Последнему выжившему приготовиться: бомба замедленного действия.

Щеки стягивает от высохших слез. Тело ломит в костях, голова тяжелая. Тэхён разлепляет глаза, осматриваясь по сторонам. В попытке понять происходящее, до мыслей медленно, но верно доходят воспоминания через череду отрывков. Выпрямляясь, Ким поджимает затекшие в мышцах ноги к себе, потирая глаза. Тело все еще бьется в слабой тревоге, заставляя вспоминать всю свою полную сущность, которая уже успела забыться на время сна. Голова будто нуждается в кислороде — надо подышать, но Тэхён мало того, что сидел в закрытой комнате без вентиляции, так еще и теперь начинает осознавать каким путем ему предстоит выбираться из здания. Может, есть какие-то варианты получше? А то, как-то, лезть снова по шахте лифта не очень-то и хочется. От одной только мысли, что придется спускаться с такой высоты, голова снова ходит кругом. Кажется, Тэхён совсем не ожидал обнаружить у себя страх высоты подобным образом. Ну, лучше так, чем стоя около обрыва или края какого-нибудь здания. — О ч-черт… — в голову врезаются воспоминания о том, что его уже, наверное, заждался Чимин, а лошадь на подземной парковке совсем замерзла, оголодала и сбежала в лес. Стоп, а сколько сейчас вообще времени? Какой сегодня день? Сколько вообще проспал Тэхён? Взгляд падает на наручные часы, отчего Ким вновь напряженно вздыхает, стуча по циферблату пару раз ногтем — разрядились. Лучше бы они, конечно, работали на солнечной панели… не пришлось бы снова рыться через весь город, чтобы найти батарейки. Но в таких условиях, как говорится «имеем то, что имеем». Голод медленно, но верно возвращается на свое законное место, отчего желудок постепенно вдается в протяжный вой. По ощущениям, Тэхён не ел около суток или больше, хотя само понимание сколько он вообще проспал путает его совсем. Из окна в любом случае уже нечего было разглядеть. Хотя, вроде как, оттуда виднеется слабый свет то ли солнца, то ли луны — то ли рассвет, то ли закат, за мутным стеклом толком даже не понять. Ким поднимается на ноги, рассматривая окружение привыкшими к темноте глазами — кабинет очередного бумажного врача. Точно, он ведь собирался заглянуть в другие кабинеты… надо двигаться дальше, чтобы найти бинты и таблетки для аптечки. Хотя на самом деле очень хочется вернуться к ребятам и хорошенько отдохнуть, потому что после такой своеобразной позы сна чувствуется даже большая усталость, чем до этого. Тэхён отводит по привычке ладонь параллельно уровню пола, проверяя состояние — трясется, как обычно, ничего нового. Потягиваясь на месте, Ким глубоко вздыхает и все же выходит за дверь, осторожно проверяя окружение: лишь где-то в глубинах здания слоняющиеся бездельно щелкуны, вечно клацающие своим дельфиньим стоном. Бегунов вокруг не слышно — просто замечательно. На всякий случай Тэхён оглядывает и коридор за углом, не решаясь включать фонарик. В конце концов, вдруг они там есть, но он просто уже ничерта не слышит? В любом случае, того зараженного, что доедал труп, уже нет на том месте. Бросая мимолетный взгляд на растормошенное тело на полу, Ким движется в направлении пустого коридора, на всякий случай выставив перед собой пистолет. Радует то, что держать его ровно Тэхён теперь точно может, будучи уверенным в том, что если на него кто-то выскочит, то он успеет среагировать. Сон творит с человеком чудеса. «Процедурный кабинет» — гласит надпись на очередной двери. Здесь и по всем правилам валяется еще один труп прямо на полу… замечательно. Игнорируя зрелище, Ким тянется шариться по ящикам в надежде, что тот не соизволит встать, как это уже случалось до этого. И да, то, к чему он так долго шел, наконец дает свои плоды, потому что здесь наконец валялись бесхозные ватки и рулончик марли. Однако этого было слишком мало, но если здесь уж есть хоть что-то, то и в других местах должно — это ведь больница. И, воодушевленный такой находкой, Тэхён даже отбрасывает сомнения насчет того, чтобы обчистить здесь все, несмотря на столкновение с толпой зараженных. В конце концов, даже спустя два дня беспорядочного риска, он все еще остался жив, ну значит и на третий день сможет выбраться как-нибудь, почему бы и нет. И да, если бы кто-нибудь из отряда был бы с ним рядом, то точно надавал бы по щщам за такие бездумные действия, потому что Ким хоть и думал за других наперед с тревогой внутри, но действительно очень часто пренебрегал собой во многом, в том числе своим здоровьем. И тяга закурить до сих пор его не покидает, если быть честным. А может здесь где-нибудь и сигаретка найдется? Обшаривая очередной кабинет, Тэхён складывает найденные находки по карманам, стараясь не оставаться на одном месте, чтобы наконец уже отсюда свалить, и движется к лестничной клетке. Может хоть сейчас можно будет пройти наверх? В конце концов, он набрал недостаточно, чтобы уходить так просто с полупустым рюкзаком… Медленно приоткрывая дверь на лестничную клетку, Ким осматривает помещение, и аккуратно втискивается внутрь, подмечая все тот же завал на этаж парковки. Если до этого в голове еще были мысли его как-то расчистить, чтобы не карабкаться по шахте лифта снова, то сейчас вне всяких сомнений Тэхён отвергает эту мысль, потому что такое количество всякого мусора ему точно не поднять в одиночку. Взбираясь на второй этаж здания, Ким вновь оглядывает коридоры, замечая там парочку слоняющихся от стены к стене зараженных. В любом случае, это больше не представляет угрозы и волнения, потому что после полного осознания, что эти существа лишь