В твоём тихом омуте

— Как тебе? Не жмёт? Достоевский уже в который раз за пару дней обматывал его руку новыми чистыми бинтами, сменяя ими старые. На заданный вопрос Дазай лишь отрицательно помотал головой и продолжил молча наблюдать за действиями брюнета, сидя на полу напротив него. В ванной комнате витал лёгкий запах спирта, уже успевшего слегка выветриться за те последние полчаса, что они проводили тут. Бинты ложились на исполосованное его предплечье ровными рядами, тщательно заранее продезинфицированные. Фёдор не сводил взгляда с его руки, и иногда можно было увидеть еле заметно шевелящиеся его губы, будто что-то тихо-тихо, беззвучно шепчущие. За последние несколько дней… он как будто изменился. Или же делал вид, что изменился. Стал вести себя менее грубо и холодно по отношению к нему, предлагал даже сам забинтовывать раны. Или же притворялся? Притворялся, чтобы втереться ему в доверие? Хотя какое уж там доверие, если его постоянно посещают такие мысли. Он не привык доверять. Не доверял абсолютно никому, будь то даже кто-то из агентства. А Фёдору тем более доверять было нельзя — к тому же опасно. Дазай смотрел куда-то в сторону немигающим взглядом. Руку слегка пощипывало, и только это время от времени отвлекало его от противных мыслей. Прошло уже около месяца, а их положение, кажется, либо становилось с каждым днём хуже и хуже, либо вообще не двигалось с места и даже не предпринимало никаких попыток, чтобы сделать что-то для этого, как и он сейчас. В ране резко отдаёт острой колющей болью, и Дазай дёргает рукой, сразу ловя на себе взгляд глаз напротив. Он снова отворачивается, цепляясь взглядом за висевшее на настенном крючке полотенце. То, что надо. Старается изо всех сил ни о чём не думать, прогоняя из головы каждую мысль, но некоторые так и оседают в сознании, не желая покидать голову и оставаться необдуманными, нетронутыми. Он и так позволил много, дав Фёдору шанс так прикоснуться к нему: оставить порезы на его руке. Пусть она и принадлежит внешности Достоевского, но ведь теперь ею обладает Дазай, и все прикосновения к себе он ощущает ничуть не хуже, чем раньше. И правило на личное пространство ещё никто, кажется, не отменял, а он позволил так просто ворваться в него чужому человеку. И не просто ворваться, а оставить след, пусть он и пропадёт со временем и вскоре совсем исчезнет, став принадлежать другому. Если такое вообще произойдёт, конечно. Каждый день, каждый час, каждую минуту мнение о том, смогут ли они вернуть свои внешности себе обратно, менялось. Зависело всё от малейших деталей, что бы не случилось. Поругались — поменялось, сходили на улицу — поменялось, заперлись друг от друга — поменялось, поменялось и ещё тысячу раз поменялось. И как же тут можно было быть до конца уверенным в правоте того или иного взгляда, если они никак не могли даже оставить хоть небольшой баланс меж друг другом, чтобы не возникало столь больших разногласий. Но и какой ещё способ подобрать, чтобы их «отношения» улучшались? Конечно, их логово — самый простой и оптимальный для этого вариант: ходить куда-то и рисковать собой совсем не нужно, можно оставаться в тепле и уюте и разговаривать о чём-то, находить общие темы, понимать, узнавать друг друга лучше. Но разве одними разговорами это может ограничиться? Ведь помимо общения не помешало бы что-то и делать вместе, хотя бы выходить на улицу и дышать свежим воздухом, гулять, но разве это сделаешь сейчас? Правду Фёдор говорил, после того как их заметили вдвоём, его поиски только усилились. Конечно, не с собаками его ищут, но объявления о пропаже висят уж не на одном столбе в городе, а чуть ли не на каждом, да и на стенах домов в придачу и разных стендах. Показывают и в новостях. А ещё и Достоевского теперь, по его милости, тоже ищут, и причём ничуть не меньше, чем его самого, да и к тому же он представляет интерес не только для агентства, но и для полиции. Да и ведь правда, что могут подумать, когда разлетелась такая новость. Дазай предал