Улицы

Я пришёл домой. Снова усталый взгляд матери скользнул по моему лицу, но она, кажется, все свои слёзы выплакала, поэтому просто отвернулась от меня и пошла на кухню. Уже оттуда она сухо позвала меня есть. Я чувствовал лёгкую тряску в руках. Мне нужно было откуда-то раздобыть деньги. Я уже врал ей, надеясь, что получиться выпросить деньги на свою защиту. Отчего-то до сих пор во мне не угасала надежда, что я могу мастерски врать и мне точно поверят. Я сказал ей, что нам нужны деньги на конкурс. - Конкурс, значит, - тихо повторила она за мной, отрезая кусок хлеба. - Ага. По три рубля нужно, - я старался звучать непринуждённо, уплетая ужин. - Мне час назад звонил твой педагог по сольфеджио, - бесцветный голос оборвал во мне надежду на лёгкие деньги. И я сразу понял, что теперь начнутся вопросы – а зачем мне три рубля на самом деле. Я плохо врал. Очень плохо. Но в моей прошлой жизни я был умницей и отличником. Я говорил только правду и верил во всё, что твердят взрослые. А теперь уже поздно сдавать назад. - Не был ты на сольфеджио. Ты три дня уже нигде не появляешься. Признавайся, - сердце ухнулось в ноги, а я не мог ничего делать, кроме как молча смотреть на неё. Я действительно никуда не ходил. С тех пор, как улица меня приняла - я ходил за Маратом. Я пропускал учёбу вместе с ним и просто не мог поступить иначе. Он звал, а я шёл. Я растерял весь смысл в учёбе. Зачем? Зачем мне теперь быть пианистом? Что даст мне музыка? Поможет ли она мне раздобыть денег? Или отбиться от гопников поздно вечером? Нет. Если бы я не примкнул к улице, меня бы до сих пор забивали ногами в гардеробе или столовой, в укромном уголке под лестницей. Где угодно. Поэтому я и не видел смысла продолжать заниматься. Однако, я не мог рассказать правду матери. Она не поймёт. И никогда этого не примет. - Я… я это… да он меня не видел просто, - я сам понимал, что несу полный бред, но что я мог сказать. - Я же это… на задней парте. На задней парте там сижу. Андрей, что за чепуху ты несёшь? Она явно не поверит в этот бред. Как я и думал, лицо матери исказилось и она присела рядом со мной, заглядывая в глаза, едва удерживая себя от приступа слёз. - Сынок… - выдохнула она горько. - Тебя обижают? Если тебя обижают, ты обязательно должен сказать. Я провалился по всем фронтам. Лучше бы не говорил ничего, чем нести откровенный бред. Я зарывался как можно глубже с каждым своим словом. Стало интересно, что бы придумал Марат на моём месте. Хотя, он бы наверняка не просил денег у матери. Он бы украл что-нибудь, толкнул кому-нибудь или напрямую свистнул кошелёк. Но я не мог так. Особенно один. Мне было страшно, что меня поймают за руку. Чертовски страшно. - Я с ними поговорю. Я к директору пойду, - голос матери дрожал, она не унималась, нервно поглаживая меня по плечу. - В крайнем случае, мы переедем, раз такая ситуация. Она коснулась моей губы и её руки задрожали ещё сильнее. Она не удержала слёз, а я подумал, что стоит хоть как-то её успокоить. - Да зачем переезжать-то, ну? - Отец бы такого не допустил! Она уже почти кричала. Взрыв произошёл и вряд ли у меня получиться успокоить этот поток. Да и она всякий раз упоминала отца, стоило произойти тяжёлой ситуации. Может быть, и не допустил бы. А, может, он бы мной гордился. Мы не знаем, да и какая разница гадать? Его нет с нами. А мы должны как-то защищать свою жизнь. - Да всё нормально, мам, - я не оставлял попыток достучаться до неё. - Да не нормально, Андрей! Не нормально! Я тебя не узнаю, ты понимаешь? Ты совсем другой стал! Ты, какой-то, я не знаю, как замороженный. У тебя как будто льдинка в сердце попала. - Мам… Она поднялась, развернулась и пошла в коридор, заливаясь слезами. Чёрт, я испортил всё, что мог. Лучше бы действительно просто пошёл и где-нибудь своровал эти три рубля. Хотя это вряд ли избавило бы меня от разговора про сольфеджио. Рано или поздно он бы случился. Но разве это не моя жизнь? Разве я не могу сам выбирать чем я хочу заниматься, а чем – нет? - Завтра ты никуда не пойдёшь! – поставила она свой вердикт. - Я позвоню в школу. Завтра мы пойдём в милицию. Нет. Нет-нет-нет! Только не это. Наверняка там уже могут знать, что я не просто обиженный мальчишка. Да