Я из страшной русской сказки, всё равно откуда ты
— За брата просить пришла? — Кащей сидит на табурете и тянет сигарету, густо выдыхая дым. Рядом хабалисто развалились два парня, с неприкрытым интересом рассматривая тонкое пальто насыщенного кровавого цвета, накинутое на плечи и выглядывающее из под него платье с геометрическим узором на белой ткани юбки в русском народном стиле, не прикрывающей колени. — А че, Царевич сам зассал и послал девку? — кто из них Кащей, она догадалась сразу, говорил сейчас не он, он наблюдал. Имен двух других не слыхала, да и называли ли они когда-нибудь друг-друга по имени? Клички. Точно как у урок. — Его так избили, что он даже встать не может. — голос у неё громкий, звонкий, поддельно твёрдый. Кащей сразу приметил, что она хотела показать, будто совершенно не боится. Не боится придти в эту убогую квартиру, где повсюду воняет плесенью, паленой водкой и дешевыми папиросами. Не боится перед мужиками стоять и гордо держать осанку. — Вот! — она сунула руки в карманы и вынула оттуда две горсти, швырнув прямо перед Кащеем на заляпанный стол, уставленный остатками закуси. Молодой мужчина изображает удивление и тут же тянется к спутанным украшениям. — Откуда у Царевича такие богатства? — разглядывает, спутывает меж своих пальцев и перебирает цветастые камушки на цепочках. — Золото? — Это не Елисея. — продолжает она так же твёрдо и видит, как блестящие карие глаза Кащея, с отражением злата, плавно переводятся к ней. — Наша бабушка оставила нам это, а ей её. Отдаю, чтобы вы оставили брата в покое. Здесь достаточно, даже больше, чем его долг. — Отдаёшь мне свое приданное? — двое других парней загоготали и начали перешептываться, а Кащей все смотрел, глаз не отрывая. Кажется они и не понимали, о какой же иронии здесь шла речь. Кивнула и тут же резко развернулась на пятках ботинок, чтобы поскорее сбежать. — Твое имя, Царевна? — Кащей хватает её за худощавое запястье и резко дёргает хрупкую фигуру на себя. — Я не Царевна, а Василиса. — раздражённо выплевывает она, отшатнувшись прочь и вырывая свою руку. — Не давай мне собачьих кличек. — Ты кого собакой назвала, курва? — незнакомый парень стукнул полупустым стаканом о стол и подорвался с табурета. — По твоему тут не люди?! — лицо Василисы точно камень, а глаза такие пустые… В его сторону она не повернулась, зато опустила взгляд на Кащея. — Нет, не люди и это не жизнь. — махнула толстой косой с белоснежными прядями и выбежала прочь. Спрашивающий хотел было в след за ней кинуться, а Кащей вырос перед ним в проходе и толкнул обратно к табурету. — Пусти её.Не боюсь дневного света, здесь итак хватает мглы
Все отдала. Все отдала проклятому Кащею, чтобы братский долг выплатить и сидит теперь ни с чем. На замёрзшей оледенелой лавке, трясется в своем тонком пальто и руками себя обнимает, согреть пытается. И слёзы в глазах застыли, и пока на колени голые без колгот и раскрасневшуюся кожу падали, в ледышки точно превращались. Не слышит как кто-то подходит и как снег скрипит под его тяжестью, головы не поднимает. — И чего же плачет сестра Царевича теперь? — Кащей с ней рядом пускается и выкидывает окурок в сторону, а она как ужаленная подскакивает, чтобы прочь быть готовой броситься. — Елисею нужна операция, у него поврежден позвоночник и он может навсегда калекой остаться. Ходить не сможет. — злобно тараторит Василиса, пока Кащей её ладошку замерзшую ловит в воздухе, чтобы задержать. — Все ты забрал! Радуйся, радуйся! Радуйся своей паршивой справедливости, что оставишь его лежать до конца дней! — она звонко хлопнула по его щеке свободной ладонью и попыталась вырваться. — Нет у меня денег на Москву ему, нет денег на реабилитацию! — Кащей думает с минуту, лезет в карман следом и достаёт бумажки свежие, вложенные в пачку. — Возьми. — почти с безразличием сообщает он, вкладывая рубли в ладонь и тут же отпуская. — Сдал твои цацки и ещё кое-что толкнул. Бери-бери, не укусят. — Василиса смотрит с недоумением, взглядом ошалелым на него таращится, поспешно слезы стирая и убирая выбившиеся из косы локоны волнистые за ухо. — А потом ты придешь за ним и поставишь на таксу, а долг вырастет в пять раз? Верно говорю?! — дрожит, но деньги начинает пересчитывать. Достаточно. Хватает для того, чтобы Елисею помочь. — Нет, Царевна. Не приду к Елисею. — его