агентство? Вступил в другую организацию? Теперь он за одно с Фёдором? Знали бы они, почему он на самом деле вынужден находиться вместе с ним тут. Краем глаза Дазай увидел поднявшийся силуэт Фёдора, что затем выпрямился и скрылся куда-то с поля зрения, пока, спустя пару секунд, снова не появился. — Вставать будешь? Я уже всё доделал, — тот слегка наклонился к нему, возвращая его из мыслей в реальность. Моргнув пару раз, Дазай кивнул и, осмотрев забинтованную заново руку, встал с пола. — Какой-то ты задумчивый очень. Что-то случилось? Осаму окинул его взглядом, недоверчиво прищуривая глаза. Да с чего бы это ему стало интересно, о чём он думает? Хотя… когда б ему этого не хотелось узнать, как и ему, впрочем, мысли Достоевского — что, на самом деле, он хотел бы сделать прежде всего. Пожав плечами, он бросил беззаботно: — Да так, задумался просто, что нам делать теперь, — он легко прислонился спиной к стене, скрещивая руки на груди. — Прошёл месяц, мы уже успели попасться агентству — хоть и каюсь, вина всё же моя — ничего мы практически не сделали. А время-то идёт — глядишь, скоро все три месяца пройдут. — И что бы ты мог предложить на этот раз сделать? Уж не выйти ли снова отсюда? — Не знаю я, — вздохнув, тот отстранился от стены и спрятал руки за спину. Наверное, волновался слегка, даже не находя себе удобной позы. — Ведь ладно ещё, раньше нас практически не искали, вернее, искали хотя бы только меня, а сейчас и тебя разыскивают тоже. Выходить отсюда рискованно, а здесь слишком мало вариантов того, что можно бы было поделать. И всё до невозможности скучное. Фёдор взглянул на часы, видневшиеся через открытую дверь ванной комнаты, что висели в коридоре на стене напротив. Дазай посмотрел туда же. — Времени уже полвосьмого, скоро и темнеть на улице начнёт, — он повернулся к Достоевскому, на лице его расцвела радостная улыбка, контрастируя с выражением лица буквально пару секунд назад. — Выйдем? Хоть на полчасика? Ну тут правда очень душно и скучно. — А кто только что говорил, что «выходить отсюда рискованно»? Не ты ли? — Но кто же риск не любит? — Я не люблю. — А придётся тогда: не забывай, с кем рядом находишься. — Всё равно нет, — тот лишь пожал плечами. Выходить куда-либо и снова идти на риск абсолютно не хотелось. Дазаю вот смешно, для него, кажется, всё — сплошная шутка, а вот для Фёдора нет. Ведь если их действительно найдут и поймают, то его, поскольку воспримут за Дазая, вернут в агентство, может, усилят контроль за ним, а вот самого Осаму… Если поймают — посадят, а если посадят, то наверняка на долгое время. А если на долгое время… три «их» месяца к тому времени уж точно пройдут. И тогда… — Ну… ну решай скорее, пойдём мы или нет, — тот надул губу, словно маленький вредный ребёнок, немедленно ожидая ответа. Тот самый момент, когда есть два пути: отказаться и попросту уйти, продолжив проводить время в своей комнате и поставив под сомнение улучшение их отношений, либо согласиться — и не дай Боже попасться полиции или агентству. И всё не в лучшую сторону. Ну что за чёрт. Снова согласиться? Ну нет… — Да пойдём, пойдём, вытравишь ты мне все мозги с этим, — согласился после секундных раздумий Фёдор, закатывая глаза. — Но учти… — Если попадёмся — ты меня собственными руками задушишь, я всё понял! Тот радостно выскочил из комнаты, скрываясь за дверью в коридоре.

***

Тёмно-синие облака покрывали переливающееся местами нежно-розовым от грядущего заката голубое небо, готовое уже совсем скоро превратиться в ночное, тёмное, скрываясь за тысячами маленьких сияющих звёзд. Свежий вечерний ветер дул не слишком сильно, чему Фёдор был благодарен, ведь такая погода была для него более приятной. Не то что дождь в их прошлую прогулку. Дазай неспеша шёл рядом, о чём-то рассказывая и бурно жестикулируя. Но всю его ахинею Достоевский пропускал мимо ушей, ведь даже по некоторым словам, что он слышал иногда от него, получался рассказ совершенно бессмысленный и для него совсем ненужный. Фёдор устремил взгляд на