страдают, он может со спокойной совестью лишать их жизни, чтобы упокоить их души. Тем более, даже сейчас смотря на свой свежий укус, который он получил вчера (?), Тэхён больше не боится, что для него это будет опасным, потому что уже прошло достаточно времени для того, чтобы он мог мутировать, но ведь не мутировал же. Укус по прежнему заживал как обычная рана, отчего Ким, невзирая на боль, просто продолжает движение в тихом темпе, чтобы не навлечь больше шума. — Спи, — располосив щелкуну горло, шипит себе под нос Тэхён, продолжая ненароком успокаивать самого себя. Отношение ко всему менялось стремительно. Никакого больше страха за собственную жизнь, никакого больше ужаса от убийства каких-либо жертв — только боль от жалости к зараженным, только гнев от ненависти к сектантам, которые уменьшали количество еще живых людей все больше. Из головы не выходят строчки из того дневника, отчего внутри эта ярость и жажда мести растут и растут, переполняя чашу. «19.11.2024 Слава Господину Шенли! Ох, сколько же он делает для беременных женщин, он так уважителен! Я верю, что мы станем великой нацией как только сможем встать на стабильность! Остальные ироды должны подохнуть как можно скорее… не могу поверить, что они до сих пор пытаются разрушить наше великое государство! Зачем им это нужно? Садисты чертовы… надеюсь, что мы сможем освободить мирных жителей за стенами этого города, ведь тогда мы окрепнем и станем больше и лучше! Господин Шенли для всех найдет место, все будет в порядке, я уверен!» Как же хитро придумано — подсадить свой народ на таблетку самовосхваления и продолжать их держать в отвратительных условиях. Очевидно, что там сплошь кругом травмированные люди, которые даже не знают ради чего служат, ради чего работают и ради чего живут. Их используют для какой-то одной глобальной цели, которой придерживается штаб под руководством некоего «Шенли». Тэхён еще не видел его в лицо, но уже где-то в глубине души желает, чтобы тот сгорел в аду. Даже руки не хочется об него марать, если честно. Вот бы и правда закинуть прямо им в штаб чертову взрывчатку, чтобы раз и навсегда покончить с этим дерьмом. И таких подобных записей о восхвалении этого индивида было полно в том дневнике, а Ким старается их даже не вспоминать, чтобы не гневаться еще сильнее. Но чем больше он старается отогнать эти мысли о ненависти от себя, чем больше наоборот думает об этом. Ким выпрямляется в отдышке, вытирая запястьем куртки с лица чужую кровь. Больно. Ненавистно все вокруг. Хочется есть. — Да сколько ж можно, — Тэхён сжимает кулаки, чувствуя, что снова внутри трясется тот стержень тревожности сильнее и сильнее. И он старается сохранять хладнокровие, но жвачка с мыслями, запущенная в голову, все никак не отпускает. Да хоть мебель в стены швыряй — не успокоит нервы никак. Курить. Надо закурить. Ким открывает очередной ящик в медицинском кабинете: бинты, ватки, растворы разного назначения — все летит в рюкзак. Второй этаж оказался целой золотой жилой на медикаменты. Как же хорошо, что Тэхён не развернулся назад еще на первом. Открытие очередного шкафа следует за собой характерное бренчание маленьких шариков в баночках, отчего Ким направляет фонарь, принимаясь читать названия: «ибупрофен» — противовоспалительное, «анальгин» — обезболивающее, «амитриптилин» — антидепрессант… так, а вот это уже совсем не годится для полевой аптечки. Тэхён откладывает все далее встречающиеся под руку препараты класса психотропных. В конце концов, он ведь не специализируется на чем-то таком, так что таскать такие серьезные вещества без надлежащего применения и направления он точно не может. К тому же, откуда ему знать что для чего и от чего принимается… «Тиоридазин». Ким застывает в руках с баночкой нейролептиков. Мысли как-то колеблются в попытке заставить себя отложить и эти таблетки в сторону, но Тэхён почему-то дергает себя, продолжая каменеть в смятении на месте. Это точно такие же таблетки, которые он нашел однажды в ящике стола вместе с пистолетом у своего отца, но те были выписаны ему по рецепту, поэтому Ким знает для чего они назначаются. На его руках не было выписки от врача, отчего он и сомневается сейчас в том, стоит ли ему самому экспериментировать с чем-то подобным. А какие вообще побочные эффекты могут быть от нейролептиков? Возводя ладонь вновь параллельно полу, Тэхён рвано вздыхает, нервно облизывая губы — трясется безбожно. Испытывает он этот нескончаемый тремор внутри уже так долго, что даже свыкнуться становится тяжело. Может и раньше Ким не отдавал особого внимания этому, приучив себя жить со слабой тревогой внутри, но как только он пошел в этот «семейный» поход, так тряска заметно усилилась. То, что в итоге она из себя представляет сейчас — это неконтролируемое колебание во всем теле изнутри так, словно ты на корабле плывешь по нескончаемому морю паранойи; будто ты вечно сидишь на чертовой стиральной машинке, которая бесится от режима «отжим»; будто ты страдаешь от вечного синдрома отмены после курса антидепрессантов, надеясь, что он когда-нибудь уже тебя отпустит. Тэхён не может в себе терпеть это так долго, отчего все внутри ломается от желания наконец это прекратить. Даже возможные побочные эффекты не пугают его так, как пугает само по себе его состояние. Крышка скользит прочь. Полость рта набирает побольше слюней, концентрируя больше жидкости на языке. Ладонь с таблеткой хлопает по губам, отправляя ее в добрый путь по пищеводу. Пальцы вкручивают крышку баночки обратно, скидывая ее в самый доступный карман куртки. Томный