***
Чайка всегда носила статус элитного места. Это заведение ничем не уступало клубам крупных городов: красивый современный интерьер, дорогая выпивка. Посетители, одним из которых мог стать далеко не каждый. У людей здесь были деньги и связи. В зале стоял полумрак. Близилось утро, и от ночного веселья оставались лишь крупицы: небольшая компашка за кальяном. Двое мужчин среднего возраста в окружении красивых (и очень молодых по сравнению с ними) девушек в дорогих, и при этом ужасно безвкусных шубах. Они вяло галдели, потягивая коктейли и наполняя воздух тропическим ароматом. На столе валялись карты. Послышались тихие, лёгкие шаги, на которые никто не обратил внимания. Затем, что-то топнуло по плетеному столу два раза, и он слегка слегка прогнулся. Один из мужчин, брюнет, стриженный под ёжик, захохотал: от градуса уже мебель перед глазами плывёт! — Вы Тимур и Егор? — услышали они хриплый голос. — Эге, Васян, чо за приколы? — лысый худощавый окликнул бармена: подумал, что тот включил звук в колонке над ними. Неожиданно он ощутил сильный удар по затылку, такой сильный, что его голова полетела вниз, и столкнулась бы с поверхностью стола, если бы не бокал. Что было намного хуже: стекло разбилось, распоров его щёки и лоб. Его крик смешался с чужими: девочки вскочили с низких бархатных диванов и бросились прочь. Тимур, тот, у которого волосы ещё остались, поднял голову по-бычьи ревущего друга: — Совсем поехал, пьянь?! — хотя сам был пьянью не в меньшей степени. Бармен Вася, ранее мирно сортировавший бутылки по полкам, выбежал из-за стойки, чтобы утихомирить, как ему показалось, схватившего белку Егора. И врезался в… во что? Перед ним ничего не было, лишь туманный воздух. Парень вытянул руки вперёд, и снова наткнулся на незримую липкую стену. — Уходи отсюда. Убирайся! — рявкнул чей-то голос, и бармена швырнуло в сторону выхода. Тот, потирая ушибленные колени и крестясь, побежал на улицу. Бар опустел. — Теперь отвечайте мне. Вы двое устроили поджог в «Айсберге»?! — на самом деле, сомнений в этом у Евы не осталось. За неделю она пообщалась со многими людьми, выдавшими ей преступлеников. Каждый опрошенный приводил её к вышестоящему в иерархии преступной шайки (менее пренебрежительное определение, вроде «организация» или «банда», девушка отказывалась им давать), наконец она дошла до исполнителей самого ужасного и мерзкого поручения, что когда либо было озвучено в Ржавогорске. Но она хотела услышать от них признание. — Иди к чёрту! — Тимур, оставивший «друга» валяться в кресле, тщетно вытирая с лица всё хлещущую кровь, сунул руку под косуху, выдернул оттуда пистолет, и тут же закричал. Его запястье выгнулось почти под прямым углом, налилось красным и синим оттенками, опухло. Пушка полетела на пол. Ева крепко вдавила две трепыхающиеся туши в спинки кресел. — «Покажи меня» — «Уверена?» — «Да.» Перед мужчинами возникли огромные чёрные глаза, полные поглощающей пустоты. Две живых чёрных дыры, уже начавших пожирать их жизни. Затем открылась белая кожа, короткие красные волосы. Сжатые губы, которые тут же разомкнулись: — Вам знакомо это лицо? — Нихера! — в криках боли едва сформировалось краткое слово. — А жаль. Такое же лицо было у девочки… Инги… Которая погибла по вашей вине! — для убийц посетители «Айсберга» не были людьми. Для них они не обладали лицами, душами, жизнями… Они даже не задумывались о том, сколько боли принесли! Крохотная Евина ладошка хлёстко ударила каменную щёку Тимура, но этот удар принёс ей