асфальт, спрятав руки за спину, и шёл, думая о чём-то своём. По правде говоря, их положение не оставляло его ни на одну секунду за всё это время, даже если со стороны казалось, что его это совершенно не волнует. Он сам, ровно как и Дазай, не понимал ещё до конца, почему им было просто не выбрать тот вариант с убийством, ведь тогда у них — вернее, у него — было бы намного меньше проблем. Убил — и жить себе продолжал бы спокойно. Да и бредни эти дазаевские не нужно было бы выносить… — Ты слушаешь? — внезапно приостановив свой рассказ, шатен обернулся к нему. — Да, — слегка раздражённо ответил Фёдор. Так же хорошо молча шёл и витал в своих мыслях, что были куда лучше и приятнее рассказов шатена. — Как смотришь на то, чтобы прекратить мне рассказывать, как в прошлом году ты спас котёнка, и продолжить разговор друг с другом? Ты же сам говорил, что нужно узнавать друг друга получше. — Так что ж ты раньше-то молчал! Я думал, тебе поговорить не о чем, раз молчишь, вот и начал рассказывать тебе о том, что первым в голову пришло, — тот всплеснул руками, заинтересованно смотря на темноволосого и сцепляя руки за спиной. — Теперь твоя очередь первым спрашивать у меня что-нибудь. Абсолютно что хочешь. Достоевский поднял взгляд на него, замечая на его лице лёгкую улыбку и весело танцующие блики в глазах. Ему так интересно, что он может у него спросить? — Мм… твоё отношение к музыке? — вполне себе обычный вопрос. Огонёк в глазах Дазая сразу же потух. Это для него так скучно? — Вполне себе положительное, — пожав плечами, он продолжил неспеша идти вперёд, а рядом с ним и Достоевский. — Хотя вообще слушаю музыку я нечасто: раньше, к примеру, когда в агентстве выпадала свободная минутка. А ты? — Естественно, отношение моё положительное. Виолончель мою ты уже видел, так что, думаю, надобности нет про неё что-либо говорить. И классическая музыка мне больше остальной нравится. — Ясненько, — понимающе кивнул Дазай, а на лице его сразу же расцвела улыбка. — Помнишь, я как-то просил тебя сыграть мне на виолончели? Ты сыграешь? — Не знаю, — тот пожал плечами. — Но, наверное, вполне бы… Внезапно в грудь Фёдору что-то со всей силы врезалось, насколько можно было заметить, только-только появившееся из-за угла небольшого здания, мимо которого они проходили с Осаму. Покачнувшись назад, но сумев удержаться на ногах, он оглянулся по сторонам — Дазая, что странно, уже нигде не было. Чёрт, где он? Он опустил взгляд вниз, разглядывая упавшего наземь человека, что как раз и был виновником их столкновения. В ушах стоял монотонный мерзкий гул, голова трещала, ведь они с ним, похоже, ещё и лбами стукнулись, причём достаточно сильно. Сидящий на асфальте человек потирал лоб, тихо стоная из-за внезапной боли. Волосы его были светлые — единственное, что самым первым успел заметить брюнет. И в голову сразу же стукнуло осознание: это был Ацуши… Сбежать отсюда, как это уже, похоже, успел сделать Дазай, не получилось бы, ведь паренёк уже поднял на него виноватый взгляд, тут же маша перед собой руками и быстро тараторя: — Простите, пожалуйста, я правда не хотел! Вы не ушиблись? Вам не больно? Простите, простите, пожалуйста, я, правда, я… я не хотел! Честно-честно! Он буквально за секунду поднялся с земли, отряхиваясь и потирая ушибленный лоб, после чего стал пристальнее вглядываться во встреченного им человека. Зрачки его тут же расширились, а губы приоткрылись в удивлении. — Дазай-сан! Дазай-сан, Вы живы! Вы тут! Дазай-сан, где Вы пропадали всё это время? Мы Вас искали всем агентством! Дазай-сан! Он сразу же накинулся на Фёдора с объятиями, крепко обхватывая его руками и подпрыгивая на месте от радости. Достоевский, не успев даже ещё избавиться от шума в ушах и до конца опомниться после столкновения, ошеломлённым продолжал стоять на месте, даже не двигаясь. В груди воздуха уже не хватало от таких крепких объятий. — Дазай-сан! Я так рад, что встретил Вас! Пойдёмте, Вас в агентстве все уже давно ждут! Похоже, этому парню ещё не рассказывали