3. Шесть точек
14 января 2024 г. в 20:56
Сквозь тонкие деревянные стены доносился негромкий разговор. Какаши что-то доказывал своему отцу, но тот продолжал стоять на своем. Цунаде уже хотела выйти к ним, однако в последний момент передумала отвлекаться по пустякам: ее приемный сын слишком взрослый, чтобы вмешиваться в его жизнь. Поэтому осталась сидеть за письменным столом и еще раз перечитывала написанное.
Новое занятие не стало для нее тягостью, как полагала раньше. Сейчас она чем больше писала, тем больше ей следовало записать — в памяти всплывали все новые и новые подробности из прожитой жизни, а на бумаге они обретали стройный временной порядок. Купленную упаковку французской бумаги пришлось сшить в тетрадь, чтобы ни один лист не был утерян.
Разговор за дверью стал еще громче. Какаши снова упирался, хотя Сакумо не просил у него слишком много — всего лишь навещать приказчика и справляться о делах, пока его не будет в городе.
— То, о чем ты просишь, противоречит моим убеждениям, — возразил Какаши.
— Каким именно твоим убеждениям? — послышался голос его отца. — Отобрать у богатых и раздать все бедным? Но я не богат и просто прошу тебя о помощи.
Вместо ответа Какаши уперто молчал. Цунаде знала его лучше, чем Сакумо, и понимала, что будет не так просто уговорить на то, чего он не желает. Кажется, своеволие в крови у всех Хатаке. Чья сторона возьмет?
Цунаде нащупала в кармане хаори игральную кость и подбросила. Поймала в ладони, однако не спешила разжимать пальцы. Если выпадет чет, значит, у Сакумо получится уговорить Какаши, и они в скором времени поедут на Эдзо в поисках ее фамильных свитков. Нечет — тогда ничего не получится, и все останется на своих местах. В глубине души она не хотела никуда ехать и одновременно хотела. Все это время пыталась взвесить в уме доводы за и против, а потом устала от бесконечных метаний и решила довериться судьбе. В последнее время Фортуна снова начала благоволить к ней.
Молчание Какаши затягивалось. Обычно, в таких случаях Цунаде находила нужные аргументы, чтобы убедить приемного сына, а когда их было недостаточно — прекращала пустой спор. Но сейчас Сакумо продолжал настаивать на своем, что никак не могло привести к согласию.
— Совсем забыл, ваши же товарищи мечтают разрушить мир до основания, — процедил он. — А новый мир как будете строить?
Простой разговор принял опасный оборот. Цунаде очень хотела выйти из комнаты и рассудить их спор по-своему, однако не сдвинулась с места. Только крепче сжала игральную кость и задержала дыхание.
— Сакумо-сан, можете положиться на меня! Я найду время, чтобы навещать приказчика, — прозвучала реплика Сакуры.
Это стало неожиданностью для Цунаде: та ее половина, которая противилась поездке, была разбита в пух и прах одной единственной фразой. Надо же, а она совсем не ожидала, что Сакура согласится помогать отдельно от Какаши. Скорее всего, Сакумо примет ее предложение. Перед тем, как выйти из комнаты, Цунаде раскрыла ладонь: шесть красных точек.
— Пока мужчины ломают копья, женщины становятся мостом между враждующими сторонами. Браво, Сакура!
Все трое сидящих за столом оглянулись. Цунаде на секунду показалось, что они застыли на месте, пока она аплодировала ей. Сакура и сама не ожидала такой реакции — ее щеки затопило ярким румянцем.
— Вот и отлично, — быстро произнес Сакумо, будто ждал, что Сакура передумает или заберет свои слова обратно.
— А я думал, что жена всегда будет на стороне мужа, — недовольно проворчал Какаши, отложил хаси в сторону и удалился в свою комнату.
— Но не тогда, когда он упирается как маленький! — бросила ему вслед. Ее рука с зажатым кусочком сардины так и застыла над пиалой. Было видно, что девушка была несогласна с Какаши, даже напряжена, однако старалась не показывать свое настроение.