тяжелый вздох ударяется звуком о четыре стены комнаты. И все-таки, лучше было бы закурить. Тэхён выходит из кабинета с тем же пистолетом наперевес. Он обчистил весь этаж и собрал здесь все возможные медикаменты, так что теперь можно двигаться обратно в укрытие к младшим членам группы. Они ведь не забыли про него да? Ким даже у себя в голове смеется с мысли, что накручивает себя по такой ерунде. Куда они без него уедут, он же их медик… Из коридора первого этажа доносятся выстрелы, а затем какое-то едва понятное на слух ругательство, отчего Тэхён судорожно тянется к фонарику, ища кнопку в попытке выключить. Падая спиной к стене, он даже не решается выйти прочь с лестничной клетки, чувствуя какой-то панический страх. Конечно он знал, что в городе может кто-то быть, но совсем не ожидал, что может действительно с кем-то случайно встретиться, да еще и в таком ограниченном пространстве. Справиться с зараженными в одиночку он мог, но вот с противниками поумнее и посильнее — точно нет. Тэхён хоть и был подготовлен драться с кем-то, реагировать в критические моменты и все такое, но морально встретиться с теми же Гончими или кем-то еще он точно не был готов, потому что знал, что растеряется от испуга убить живого сознательного человека. Конечно он привык уже убивать тех же солдатов из Гончих, но в окружении отряда было всегда как-то поспокойнее, потому что тот же Чонгук всегда услышит, если Тэхён не успеет увидеть. В коридоре раздаются медленные шаги. Судя по ним, человек, вошедший в помещение, идет медленно и осторожно. Хорошо, что всего один. И что теперь делать? Сразу убить или попытаться договориться? Хотя, не хотелось бы случайно получить пулю в лоб, ведь у Тэхёна в рюкзаке набитая аптечка, а в укрытии сидит два раненных человека, какой еще может быть выбор? Дверь медленно приоткрывается. Кто-то ступает на территорию лестничного пролета. Вдох. Тэхён задерживает дыхание, замечая выставленный вперед пистолет. И не медлит, перехватывает противника в захват, стараясь отобрать пистолет, но тот будто на выученных рефлексах берет ситуацию под свой контроль, отталкивая от себя. Тогда Тэхён хватается за чужую одежду и случайно валится вместе с ним на пол, перекатываясь по полу. В темноте ничерта не видно, отчего Ким полностью теряет контроль на ситуацией, чувствуя превалирующую силу, и когда противник прижимает сверху его своим весом, направляя пистолет прямо в лоб, он выпускает тяжелый выдох. — Стоп-стоп, ладно! Понял! — Тэхён успевает поднять руки над головой, таращась на парня с испуганным видом в надежде, что тот не выстрелит. А может можно как-нибудь договориться? Глаза медленно, но верно привыкают к темноте, отчего Тэхён щурится, пытаясь хотя бы разглядеть чужое лицо. Парень вдруг медленно опускает пистолет, видимо тоже пытаясь вглядеться, и стягивает с себя маску. — Т-Тэхён? И как только Ким замечает эту чертову до сих пор не зажившую побитую знакомую переносицу, как слышит этот обеспокоенный знакомый тон, он облегченно выдыхает, готовясь чуть ли не зарыдать прямо здесь. Приподнимаясь на руках, Тэхён толкается прямо в губы парню, притягивая за ворот, отчего тот моментально откидывает пистолет в сторону, хватаясь за родные щеки. И эти искусанные мягкие маленькие губы, знакомые только ему, столько времени спустя целуют его снова. Снова также развязно с томным тяжелым выдохом между подходами, как Чон Чонгук. Подсаживая к себе за бедра еще ближе, Ким привычно ускоряет темп, чуть ли не съедая старшего на месте от переизбытка эмоций. Как же он соскучился нереально, это просто не описать ничем. Хочется прямо здесь взять его на этом холодном полу среди кучи трупов, что за стенами валялись, лишь бы уже никуда не отпускать. А Чонгук только и рад снова прижаться к младшему, снова вцепиться что есть силы в эти губы и бесконечно целоваться. Честное слово наныл за два дня себе тактильный голод по его теплу так сильно. — Н-не очень романтичное место, не находишь? — Чон отрывается на смешке с тяжелой отдышкой, облизываясь. Тэхён смеется в ответ, рвано выпуская весь воздух из легких, и закидывает голову назад, стараясь перевести дух. Чонгук сидит прямо у него на бедрах, вытирая губы от поцелуя, отчего так хочется еще раз их намочить слюнями, лишь бы вечно видеть эту довольную лыбу. — Я чуть не выстрелил тебе в лицо, ты в курсе? — Старший сводит брови, облегченно хлопая своего парня по плечу. — Да, как мило, — Ким подает томный смешок, сглатывая слюну, и облокачивается руками на холодный пол лишь бы прямо здесь не свалиться от усталости. — К-как же я домой хочу… Старший молча кивает, соглашаясь, и поднимается на ноги. Тэхён хватается за протянутую руку и встает следом, принимаясь отряхиваться от грязи. — К-как ты… — и вновь тяжело вздыхает, все еще стараясь перевести дух, — как ты вообще меня нашел? Чонгук поднимает с пола пистолет, засовывая обратно в кобуру: — Я же чертов полковник контрразведки вооруженной гвардии, — и смеется, поправляя куртку. — Да я тебя из-под земли достану, даже если ты будешь в другой стране, ты же знаешь… Младший качает головой, в улыбке закатывая глаза. Ну как он мог забыть… — А если серьезно? Я ведь даже не говорил никому, что буду здесь. На самом деле тот факт, что Чонгук нашел его так легко, потратив на это не так много времени — это и удача и не случайность одновременно. Сначала он и правда растерялся, когда понял, что отшельники погнали всю группу на северо-восток, потому что там достаточно поселений, чтобы спрятаться от них, но не во всех действительно можно