о том, с кем видели его драгоценного Дазая — наверняка не хотели шокировать, поскольку знали о его сильной привязанности к этому детективу. Интересно, а что ему сказали вообще про него? Но как бы там ни было, это пойдёт ему только на руку. Тряхнув головой, что, возможно, парень ещё принял и за отказ, хотя на самом деле тот просто пытался избавиться от омерзительного звона в ушах, Достоевский постарался как можно аккуратнее отцепить от себя парня. — Ацуши-кун, ты прости, но я не могу пойти с тобой. Я… разработал план по поимке того эспера, помнишь, который меняет внешности людей, и мне для этого нельзя появляться нигде, в том числе и в агентстве — особенно — ещё около пары месяцев, — он скривил губы на манер улыбки, сразу же прокручивая в голове всё только что сказанное и думая, не произнёс ли он что-нибудь не так. Но отмазка, на его взгляд, получилась вполне себе достойной, и такой парень, как Ацуши, точно должен был ему поверить. Тем более, это ведь был «Дазай». Накаджима слегка отстранился, улыбка на его губах в тот же момент пропала, а взгляд будто потускнел. — Дазай-сан, я… простите, я не знал! Тогда мне стоит рассказать об этом Фукудзаве-сама и всем остальным, чтобы они не волновались за Вас? Я… Фёдор в ту же секунду поднёс к его губам указательный палец, жестом прося приостановить свою речь. Парень сразу же замолк, с удивлением смотря прямо в глаза Достоевскому. — Вот об этом уж точно никому знать не нужно, Ацуши-кун, — уголки его губ потянулись вверх, образовывая милую, но в то же время и жутко-пугающую улыбку, чей вид не мог не сказаться на эмоциях блондина. — Если кто-то об этом узнает — будет только ещё хуже. Для меня хуже… Так что на вопрос «видел ли ты Дазай-сана» ты что должен будешь ответить? — «Нет»! Конечно, Дазай-сан, я отвечу «нет»! — тот улыбнулся, быстро и слегка даже испуганно хлопая ресницами и наблюдая за отстраняющимся брюнетом. — Умница, всё ты у меня понимаешь, — тот потрепал его по голове, продолжая удерживать маску-улыбку на лице, но, заметив небольшое замешательство на лице парня, постарался сменить её на более добрую, не такую устрашающую. — А теперь иди туда, куда шёл до этого. Беловолосый послушно кивнул и прошёл дальше, в ту сторону, куда направлялся до этого, да с таким видом, будто совсем ничего с ним сейчас и не случилось. Достоевский оглянулся по сторонам, размышляя, куда мог пропасть Дазай. Как только он обернулся назад — сразу же увидел перед собой улыбающееся лицо Осаму. — И где ты был? — вскинув вопросительно бровь, он на секунду обернулся ещё раз, после чего, удостоверившись, что блондина поблизости уже нет и он не увидит их, повернулся обратно к шатену. — Спрятался недалеко отсюда, за углом здания, — он указал рукой в сторону. — И я видел вас с Ацуши-куном оттуда. Мне кажется, ты его своей улыбкой напугал немного. Тот лишь пожал плечами, усмехнувшись. — Не могу я долго выдерживать эту твою противную улыбку, она меня слишком бесит. Мне моя намного привычнее. Хоть мы и поменялись внешностями, характер всё же остался у каждого свой, — немного погодя, он добавил: — И уж слава Богу. Дазай запустил руки в карманы, усмехнувшись. — Ну, ежели ты так дорожишь собой и своим характером, то… продолжим прогулку? К тому же, мы так и не договорили. Фёдор молча кивнул в знак согласия, неспеша отправляясь за шатеном. — Хм… любишь горький шоколад? — очередь задавать вопрос дошла наконец до Дазая, и первым, что пришло ему в голову, было почему-то именно это. На улице уже постепенно смеркалось, голубое небо заволокло тёмными тучами, но закатное солнце, пробиваясь сквозь них, ещё бросало последние тёплые лучи на дороги, здания, деревья. От окон редких домов отражались блики солнца, порой ослепляя посмотревшие случайно на них глаза и вынуждая в то же мгновение их прикрывать. Потерев уставшие от таких ярких бликов глаза, Фёдор перевёл взгляд вниз, на дорогу, секунду размышляя над заданным вопросом. — Да, люблю. А ты? — Я тоже, — с улыбкой ответил Осаму. — Надо