю. Спустя какое-то время на всех четырнадцать негодяев вышли разнарядки. Кто-то как раз вызвал демона — и тот должен был растерзать горе-заклинателя в клочья. Кто-то сам переборщил с тем веществом, что положили нашему герою в вино. У кого-то еще какая-то причина. И все четырнадцать разнарядок вручили кому угодно, но не умерщвленному на алтаре. Он… он стоял на коленях перед мистером Вайеттом, наплевав на гордость и честь, вымаливал и выпрашивал, чтобы ему дали одну, хотя бы только одну — на Эрвина Гризволда, Заговоренного… — воздух точно сгустился и душил шинигами, — но на все просьбы, мольбы и коленопреклонения шеф ответил категоричными отказами. Мол, злоупотребление служебными полномочиями выйдет. А вот через еще какое-то время в руки нашему …уже жнецу дали разнарядку с одним-единственным именем. Лесли Тинт.       Лесли? Та самая, ради которой Хэлберта убили? Химе моргнула, взгляд, доселе непроницаемый, смягчился — она не могла бы себе представить, что бы с ней было, если бы пришлось забрать Сору. И она знала, ее сразу предупредили: тех, с кем шинигами были близки при жизни, они не забирают. Нельзя. Точно так же адвокатов, прокуроров и судей отстраняют от работы с делами родных, ибо те априори будут предвзяты, а врачам не советуют лечить тех, кто им дорог. Не запрещают, но не советуют, особенно если речь идет о хирургическом вмешательстве: таблетки можно выписать, кому угодно, а резать того, кого любишь и за кого переживаешь… рука запросто может дрогнуть. Шинигами — почти то же самое.       Но, опять-таки, она здесь при чем?       — Послушайте, мне действительно жаль, но что я могу сделать? — Химе снова начала злиться. Она была доброй, но у ее доброты был предел, и она не выносила, когда ее обвиняли в том, в чем она была не виновата. — И что я сделала? Я не убивала Вас. Не запрещала Вам забирать ваших врагов и не отдавала приказ забрать Вашу девушку. Я не Гризволд и не Вайетт. Если бы я могла, я бы изменила Вашу историю, и не только Вашу, все мы здесь не от хорошей жизни… но я не могу. И Ваш посттравматический синдром вылечить не могу, хотя этот диагноз вряд ли точен. Могу только убрать Ваши шрамы. Больше ничего.       — Да Вы смеетесь! — машинально начал было нападать Хэл. Рубашка упала на пол, но хозяину уже было начхать на чистоту одежды. — Нет. Не так, — вдруг холодным — один в один Перкинс — тоном произнес Варден. Джад как раз знал — беды жди именно тогда, когда Хэл собран и хладнокровен, а не куролесит, как всегда. — Синтия, дай мне, будь любезна, ножичек, — недоумевающая бариста протянула просящему желаемое. Хэл безо всякой жалости чиркнул себя по запястью, словно собирался наложить на себя руки, провел еще одну кровавую линию на торсе.       Химе дернулась — живо вспомнилось, как сама точно так же резала кожу, вспарывая вены. Сразу же побледнела, чувствуя, как краска отливает от лица; раньше щеки окрашивал смущенный румянец.       — А теперь — вуаля! — раны затягивались на глазах, свежие шрамы изглаживались, кровь исчезала без остатка.       — Поняли теперь, миз Иноуэ? — замужем собеседница или нет, Хэлберт не знал и не ведал, выбрав нейтральное «миз», — то, что сделано мне после смерти, заживет, а до — останется, как было. Я не забуду того, что со мной вытворили на алтаре, потому что память — я сам. Это не стереть, не свести и не смыть. Хотя, — уголок рта Хэла дернулся, — если каким-то чудом Вы их выведете — обещаю ни словом, ни полсловом Вас не огорчать и придерживаться инструкций до последней йоты и черты. Не сойти мне с места.       — Чтобы ты знал, Хэл, она…       — Джад, пожалуйста, — прервала Перкинса Химе, мешая ему рассказать про случай с исцелением Софи — если бы Варден об этом знал, то не устраивал бы ей демонстрации порезов.       Было нехорошо с ее стороны пользоваться его неосторожным обещанием, но или так — или никак. Можно было попросить заменить напарника, но это заняло бы много времени и помешало бы работе всего Дзю-о-тё.       — Значит, обещаете?       Орихиме медленно встала, выходя из-за стола. Рисунок шрамов на теле у Хэлберта был жуткий, кто угодно бы ужаснулся, и ей было страшно от понимания, что это сделали с живым человеком, но это был не тот страх, от какого тряслись бы руки и какой мешал бы соображать.       — Стойте смирно, — попросила она. — Нет, погодите. Джад, выньте свою косу.       — Что? Зачем?       — Если Вы увидите, что мои действия опасны — Вы сможете легко меня остановить, верно? Грант, — она перевела взгляд на второго шинигами. — Вы тоже, пожалуйста.       — У меня коса затупилась, — зачем-то сказал тот.       — Тогда приготовьте кольцо. Джад…       — Ладно, — закатив глаза, он обнажил косу — не применил бы ее против Иноуэ, и повода не было, о чем Перкинс знал, но также он знал, насколько эта девушка может быть упрямой. Грант поднял кольцо.       Надувшийся Хэл даже не знал, возмутиться ему — трусом выставляют, раз других шинигами просят взять Орихиме на мушку! — или поблагодарить — все же Хэлберта сильно мутило от одной мысли, что ему — ему! — придется работать в паре, и подстраховаться не мешало. Но вслух он не успел ни возразить, ни сказать спасибо — «зловредная японка» уже творила то, что сам Варден назвал «чудом».       Довольно кивнув, Орихиме вскинула руки, и заколки в ее волосах ярко вспыхнули, а из ладоней полилось уже знакомое Перкинсу сияние. Рыжее, яркое, почти теплое, оно окутало торс Вардена, и медленно шрамы начали заживать, исчезать, таять, оставляя взамен гладкую кожу — такую же, как раньше, до того, как по телу проходились лезвия.       Шун-Шун-Рикка. Ее шикигами — целых шестеро сразу. Духи, которые прибыли на ее зов, когда Химе проклинала свою слабость. Неизвестно, почему, но что-то в Химе их привлекло. Она не любила рассказывать о них, не хотела применять силы без надобности, но сейчас другого выхода не было.       Синтия зажала рот ладонью, завороженная зрелищем. Грант, забыв держать кольцо на изготовку, опустил руку.       — Вот так, — сказала Химе. Свет погас, она шагнула в сторону. — Ни одного следа. Я же говорила, — не удержалась Иноуэ, — что я врач.       — Я сплю, — Хэл оглядел себя так и этак. — Я… я б-брежу. Мне м-м-мерещится, — голос шинигами еще никогда не был так тонок, да и заикания за Хэлбертом не водилось.       — Да нет, Хэл, наоборот — пора проснуться! — Синтия улыбалась сквозь недавние слезы.       — А ты помнишь, что слово давал? — подмигнул Грант, довольный, словно пообедавший канарейкой кот.       — Да все я помню, Рик, склерозом не страдаю, несмотря на возраст, — от досады Хэл быстрее пришел в себя, — будь хоть вор — а держи уговор, — тараканов в пепельноволосой голове Хэлберта водилось вдоволь, но и неоспоримого достоинства шинигами не был лишен — давши слово, держался. Даже если самому клятвы боком вылезали.       Химе довольно заулыбалась — так выглядит человек, целиком счастливый от проделанной работы. Исцеление никоим образом не отражалось на ней, способность не давала отката, влияя на ее собственное самочувствие, хотя в первый раз, вылечив Софи, она была почти уверена, что взамен ей самой станет плохо. Не стало. Наоборот, было хорошо — как каменная плита с души свалилась.       