лицо исказилось ухмылкой. — К тебе приду, с тебя спрошу и с тобой договариваться будем. — Тогда не называй нас кличкой, как урок. Василиса я, а не Царевна. Василиса. — то ли от холода дрожит, то ли от страха. Что он мог ещё взять с неё? О чем договориться хотел? — Не верю, что Елисея в покое оставите. — Моё слово. — Кащей щурится, тянется к карману где спички лежат, чтобы огниво зажечь, закурить. — Ваши слова, — Василиса наклонилась прямо к его лицу и в нос поползли запахи чего-то миндального и горечи, а вместе с тем, сочных яблок антоновка, какие на рынке купить всегда в осень можно. — Не стоят и гроша. — Ох осторожнее, Царевна. — тянет слова, едва касаясь кончиками пальцев белесых волос и чуть локон её накручивая. — Я приду завтра, к ночи.Мир подарит сколько просишь, заберёт, когда не ждёшь
Елисея Завидова переводят в больницу московскую, она вещи впопыхах собирает, запихивает дрожащими руками в чемодан старенький. Неужели есть шанс, неужели ему действительно смогут ещё помочь. Василиса с работы отпросилась уже, договорилась на неделю отпуска не оплачиваемого, чтобы за братом ухаживать. Да и даже если бы оплачиваемого, все одно, денег почти не дали бы. Портнихи обычные совсем гроши получают. В дверь кто-то ломится. — Ты. — мрачно произносит она и обсматривает тёмную фигуру Кащея на пороге. — Поезд у меня утром рано, проходи но собираться не мешай. — молодой мужчина переступает порог, двери за собой захлопнув и идет следом. Знал он, что Завидовы в нищите живут, но заметил, насколько у неё в квартире чисто все было, ухоженно, а в нос ударил яркий запах полежавшей антоновки, которой её одежда пропахла. Босая прошмыгнула в комнату и он следом за ней. Родители их умерли, кажется лет двадцать было Василисе сейчас, а Елисей шкет ещё, восемнадцать недавно исполнилось. — Царевич один в Москву едет. — он стащил свой черный кожаный плащ и швырнул на большое кресло, в которое тут же уселся. — Ты остаешься. — её руки задрожали, выронив какие-то документы в стопочке перетянутой резинкой. — Долг его отдавать мне лично будешь. — Чего тебе надо? — сквозь зубы цедит она, отходит подальше, вжимается в стену напротив Кащея и с ужасом смотрит в глаза карие. — Нет у меня ничего, а бандиткой становиться не буду. Не пойду никого грабить! — тонкое льняное платье совсем не греет её, носила Василиса только то, что сама из оставшейся ткани на работе сшить могла, а шила для народного русского театра, в ДК выступающего. В квартире прохладно, кожа время от времени мурашками покрывается. — Не злато, Царевна, другая валюта будет. — протянул он, ногу на ногу закидывая и подпирая голову рукой. — Тебя хочу. — в её глазах ужас застыл, но она тут же в коридор кинулась, хватая свое пальто тонкое и готовая на улицу босой выбежать, лишь бы прочь отсюда, от него прочь. Кащей за ней следом, дверь преграждает и ловит в охапку, а она точно птица выбивается, крылья которой спутали. — Ну-ну, золотко, успокойся. — шепчет прямо ей в ухо и усмехается, стискивая руки ещё крепче. Она лицо отворачивает, словно совсем ей противно. — Все нормально с Царевичем будем, сделают ему в Москве операцию, денег на медсестру хватит, чтобы с ним день и ночь сидела. — Зачем я тебе? — почти плачет, скулит эти слова и повернуться в его сторону боится. — Мало тебе девок ваших? Мало бандиток, шлюх мало, которые хотят за побрякушки с тобой лечь? — Кащей хватку ослабляет и она сползает в низ, голову прячет в рыданиях, на паркете старом скрючивается. — А я их и не хотел, а тебя вот хочу, Царевна. — опирается на косяк дверной и смотрит как она голову с белоснежными прядями поднимает, с лицом заплаканным и смотрит прямо на него, взглядом умоляет. — Это мои условия, Царевна и слово моё, что никто к братцу не приедет ни сегодня ночью, ни пока он восстанавливаться будет.Не играю в твои игры, ты когда-нибудь умрёшь