будет, кстати, купить его как-нибудь, вернее, украсть, а то сладостей у нас в логове вообще никаких нет — скучно ведь без них! Достоевский молча кивнул в знак согласия, даже не став спрашивать, каким образом, где и когда тот собирается красть шоколад, и с осторожностью поднял взгляд. Недалеко от них впереди возвышалось многоэтажное здание, при этом, кажется, уже давно заброшенное. Оконные стёкла были местами выбиты, где-то отсутствовали совсем, еле заметно поблёскивая острыми краями на закатном солнце, отчего окна казались чёрными пустотами на фоне серого здания, а белые оконные рамы, если они были, резко выделялись среди этой монотонной серости. Фёдор перевёл взгляд на внезапно замолкнувшего Дазая, улавливая его улыбку и взгляд, тоже направленный вперёд. Он молча кивнул в сторону и направился к зданию, бессловесно заставляя Достоевского отправиться за ним. — Я всегда мечтал погулять по такой заброшке! — буквально залетев на первый этаж и в один миг миновав четыре небольшие ступени перед входом, Дазай огляделся, удостоверившись, что брюнет следует за ним. — Тут всё так тихо. И красиво. Переступив через обломки, Фёдор огляделся тоже. Справа находилась лестница, вероятно, ведущая на следующие этажи. Тут даже нет лифтов? Но тут же этажей минимум десять. Первый этаж представлял из себя абсолютно пустое помещение с не слишком высоким потолком, что местами поддерживался квадратной формы колоннами; краска на стенах полностью облезла, хотя где-то ещё свисала сухими обломками, готовая сорваться и упасть на пол к остальному мусору и пыли. Сами стены также были далеко не первой свежести, местами с дырами, а где-то пробитые насквозь. Через окна — точнее, через всё, что от них осталось — проглядывало вечернее солнце, сейчас, кажется, ставшее чуть больше обычного, но уже совершенно не греющее. Поправив на плечах плащ, поскольку воздух по мере приближения ночи становился прохладнее, Фёдор бросил взгляд на Дазая. — А пойдём на крышу? — перехватив взгляд брюнета, с широчайшей улыбкой предложил Осаму. — Если самоубиться решил — я с тобой не пойду, — тот недоверчиво перевёл взгляд в окно. — Да нет, просто пойдём, посидим там. Там наверняка вид покрасивее будет, чем тут. Пойдём! Он махнул рукой, даже не оставляя выбора Фёдору, и поспешил к лестнице, перепрыгивая через ступеньку и в мгновение ока уже оказываясь на втором этаже, третьем, четвёртом… Достоевский даже не думал бросаться ему вслед, неспеша поднимаясь по лестнице и осматриваясь по сторонам, в частности вниз, чтобы не наступить случаем на какой-нибудь осколок. На такой высоте ветер и воздух были ещё холоднее, чем там, внизу. Стоило Фёдору только подняться на крышу, как его сразу обдал прохладный ветер, заставляя тут же закутаться в плащ получше и мелко-мелко задрожать. Дазай уже ждал его там, — точнее, никто не знал, ждал ли он его вообще — сидел на краю крыши, слегка наклонившись назад, и, обперевшись двумя руками о поверхность, свесил ноги вниз, еле заметно болтая ими. Брюнет тихо подошёл сзади, а в голову сразу же прокралась мысль спустить его со здания, пока есть такая возможность. Удачная возможность. Достоевский около минуты смотрел на него, а руки уже будто сами понемногу потянулись вперёд, чтобы толкнуть шатена в спину. Но внезапно он одёрнул себя, пряча руки в карманы и отводя взгляд в сторону. Что он делает? Ведь сейчас тот самый момент, когда он может просто и спокойно покончить с ним, даже слишком не утруждаясь. Толкнул — и всё. В груди осело противное чувство, с одной стороны подталкивающее его вперёд, просящее сделать так, как было бы, на первый взгляд, лучше, а с другой отстраняющее, отдаляющее, не позволяющее даже на шаг приблизиться к сидящему перед ним детективу. Лёгкое раздражение на самого же себя овладело им, пробираясь и дразня каждый уголок сознания, колко отдаваясь под рёбрами и в груди, ведь он… просто почему-то не мог подойти ближе. Не мог просто толкнуть. Ладони в карманах сжались крепко в кулаки. Он не мог понять