было, чтобы уж точно не нашли. Отшельники — это группы тех самых отбитых людей, от которых можно ждать чего угодно: это могут быть как просто обворовывающие всех и вся лица, так и больные каннибалы со своими обычаями и традициями. Страшно даже предположить от каких именно смог когда-то отбиться Юнги. — Тэхён, как слышно? Приём! — Вжимая кнопку передачи на рации, нервничал Чонгук. — Это Тэх… — шумовые помехи, — приём! — Снова помехи, — Мы в… — Плохо слышно! Тэхён, что у вас? Приём. — А… — помехи, — мы… — снова помехи, — прием… Чонгук пытался связаться с ним долгих минут десять, если не больше, но когда сигнал перестал поступать вовсе, то перевел рацию на режим приема и глубоко вздохнул, задумавшись. Сбавляя скорость лошади, он пытался дать себе время подумать, потому что все внутри заходилось в раздражении и волнении. Пытаясь согреть лицо от мороза, он потирал щеки до сих пор обмазанные уже засохшей кровью, лишь бы согреться. Мало того, что было холодно, так еще и темнело стремительно, отчего Чонгук и вовсе не понимал что ему теперь делать. На тот момент он находился в глухом лесу совершенно один, взяв лошадь у мертвых солдат Гончих, и пытался придумать план действий, потому что если Хосок узнает, что он позволил своей группе, которую брал под командование, скрыться без него, то точно свернет шею, если не пристрелит нахрен. Да еще и навеивало переживание, что группа без него там точно помрет, потому что Юнги был единственный, кому можно было доверить полное ее командование, но тот был не в состоянии, поэтому Чонгук предполагал, что все на себя взял и без того тревожный Тэхён. Внутри все волновалось еще сильнее от мысли, что с ним может что-нибудь случиться. — Чонгук, что, мать твою, ты наделал? Отвечай мне! Приём, — слышалось возмущение Хосока из рации. Черт, ну откуда он… — В-все в порядке, хён, я лишь отошел недалеко. Сейчас их нагоню. Приём, — Чонгук сжимал перемершие пальцы в кулаке свободной руки. Ну, теперь ему точно кранты. — Где они сейчас, отвечай! Если я узнаю, что твоя очередная выдумка только усугубила ситуацию, то я клянусь, что ударю тебя по лицу как только увижу. Приём. Разозленный Хосок — это самая большой страх всего отряда. Генерал всегда пребывает в довольно спокойном и оптимистичном настроении, поэтому его достаточно трудно вывести на негативные эмоции, но, кажется, то, что вытворял Чонгук, было верхом его терпения. Хосок всегда злился, если что-то шло не по плану, но если это еще и подвергало кого-то опасности, то эта злость была несоизмеримой настолько, что беги и прячься, вот честно. — Я отогнал от них хвост и нахожусь в паре километров от Чонсона. Скорее всего они скрылись там, потому что у меня сигнал до них не доходит из-за вышки. Это ведь их территория, вышка может быть перехвачена. Приём, — Чонгук отжимал кнопку и потирал руки, останавливая лошадь. Опаляя ладони теплым дыханием, полковник хлопал по карманам в поисках перчаток. — Да ты смеешься! На дворе ночь, а ты собрался в одиночку до туда доехать? Куда ты дел хвост? Приём. — Минусовал весь отряд Шисока, не ссыкуй. Я успею до ночи добраться, тут ведь делов-то. Приём. — Нет, Чонгук, ты не пойдешь туда один, это слишком рискованно. Где ты сейчас, точное местоположение доложи. Это приказ. Приём. Чон вздыхал в раздражении. Не любил он уклоняться от приказов Хосока, но перебить волнение за свою группу он не мог. Это ведь было его решение отпустить их в самоволку, так что и его ответственность тоже. И то, что за ними увязались отшельники, он тоже винил только себя. — Я найду их сам. Это моя ответственность, так что можешь прикончить меня, если кто-то из них умрет. Буду даже счастлив, если паничка от меня отъебется наконец. Конец связи. И он уже не слышал как Хосок в гневе орал в рацию, потому что выключил ее напрочь, молясь, что все-таки до наступления полной темноты доберется до Чонсона. В конце концов, если из его группы и правда кто-то умрет, то винить самого себя он будет до конца жизни, если не в самом аду, в который явно мог попасть после всех этих выходок. Хотя, Чонгук и сам не особо верил, что загробная жизнь существует. Задавая темп лошади, Чон закутывался куртку потеплее, ежась от холода. Повалявшись в той заброшенной деревне на холодной земле, он ощущал как теперь отнимаются конечности. Он бы мог, конечно, где-нибудь там натаскать дров и развести костер, чтобы разложить спальник среди трупов, но медлить в поисках своей пропавшей группы он стыдился. Лучше уж замерзнет нахрен, но найдет их, чтобы удостовериться, что ничего с ними не случилось. Со стороны показывались какие-то яркие огни, мелькающие между деревьев, так что Чонгук замедлял ход собственной лошади, пытаясь затихнуть. На Гончих это было не похоже — те огнем на факелах не пользуются, только фонарями. Опять чертовы отшельники. Теряясь среди заснеженных веток и сугробах, Чон вынимал пистолет из кобуры на случай, если придется отстреливаться. Среди них не было видно ни одного из членов собственной группы, отчего становилось поспокойнее, что те их не схватили, потому что эти люди выглядели не просто как кучка воров, а как реальная тусовка каннибалов, ибо взгляд у них был такой безумный и голодный, что аж становилось не по себе. — Чшш, спокойно… — шипел Чонгук, ощущая как лошадь под ним стрессовала отчего-то и начинала излишне шевелиться. Он знать не знал как вести себя именно с этой лошадью, поэтому старался делать все то, отчего мог успокоиться его конь, на котором он обычно ездил. Но кобылка только начинала ходить в разные стороны, мешая