Идет из магазина, денег только на булку белого хватило. От холода дрожит и думает, стоит ли зайти сказать ему, что в Москве уже день операции назначили. Стоит ли благодарить Кащея, что брата отпустил, что дал ему шанс на спасение. — Василиса! — знакомый мальчишка нагоняет её и хватается за край пальто, чтобы не поскользнуться. — А, Марат.. — бормочет она себе под нос. — Здравствуй. — он Завидову с ног до головы разглядывает и взяв под руку, начинает специально шаг ускорять. — Чего плетешься? Дрожишь вон вся, голыми ногами ходишь и в осенних ботинках. — Василиса сдавленно улыбается, не отвечает ему. — Как Царевич? Говорят денег нашли на Москву? — Куда ты идёшь, Марат? — перебивает его Василиса и пакетом шуршит с булкой. — В подвал, там наши все пацаны и Кащей, Вовка мой вернулся. — С тобой можно? — Ну почесали. — Марат усмехается и поудобнее берет её, двинув в сторону места. В подвале тепло, кожа моментально гореть начинает, а голоса мужские становятся все громче. — О, Маратка. — тут же встречает его Кащей, выпуская дым прямо в лицо мальчишки, что еле сдерживает оскал в ответ старшему. — Как раз успел, сейчас братец твой в спарринг вставать будет. — Василиса выпускает руку мальчика и вперед выходит, а Кащей едва ли сдерживает ухмылку. — Елисею операцию назначили, сказали прогноз хороший, но могут понадобится ещё деньги. На дополнительные процедуры. — сообщает она с ноги на ногу переминаясь и стараясь игнорировать столько глаз, обращенных к себе. — Спасибо пришла сказать. — Ну проходи, Царевна, раз явилась. — Кащей тянет её вперед, на свет, прямо в центр перед мальчишками и мужиками собравшимися. — Пацаны, Царевичу операцию назначили! — громко выкрикивает он и те тут же голосят в одобрении и восторге, а Василисе хочется крикнуть в ответ, что все из-за них же, что в могиле она их радость видала поганую. — Это кто? — Адидас вперед выходит к Кащею обратившись. — Елисея нашего сестра? — А это, Владимир Кириллыч, не твоего ума дело. — в пол оборота выплюнул Кащей, отшвырнув окурок тому под ноги. — Это невеста моя, так что в семейные дела наши не суйся. — земля из под ног Василисы уходит, шум сливается в один навязчивый звук и пелена застилает глаза. Невеста? Невеста Кащеева? Завидова тут же головой мотать начинает, а он стискивает руки на худеньком плече и взглядом показывает, чтоб не смела тут сцены устраивать. — У тебя все нормально? — не унимается Вова, подступая ближе к ней и Василиса голову поворачивает в его сторону, как завороженная. — Да.. — врет она, сглатывая ком образовавшийся в горле. — Пришла жениху своему сказать, что с братом все хорошо. — продолжает Василиса, пытаясь проморгаться, успокоиться, в руки себя взять и мягко ладонью отнять от плеча его цепкие пальцы, чтобы для вида сплести со своими. Внутри все кричит, все бьется истерикой, но себе она закричать позволить не может теперь. Она одна. Среди зверья дикого и с ним рядом, с Кащеем проклятым. Никто не спасет Василису. Нет Царевича Елисея боле подле неё. — Пойду я, Коще, пойду… — Так оставайся тогда. — предлагает Вова и она умоляя, смотрит в глаза Кащею, смотрит своими глазами почти прозрачными, голубой с серым такой же бледный, как небо зимнее. Такой же пустой, как жизнь её теперь. Как она сама. Как просьбы оставить её. — Иди, Царевна, я приду в ночь. — из джинс черных вынимает монеты и бумажку одну, всовывая в карман пальто, к выходу подталкивая. — Иди, купи чего домой кроме батона, приготовь. — фальшивый поцелуй на щеке оставляет с кожей белоснежной и толкает к выходу. Василиса тут же скрывается, почти бегом сквозь лабиринты подвала проходит и еле слезы сдерживает. Спас от зверья сейчас, но ночью ей не спастись от него самого.Набираю грудью воздух, чтобы больше не дышать
Денег на десяток яиц хватило и муку, за молоком к Диляре пришлось зайти, к соседке напротив, что всегда могла подсобить чем-то, если было. Стоит на кухне маленькой, греется рядом с духовкой во всю раскочегаранной и яблоки выбирает из ящиков, очищая от кожуры. Пропала Василиса. На часы косится, скоро и Кащей придет опять. Знала она, что ему нужно. Знала, зачем в этот раз пожалует. Страшно. Нарезает аккуратно и тестом заливает сверху пирог, внутрь духовки засовывая. Сама на пол холодный садится напротив, руками колени обнимает и смотрит не отрываясь, как корочка образуется, как яблоки сок свой выпускают, как румянится он слишком уж быстро. Локоны белоснежные по плечам рассыпались, лицо она в коленях прячет и плачет, слезами горькими умывается. Затем встает, пирог вынимает и остывать оставляет, а сама в комнату идет, шкаф открывает и достаёт единственное платье, что на вешалке висело. От бабушки такое нарядное досталось, как и злато то проклятое. Облачается в черный бархат с фасоном на запах, за стол садится и в