сáмого, кажется, простого — почему он не мог сделать это. Всё это было настолько легко, что от этого становилось даже тошно и противно. Это было слишком просто для него. Не то окончание игры, которое хотелось бы ему на самом деле. Внезапно Дазай обернулся, сразу же ловя слегка растерянный взгляд карих глаз, и его губы расплылись в широкой улыбке. — Ты чего тут стоишь? Садись, — он похлопал ладонью рядом, затем отворачиваясь и продолжая заинтересованно разглядывать пейзаж внизу. В его действиях вроде не было ничего странного и необычного, даже подтекста, как это бывало обычно, в них никакого не было, но сердце отчего-то будто подпрыгнуло, а внутри разлилось приятное тепло, проходя мелкой дрожью по спине, что чувствовал Фёдор совсем нечасто, когда тот похлопал по месту рядом. Ещё и с такой улыбкой… Наверное, вот почему он на самом деле не смог его толкнуть. Он подошёл аккуратно и сел рядом, опуская взгляд вниз, на город. Вид и вправду был очень красивым, даже слегка завораживающим. Фонари, окна домов, фары машин — всё отсюда казалось лишь маленькими огоньками, некоторые из которых ещё и перемещались. Люди казались ничтожно маленькими тенями, сновавшими и бегавшими туда-сюда, отчего на лице брюнета даже появилась еле заметная улыбка — так забавно было наблюдать за людьми с такого расстояния, с такой высоты, весь город — по крайней мере, некоторая его часть — был как на ладони. Видно совершенно всё: вот кто-то зашёл в дом, кто-то гуляет в одиночестве по улице, в окне включился свет, проехала где-то машина. И никто не подозревает даже, что за ними следит пара карих глаз, с жадностью, незаметной на первый взгляд, перемещаясь от одной улицы к другой. Может, он бы продолжил ещё достаточно долгое время следить за маленькими тенями внизу, если бы не почувствовал, как до его плеча что-то легко, почти невесомо дотронулось. Не обратив на это внимание, он не сводил взгляд с городского пейзажа, пока это что-то не стало давить на плечо чуть сильнее и даже настойчивее. Он уже хотел возразить и спросить, что там такое делает Дазай, пока с осторожностью не повернул голову в его сторону — его тёмная макушка нагло пристроилась на его плече, а взгляд лиловых глаз был устремлён тоже куда-то вниз. Все мысли в одно мгновение улетели куда-то далеко-далеко, а он сам ещё несколько секунд не сводил взгляд с его тёмных волос. Совсем рядом. Он невольно упёрся рукой в поверхность крыши, казалось, от отсутствия мыслей он будто начал падать, проваливаться куда-то в неосознанную пелену, хоть и сидел на твёрдой поверхности и даже без риска упасть вниз. Воздуха, хоть его тут и было вдоволь, стало отчего-то не хватать. Он быстро перевёл взгляд обратно на город, стараясь не думать об этом и в то же время не оттолкнуть. Но почему бы ему его не оттолкнуть? С чего он взял вообще, что так просто может класть свою голову ему на плечо? К тому же, даже разрешения на это не спросив? — Тут действительно так красиво, — внезапно подал негромкий голос Осаму. Он слышался так рядом, отчего сердце Фёдора снова ёкнуло. Да что ж такое… Наверное, кофе стоит всё же поменьше пить. — Даже не жалею, что мы поднялись сюда, да и что вообще зашли в это здание. Всегда знал, что в таких заброшках красиво. Особенно на их крышах, — рассуждал вслух шатен, будто сам с собой разговаривал, наверное, даже не ожидая какого-либо ответа от Достоевского. Да даже если бы ждал, то вряд ли дождался бы, ведь тот до сих пор сидел в некоем удивлении, в эту секунду даже не представляя, сможет ли он что-то вообще сказать. Он смог лишь понимающе кивнуть, и, наверное, этого было для Дазая вполне достаточно. Постепенно солнце уже полностью скрылось за горизонтом, уступая место луне, что осветила белым пятном облака рядом, кажущиеся оттого необычайно светлыми, выделялась среди них отчётливым полукругом, становясь яркой на фоне тёмно-синего ночного неба, сплошь усыпанного, словно крупинками, мелкими звёздами. По правде говоря, пальцы, нос и щёки уже были холодными от вечернего, слегка