сохранять тишину. Полковник тянул поводья на себя, заставляя ее встать на месте, но та будто перечила и не слушалась, вертя головой. — Да чтоб тебя… — Чон заводился в раздражении, вдыхая холодный воздух. — Пожалуйста, только не сейчас… — Вы слышите? Чонгук аж дыхание задерживал, разворачивая лошадь оттуда прочь. Лучше было сматываться прямо сейчас. Кобыла не слушалась то ли оттого, что в принципе была непослушная, то ли еще почему-то, но Чон до сих пор не мог понять что с ней. Она не собиралась двигаться с места совершенно, отчего Чонгук паниковал еще сильнее. — Милая, ну что ты… — он взглядывал вниз, пытаясь понять что ее удерживает, и вздыхал, осознавая с концами, что ему теперь точно кранты, — да блять… Лошадь встряла в капкан. Да, самый обычный капкан, оставленный охотниками для поимки дичи, затерявшийся в сугробах. Блядство какое-то. Убедившись, что кругом нету еще одной такой подставы, он спрыгивал прочь с лошади, присаживаясь рядом с капканом, чтобы попытаться его открыть. Это была последняя надежда, что это как-то поможет. — Вон там! За деревьями! Чонгук испуганно сглатывает и бросается пешком прочь. Ноги путались в сугробах, так что бежать было затруднительно. А если он еще и на свою ногу капкан поймает, то это будет двойное фиаско. Деваться было просто некуда. — Там только лошадь! — Мы только что тут проверяли, ее не было до этого. Всадник где-то здесь. Обыскать! Чонгук в панике прижимался к дереву, задыхаясь в отдышке. Горло скребло от холодного воздуха, а в голове заходилось понимание, что даже если бы он решился сначала встретиться в Хосоком, то все равно бы наткнулся на группу отшельников, потому что они были в той же стороне, куда он двигался. Мысли путались в голове в беспорядочном страхе придумать план действий, потому что прятаться было просто некуда — тут либо просто сдаться, либо… Чонгук падал макушкой в ствол дерева, осматривая ветки сосны. … либо залезть на дерево. — Да блять… — вздыхал он тихо себе под нос, закатывая глаза. От такого вида крон сосен голова только вдавалась в дежавю от чего-то. Неприятное чувство. Разворачиваясь, Чонгук цеплялся за неровности коры, надеясь напрочь не свалиться оттуда, потому что буквально один неверный шаг мог стоить жизни. Опираясь на выступы обломившихся веток, он лез наверх в ускоренном темпе, слыша около себя уже парочку недоброжелателей, что обшаривали каждый куст. Только бы они не смотрели наверх… Все тело заходилось в боли от напряжения вообще всех работающих мыщц. Мало того, что рюкзак был достаточно тяжелый, так еще и лодыжка до сих пор пульсировала после того падения с лошади. Спина болела, нога болела, душа болела, все болело, но останавливаться было нельзя — стопроцентная смерть либо кубарем с высоты, либо от стрелы в лоб. — Его нигде нет… может это просто бродячая лошадь? — У нее клеймо Гончих, ищите лучше. На ней точно сидел затерявшийся от отряда солдат. Чонгук залезал на одну из широких веток и осторожно фиксировался на ней, снимая с себя рюкзак. Лишь бы не свалиться, он доставал веревку с карабином, а затем привязывал себя к стволу дерева, затягивая узел. При таком положении дел можно было и нормально перевести дух и немного расслабиться, но он все также старался лишний раз не шевелиться, чтобы никто не дай бог не решил задрать голову наверх. Желудок уже начинал ныть от желания что-нибудь съесть. Кажется, сегодня он точно раз сто перевыполнил свою привычную физическую нагрузку. — Разве мы лошадью не наедимся? Давайте просто вернемся обратно, а то я так устал сегодня по лесам шастать, — слышался гундеж одного парня, что сидел на лошади прямо под деревом, на котором был привязан Чонгук. — Да ты и так нихрена не сделал за сегодня, — закатывал глаза другой, спрыгивая со своего коня. — Еще и в этих трех даже ни разу не попал, а так могли бы сегодня нормально пообедать. — Один из них полумертвый был все равно. — Ты так говоришь, будто это не мясо вовсе, а мусор. Чертов гурман, — женщина постарше ворчала в стороне, доставая нож из-за пазухи. — Будто нам одной конины не хватит, — первый закатывал глаза следом, продолжая причитать. Чонгук слушал этот разговор в таком напряжении, что аж вжимал к себе рюкзак в объятия мертвой хваткой. Страшно было представить что бы случилось, выдай он себя случайно. Может, и не вернулся бы к своей группе… к Хёнсоку в деревню… стал бы простым мясом, а потом вышел биологическим путем из чьего-то тела после сытной трапезы. Какой ужас. Женщина перерезала раненной испуганной лошади шею, отчего та со стонами падала на снег, бултыхаясь от боли. Спустя пару минут животное теряло сознание, истекая кровью, тогда остальные принимались разделывать мертвую тушу. В общей сумме людей в этой группе отшельников было около десяти человек, если не больше, отчего становилось еще страшнее, что кто-то все-таки додумается поднять голову вверх и проверить деревья. Чонгук с лицом полного ужаса, смотрел как мертвое животное растаскивают по частям, с ощущением, что на его месте мог быть он сам. Голод — это самый страшный двигатель человеческого прогресса. Чонгук понимал на что готовы пойти люди, лишь бы не умереть среди снега и зараженных — на насилие, убийства. На каннибализм. Это же сколько человек с каждым днем гибнет только от рук голодных отшельников, если еще не брать в расчет сколько человек гибнет просто так, когда Гончие пытаются реализовать свои безумные планы. Чон все еще думал над теми словами Шисока, пытаясь полностью их переварить: «они разыскивают кого-то еще, не только Мина». Кого? Зачем