зеркало маленькое с отколотым кусочком смотрит на себя. Невеста Кащеева. Невеста проклятого этого, поганого… Дверь отпирает сразу и молча в дом его пускает, как только звонок зазвенел. — Ты умнее, чем братец твой, Царевна. — насмехается Кащей, заходя в кухню и глядя, как она молча пирог начинает резать только что ножом заточенным. — Понятливее. — Вот. — ставит со звоном перед ним тарелку с пирогом теплым и нож из рук не выпускает. — Дальше что? — нервная вся, вся трясется, а он только пальцами тесто с яблоками надламывает и в рот кладет. Почти забытый вкус, который он почему-то все ещё помнил. Никто Кащею пирогов сейчас не готовил больше, совсем давно это было. — Дашь свежее яблоко? — наклоняется, под стол залезает и тянет ему крупный плод антоновки, который Кащей к лицу подносит и запах вдыхает глаза прикрывая. — Дом у бабки моей был когда-то, а рядом с домом тем сад. По осени антоновку собирала, пироги делала, варенье… — а Василиса изаелась уже вся, понять не могла, чего он с ней так церемонился, раз за другим пришел. Нож на стол со звоном кидает, когда Кащей откусывает большой кусок и завязки на платье развязывает, плечи оголяя. Платье все ниже сползает, на пол падает, стоит Василиса в белье одном и руками стараясь не прикрываться, смотрит на него с вызовом. — Бери то зачем пришел и уходи! — он даже не взглянул, от яблока сочного не отрывал глаз. Молчал Кащей с минуту, затем поднялся, отломил ещё один кусок пирога, в рот закинул и с яблоком своим надкусанным, зашагал в сторону выхода, оттолкнув легонько Василису в сторону. — Взял и ухожу. — не оборачиваясь отвечает он, подбирает свой плащ и захлопнулась дверь так, что вздрогнула Василиса, опускаясь на табурет. На пирог косится, сама отламывает пальцами кусок и пробует. Разжевать пытается и понять, да только, не понимает все равно.Всё что ранит — забываю, чтобы раниться опять
Возвращается поздно с работы, косится в сторону толпы пацанов, что в ДК на танцульки бежали. Марат вот с девушкой даже, а Василиса кивает ему приветственно, но не останавливается. Заходит в квартиру свою пустую, плиту включает и духовку, чтобы согреться. Он приходит как всегда в десятом часу, не церемонится на пороге и заходит внутрь. — Угостишь яблоком, Царевна? — в руках Кащеевых большой сверток, который на стол он кладет и дожидается, пока Василиса протянет ему пахучую антоновку, вложив в раскрытую ладонь. — Мерзнешь, принёс тебе тут кое что, за яблоки. — она с подозрением разрывает бумагу, джинсы темно синие и кофта вязаная из ниток белых, расшитая узорами рябины. Рыбина – бусины крупные, а веточки – бисер. — Не возьму подачек, а денег нет. — кончиками пальцев касается и понимает, что дорогие нити это. Не простая пряжа, а на кашемир похожая. Стоит незнамо сколько и где вообще достал он такие вещи? — За угощение. — Кащей яблоко кусает, сок по губам его сочится и улыбается он так ехидно, что глаза сверкают. Она и не знает что сказать в ответ, только тряпки разглядывает с опаской и слышит, как чайник свистеть начинает. — Елисея оперируют завтра с восьми до двенадцати, обещали позвонить, сказать как прошло. — бормочет Василиса. — Не я это был, Царевна. — она засыпает черный чай в заварочный чайник и берет второе яблоко из ящика под столом, начиная резать по долькам. — Хади Такташ это были, их парень, Горынычем зовут. — дольки закидывает внутрь стеклянного чайника с заваркой и кипятком заливает. — Все одно, нет разницы.. — ставит две кружки, у одной ручка отломилась и края сколоты, напротив него садится. Кащей яблоко доедает, пока молчание превращается в давящую тишину и Василиса чай разливает поровну. — Умеешь варенье варить, Царевна? — щурится, с интересом за ней наблюдает и тянется к карману с сигаретами, чтобы закурить, а Василиса руки его мягко касается и головой качает. — Не переношу этот запах, не курят у нас в доме. — её кожа холодная, точно как у покойницы, а холод этот обжигает хуже, чем пламя. — А варенье варить умею, сварила бы, были б деньги на сахар. — ладонь отнимать свою не спешит, опускает руку Кащей вместе с пачкой на стол, чтобы выложил и пальцы её своими начинает перебирать, а сам смотрит в глаза оттенка зимнего неба. Пустые. Ладонь её легонько поглаживает и видит, как пар от чая в старой кружке нитями вверх расходится и ресницы её светлые густые дрожат.