В джазе только ATEEZ

      Первое выступление ATEEZ началось с двадцатиминутным опозданием, поскольку джазовому ансамблю пришлось сражаться за сцену, занятую в тот момент женским танцевальным коллективом в коротких золотых платьицах и своими музыкантами.       Девушки-танцовщицы выглядели как прелестные лесные феи, но на просьбу покинуть зал отреагировали как взбесившиеся мегеры — с перекошенными о злобы лицами, оскорблениями, угрозами и визгливыми криками.       Администратор Сон от такого внезапного отпора побледнел, отступил, а после и вовсе покинул зал, оставив Красотку Сью держать оборону в одиночку. Руководительница ATEEZ самообладания не теряла, но сжимала дирижерскую палочку с такой яростью, что Уён боязливо отодвинулся за Сонхва и его верный контрабас. Время шло, оскорбления в перепалке становились все более личными, некоторые даже стали позволять себе грязные словечки, звучащие крайне неуместно в богато обставленном зале отеля, как будто кто-то притащил на светский раут дурно пахнущий мешок с мусором… Однако конфликт не решался: танцовщицы по-прежнему стояли на своем — это их время, их публика и их сцена.       Постояльцы и гости отеля «Лунный свет» сидели на своих местах в зале, пили прохладительные напитки, вполголоса переговаривались между собой, играли в карты и ждали, когда же наконец возобновится музыка, чтобы потанцевать или же посмотреть на танцы красивых женщин. Кто в разгоревшемся споре был прав, их вовсе не интересовало.       Положение спас управляющий.       Чон Юнхо, экстренно вызванный администратором Сон, мгновенно оценил ситуацию и спокойно — ровно с той громкостью, которая была необходима, чтобы его услышали, но в то же самое время не сочли повышающим голос — напомнил разбушевавшимся танцовщицам, что их договоренность на аренду сцены истекла накануне, так что сейчас их нахождение в зале бессмысленно — отель не собирался платить сверх их контракта, а вот эти двадцать минут простоя ансамбля ATEEZ вполне мог вписать танцорам в долг.       Убедившись, что проблема решена, Юнхо с вежливой улыбкой поклонился Красотке Сью, затем пожелал всем присутствующим приятного вечера и степенно удалился. Сонхва был так впечатлен его хладнокровием и выдержкой, что даже сообщил об этом Уёну, но друг, как оказалось, составил об управляющем совсем иное мнение.       — Он не спокойный, он просто заебанный, — сладко зевнув, заметил Уён, усаживаясь в углу сцены и вытаскивая саксофон.       — Думаешь?       — Точно. Я по глазам понял. Этот взгляд я ни с чем не спутаю — этот мужчина устал так, что даже эмоции уже испытывать не способен. Он не грустит, не веселится, не злится, а просто существует. По инерции, так сказать. У меня отец так же заебывался, когда я маленький был.       — Ох, правда? — искренне посочувствовал ему Сонхва.       О жизни саксофониста ему было известно преступно мало, потому что Уён редко рассказывал о своем прошлом. Точнее рассказывал-то он много, но почти всегда это были разного рода небылицы, направленные на соблазнение, привлечение или увеселение затесавшихся в их компанию женщин. Поэтому «отцами» Уёна в разных случаях оказывались частный детектив, протестантский священник, бесстрашный укротитель змей из передвижного цирка, расхититель китайских гробниц и даже опальный французский граф, проживший десять лет в катакомбах под Парижем.       — Правда, — кивнул Уён. — А потом его совсем прижало, и он уехал в Техас.       — На выходные…? — наивно уточнил контрабасист.       — Нет. Встал посреди ночи, собрал вещи и смотался из дома, ничего не объясняя, а через неделю прислал нам письмо. Так мол и так, дорогая семья, но я настолько вымотался, что перестал осознавать реальность. Дабы не допустить трагических последствий, я устроил себе отпуск. Нанялся рабочим на ферму, убираю лошадиное говно, счастлив. До встречи.       — Он вернулся?       — Не-а, — мотнул головой Уён. — Через год прислал документы о разводе, потому что нашел себе там новую миссис Хван. А я с тех пор взял фамилию матери. Собственно, можешь не делать такие глаза, будто перед тобой сейчас полотенцем бьют котят, не надо меня жалеть. Нам без него только лучше стало. Зарабатывал он мало, хотя на работе с утра до ночи пропадал, душевного тепла от него ждать было еще глупее, чем надевать коньки летом в надежде покататься, какой-то помощи по дому тоже не было... Не человек, а манекен на диване. Без него сразу и места в квартирке больше стало, и расходы на еду снизились. Кроме того, став свободной женщиной, моя мама будто ожила — стала худо-бедно наряжаться, прически всякие делать, на свидания бегала, а потом ее ухажеры меня мясом или сладостями подкармливали… — Уён мечтательно закатил глаза. — Райское было время!       — Твоя мама так и не вышла замуж второй раз? — поинтересовался Сонхва, покосившись на дирижирующую Красотку Сью, чтобы не упустить момент, когда им нужно будет вступать со своими партиями.       — А зачем? — пожал плечами Уён. — Сын у нее уже родился, больше детей она не хотела, а в остальном ей было приятнее не связывать себя узами брака. Не исключено, конечно, что она всю жизнь искала кого-то особенного, но, увы, так и не нашла. Зато ухаживания ей нравились, я бы даже сказал, что она была счастлива — много смеялась, улыбалась широко и искренне, а не как с отцом, разбирала вместе со мной подарки…       Сонхва еле слышно вздохнул, с печалью глядя на окунувшегося в детские воспоминания друга. Теперь было понятно, откуда Уён подхватил свою модель поведения неугомонного Казановы — от маминых ухажеров, которые составляли ее личное счастье своими кратковременными связями. Теперь ее сын пытался подобным же образом «осчастливить» остальных женщин.       — Хм, смотри! — переключил внимание Сонхва Уён на гостей в зале. — Шоу еще не началось толком, а кому-то уже несут цветы!       — В ATEEZ много красивых женщин, — равнодушно заметил контрабасист. — Неудивительно, что кто-то не стал долго ждать.       — Букет довольно большой, такой за пару баксов на углу не купишь. Наверняка, частная поставка, — тоном знатока оценил Уён. — Денежки у этой публики определенно водятся. Вот бы нам на этом подзаработать, как думаешь?       «Довольно большой» было явным преуменьшением. Верхнюю половину тела сотрудника отеля, несшего корзину к сцене, практически не было видно за облаком восхитительных белых роз.       — Знаешь, у меня такое чувство, что он идет к нам, — склонив голову на бок, неуверенно произнес Уён.       — Ему же не видно ничего, — возразил Сонхва. — Наверняка, просто заблудился. Сейчас дойдет до нашего угла, повернется и пойдет к… к скрипачкам, наверное. Миранда сегодня блистает больше обычного, а эти перья в волосах… Интересная идея. Освежает.       — Думаешь, к Миранде? — засомневался Уён. — А, может, к Красотке Сью? Она тоже очень даже ничего. Не девчонка, конечно, но некоторые любят постарше.       — Не думаю. По лицу и манерам Красотки Сью за километр видать, что она мало склонна к интрижкам и скорее будет возмущена подобным предложением, чем польщена появлением поклонника.       — Так речь и не про «интрижку»! — хмыкнул Уён. — Ей же не веник какой-нибудь вшивый дарят, а целый розарий!       — И все же я ставлю на скрипачек.       — Тогда я ставлю на Кларисс. Из нас всех у нее наиболее миловидная мордашка, если не считать Мэрилин, разумеется.       — Ты же только что говорил про Красотку Сью!       — Я просто подчеркнул, что она тоже достойна этого букета. Но Кларисса мне кажется более вероятным претендентом. Я на нее еще в поезде внимание обратил.       — Ага, обратил он внимание… — проворчал Сонхва. — Смотри только, чтобы девушки не заметили твое «внимание» и не оторвали тебе его к чертям собачьим.       — Мое «внимание» хотя бы заметят, — съехидничал Уён. — А вот твое «внимание» настолько крохотное, что дамы его с трудом разглядят, даже если ты будешь им в лицо тыкать.       — Отстань ты уже от меня со своими намеками! То же мне секс-гигант нашелся.       Тем временем курьер дошел до своей цели и поставил корзину перед удивленными музыкантами.       — Да? — вопросительно поднял бровь Уён. — Мы внимательно слушаем вас юноша.       — Кан Ёсан! — выпалил раскрасневшийся от натуги юноша, откидывая челку со лба.       — Ммм? — многозначительно промычал Уён.       — Меня так зовут, — пояснил сотрудник отеля, гордо выпячивая грудь и чуть задрал подбородок, вызвав у Сонхва приступ снисходительного умиления. На вид мальчишке только-только исполнилось восемнадцать, но он из всех сил старался выглядеть старше и внушительнее. — Я принес цветы для прекрасной Золушки в алом платье с контрабасом.       «Прекрасная Золушка в алом платье» совершенно неженственно крякнула от удивления и прижала контрабас к телу, закрываясь от букета, на который теперь взирала с нескрываемым подозрением.       — Цветы для тебя? Думаешь, это… — Уён неопределенно махнул рукой в воздухе. — …тот из лифта?       — Это подарок от джентльмена за вторым столиком, — любезно подсказал Ёсан, указав рукой в зал.       — Тот, — мрачно подтвердил Сонхва, посмотрев в сторону, указанную сотрудником отеля. — Черт из лифта, что б ему неладно было! Сидит, улыбается. Так и хочется вывалить ему на голову ведро помоев, а потом надеть его сверху и хорошенько постучать. Розы он решил мне подарить… И это после того, что он натворил! Розы! Нет, ну какая пошлость!       — Может, это он так извиняется? — миролюбиво заметил Уён, между делом понюхав цветы. — Розы — бессмертная классика, а белые так вообще символ непорочности, то бишь девственности. Тебе подходит.       Ёсан резко покраснел, став такого же оттенка, как и платье Сонхва.       — Да пошла ты, Ёна, — мрачно буркнул контрабасист. — Не смешно. Это, во-первых. А во-вторых, меня все равно смущает такой дорогой подарок. Будем надеяться, что это и правда не больше, чем попытка извиниться, потому что ни на что другое, кроме прощения Хонджуну рассчитывать не следует. Разве что на еще одну пощечину, но, я боюсь, двух он уже не выдержит, больно щуплый.       — Юноша, — надменно обратился Уён к Ёсану. — Вы еще что-то хотите сказать или сделать?       — Я? — растерялся юноша. — Да я так… я, собственно…       — Чаевые, — тихо подсказал саксофонисту Сонхва. — У тебя есть монетка?       — По-твоему, у меня кошелек в трусах под платьем спрятан? — огрызнулся Уён. — Нет у меня денег! Юноша, к сожалению, мы тут сами работаем, как видите, так что чаевые вам не достанутся. Лучше попросите их у того, кто вам дал этот букет, вот там точно денег куры не клюют.       — Нет-нет, я не из-за чаевых, не подумайте! — заверил их смущенный Ёсан. — Просто вы так необычно выглядите… В смысле, вы очень красивая!       — Спасибо, — неожиданно холодно отозвался Уён с каменным лицом — Я учту.       — Хорошего вам вечера, дамы, — светло улыбнулся Ёсан, после чего поспешно покинул сцену, провожаемый завистливыми взглядами других участниц ATEEZ.       Букет от потенциальных женихов из зала пока стоял только рядом с новенькими, из-за чего в глазах их коллег читался единый вопрос: чем эти две неотесанные тетки из Европы могли очаровать мужчину, разведя его на дорогущий букет белых роз?       Сонхва нервно сглотнул, представив на мгновение, какие слухи поползут в ATEEZ сегодня вечером, и какая у него после подобного жеста будет репутация. Увы, он достаточно времени провел в женском коллективе, да и сам был ярым любителем посплетничать, так что отлично понимал, что обиженные соперницы в пылу разговора припишут ему навыки, от упоминания которых может покраснеть даже проститутка с многолетним стажем.       — «Необычно выглядим»! — тем временем злобно прошипел вслед Ёсану Уён. — Щенок невоспитанный! Даже если я и не красавица и в потертом от времени платье, кто он такой, чтобы делать эти намеки?!       — Брось, он же еще совсем ребенок, на вид даже восемнадцати нет, — отстраненно заметил Сонхва, возвращаясь мыслями к букету на сцене. — Не требуй от него вершин лицемерия в таком возрасте и не обижайся. Он ведь, по сути, сказал правду: мы действительно выглядим… необычно.       — Ты тоже хорош, — шикнул на контрабасиста Уён. — Чаевые дать! Если по каждому чиху чаевые раздавать, то мы разоримся уже к завтрашнему дню! Надо быть экономнее, мы не в том положении, чтобы деньгами разбрасываться.       — Как хорошо, что ты заговорим про экономию, — приобрел строгий вид Сонхва, проницательно глядя на друга. — Я как раз хотел тебе напомнить, что приличные девушки не играют в карты, особенно на деньги.       — Даже не собирался, — фыркнул саксофонист, уязвленно дернув плечами и бросив полный сожаления взгляд на столики в противоположной стороне зала, за которыми играли, кажется, в покер.       — И в кости девушки тоже не играют, — настойчиво продолжил Сонхва. — И в маджонг. Никаких игр и никаких ставок — ни на лошадей, ни на собак, ни в гольф, Уён, договорились? У нас и без твоих выкрутасов проблем сейчас хватает.       — Да понял я понял, мамочка! Не ругай меня, я же хорошая девочка, — плаксиво пропищал мужчина и тут же добавил уже своим нормальным голосом: — У меня, кстати, щетины нет? Что-то больно пристально этот мальчишка-посыльный на меня смотрел. Может, я что пропустил пока брился?       — Нет, все чисто, — сообщил Сонхва, внимательно осмотрев чужой подбородок. — Что с цветами делать будем?       — Оставим здесь, — окинув розы равнодушным взглядом, ответил Уён. — Или ты в номер забрать хочешь, чтоб благоухало?       — Нет, много чести, — подумав, ответил контрабасист. — Еще решит, что это какой-нибудь знак.       — К слову, о знаках, там записки, случаем, нет?       — Записки? — Сонхва протянул руку к букету и аккуратно пошарил между бутонами, опасаясь нарваться на шипы. — Дьявол! Есть. И даже не записка, а письмо целое, на имя Золушки Второй.       — Опять Золушка? С каких это пор ты у нас принцесса? — удивился Уён.       — Я не хотел говорить ему свое настоящее имя, — коротко пояснил Сонхва. — В смысле второе имя. Короче, ты понял. Так что с письмом? Мне его прочесть или лучше выбросить?       — Читай, — посоветовал саксофонист. — Нам лучше знать, что там написано.       Сонхва быстро взломал пафосную восковую печать с личным гербом и развернул лист бумаги. Почерк у Хонджуна оказался красивый, но больно витиеватый — читал контрабасист с трудом, то и дело спотыкаясь о завитушки.       — «Дорогая леди! Тысячу раз за время нашей разлуки я сожалел о том, что позволил себе возмутительный жест, и три тысячи раз желал этим рукам отсохнуть, потому что они посмели оскорбить Вас. Однако я уповаю на Ваше милосердие… Молю, сжальтесь над бедным мужчиной, которого свели с ума одним своим появлением! Я понимаю, что прошу много — Ваши глаза в момент, когда я стоял перед Вами на коленях, показали мне, что Ваш праведный гнев был велик, а душа непреклонна, но глупое сердце в моей груди бьется в надежде… Моя прекрасная леди, смею заверить вас, что мои намерения относительно Вас носят самый что ни на есть серьезный характер, и я готов приложить все силы для того, чтобы заслужить Ваше прощение. Даю Вам слово, что больше я не позволю себе обидеть Вас ни словом, ни делом. Ваш преданный слуга отныне и навеки Ким Хонджун Третий».       — Проняло мужика, — весело хмыкнул Уён. — Настроен он, похоже, серьезно, столько расшаркиваний и обещаний... С таким ухажером пора бы уже и свадебное платье подбирать, милочка!       — Ничего… ничего страшного… — успокоил то ли Уёна, то ли себя Сонхва, складывая письмо и убирая его в декольте. — Это он просто еще Мэрилин не видел. Сейчас она выйдет в своем шикарном полуголом платье, споет «я хочу, чтобы меня любил только ты и никто другой», качнет бедрами пару раз и Хонджун и думать забудет обо мне. Вот увидишь — следующий букет отправится нашей солистке, а она уж по достоинству оценит и розы, и надушенную бумагу, и фамильные гербы.       — Ага, конечно, — с лукавой ухмылкой согласился саксофонист. — Вот только дверку в номер мы на ночь все же закроем на ключ, ты не против? А то вдруг страстный поклонник не сможет сдерживать свои чувства и пойдет на крайние меры, пробравшись под покровом ночи к спящей принцессе в личные покои, чтобы урвать с ее губ сладкий поцелуй…?       — Ты отвратителен, — скривился Сонхва. — А твои намеки вызывают у меня рвотный рефлекс. Засунь уже поскорее саксофон в рот и заткнись.       — Сона, ты же леди! — притворно ужаснулся Уён. — Как ты можешь предлагать мне поскорее взять в рот?!       — Боже спаси меня от этого придурка и его пошлостей, — тихо взмолился Сонхва, раздраженно пиная корзину с розами. — Я просто хочу выжить, Господи, за что же ты так испытываешь меня…?       До самого конца их выступления Сонхва намеренно не смотрел в зал и особенно в сторону Хонджуна, а потому и не знал, как мужчина отреагировал на появление Мэрилин, приглашал ли кого-нибудь на танец и не ушел ли он сразу же после подаренного букета, обидевшись на отсутствие реакции. В любом случае в час ночи, когда уставшие от трехчасового сидения в каблуках и неудобных платьях Сонхва и Уён спустились со сцены, миллионера в зале уже не было.       Контрабасист счел это благоприятным знаком. Однако дверь на ночь они все-таки закрыли на замок во избежание всяких вторжений, в том числе и коллег по ансамблю, желающих посплетничать про белые розы, одолжить помаду или же напиться тайком от администратора Сон.       Впрочем, Сонхва резонно полагал, что после перестрелки в гараже, он теперь до конца жизни будет спать с закрытой дверью спальни. А, может, еще и с оружием под подушкой.

***

      На завтрак друзья спустились в отвратительном настроении.       Сонхва опять снились кошмары, из-за которых он половину ночи пролежал на кровати, тупо глядя в потолок и слушая отдаленный шум моря. Уёну же спал крепко, но под утро его вдруг разбудил нестерпимый зуд в бритых ногах, которые он в полудреме расчесал. Начавшееся раздражение усугубилось вдобавок обильным потением из-за духоты в помещении, и в итоге около пяти утра Сонхва застал друга в ванной: в руках у него была банка с кремом, а в покрасневших глазах — желание убивать.       Перед завтраком мужчины придирчиво осмотрели конечности Уёна и оценили ущерб как терпимый, но платье на день пришлось выбрать самое длинное из имеющихся, чтобы скрыть красные пятна и ранки от расчесывания.       Духота стояла невыносимая. Сидя в ресторане и разглаживая пальцами белоснежную скатерть, Сонхва иррационально затосковал по пронизывающему холоду Чикаго, а расположившийся напротив него Уён остро сожалел об отсутствии у них веера и, наплевав на застольный этикет, обмахивался всем, что попадало под руку от салфетки до пожаренного тоста и проклиная палящее солнце.       