и мне нельзя попадать в милицию. Что я скажу? Простите, меня избивают свои же, так что всё нормально?! А ещё я помогаю воровать, да. Конечно. Мне тысячу раз помогут, да ещё и свои крысой начнут называть. Нет. Я никак не могу идти в милицию. Я вскочил и прошёл до комнаты, чтобы взять фотоаппарат. Но стоило только взять в руки пальто, как мать выскочила и встала перед дверью. - Куда ты собрался? - Я скоро вернусь, - я уже не мог смотреть на неё, а она продолжала плакать только сильнее. - Нет. Я тебя не пущу никуда! – она закрыла собой дверь, но я уже не обращал никакого внимания на неё. - Пусти, пожалуйста. - Нет, пожалуйста, не пущу! Я просто открывал дверь, даже не обращая внимания на неё. В какой-то момент она сдалась и просто повернулась мне вслед. - Андрей! Тут на шумиху вырвалась маленькая Юля. - Не обижай маму, не обижай маму! – хныкала она, подбегая к перилам. - Я не обижаю! Скоро вернусь. Я слышал их плач на лестнице и от того своё сердце обливалось кровью. Но что ещё я мог поделать? Им хорошо. Мир, хоть и жесток, но старается хоть немного обходиться с девушками по чести. Оберегать, уважать, защищать. А я мужчина. Ко мне больше спросу. Если я пойду жаловаться – во всех кругах прослыву трусом, крысой и нытиком. Даже не будь ты бандитом: таких нигде не уважают. Таков закон зверей. Родился мужчиной – будь сильным. Я побежал к стоянке таксистов рядом с вокзалом, чтобы предложить им фотоаппарат. Но никто не хотел его брать, либо не за ту цену, которую я предлагал. А пока я бегал – привлёк внимание милиции. Я попытался ретироваться, но меня окликнули. И даже спрятать фотоаппарат не получилось. Я решил рискнуть и предложить ему фотоаппарат, но он обратил внимание на мои часы. Я спрятал руку в карман, когда понял, что он хочет их купить. Но стоило ему сказать, что он готов за них отдать четыре рубля, как сомнения улетели прочь. Мне были дороги эти часы. Но всё-таки, это просто часы. Пускай и оставшиеся после отца. Но что я мог сделать? Вот-вот уедет поезд в Москву, а у меня до сих пор нет денег. Да и кто в ночи купит у меня фотоаппарат? Я заходил в вагон, мысленно прощаясь со своей семейной реликвией уже в который раз. Сложно было не услышать ребят: смеялись они так, что едва ли не из соседних вагонов можно было услышать их разговоры. Я прошёл вперёд и увидел улыбку Марата, когда он посмотрел на меня. - О, успел, всё-таки, - обрадовался он, поднимаясь с места и протягивая мне руку, чтобы поздороваться. - Ага, только я в седьмом вагоне, - кивнул я, пожимая тёплую руку, едва находя в себе силы, чтобы её отпустить. - Пойдём покурим, - следом поднялся Зима и уже пошёл по вагону дальше. Все поднялись следом за ним и пошли за ним в тамбур. Я удивлённо смотрел за тем, как старшие протягивают сигареты младшим, ведь совсем недавно нас избивали за то, что застали за курением. Но сигарету приняли все. Когда протянули мне, я посмотрел на Зиму. - А можно? - В таком пальто нельзя, - хмыкнул он, отворачивая лицо. - Как чушпан. - Да ладно. Скоро за своего сойдёт, - улыбнулся Турбо и сам протянул мне сигарету. - Кури! Пальто. Все засмеялись с этого, но даже я улыбнулся. Одежда и явно была не про их статус. В таком неудобно бегать и драться, но что я мог поделать? У меня не было другой одежды, так что приходилось ходить в чём есть. И я был благодарен маме, ведь я понимал, сколько в действительности стоят эти вещи. - Будешь пальто у нас теперь, - Марат пихнул меня локтем и улыбнулся едва ли не во все тридцать два. - Пацаны! По Москве поднимемся – обратно в купе поедем, - гордо проговорил Турбо, окидывая взглядом всех нас. - В купе неплохо было бы, - проговорил мечтательно Марат. - А я моцык хочу. Дукати. Видел на вкладышах жвачки. Зверь! – говорил он с видом настоящего ценителя, хотя вряд ли когда-то касался настоящего мотоцикла в своей жизни. - На вкладышах, - усмехнулся Зима. - А чо, серьезно. Ты чё хотел бы, Зима? - Порш, - невозмутимо сказал он, - Красный. - Ералаш, а ты? – поинтересовался Турбо. - Утюг, - спокойно ответил он без тени улыбки. - Утюг? – парни посмеялись от такого ответа, а он лишь пожал плечами. - А чего? У меня у бабки старый. С войны ещё. Она его на плите греет. Я ей