Точно так же она могла исцелять людей. Не всегда они умирают вовремя, иногда смерть бывает случайной, незапланированной судьбой: это может быть вмешательство извне либо самостоятельное решение человека умереть. Такие случаи тоже контролировали шинигами, и роль Химе в этом была особенно важна. Поэтому она передумала уходить за грань и осталась среди жнецов — и поэтому, и потому, что инцидент с демоном мог повториться, а исцелить яд было под силу ей одной.       — Значит, согласны быть моим напарником? — сощурилась Иноуэ. — И больше не будете ругаться? — не сказать, чтобы перспектива быть партнером Вардена ее радовала, он все еще ей не нравился, его история вызывала сочувствие, но его характер — нет, и все же деваться было некуда.       — Согласен, — вздохнул Хэл, на которого смотреть было жалко — выглядел строптивый шинигами, по меткой прибаутке Рика, «будто его побили и динозавр обнял». — Я мужчина, я свое слово блюду, — ох и досадно было, что сам себя обхитрил и уселся в собственную ловушку, но обратно не отыграть!       — Тогда давайте познакомимся еще раз? Я Иноуэ Орихиме. Можно просто Химе, — на японском это означало «принцесса», и именно так звал ее брат. Он же и дал ей это имя; родителям было плевать, как назвать дочь. Сора выбрал ей имя небесной принцессы-Ткачихи.       Варден был ни капли не похож на Сору. Ничем. Даже цвет волос другой — у ее брата волосы были черные, как вороново крыло, у Хэла — белые. Всех новых знакомых мужского пола Химе неосознанно сравнивала с Сорой.       — Хэлберт Артур Варден, — назвал полное имя жнец — то самое, именование которым, как у Тома Сойера, чуть не привело к тем же итогам — «так меня называют, когда отлупить хотят, а когда я хорошо себя веду — Хэл». — Просто Хэл, — руку, впрочем, шинигами напарнице пожал. — Вообще-то, спасибо, — все еще ворчливо, но более открыто добавил Хэлберт. — Раз уж я не могу воскресить и заново убить Гризволда, то хотя бы отметки его на своем собственном теле носить не хочу!       Варден натянул рубашку — хотя пальцы отчего-то не хотели застегивать пуговицы, два раза жнец чертыхался и начинал наново. Следом на место вернулся и пиджак.       — А вы двое — нечего гоготать, — бросил Хэл Перкинсу и Гранту, трясущимся от смеха. — И вообще, — уже со сладенькой (и гаденькой) улыбочкой напомнил Варден, — Джад, ты ведь обещал мои бумаги на стол Вайетту передать?       — Давай уже, горе луковое, — «старший брат» перелистнул документы. — Два корешка?       — Там еще не решено, во Мрак или ко Свету, — без ухмылочек и поддевок ответил недавний исполнитель. — Хотя от всей души надеюсь, что вот это, — шинигами потыкал пальцем в уведомление со знаком золотого кружка. — Не хотелось бы, чтоб ты во Мрак нырял и относил «черный кружок», бр-р-р, — старший и младший товарищи могли пререкаться, сколько угодно, расходиться во мнениях много о чем — но Хэлу доводилось вручать уведомления Мраку. «Оставь надежду, всяк сюда входящий» — такие слова просто от нечего делать на вратах не выбивают. Азкабан, выдуманный Мамой Ро, сотой доли не вмещал того, что Хэлберту доводилось ощущать. И шинигами не хотел, чтобы Джад дышал такой же безнадежностью и болью, пускай тот уже набил руку. Да и Рейчел было жалко — Хэлу казалось, что проживи Лесли столько же, сколько бывшая жена Акулы Шварцмана, и смотрелись бы обе женщины близнецами.       — А вот этот запрос я сам отошлю, мне кое-что надо из архива. — Хэлберт живенько настрочил что-то на листке бумаги и сложил писанину «самолетиком», запуская словно бы в никуда.       — Что ж, теперь пойдемте устранять утечку, Хэл? — дождавшись, пока он закончит дела, Орихиме протянула напарнику руку.       — Я готов, пойдемте, миз… я хотел сказать, Химе.