истреблять целое поселение ради человека, который когда-то чем-то не угодил тебе? Зачем подвергать своих людей опасности, чтобы найти его? Хотелось найти этого полудурка и доказать ему, что он не прав. Хотелось найти его и сказать ему в лицо все, о чем так долго думал Чонгук. И да, Чон был готов пройти буквально через все, чтобы до него добраться, сколько бы времени на это не понадобилось, сколько бы жизней это не стоило. Чонгук не мог простить себе того что сделал этот гад в отношении простых граждан и продолжал делать по сей день. Из головы не выходили те слова Юнги о том, что все поселение под руководством Гончих не доедает. Так хотелось окунуть того, кто за этим стоит, в собственное дерьмо, чтобы показать насколько он не прав. Хотелось морить голодом ублюдка несколько месяцев, чтобы он понимал какого это. Чонгук потерял в этой катастрофе мать, собаку, и не готов был потерять остальных близких ему людей, а этот идиот сидел и довольствовался своим положением. Чон не мог поверить, что даже будучи правой рукой самого генерала, будучи полковником контрразведки вооруженной гвардии Эридана, он не позволял себе ловить звезду, а этот уебок просто сидел и наживался на остальных, используя для своей выгоды каждого преданного ему человека. Мерзко. Отвратительно. Чонгук просидел на том дереве, вслушиваясь в разговоры отшельников, до самой ночи, пока те продолжали разделывать мертвую тушу животного, впрягая ее куски с собой на лошадей. Сидеть там было не то что холодно, но еще и голодно. У самого слюни текли, пока те обсуждали какие-то блюда с жареным мясом, но каждый раз как Чон ловил себя на мысли, что это были обсуждения с приготовлением человеческого мяса, он мотал головой, отгоняя от себя чувство голода вновь и вновь. Чонгук не был приверженцем какой-то определенной кухни, но что точно он не стал бы терпеть в своей тарелке, так это мясо одного из таких же людей, как он сам. Мерзость. Чон бы оголодал и умер, но никогда бы точно это не съел. И лишь спустя время, когда отшельники пособирали свои вещи и наконец ушли, Чонгук задвигался на ветке, собираясь спуститься. По ночи как-то шариться не особо хотелось, тем более в одиночку по таким сугробам, но если сидеть на этой ветке слишком долго, то можно запросто заработать себе обморожение конечностей или замерзнуть насмерть. Он развязывал веревку на себе, а затем привязывал ветку под собой на узел «восьмерка», специально вытащив один конец, чтобы обвязать самого себя в качестве страховки, а второй — чтобы развязать узел за одно движение. Главное случайно при спуске за него не дернуть, иначе Чонгук полетел бы вниз с высоты двухэтажного дома. Надев рюкзак обратно за спину и убедившись, что внизу действительно никого больше нет, Чон свешивал концы веревок и съезжал с ветки, опираясь ногами в ствол сосны. И, спускаясь вот так потихоньку на страховке, он без каких-либо травм приземлялся на землю, дергая другой конец веревки на себя, после чего узел спокойно развязывался, и веревка падала вниз. Вытаскивая компас из кармана, полковник разворачивался в направлении Чонсона, и продолжал путь уже пешком. В любом случае, другого выбора у него не было, кроме как передвигаться на собственных ногах, потому что вернуться в разрушенную деревеньку, где он украл у мертвого отряда Гончих лошадь, уже не получалось, потому что расстояние до туда было больше, чем до Чонсона. В любом случае, они там все, наверное, уже разбежались в лес, так что был шанс набрести на одну их них по пути. — Чонгук, где тебя носит, мать твою, ответь. Приём, — слышалось почти сразу, как полковник включал рацию. Отвечать как-то не хотелось, потому что Чонгук так стремался получить по щщам от Хосока за то, в какой в итоге ситуации он находился, что просто молчал в тряпочку. Да, дурацкая его черта молчать и откладывать серьезные разговоры бесила не только Тэхёна. Голодный, весь промокший от снега насквозь, замерзший и сонный он предпочел двигаться пешком в Чонсон, но зато молча. Замечательно. Чапалах от Хосока при встрече увеличивался в размере и силе с каждой минутой. — Я с тебя в ахуе. Честно, — Тэхён ошарашенно вздыхает, выждав перерыв в рассказе старшего. — Я готов тебе сам прописать чертовы пендюли, Гук, — и мотает головой, потирая переносицу. — Ну я же не умер! — Чонгук разводит руками, виновато тушуясь. — Почему ты, блять, Хосока не дождался! — Младший уже не знает куда себя деть от тревоги. Благо уже не трясет так сильно, потому что таблетки подействовали. — Вы могли бы доехать до сюда и без этого дерьма… — Да он бы приехал только на следующий день… — тот закатывает глаза. — Сегодня уже следующий день, Чонгук. — Да я все равно ведь раньше дошел, а он, скорее всего, только после ночевки вышел… — старший скрещивает руки на груди с раздраженным видом, привычно ворча. Тэхён распахивает глаза. — Ты не спал? — И возмущенно вскрикивает, на что тот аж дергается. Чонгук виновато жмется, давя нервную улыбку. — Срань, Гук, ты просто гребанная срань, ну серьезно, — Ким снова вздыхает, поражаясь как этот дурак еще живой остался после всего этого. Хотя, Тэхён и сам недавно нагрешил со своим сном, так что не ему ругаться. — Ладно, ты дошел до Чонсона, а потом что? Чонгук плутал по закоулкам в течение целого дня, постоянно заглядывая в какие-то разрушенные строения, чтобы пройти обходным путем. По улицам, очевидно, было передвигаться просто опасно, потому что территория чужая, а он еще и пеший, так что убежать точно не получится, если тут кто-нибудь будет разъезжать на конях. Это одна из