больше боли, чем мужчине. Секундно переведя дыхание, и проглотив ярость, она вновь тихо заговорила: — Кто вам приказал? — Аксютин! Всё он! Он виноват! Отпусти нас!!! — затрепыхался Егор, за что получил пинок в грудь, и начал кашлять, брызжа вокруг вязкой зловонной слюной. — «Аксютин это случайно не мэр нашей дыры?» — удивлённо спросил Лич. — «А сейчас и узнаем. Забери его зрение.» — «Эх, обманули мы бедного мальчика…» — сказал он про Кирилла, но послушался. Тонкой чёрной леской коснулся распахнутых закисших глаз, и… Ева схватилась за голову. Она увидела руки с канистрой бензина от первого лица, словно принадлежали они ей. Попыталась остановить «себя», но с болью напомнила себе, что это воспоминание, и даже не её собственное. А что до этого эпизода? Она… То есть, Егор, в каком-то просторном кабинете. Рядом с ним Тимур. А за столом сидит человек, лицо которого она так часто видела по телевизору и в газетах, что воспринимала его декорацией. Но сейчас оно было как никогда выпуклым, самостоятельным. Прилизанный мужчина лет сорока пяти. Шатен. С пухлыми губами, правильным носом и умными глазами. Такого не посчитаешь за преступника. За такого хочется голосовать. Но, к сожалению, внешность не отражает всю внутреннюю гниль человека. Аксютин покрывал наркоторговцев, и за это получал большую прибыль: товар из Ржавогорска шёл во все населённые пункты региона. Он боялся что его раскроют, обнаружь региональная комиссия склад. И не колебаясь приказал сжечь «Айсберг». А что, потом можно открыть благотворительный сбор на постройку нового центра, и заграбастать ещё больше денег горожан! В ярости, Ева пнула Егора в челюсть. Он перестал визжать о том, что ничего не видит, и лишь жалобно заскулил. — Вам конец! Я уничтожу каждого из вашей шайки! И грёбаного Аксютина в могилу сведу! — Ева запустила дрожащую руку в карман юбки и вынула кухонный нож. Она должна сделать это самостоятельно. Не Лич. Она. Без помощи сверхспособностей. Сама. Лишь человеческой силой. Надавила лезвием на горло Тимура, который задёргался с новой силой, начал умолять, плакать, пытаться выпутаться из… сам не понимал чего, ударить мерзкую девчонку! Только подумать! Он, приближённый самого мэра, пресмыкается перед какой-то малолеткой… Да не важно! Только бы выжить! Плоть было невероятно трудно вспороть. Руки дрожали, рукоять выскальзывала… А когда убийца закричал, и по толстой, свиной шее побежала красная струя с металлически-сладким запахом, Ева замерла. Уронила нож. Осела на стол. И плача, затряслась. Она не может. Не может отнять человеческую жизнь. После этого она никогда не будет прежней Евой. Наверняка наполнится жестокостью. А если, почувствовав безнаказанность, продолжит убивать?! И уже невиновных: сойдёт с ума и начнёт получать от этого удовольствие! А не станет ли она подобной им? Бездушной убийцей? Нет! Её действия — справедливы! Она подняла нож, но снова не смогла ударить. — «Инга, прости меня… Я слишком слаба…» — и особенно больно было от того, что она не знала, хотела ли сама Инга такой мести? Разочаровалась бы она, если бы Ева совершила самосуд, или наоборот, если бы струсила? — «Не стоит, моя дорогая. Не ломай себя. Оставайся такой же чистой и милой девочкой…» — насколько это было возможно после пыток всех причастных. — «Я здесь мерзкое чудовище. И я всё сделаю сам.» — «Спасибо, Лич.» — теперь она напоминала себе Аксютина. Не смогла самостоятельно. Приказала другим. Лич зажал девушке нос и уши. — «Зажмурь глаза, не хочу, чтобы у