обещал, что разбогатею и новый утюг ей куплю. - Прикиньте, пацаны. Порш, Дукати и утюг. Москва, встречай! Все засмеялись. В этом смехе прошла почти вся поездка, не считая момента, когда одолел сон, заканчивая все весёлые разговоры. Было трудно поверить, что всё это происходит со мной. Что я нашёл новых знакомых, с которыми еду в Москву. Вот так запросто, просто пожелав этого! Без долгих раздумий, волнений и подготовок. Захотел и поехал. Именно поэтому я и завидовал Марату. Он жил, словно для него не существовало никаких законов и ограничений. Был свободен мысленно и физически. Я поглядывал на парня всё время, что мы разговаривали. У меня было не так много тем для разговоров, но мне чертовски было интересно слушать их. Они делились кусочками своих жизней и постепенно я складывал мозаику Марата. Понимал лучше, кто он такой, что составляет его личность, что он любит и к чему стремится. В лоб много не спросишь, но в такие моменты я мог узнать его настоящего. И наконец мы приехали в Москву. Старшие вели нас вперёд, о чём-то переговариваясь, а я шёл вместе с Маратом. Дурацкое желание взять его за руку, как тогда, когда мы бежали от ментов. Но я сдерживал себя, потому что понимал, как глупо это будет выглядеть. Впрочем, даже идти в таком большом городе рядом с ним, слушая о том, что он говорил, и изучая невероятные постройки – уже было для меня невероятной сказкой. Я фотографировал парней на фоне различных зданий и монументов. Старшие наставляли нас, кого и как обдирать. Всё-таки, главная цель поездки не виды изучить, а украсть как можно больше ценного, чтобы разжиться деньгами. Было не по себе от такой деятельности, но я уже вступил в банду, а значит, должен делать то же, что и они. Впрочем, сейчас было даже легче, чем найти деньги на поезд. Меня всему учил Марат и, по большому счёту, я должен был просто помогать ему и наблюдать. И всё было отлично. До того момента, как не наткнулись на анархиста. О его принадлежности кричала не только куртка со знаком анархии, но и весь его видок. Старшие подтолкнули нас за ним. Мы обступили его с двух сторон. Парень был явно не трезв и зашёл в переулок, чтобы отлить. Марат перекидывался с анархистом словами, пока я наблюдал весьма неприятную картину со стороны – парней обыскивала милиция. Благо мы успели спрятать свой улов перед этим. Тут анархист сделал фатальную ошибку, решив нассать едва ли не на кеды Марата. Я слишком поздно увидел это, чтобы как-то вмешаться. Дикий. Иным словом его не опишешь. Бессмысленно было окликать его. Он уже бросился на лба выше него. Бесстрашный. Ему было плевать на рост, возраст, количество и вес противника. Он дрался, как в последний раз. Бил наотмашь и со всей силы. Бил так, словно пытался убить. Парень прижал Марата и мне пришлось вмешаться, столкнуть его в сторону, но Марат не останавливался. А потому бой продолжался. Парень кидался с таким же рвением. Их обоих невозможно было разнять. Когда Марат отшатнулся от анархиста после удара, я сбил последнего с ног. Не знаю, стоило ли это делать, но я не мог просто наблюдать, как моего друга избивают. Когда я поднялся, Марат превращал лицо анархиста в кровавую кашу. Я, кажется, слышал хруст костей, но не хотел думать, что и у кого сейчас хрустело. Он бил по лицу снова и снова, даже не обращая внимания, что его враг уже не шевелиться. Я уже едва ли мог различить черты лица под кровавым месивом и здорово испугался, что Марат мог убить человека. Я поднялся и стал его оттаскивать. Это было той ещё задачкой. Марат обезумел, он не хотел слышать меня. Совсем. Агрессия бурлила в его венах, а безумный взгляд прикован к своей жертве. Точно он только и хотел, что убить его. И другого исхода не принимал. Он кричал мне отпустить, но я не слушал. Он угрожал, что побьёт меня, а я продолжал оттягивать его. Я резко рванул его в сторону, прямо к стене. Пришлось довольно жёстко его к ней приложить. Отчего яростный взгляд Марата впился теперь в моё лицо. Он смотрел так, словно теперь готов был убить меня. Но мне не было страшно. Не так, как за него. Я не хотел, чтобы на нем висело убийство человека. Грабежи, разбои, побои – да. Но не убийство. Марат не убийца и не заслуживает участи преступников. Я