причин почему он не столкнулся с Тэхёном — тот напрямую ездил от точки до точки, совсем ненадолго останавливаясь в переулках. — Ну, а потом когда я залез на крышу какого-то жк, то увидел сверху, что ты едешь сюда, и пошел следом, — заканчивая рассказ, Чон пожимает плечами. Ким заводит пальцы в волосы, снова глубоко вздыхая. Он понимает, что этот дурак буквально не спал и почти не ел, убивая на своем пути тонны зараженных внутри зданий, лишь бы добраться до сюда. Такой же пренебрежительный по отношению к себе, как и сам Тэхён. Вот и что с ним делать… — Ты осматривал себя? Тебя хоть не укусили? — Младший кидается поднимать его руки и разглядывать оголенную шею за расстегнутой курткой. — Да нормально со мной все, — смеется тот, мешая Киму делать свою работу медика, и тянет его за края штанов к себе. — Соскучился просто очень сильно. И Тэхён поддается на объятия, глубоко вздыхая ему в шею. Ну вот и как на него такого ругаться, когда он это делает? Он так соскучился по его объятиям, что даже забыл как они чувствуются — такие родные и теплые, ну просто не оторваться. — Стоп, а ты чего без маски? Разве наверху нет спор? — Чонгук отлипает от него совсем немного, только рассматривая любимое лицо. Младший трогает себя за щеки, чувствуя на них только иссохшую кровь. Черт, а ведь реально, он совсем забыл про маску… но ведь он и не закашлялся в таких условиях ни разу. Очень странно. — Я же бессмертный, забыл что ли? Меня убьет только твое ребячество, больше ничего, — Тэхён вскидывает брови в самодовольной улыбке. А Чонгук лишь хватает его за перебинтованную руку около его лица. Что-то вот ему совсем, кажется, не смешно. — Тэхён! — И оттягивает его куртку повыше с рукава. — Ой, не начинай, — тот одергивает руку, отцепляясь от объятий старшего. — Ну ерунда, подумаешь… Старший давит недовольный вид, возмущенно скрещивая руки на груди с томным вздохом. — Да боже, ему уже больше суток, все нормально, — Тэхён поправляет марлю на месте раны на запястье. — Пошли лучше обратно, а то Чимин там уже, наверное, с ума сходит. — Что ты вообще делал в этом тухлом месте? Не поцеловав меня на прощание, сдохнуть собирался? — Чонгук разворачивается на выход, открывая дверь лестничной клетки, и натягивает болтающуюся на шее собственную маску сразу на нос. — Конечно, мне ведь так нравится шарахаться по заброшкам, просто тащусь, — младший идет следом, посмеиваясь. — Бинты закончились, вот я и пошел. — Обязательно было лезть прямо в самое пекло с этими тварями? — Все также ворча, старший шагает вдоль по коридору, включая фонарик на груди, отчего Ким жмурится с непривычки. Они ведь тут проторчали без света достаточно времени, глаза уже адаптировались. — Ну, вообще-то это не твари… — Серьезно, в городе целая уйма этих аптек, а ты полез именно сюда… — продолжая причитать себе под нос, Чонгук заходит в уже зачищенный им ранее холл. — Все-то ты знаешь, Мышонок, — Тэхён закатывает глаза. — Там уже все давно обшарили. Будто ты сам не понимаешь, что город перехвачен. Конечно Чон знает это, просто повозмущаться из-за волнения ему жизненно необходимо. Тем более, его все еще заботит новый укус младшего, так что лучше уже он сейчас побубнит и успокоится, чем будет ругаться на полную как чертов кретин. После целых двух суток разлуки и переживаний друг о друге выяснять отношения посреди заброшки и правда не хочется как-то. — Как там, кстати, Мин? — Чонгук доходит до лифтового проема и ставит руки в бока, вщуриваясь в габариты шахты. — Очнулся? — Не знаю. Когда я уходил, он еще спал, — Тэхён переводит взгляд ему за спину, вспоминая про свой страх высоты. Только не спуск… — Надеюсь они там наконец потрахались, потому что я не хочу снова слышать как они друг на друга ворчат без конца, — Чон вытаскивает из карманов перчатки, принимаясь натягивать на пальцы. — Хочешь тоже поворчим, чтобы потом потрахаться? — Младший давит улыбку, игриво облизывая губы. Чонгук лишь кусает язык, оборачиваясь на него в таком же игривом виде. — Сейчас дошутишься, — и на смешке выдыхает. — Что у тебя в последнее время за приток крови в головку образовался? Раньше ты был поскромнее. Тэхён давит такой же смешок, кусая губу. — Ну, слушай, мы впервые за последнюю неделю остались вдвоем, а ты как будто начинаешь ломаться, хотя это тебя было вечно не вытащить из постели без секса, — и наигранно обижается, скрещивая руки на груди. — Родной, я, конечно, не против и прямо здесь, но, если ты не заметил, тут все еще насрано спорами, — Чонгук взмахивает руками в сторону затуманенного холла, который они только что миновали. Ким давит усталый и разочарованный вздох. Ну конечно он не собирается делать это прямо сейчас, просто он так невозможно соскучился, что уже хочется сожрать этого дурня целиком и полностью. Вечно в последнее время что-то мешает, аж раздражает: то перестрелки с кем-то, то холодно, то кто-то ранен, то кто-то не в настроении, то негде уединиться. Надо было все-таки подготовить себя перед выездом из Эридана к тому, что придется забыть про отношения в принципе, потому что на войне просто не до них. И это понимание ломает еще сильнее. — И, если ты не забыл, ты мне еще должен за тот раз, так что не бузи, — Чонгук кусает губу и делает шаг к краю пропасти. Тэхён в улыбке закатывает глаза, вспоминая дежурство в школе поселка, когда прижал старшего к стене с поцелуями. Ну да, он действительно успел об этом уже забыть во всей этой суматохе. Старший напрягается и прыгает вперед прямо в пропасть, цепляясь за канаты, удерживающие лифт, так, будто для него это