тебя были кошмары». Да всё в последнее время было сплошным кошмаром. Губы Евы зашевелились, но уже не по её воле: — Я не убью вас… Я сделаю хуже. — скрипел Лич, предвкушая дальнейшее веселье. Он уничтожит тех, кто сделал его милой Еве больно! Что может быть лучше? Даже сквозь плесень Ева слышала крики и хруст костей. Чувствовала запах крови. И умоляла саму себя сдержаться и не открыть глаза. Лич надавил ей на веки: так было немного спокойнее. — «Всё хорошо, дорогая. Скоро пойдём домой.» Сперва плесень лишил поджигателей глаз: превратил их в кашу, сильно надавив. Он жалел, что не слышал воплей, хлюпанья белков, тихого хруста тонких капилляров в полной мере… Но открыть уши Евы не мог. Распахнул каждому рот: так небрежно, что случайно сломал одному из мужчин челюсть. — Упс, прости… Отрезал язык. Вырвал все зубы по одному, оставив лишь жуткие кровоточащие дёсны. Разрезал щёки в подобии улыбки. — Не грустите парни! Зато сколько денег вам Аксютин за работу отбашлял! Может, и на лечение милостиво скинется… Ах, да, его мы скоро тоже навестим… Может, будете в одном интернате для недееспособных валяться… Не соскучитесь! — говоря это он уже пятый раз оборачивал руку Тимура вокруг оси. Кожа перекрутилась, натянулась складками, в некоторых местах лопнула. От плечевого сустава осталась каша. Конечность с хрустом упала на пол. Вторую руку он открывал постепенно, начав с ногтей, потом фаланг жирных мозолистых пальцев, отделил кисть так, что она повисла на ещё целых венах. — Хрясь! — предплечье разошлось вдоль на две ровные половины. А потом Лич оторвал руку от плеча, раздробив по-неосторожности и ключицу. Ноги постигла та же участь. — Из тебя вышел отличный самовар… Поэтому, кранчик, так уж и быть, оставлю. — Плесень даже расстроился, что те не могли оценить задорного подмигивания. — А теперь ты… — Егор завыл: его рот уже не мог формировать речь. В руках мужчины появилось несколько новых изгибов. Полноценно пользоваться ими он уже никогда не сможет. Левая нога оказалась отделена и обвита вокруг шеи. — Ну-ка, попрыгай… — Лич подхватил Егора под руки и поставил на оставшуюся ногу. Естественно, тот не устоял и упал, разбив голову об угол стола. Не на смерть, о чём потом будет долго сожалеть. — Пф-ф, ну ты и лох. Ева ничего не слышала, но читала мысли, которые озвучивал Лич. Что же за ужас он творит… Нет! Никакого сочувствия к этим существам! Как было больно Инге, так же пусть будет больно и им! — И последний штрих! — тонкими шипами он лопнул их барабанные перепонки. В самый последний момент: чтобы до последнего слышали звуки рвущейся плоти, хруст костей и собственные крики. — «Всё, Ева. Мы уходим.» Егор и Тимур навсегда остались в темноте и тишине. Не в состоянии говорить. Без возможности прощупать шрифт Брайля, взять ручку или показать жест. Связаться с миром и как либо его воспринять. Но в сознании. Наедине с ужасом и пониманием безысходности. Они лишились трёх чувств, а те, что остались, не могли скрасить жалкое существование: им предстояло чувствать лишь запах лекарств, больничной хлорки и спирта, а осязать пружинистые матрасы и мятые простыни в местном пансионате. И бесконечные фантомные боли. Для них был создан личный круг ада.***