— Честно говоря, Сакумо, я никогда не думала, что у нас все так быстро сложится, — проворковала Цунаде и села на место Какаши. Потянулась за кусочком дайкона и начала задумчиво жевать. — Кажется, мы совсем недавно узнавали в архиве насчет моей семьи и уже готовы ехать на Эдзо.
— Почему вы всегда называете Хоккайдо по-старому? — спросила Сакура. С появлением Цунаде она немного расслабилась: начала есть, к ней вернулась ее обычная любознательность.
— Потому что в моей жизни слишком многое связано именно с Эдзо, а не Хоккайдо.
— Но разве это не одно и то же? — снова возразила она.
— Вам этого не понять.
— Почему ты так считаешь, Цунаде? С тех пор, как ты начала вести записи, я словно открываю тебя заново.
— Ты слишком преувеличиваешь, — не согласилась она с легкой улыбкой.
— Записи? — удивилась Сакура.
— Да, я попросил ее записать основные события из своей жизни на манер дневников.
Сакура приоткрыла рот, готовясь подробно расспросить, но Цунаде не дала ей ничего сказать.
— Вот закончу, тогда и посмотришь!
«Время неумолимо приближалось к окончанию обучения и переезду в столицу. Было до боли жалко прощаться с родными местами, учителями, докторами в больнице, куда я приходила то ли обучаться, то ли помогать, а особенно жаль было расставаться с сенсеем в додзе. Но невозможно ведь всю жизнь сидеть на одном месте? — так я рассуждала в то время. Благо, уезжали мы втроем: я, Орочимару и Джирайя.
Для нас двоих уже были выделены места в медицинской школе при Токийском университете. Джирайя пошел на факультет литературы и с этих пор держался отдельно от нас. Казалось бы — невиданная щедрость со стороны наших попечителей, однако в их щедрости была и другая сторона: с начала обучения мы стали полностью самостоятельны в этом мире. Если жили мы при университете, то одежду, учебники, пропитание вынуждены были добывать себе сами. Денег, что платили нам за ночные смены в больнице, не хватало, и началась полоса новых испытаний.
В скором времени я нашла подработку — надо было делать массаж старухе, но впоследствии мы не заладили, и мне снова пришлось искать способ заработка. Весь первый год мы с Орочимару считали гроши и отчаянно пытались заработать. Мне пришлось продать свое неношеное праздничное кимоно, однако когда я осмотрела его перед продажей, обнаружила, что его кто-то носил. Решила, что еще в приюте девушки тайком одевали его и тихонечко возвращали на место, и пожаловалась Орочимару.
Его ответ не просто удивил меня, скорее, поверг в шок — оказывается, это он носил мое кимоно! На мои вопросы отвечал уклончиво, я толком не поняла, для чего он это делал, но сильно извинялся и обещал купить два новых взамен.
— С каких это пор у тебя есть деньги на новое кимоно?
— Я знаю, где можно хорошо заработать! — сообщил мне и принялся рассказывать свою сумасбродную идею. Поначалу я не поверила ему, однако возможность выйти в приличное общество была более привлекательной, чем непонятные подработки за гроши.
По легенде мы были двумя приезжими девушками, которые хотели скоротать время за азартной игрой. Я не спрашивала, где Орочимару раздобыл приличную одежду и обувь, не спрашивала, где он научился играть в покер, и почему он так уверенно держится в женском образе. Мне приходилось только наблюдать за ним и анализировать в уме. Мои выводы не понравились мне, однако вскоре я перестала об этом думать.
Мы сорвали первый куш!
В первую очередь накупили вкусной еды и вдоволь наелись. Ближе к лету переехали из студенческого жилища в съемную квартиру и на остатки накупили себе дорогих вещей, чтобы соответствовать образу богатых подружек.
Второй год обучения прошел намного ярче и веселее, чем первый. Мы больше не знали нужды и почти все деньги тратили на учебники и медицинский инструмент. В игорные заведения старались часто не ходить, чтобы не примелькаться завсегдатаям. Чего доброго, раскроют нас! Тем не менее, мы с Орочимару были все ближе к этому.