совсем обычное дело. Ким же мысленно готовит себя к тому, что придется спускаться тем же образом, позабыв про страх высоты. При одном только взгляде вниз голова кружится умеренно. — Ссышь? — Слышится смешок Чонгука снизу, заметившего его промедление. — Нахуй иди, — Ким поджимает губы, наигранно обижаясь. — Давай-давай, я, если вдруг что, поймаю. По ощущениям лезть сюда было намного проще, хотя по факту ровно наоборот. Надо всего лишь прыгнуть на канаты, ухватиться за них и съехать — ничего сложного, но при одной мысли, что придется прыгать, все равно все трясется от страха даже под нейролептиками. Срань. Вдох. Тэхён сжимает кулаки, пялясь на лифтовой канат перед собой. Всего лишь разбежаться и прыгнуть. Делов-то… Выдох. Пальцы трутся друг об друга в нервном темпе. «А если сорвусь? Он ведь не поймает, если сорвусь…» Вдох. Нельзя же остаться здесь навечно… или можно? Ну, обустроит Тэхён тут небольшое пристанище и будет принимать еду на веревочке, почему бы и нет… очень даже комфортно… Выдох. — Х-хорошо… — поджав рукава куртки под ладони, Тэхён говорит это себе по нос самому же себе, стараясь себя пересилить. Когда-то же это должно было произойти, ничего не поделать… Вдох. И он стартует с места, разбегаясь. Всем телом Ким хватается за канаты, застревая на них вот так на весу. И внутренности сразу же охватывает паника, заставляя тело ослабляться так, что моментально торкает чувство, что он сейчас точно упадет, отчего становится еще страшнее. «Не смотреть вниз, не смотреть вниз…» — несется бегущей строкой, а тело медленно скользит вниз по инерции, отчего уже колени горят от трения. Стопы резко хлопаются о твердую поверхность. Тэхён теряет равновесие, хватаясь руками за канат еще сильнее, а Чонгук аж пугается, подхватывая его на реакции под спину из-за того, что лифт слегка случайно пошатывается под ногами. Становится страшно сразу обоим. — С-срань… — ругается младший шепотом на рефлексе, вздыхая в отдышке. Лифт встает в равновесие спустя пару долгих секунд. Чонгук отпускает Кима от хватки. Ноги встают ровно на поверхность, отчего Тэхён переводит дыхание. — Все нормально? Не ушибся? — Старший растерянно осматривает его, выставив руки так, будто собирается снова его поймать от падения. Ким молчит, сглатывая ком в горле. Паника медленно сходит на нет, вводя пульс в привычный ритм. — Давай свалим уже отсюда поскорее, блин. Немного откормив лошадь запасами Чонгука, они наконец выезжают из этого гиблого места. Тэхён садит Чонгука позади себя, чтобы тот мог хотя бы поспать в дороге, но тот даже так пытается оставаться в сознании на случай, если вдруг в пути они случайно на кого-то наткнутся. Конечно Чон видел Гончих в городе, пока шастал по заброшкам, поэтому волновался сильнее, чем Тэхён, хотя, вообще-то, все должно быть ровно наоборот, учитывая тревожность младшего. Ким просто был под нейролептиками, так что совсем не заморачивался насчет каких-то параноидальных мыслей. Для него вообще теперь кажется, что решение принять эти таблетки — лучшее в его жизни. Да и побочек никаких не ощущается — просто красота. И зачем нужны сигареты, если есть нейролептики? Может тревожность совсем пройдет с таким успехом? — Как думаешь, Чимин открутит мне голову или просто выстрелит? — Вздыхая от отдышки, Тэхён облокачивается на стенку лестничной клетки уже внутри высотки — их временного убежища. — Он разве умеет стрелять? — Кряхтя, Чонгук встает напротив него, забираясь на последнюю ступеньку. — О, я ведь тебе еще не рассказал как он зараженного угандошил? — Ким упирается руками в копчик, стараясь как-то снизить боль в спине. — Никогда не поверю, чтобы Чимин мог ебнуть хотя бы его, — старший потягивается на месте, стараясь перевести дух. — Перестань его недооценивать. Он правда пытается, просто наберись терпения, — Тэхён дергает на себя дверь в коридор. — Человеку двадцать лет. Неужели нельзя было пройти банальную подготовку, которую предоставляли всем, ну что за ребячество… — Чонгук плетется следом, закатывая глаза. — Тише, — Ким понижает тон, переходя на шепот, чтобы младшие за стенкой не услышали его возмущения. — Может он и не планировал выходить за стены, откуда ты можешь знать? Перестань осуждать его за все подряд… — О, серьезно? Он разве мог спать спокойно от мысли, что в любой момент поселение могут захватить? Он что думал, что его кто-нибудь вынесет на ручках прямиком в безопасность? — Ты как всегда проницателен, обожаю тебя, — Тэхён закатывает глаза следом с явным сарказмом в тоне. И только он подносит ладонь к ручке двери в конце коридора, чтобы ее открыть, как она сама распахивается перед лицом Кима, а перед взором встает мина Чимина, выражающая привычный растерянный вид. — Я тебя прибью, — цедит Пак первое, как только видит его морду перед собой. — А ты еще говоришь, что он меняется к лучшему. Да он даже фразы чеканит одни и те же! — Чонгук за спиной не перестает возмущаться, всплескивая руками в отдышке. Тэхён оборачивается на старшего, строя выражение лица «заткнись нахрен» со вскинутыми в возмущении бровями. — Чонгук? — Чимин лупит глаза, теряясь на месте. Ким вновь переводит взгляд на младшего, не понимая с чего он так удивляется. Но как только он смотрит ему за спину, так сам лупит взгляд полный растерянности и смятения. Чон подходит ближе к двери, собираясь протиснуться внутрь, потому что он уставший, голодный, хочет спать, и вообще… — Чонгук, — слышится напряженный стальной знакомый тон. Чонгук в смятении прикрывает глаза, готовясь к худшему, и застревает в дверях: — Привет, Хосок.