А за окнами ресторана тем временем заманчиво сверкало море, изредка донося до ресторана свежий бриз. Не было никаких сомнений в том, что после завтрака весь состав ATEEZ переоденется в купальники и побежит на пляж, чтобы поплескаться в прохладной воде и поиграть в мяч под восхищенными взглядами потенциальных женихов, однако, к всеобщему удивлению, новенькие эту новость восприняли без ожидаемого восторга, а затем и вовсе отказались присоединяться.       Мэрилин была в искреннем недоумении.       Поначалу она даже подумала, что чем-то обидела своих подруг, и они не желают идти на пляж именно в ее компании, но Ёна и Сона заверили ее, что они не собираются выходить из номера до самого обеда по личным причинам.       Кларисс тут же ехидно поинтересовалась, не планируют ли они оставить дверь своего номера открытой для каких-нибудь гостей, назначающих свидание с помощью букета белых роз, а Мадлен полушутливо полусерьезно порекомендовала им не сдаваться сразу же после одного букета, а дождаться, когда мужчина подарит что-нибудь материальное и к тому же достаточно ценное, ибо любовь любовью, а «цветочки» потом в ломбард не заложишь.       Корыстная «женская мудрость» неприятно кольнула Уёна, привыкшего считать себя безусловным победителем женских сердец — мужчина со скрипом мог признать, что побежденные им женщины вели собственную игру, в которой он был лишь пешкой для получения удовольствия и подарков. Сонхва же еще больше поник, расстроенный как тем, что его догадки по поводу грязных слухов оказались верны, так и тем, что судьба этих красивых молодых женщин вынудила их выучиться хитрости, алчности и корыстолюбию.       К концу завтрака неугомонной Мэрилин удалось убедить подруг хотя бы выйти вместе со всеми из отеля и посидеть на пляже. Правда ее заслуги в этом было немного. Сонхва согласился только из-за того, что их выход поможет хоть немного утихомирить сплетни, а Уён не мог оставить друга одного, опасаясь, что Хонджун (или какой-либо другой мужчина) утянет его в новые беды. Тем не менее саксофонист взял с Мэрилин обещание лично помазать спину подруги кремом от загара, пусть это и было лишь минутное притворство, чтобы потешить свои фантазии — у мужчин в багаже не было ни одного платья с настолько открытым вырезом на спине, чтобы они рисковали сгореть на солнце.       Спустя полчаса после трапезы Сонхва с зонтиком от солнца и Уён в соломенной шляпке с еле заметными прорехами — все-таки у подруг Мэри был довольно скудный ассортимент — спустились в холл, и когда они уже вовсю предвкушали как пройдутся голыми ногами по мелководью и затем насладятся короткой дремой на горячем песке, случилась катастрофа.       Уён увидел вестника их смерти первым и вцепился в руку Сонхва с такой силой, что тот аж зашипел от боли, но проследив за направлением взгляда перепуганного до смерти товарища, сам чуть не сломал ручку зонтика.       Громилу Берни Фоукса было сложно не узнать. К счастью, его не было в том злополучном гараже вместе с людьми Коломбо, но тем не менее этот человек состоял в мафии и даже больше того — Берни был известен как верный соратник головореза Чхве, обычно возглавлявшего охоту за неугодными мафии людьми. В том числе и за свидетелями.       А если Берни сейчас здесь, то и его «хозяин» мог быть неподалеку. Страшная мысль о разоблачении их прикрытия прострелила мозги музыкантов ледяной стрелой и на пару секунд полностью парализовала мыслительный процесс. А когда первый ужас прошел, в голове поселилась паника.       Берни, кажется, их не заметил.       — Бежим, — выдохнул Сонхва, но Уён в ответ предупреждающе сжал пальцы на его предплечье.       — Не привлекай внимания, — прошептал саксофонист, делая вид, что шепчет подруге на ухо какую-то шутку. — Уходим спокойно, с улыбками, как будто ничего не случилось. И не на улицу, а в номер, там безопаснее. Давай, передвигай ластами, Хва. Не тупи.       Уён вымученно улыбнулся другу, глазами приказывая не делать глупостей и повиноваться его приказу, после чего две девушки повернулись к Берни Фоуксу спиной и неспешно направились туда, откуда только что пришли.       — К черту лифт, давай на лестницу, — скомандовал Уён, отпуская руку Сонхва, чтобы протиснуться между постояльцами, группой выходящих из ресторана.       Свернув за угол, перешедший на быстрый шаг Уён со всего размаха врезался в какого-то мужчину в белой рубашке. Доведенный до молчаливой истерики саксофонист вскрикнул и отскочил назад столь резко, что непременно потерял бы равновесие на каблуках и упал спиной назад, рискуя сломать себе либо руку, либо шею, если бы мужчина перед ним не успел подхватить его за локоть.       — Прошу прощения, мисс, я был невнимателен, — раздался приятный мужской голос. — Вы в порядке?       — Ах, да, спасибо за беспокойство, простите, — судорожно пробормотал Уён, нацепляя на лицо приветливое выражение, хотя на деле ему хотелось высказать так невовремя вставшему у него на пути чурбану все, что он думает о его показушной галантности, о нем лично и о всех его родственниках вместе взятых. — Это моя вина, я не смотрела, куда иду.       Уён поднял голову, собираясь изобразить уже надоевшее ему глупое хихиканье провинциальной дурочки и затем свалить, но от одного только взгляда на лицо мужчины перед собой, саксофонист чуть не потерял сознание от ужаса.       Чхве Сан. Один из негласных лидеров чикагской мафии. Правая рука Коломбо.       Головорез Чхве.       Сан тем временем смотрел на него с вежливым беспокойством, как и подобает смотреть хорошо воспитанному мужчине на неосторожно влетевшую в него женщину. Однако Уён видел в этих черных глазах лишь собственный смертный приговор.       — Вы точно в порядке? — слегка нахмурился Сан, заметив, как исказилось лицо незнакомки. — У вас напуганный вид…       — Нет-нет, извините, все хорошо, — пробормотал Уён, опуская взгляд в пол и судорожно придумывая оправдание своему страху, в котором бы не фигурировали слова «гараж», «расстрел» и «свидетели». — Просто вы немного напомнили мне моего бывшего молодого человека. А он… он был плохим человеком. Еще раз извините, что врезалась в вас, сэр.       — Мне жаль, — мягко сказал Сан. — Действительно жаль, что вызвал у вас столь дурные, как я могу видеть, воспоминания о недостойном человеке. Позвольте мне искупить свою вину и угостить вас напитком?       — О, не стоит! — испуганно вздрогнул Уён, невольно поднимая широко распахнутые глаза от идеально вычищенных черных туфлей Сана на его лицо. А ведь головорез Чхве был так красив…! Странная мысль появилась в голове Уёна так же быстро, как и исчезла. — Это все сущие пустяки. И вашей вины в этом нет, я сама виновата. Не буду отнимать у вас время, сэр.       — Но я настаиваю, — произнес мафиози с обворожительной улыбкой, но таким тоном, что стало ясно: от таких предложений не отказываются, если не хотят нанести смертельное оскорбление.       Оскорблять Сана — это последнее, что хотел бы сделать Уён в этот отвратительно душный день.       — Я не… — Голос подвел саксофониста, выдавая вместо связной речи какие-то хрипы, которые тому пришлось маскировать под покашливание.       — Не волнуйтесь, я не задержу вас надолго. Всего десять минут вашего драгоценного время, мисс, — обходительно успокоил даму Сан, жестом предлагая пройти к бару. — Позвольте мне позаботиться о вас.       На негнущихся ногах Уён прошел вместе с господином Чхве — убийцей! головорезом! садистом! — к барной стойке. Последняя фраза Сана безостановочно повторялась в голове бедного музыканта и звучала она как самая настоящая угроза с ноткой издевательства.       Позвольте мне позаботиться о вас…       Наверняка, Коломбо просил своего верного последователя, держащего в страхе весь Чикаго, именно об этом — «позаботиться» о свидетелях. А «забота» мафии, как известно, заканчивалась похоронами — либо в закрытых гробах, либо в скромной безымянной могилке в лесу.       В баре было пусто. Большинство постояльцев в этот утренний час либо завтракали, либо уже наслаждались морем, чистым пляжем и прогулками по территории отеля.       Уён вдруг вспомнил о шедшем за ним Сонхва и обернулся, но друга по близости видно не было. Саксофонист понадеялся на то, что «Соне» удалось сбежать в номер.       — Вы кого-то ищите?       У Сана был приятный обволакивающий тембр, который, должно быть, оказывал на женщин глубокое — если даже не магическое! — воздействие. У Уёна тем временем от этого голоса дрожали внутренности.       — Нет-нет, мне просто показалось, что меня кто-то окликнул, — неловко соврал саксофонист, жалея, что не скрыл шею платком или легким шарфиком.       Уёну казалось, что Сан смотрит на его кадык и все понимает.       — И каким же именем окликают столь загадочную даму? — поинтересовался головорез Чхве, облокотившись на барную стойку в ожидании бармена.       — Пак Ёна, — еле слышно ответил Уён, неспособный придумать в таком состоянии ни одного более-менее правдоподобного имени.       В голове, как назло, крутились одни «Марсельезы» и «Джульетты», а взгляд непроизвольно цеплялся за расстегнутый ворот белоснежной рубашки Сана, открывающий вид на крепкую мужскую шею.       — Чхве Сан, — учтиво представился мужчина по всем правилам эмигрировавших в Америку корейцев: выпрямив спину, прижав правую руку к груди и склонив голову перед дамой. — Рад нашему знакомству, мисс Пак.       — Взаимно, — выдавил из себя улыбку Уён, делая подобие кривого реверанса.       Кажется, его мать именно так отвечала на комплименты. Хотя он был не уверен — этикет американских корейцев он знал так же плохо, как исконно корейские обычаи.       В отличие от Чхве Сана, который был широко известен своей трепетной любовью к родным традициям. Уён запоздало подумал о том, что своим неуклюжим — а может быть и неуместным — реверансом он мог обидеть мужчину, но Сан лишь засмеялся, заинтересованно склонив голову на правое плечо и рассматривая свою новую знакомую.       Уён еле подавил в себе инстинктивное желание закрыть руками самое дорогое — именно то, что врагам мафии, как он слышал, довольно часто отрезали без всякой жалости.       — Что будете пить, господа? — обратился к Сану подошедший к стойке бармен с прилизанными волосами, мимолетно скользнув насмешливым взглядом по желтому одеянию Уёна.       Оттенок у ткани был по выражению самого саксофониста откровенно «блевотный», но только эта тряпка, ошибочно считаемая платьем, могла скрыть его расчесанные до крови ноги. Приходилось мириться.       Еще и шляпа эта дурацкая! Уён никак не мог вспомнить, что на этот счет гласили правила приличия. Стоило ли ему снять шляпу в помещении и положить ее на барную стойку, или же он имеет право оставаться в ней столько, сколько захочет?       — Что бы вам хотелось выпить, мисс? — спросил вдруг Сан у Уёна, и до того наконец дошло, что мужчины уже секунд десять тактично ждут его заказа.       Вот так всегда. Оскорблять Сана Уён не захотел, а вот позориться перед ним — всегда пожалуйста!       — Ой, да, точно! Я бы хотела… — Саксофонист ненадолго задумался, выбирая напиток себе по душе, но в голову вместо названий коктейлей полезли навязчивые мысли о «последнем желании перед казнью». — Воды! С лимоном.       — Две воды со льдом и лимоном, — невозмутимо заказал Сан, ни словом, ни жестом не показав, что его удивило чудаковатое поведение мисс Пак.       Настоящий джентльмен в идеально отглаженном костюме. Забравшись на высокий барный стул, Уён даже подумал о том, что именно такого мужчину искала себе Мэрилин — безусловно красивого, богатого, сильного, властного… Они бы хорошо смотрелись вместе: невысокая блондинка с соблазнительной фигурой и статный кореец с манерами наследного принца.       Жаль, что он головорез.       — Очаровательное платье, — заметил Сан. — Это цвет «желтая сера», если не ошибаюсь? Или «цинково-желтый»? Мисс Пак?       — А? — очнулся Уён, перестав представлять свадебное путешествие Мэрилин и Сана. Похоже, паникующий мозг делал все, что отвлечь его от ужасной ситуации, в которой он оказался. — Простите, что вы сказали…?       — Вы как будто чем-то расстроены. Это из-за тех дурных воспоминаний, на которые я вас невольно натолкнул?       — Нет-нет, что вы! Просто сегодня очень душно, а я забыла веер, — поспешно пробормотал Уён, отводя взгляд на барную стойку. — Вам не стоит так беспокоиться обо мне, господин Чхве.       С тихим стуком бармен поставил на лакированную поверхность два высоких стакана с водой, лимоном и трубочкой.       — Но я бы хотел беспокоиться о вас, — мягко возразил Сан. — Простите за мою прямоту, но вы мне интересны, мисс Пак.       Уён чуть не подавился ледяной водой, пошедшей не в то горло.       — Почему? — через силу прохрипел саксофонист, уставившись на второго человека в чикагской мафии, и попытался прочесть по его лицу, о чем тот думает. Попытка не удалась. — Я самая обычная девушка, во мне нет ровным счетом ничего интересного.       — Вы ошибаетесь, — мило улыбнулся головорез. Уён в который раз внутренне содрогнулся, так как в его воображении эта улыбка сопровождалась хрустом ломающихся костей и брызгами крови. — В вас есть нечто притягательное. Что-то, что выделяет вас из толпы. Какая-то загадка.       — О, никакой загадки, сэр! — нарочито беззаботно ответил Уён. — Всего лишь старое платье и пошарпанная соломенная шляпка. Неудивительно, что я выделюсь в толпе, здесь же все такие модные и богатые. Я просто белая ворона.       Сан любопытно прищурился.       — Вы несправедливы к себе, мисс Пак. Очень несправедливы. К слову, вы живете в этом отеле или вы чья-то гостья?       — Я… живу, — неохотно признался Уён. — Но можно сказать, что и гостья. Я тут работаю.       — Так вы горничная?       Вежливые интонации в голосе Сана не изменились, но в его взгляде саксофонисту померещилось разочарование.       — Что-то вроде, — уклончиво согласился Уён. — А вы? Приехали отдыхать?       — Увы, нет, — грустно улыбнулся мафиози, задумчиво поглаживая подушечкой большого пальца запотевшую стенку стакана. — В скором времени в отеле состоится съезд любителей итальянской оперы, и я числюсь среди организаторов. Мне придется готовить программу мероприятия, проверять меню, следить за тем, чтобы все номера были готовы вовремя, встречать и развлекать гостей, координировать остальные этапы подготовки…       — Кажется, вам не нравится ваша работа, — осторожно произнес Уён.       — Нравится, — покачал головой Сан. — Но я бы не сказал, что это самая любимая моя часть. С другой стороны, есть и плюсы, не так ли? Раз вы работаете в отеле, то мы с вами в ближайшее время будем часто видеться, мисс Пак.       — Пожалуй, так.       Мысленно Уён уже паковал чемоданы в своей комнате и бежал со всех ног в сторону ближайшего населенного пункта.       — Ваше общество несомненно скрасит это время, — улыбнулся Сан, демонстрируя милую ямочку на щеке. — Надеюсь, вы мне не откажете?       — В чем? — снова потерял мысль саксофонист.       За время этого разговора Сан, должно быть, убедился, что Пак Ёна феерично тупая особа, пусть и не показывал этого в открытую. Подслушивающий бармен со вздохом закатил глаза.       — В своем обществе, — терпеливо пояснил головорез. — Я бы хотел встречаться с вами чаще, если позволите.       — Зачем?       Бармен, не сдержавшись, фыркнул, но Уён даже не посмотрел в его сторону. Он судорожно пытался понять, на кой черт неуклюжая дурнушка Ёна в грязно-желтом платье сдалась эталону мужской красоты.       Ради забавы? Ему нужна была безропотная подстилка на время каникул? Или он хотел превратить ее в свою шпионку, чтобы она следила за постояльцами, раз уж представилась горничной?       Что хотел Чхве Сан: трахнуть ее или завербовать?       — Вы так испугались, что мне даже стало совестно за свой вопрос, — покаялся Сан. — Я так сильно вас пугаю, мисс Пак? Что же натворил ваш бывший, раз вы приходите в такой ужас от одной лишь перспективы провести со мной немного времени?       — Он меня бил, — выпалил Уён. — И… прочее тоже делал.       Сан мгновенно помрачнел, стиснув пальцы на нетронутом бокале с водой. Тихо клацнуло о стекло серебряное кольцо на указательном пальце.       — Надеюсь, его жизнь обратилась в ад, — тихо сказал мафиози. — Ибо другой участи мужчина, поднявший руку на женщину, не заслуживает.       — Вероятно. Что ж, я пойду, — облизав вмиг пересохшие губы, пробормотал Уён, аккуратно слезая с барного стула. — Спасибо за воду и за беседу, господин Чхве. Было приятно познакомиться.       Кивнув мужчине и не дожидаясь его ответа, саксофонист направился в сторону заветной лестницы.       — Мисс Пак! — громко окликнул его Сан. — Какие вы любите цветы?       — Цветы? — жалобно переспросил обернувшийся к мужчине Уён, в тот же миг представив себе пустой пляж, предусмотрительно выкопанную могилку и Чхве Сана с букетом. — Пионы…       — У вас есть вкус, — одобрительно заметил мафиози, легко улыбнувшись уголками рта. Сердце Уёна пропустило удар, внутренности заледенели от новой волны ужаса, на лбу выступил пот… В тот момент вместо доброжелательной усмешки саксофонист отчетливо увидел на чужом лице зловещую ухмылку убийцы, вдоволь наигравшегося с наивной жертвой. — Хорошего вам дня.       — И вам, — машинально отозвался саксофонист, разворачиваясь спиной и обреченно шагая в сторону лестницы с опущенной головой.       Каждый шаг казался ему последним. Вот Чхве Сан снова улыбается, показывая ряд ровных белоснежных зубов, вот он достает из-за пояса — нет, на поясе у него ничего не было… тогда из кобуры на ноге, скрытой брюками… нет, наверное, забирает из рук противного бармена! — отполированный черный пистолет, вот он ласково гладит большим пальцем ствол, также, как ранее оглаживал поверхность бокала… вот взводит курок — Уён почти слышит этот роковой щелчок! — вот он старательно прицеливается, планируя убить обнаруженного свидетеля одной пулей… наверное, выстрелит сразу в голову… вот он кладет палец на спусковой крючок, задерживает дыхание и… Через пелену непролитых слез Уён непонимающе уставился на темно-синюю ковровую дорожку на лестнице.       Выстрела не было. Он выжил.       Неуклюже вытерев глаза рукавом платья, саксофонист снял неудобные туфли и, прижав обувь к груди, бросился бежать по лестнице на третий этаж. В ту минуту Уён был так счастлив вырваться из цепких лап улыбающегося головореза Чхве, что даже не заметил, как почти до самого номера за ним тихо проследовал подозрительного вида мужчина в черной куртке.