Это случилось не сразу. В одном из дорогих игорных заведений я мельком заметила знакомое лицо. Сначала решила, что показалось, однако на общей лекции в университете я снова заметила ее — девушку звали Шицуне. Она училась на одном потоке с нами, а ее старший дядя — Дан — в этом году заканчивал обучение на юридическом факультете.
Шицуне пыталась сблизиться со мной сначала под видом более отстающей студентки — а мы с Орочимару всегда были в числе успевающих, — таким образом она рассчитывала убить двух зайцев: подтянуться в учебе и заодно завести более тесное знакомство. Я неохотно шла с ней на контакт, знала же, что она из очень обеспеченной и благородной семьи, и мне никогда не достичь ее уровня, если, конечно, мы с Орочимару не выиграем в покер все деньги мира.
Ближе к четвертому году обучения под предлогом какой-то девчачьей ерунды Шицуне удалось меня затащить к себе в имение: это был огромный дом на европейский манер, в котором можно запросто заблудиться. Его окружал не менее огромный сад, больше напоминающий лес. Здесь в каждой вещи был виден небывалый размах, роскошь бросалась в глаза, напоминая об уровне владельца.
Нам подали кофе и разноцветные сладости в беседку, и, как будто невзначай, мимо проходил Дан. Разумеется, она любезно познакомила нас и пригласила его разделить трапезу. На первый взгляд ее дядя был обыкновенным молодым человеком, которых сотни вокруг. Несмотря на его блестящее образование, он был неинтересным в общении. Я бы сказала, он был бесцветным — не оставляющим после себя никаких эмоций: ни хороших, ни плохих. Но это потом не помешало Шицуне возомнить, будто я должна стать его женой.
— По-моему, эта птица не моего полета, — рассмеялась я и свела все к шутке.
— Зря ты прибедняешься! Твое происхождение не уступает нашему.
— Опять ты себе нафантазировала! Лучше подготовься к завтрашнему семинару.
Окончание обучения все более явственно вырисовывалось на горизонте. И действительно, по соображениям Шицуне, да и по логике вещей, Дан был наилучшей партией для меня. Ни о какой любви не могло быть и речи: наш брак стал бы выгодной сделкой в первую очередь для меня, а затем и для Дана — что может быть лучше благородной девицы без оравы родственников? Но внутри все противилось этой затее: чем больше я узнавала бесцветного Дана, тем меньше хотела соглашаться с Шицуне.
В кругу семьи он вел себя предельно вежливо и учтиво, однако когда оказывался на людях, от прежней учтивости не оставалось и следа. Дан каждый вечер спускал в карты огромные деньги, в алкоголе он не знал предела, и обязательно рядом с ним было несколько женщин, а еще он вел себя по-хамски с прислугой. Это и стало последней каплей, чтобы я приняла правильное решение — отказать ему, сославшись на то, что нужно закончить обучение.
Мой расчет был простым — за последний год, проведенный в университете я должна найти себе мужа. На поверку это оказалось не просто: для молодых людей я была словно заколдованной, и дальше общения за партой никогда не заходило.
Выпускные экзамены были на носу, я уже не знала, что со мной не так, поэтому решила спросить у Орочимару. В нашей квартире было огромное старое зеркало во весь рост. По краям под стеклом серыми пятнами вспучилась амальгама, но отражение было четким и ясным. Перед сном, собираясь погасить керосиновую лампу, я встала около зеркала, чтобы достать шпильки из прически и заплести косы на ночь.
— Скажи мне, я красивая?
— Сестренка, ну что за вопрос? Конечно, ты красивая!
Он тоже собирался отходить ко сну, уже приготовил спальное место, но услышав мой вопрос, сильно удивился. Подошел ближе и встал позади меня на некотором расстоянии. Орочимару уже давно не был хилым мальчиком — теперь рядом со мной стоял молодой мужчина, атлетически сложенный, и на полторы головы выше меня.