подошёл, не обращая внимания на кулаки. Я смотрел в его глаза, совершенно не боясь его внутреннего зверя. Хочет бить – пускай. Но он не решался. А потому я подошёл вплотную и обнял его. Я надеялся усмирить его пыл хоть немного. Он тяжело дышал, а стоило почувствовать моё тепло – как вонзился пальцами в мои плечи, явно пытаясь от меня отстраниться. Но после пары секунд попыток он сдался. Он просто стоял и трясся в моих руках от не выплеснутых эмоций. - Не надо, Марат, ты убьёшь его, - тихо проговорил я. Он хотел было что-то сказать, но кроме тяжёлого дыхания ничего не рождалось в груди. Наконец, когда я его отпустил, он посмотрел на меня как-то иначе. Совсем немного он полоснул по моему лицу усталостью во взгляде, а потом подошёл к телу на земле, стаскивая с его ног ботинки. Его слегка пошатывало, но он быстро убежал, сказав мне: «Давай, в разные стороны. Встречаемся на вокзале». Ему было плевать что станет с парнем, но мне – нет. Пускай мы и были по разные стороны этого мира, но я всё ещё чувствовал себя человеком. А человек за просто так не убивает другого. Но только мир мне показал, что жалость здесь никому не нужна. Стоило наклониться к анархисту, как он поймал меня и позвал милицию. Меня увезли в участок в бобике. Чудесное окончание чудесного дня. Наверное, стоило послушать Марата и не помогать ему. Но я был бы тогда не я. За мной приехала мама и долго орала, не в силах унять слёз. Я не слушал её, потому что понимал, насколько же сильно я накосячил. Если бы только я прошёл мимо, я бы ехал с Маратом в поезде. И мы бы пошли обратно домой. Может, зашли бы к нему, поиграли на пианино. Днём позже мы пришли в инспекцию по делам несовершеннолетних. Мама уже была вся на нервах, и я уже боялся слова лишнего сказать. Она разговаривала с молодой работницей, которая больше была похожа на студентку, чем на того, кто может работать в милиции. Хотя я уже видел её, когда она приходила к нам в класс, рассказывать про борьбу с молодыми группировками. Ирина Сергеевна, кажется. Мать пыталась оправдывать меня, пока не увидела отбитые костяшки. Да уж, музыкант так себе, только если не долбишь по клавишам другой стороной руки. Мама уже была вся в истерики и слова не могла сказать. Когда она ушла, девушка смогла поговорить со мной. Но она всё пыталась убедить меня сдать тех, с кем произошло нападения. Но как объяснить девушке, что ты просто пытаешься быть сильным? Пытаешься отстаивать свою честь в этом мире? Хотя, наверное, дело не только в этом. Может быть, дело ещё и в Марате. Уже и плевать, сколько раз меня изобьют. После того, как я пришился, избивать меня стали даже чаще, чем до этого. И всё же, я уже не хотел быть кем-то другим. Я не хотел покидать улицы. Она всё говорила, а я вдруг улыбнулся. Странно, потому что я и сам не ожидал от себя этой улыбки. Я понял, чего я хочу. Понял, кем хочу быть. И понял, где теперь моё место. - Вы в кино ходите? – спросил я вдруг, поднимая на неё глаза. В мыслях было – «а знаете, что бывает в кино с теми, кто предаёт друзей?» Но нет, конечно, ей плевать. Они все по другую сторону жизни находятся. Правильно сказал Марат. Все вокруг враги. И относиться стоит как к врагам. - В какое? – недоумённо сказала она. - Завтра, в семь. Маленькая Вера. Можем сходить. Я даже и не думал, что такой глупый подкат прокатит. Но лейтенант вдруг улыбнулась, убрала ручку и листок, и отпустила меня. А стоило выйти, как сердце подпрыгнуло в груди. На улице меня ждала банда. Все парни радовались моему освобождению, кричали, улыбались, свистели, скандировали: «Пальто» в мою честь. Вот почему теперь я считал, что нашёл своё место. Вот почему я никогда не сдам своих пацанов. Стоило моей маме выйти, как пацаны сразу пошли долой. Я смотрел на неё, а она видела, что всё, что написано в рапорте, теперь составляло мою жизнь. Что я теперь не музыкант. Я теперь парень с улицы, который может постоять за себя. Мне было жаль разбивать ей сердце, но такой была наша жизнь. Марат приобнял меня за плечи, разворачивая к себе и утаскивая прочь. Я не мог сопротивляться ему, как бы не хотел утешить мать. Прости, мама, но моё место теперь рядом с ними. Я крикнул ей "пока" и пошёл следом за Маратом.