усилившегося ветра, но Фёдор сидел спокойно и, кажется, с того момента, как он сел сюда, не шевельнулся больше ни разу. Будто бы… боялся спугнуть лежавшего головой на его плече Дазая. Серьёзно? Ведь если он шевельнётся, то тот вполне может подумать, что он прогоняет его, не желая говорить об этом вслух. Пока тёплая голова грела его плечо, время от времени слегка приподнимаясь и устраиваясь поудобнее, его не покидало чувство, будто ему это на самом деле совсем не противно. Может, причиной тому было ещё и неполное осознание того, что это Дазай — его враг, он вот тут, сидит рядом с ним, поскольку по внешности он был теперь как сам Фёдор. Казалось, наверное, что он сидит у зеркала, рядом со своим отражением, наверняка поэтому он и не чувствовал ничего противного, когда тот сидел поблизости. Окна домов потихоньку начали тускнеть, уличные фонари включались, освещая пустынные улицы, гудков машин с каждой минутой становилось всё меньше и меньше. Уже наступала ночь. Ветер, не умолкая ни на секунду, как назло обдувал и без того замёрзшего Фёдора, но сказать что-то и пошевелиться, даже чтобы элементарно спрятать замёрзшие ладони в карманы и отогреть их, он не мог. Каждый раз, когда он только представлял, как скажет что-то и Дазай из-за этого поднимется, грудь неприятно сдавливало, а внутри что-то противно и резко тянуло, вынуждая продолжать сидеть в тишине. Ведь не попросит же он его снова вернуться в это положение? — Тебе не кажется, что уже стало как-то слишком темно? — спросил полушёпотом Осаму, приподнимая голову и смотря прямо в глаза брюнету. — И холодно к тому же. Может, пора возвращаться? Наверное, с одной стороны, Фёдор был неимоверно рад, что тот наконец предложил это, а с другой… внутри что-то будто сломалось, раскололось, рассыпаясь на части и задевая острым краем осколка сердце. — Согласен, уже как-то холодновато стало, — поднявшись и потерев быстро-быстро ладонями друг о друга, он опустил их в карманы. Ну наконец-то тепло. Развернувшись, он молча направился в сторону выхода с крыши, даже не обернувшись, чтобы посмотреть, идёт ли за ним детектив. На плече ещё несколько мгновений ощущались отголоски тёплых касаний Осаму, но, будто смахнув с плеча что-то невидимое, Фёдор всё так же безмолвно продолжил идти в сторону выхода. Наверное, единственным минусом было лишь то, что вокруг стало как-то слишком темно, отчего ступени лестницы будто сливались в одно тёмное пятно, ведущее вниз пологим склоном. Но, благо, через отверстия нередких окон просачивался лунный свет, хотя бы как-то освещая эту проклятую лестницу. И кто только сделал эти ступеньки такими маленькими и узкими? Чуть придерживаясь одной рукой о стену, Достоевский спускался неспеша. Не хватало ещё упасть отсюда. В здании теперь было ещё тише и даже безжизненнее, чем было пару часов назад. На улице также не было ни единого звука: ни гудка машины, ни хлопков неизвестного происхождения — была абсолютная тишина, что распространялась и на этот заброшенный дом. Ступая как можно тише и осторожнее, брюнет вслушивался каждый раз в свои же шаги, что, даже несмотря на то что он старался идти тише, были слышны в этой мёртвой тишине отчётливо и даже по-своему громко. Но сколько бы он не вслушивался в эту тишину и свои шаги, он не слышал чьих-то других. Где шаги Дазая? Где он сам? На крыше остался? Не пошёл за ним? Вопросы вмиг навалились на плечи необычайно тяжёлым грузом, но он не стал на этом сильно зацикливаться, хоть и где-то глубоко внутри разрослось неприятное, редкое для него чувство тревоги, оседая на сердце липкой паутиной. И притом тревоги не за себя, а… за кого-то другого? Он лишь продолжил также неспеша спускаться по лестнице, стараясь унять мысли чем-то другим, пока внезапно до его плеча снова что-то не дотронулось. Но на этот раз касание было уже чуть сильнее. — Догони меня! — крикнул Дазай, буквально слетая по лестнице вниз и пропадая где-то в кромешной темноте помещения. — Ты издеваешься? Тут же не видно ровным счётом