— Тогда почему меня все сторонятся?
— Это не так! Ты лучшая студентка на всем курсе, самая способная, самая яркая. Душа компании, — возразил он и подошел еще ближе ко мне.
— Только и всего. Никто не видит во мне женщину!
— Потому что ты слишком хороша для них, — сказал он и посмотрел на меня в упор через отражение в зеркале. — Они видят свою спутницу на несколько ступеней ниже себя. Не такую живую, не такую красивую, не такую умную, как ты. Для них жены будут безропотным дополнением к их серой жизни.
— Что еще раз доказывает: со мной что-то не в порядке.
Освободив волосы от шпилек, я уложила их на одну сторону и чуть облегчила пояс ночного халата. Орочимару наблюдал за мной немигающим взглядом. Глядя на его реакцию, я медленно приспустила халат и обнажила сначала одно плечо, за ним другое. Теперь тонкий халат держался на честном слове, а точнее — на торчащих сосках. Я специально пошевелилась, чтобы одежда упала ниже. Пояс окончательно распустился, позволяя халату упасть на пол.
— Идеальные пропорции… Твоя красота совершенна! — только и сказал он, опустившись на пол передо мной. Буквально пожирал меня взглядом, однако не предпринял никаких попыток, чтобы прикоснуться ко мне.
— Если бы я была настолько идеальной, как ты говоришь, уже бы давно… — он не дал мне договорить и перебил.
— Как можно утолять грязную похоть с той, кого ты считаешь своим идеалом? — быстро сказал он громким шепотом. — В моем понимании ты выше всего этого.
— Мне-то мог бы и не врать. — Я не поверила ни одному его слову об идеалах, но то, как он перешел на шепот, сбило с толку: Орочимару что-то скрывал от меня.
— Я не могу, не заставляй, прошу тебя.
Он резко поднялся, захватив с собой халат, и набросил его мне на плечи. Только сейчас я заметила в уголках его глаз слезы.
— Я тебя обидела? — Кажется, в этот момент уже и я была готова расплакаться.
— Нет, что ты. Если хочешь, я могу тебе доставить удовольствие, но… я не интересуюсь женщинами. Вы настолько идеальны, что мне остается только скромно копировать ваш образ.
— Вот значит как, — сказала я онемевшими губами. По коже пробежал холодок от неожиданного признания. Вот почему рядом с ним постоянно крутился паренек в нелепых круглых очках. В то время как Джирайя не пропускал ни одной юбки, Орочимару привлекало совсем другое. Теперь стало понятно, для чего несколько лет назад он брал мои вещи. Уму непостижимо!
— Ты меня ненавидишь за это? — прошептал он уже сквозь слезы.
— За что тебя ненавидеть? У каждого есть своя личная жизнь, любовь и отношения, одна я не такая как все.
— Никогда не говори так! Ты обязательно встретишь своего человека. Любовь — непередаваемое ощущение, ты сразу почувствуешь это вот здесь. — Он прижимал меня к себе, оплетая одной рукой талию, другой повел выше, к груди. Его ладонь остановилась на солнечном сплетении. — Это чувство будет вести тебя за собой всю жизнь.
— Скажи, ты сейчас кого-нибудь любишь?
— Да, потому и говорю тебе! — с этими словами он обнял меня еще крепче и, запечатлев поцелуй на волосах, покачал в объятиях из стороны в сторону. Когда я полностью расслабилась в его руках, он осторожно освободился и начал бережно заплетать мои волосы в косы. Потом накапал мне успокоительных капель и погасил свет».
Только сейчас поняла, насколько Орочимару был тогда прав. Непередаваемое ощущение, о котором он говорил, стало главным ориентиром в ее жизни. Цунаде отложила ручку в сторону и оглянулась назад: около стены на футоне спал человек, которого она любила на протяжении всей жизни, даже когда считала его погибшим. Она задула свечу и легла рядом. Сакумо повернулся к ней во сне и прижал к себе.