ничего! — крикнул ему в ответ Достоевский, пару секунд ещё вслушиваясь в эхо своего громкого голоса и вглядываясь в лестницу. Никого не было видно. — Тебе что, настолько скучно стало, что ты поиграть решил? Напряжённо вслушавшись в тишину ещё несколько секунд, он как можно быстрее пустился вниз. Да что он делает? Ради какой-то глупой игры, придуманной ничуть не менее глупым человеком, он будет готов себе шею свернуть, если вдруг оступится и упадёт? Но… неясное чувство, чувство некоего пылкого азарта заставило его слететь с лестницы и остановиться уже на первом этаже. Догонялки — это ведь простая игра, и он точно догонит этого бинтованного самоубийцу. Но только где он? Оглядевшись быстро по сторонам, он попытался всмотреться в темноту помещения, и, благо, на помощь пришла луна, как раз освещая этаж почти полностью и бросая длинные прямоугольные блики от окон на пол. Но тут явно никого не было. В подтверждение этому была лишь тишина, среди которой нетрудно было бы отличить даже самые тихие шаги. Похоже, это были ещё и прятки. Забавно. Пройдя чуть дальше и всё не переставая оглядываться по сторонам, он шёл рядом со стеной, легко касаясь её пальцами. Наверное, так было спокойнее, когда он чувствовал, что держится хоть за что-то в этой полуночной темноте. Остановившись у колонны, поддерживающей потолок, он огляделся — рядом точно не было совершенно никого. Среди тишины различалось лишь его слегка сбитое дыхание. На губах невольно появилась улыбка. Куда он мог подеваться? Игра становится всё интереснее, даже несмотря на то что это обычные детские догонялки. Сердце начинало бешено стучать при каждой мысли о том, что он вот-вот увидит прячущегося где-нибудь за углом Дазая, вот-вот схватит его — и победа за ним. Разве может он проиграть в такой простой игре? Но тишина, становящаяся с каждой минутой будто всё громче и громче, постепенно рассеивала каждую мысль о победе. Неужели тот просто сбежал? Может, он уже давно в логове, а он тут как глупый стоит и дожидается, когда жертва сама попадётся ему в руки? От этого сердце застучало ещё быстрее, ведь если так — он придёт в логово и просто убьёт его. Разве может его кто-то так просто взять и обвести вокруг пальца? Конечно, может, и только Дазай. Моргнув пару раз и попытавшись вглядеться в темноту получше, он на мгновение заметил, как чья-то тёмная тень мелькнула у противоположной стены. Дазай? Отстранив ладонь от стены, он только успел сделать шаг вперёд, как сразу же почувствовал, что упёрся спиной обратно в стену, а прямо перед ним, отрезав путь к отходу рукой лишь с левой стороны, что-то, кажется, находилось — или же кто-то. Грудь сразу же будто сдавило, вытесняя весь воздух наружу, перед глазами заплясали тёмные пятна, вынуждая приоткрыть губы и захватить воздух, чтобы окончательно не утонуть в омуте наступающих эмоций. — Ты всё же согласился поиграть? — даже не смотря на лицо, можно было сказать, что тот улыбался. Подняв взгляд и слегка прищурившись, Фёдор узнал перед собой свои же аметистовые глаза, в коих весело, будто чертята, плясали светлые блики — никак, лицо Дазая. На губах его красовалась улыбка; сам он также тяжело дышал — не то от бега, не то от захватывающих эмоций. Брюнет лишь молча кивнул, позволяя небольшой улыбке расцвести и на его лице. Губы напротив отзеркалили действие, растянувшись в ухмылке ещё шире. — Тогда… поиграем по новым правилам? Не против? — он отстранился, убрав руку и наконец дав Фёдору спокойно вдохнуть. В свете луны его глаза вновь игриво блеснули, а губы сузились в тонкой улыбке. — Хм… кто последним придёт в логово, тот готовит есть всю следующую неделю! — радостно прокричав это и оставив после себя лишь постепенно угасающее эхо, отдающееся от стен весёлым гулким звоном, шатен вовсю пустился к выходу из здания. — Очень смешно, Осаму! — и тут же он осёкся. Осаму? Почему это он назвал его по имени? Впрочем, неважно. Разве мог он не принять вызов и не кинуться за ним? Не мог. Сорвавшись с места, он побежал вслед за ним.