Ева не чувствовала ничего. Каждое её действие было будто механическим: утопить нож в пруду, вернуться домой, раздеться, принять душ и налить чай. Сидеть за столом и пить его, пялясь в стену. — Это какое-то безумие… — на кухне появился Артём. Его мимика выражала страх и озадаченность. Он сел за стол, подпёр голову руками и устало вздохнул. — Что такое? — вяло ответила Ева, после долгого молчания. Надо было делать вид, что она в норме. Может, так эта самая норма к ней вернётся? — Дело сегодня к нам поступило… Двух парней в одном баре так… Я даже не знаю, что с ними сделали. Расчленили? Но, судя по рассказу свидетелей, бармена там, других гостей, с момента, как они убежали, до приезда полиции прошло минут десять. Невозможно за десять минут провернуть ТАКОЕ с двумя взрослыми мужчинами. Думали, взрыв… А как может быть взрыв, если раны ровные, слово от ножа? Хотя нет, некоторые рваные… Ещё и свидетели несут какую-то ахинею про невидимые барьеры и полтергейстов… Новый перевал Дятлова. Скоро все новости будут об этом… Ладно, извини, что я к тебе с такими ужасами лезу. — он видел опустошение на лице девушки. Она слишком спокойно отреагировала на настолько страшную историю. Наверное, чувствует себя нехорошо. — Да… Ладно, чего мне бояться. Я сгоревшую сестру опознавала. Ничего уже не боюсь. — Артём едва проглотил ком в горле, увидев невозможный холод в глазах девушки. Вспомнились фотографии из серии «взгляд человека до и после войны». Здесь было нечто подобное. — Окей… — он неловко перевёл тему. — Как в школе дела? На самом деле, в последнее время Ева появлялась в ней редко. Большинство предметов бесполезные и скучные, а на экзамене Лич поможет списать. — Нормально. — такой отстранённой она была в первые дни после гибели Инги. Но потом вдруг взбодрилась: Лич напомнил поговорить с полицейским о шайке наркоторговцев. — Артём, какой хернёй вы там в полиции занимаетесь? У нас в городе орудует банда, которая торгует наркотой! И наш дражайший мэр их покрывает! — Чего? — его глаза округлились, как баранки. — Ты откуда это взяла? — Друг сказал. — ответила она, имея ввиду Игоря. — Он закладки разносил, вот и знал. — Интересные у тебя друзья! — младший лейтенант всплеснул руками. — Ну, давай я поговорю с твоим другом, показания возьму… — С ним поговоришь… — как назло, именно вчера Кирилл послал Игоря в рехаб, принадлежащий кому-то из его начальников. Катя тоже проявила желание стать истребителем, и отправилась в их академию, учиться и ждать выписки друга. Им было больше некуда идти. — В клинику отъехал. — Ну, найдём его, опросим. — Да, займитесь. — но она знала, что Игоря они будут искать вечность. А сколько ещё детей «пропадёт» из-за большой плесени? Сколько ещё им сражаться? Как это всё ей надоело… Когда же она наконец свалит из грёбаного Зажопинска в столицу? И даже скучать не будет! Разве что по некоторым местам. Там они с Ингой провели лучшие моменты. А если… Её сердце кольнуло холодом… Если она уедет, вспомнить сестру будет сложнее?! — Ева, ты чего плачешь? — засуетился Артём. Подошёл к ней и обнял за плечи. Лич едва не прошипел что-то вроде: «отойди от неё!», потому что всё его крохотное тельце, свернувшееся клубком среди Евиных извилин, затряслось от ревности. Девушка даже ощутила слабую боль. — Н-ничего… — тихо пропищала она. — Просто… Устала… — она поднялась со стула и робко обняла друга. Руки Артёма бережно гладили её спину. Потом ласково прошлись по коротким красным прядям. Ева ощутила щекотку. Она подняла лицо и нежно улыбнулась юноше. Такому доброму и родному. И красивому: Еве нравились тёмно-рыжие всклокоченные волосы и веснушки. — Спасибо, утешил. — прошептала она и, встав на цыпочки, чмокнула его подбородок. А потом… Она сама не поняла как это произошло… Лич едва не заставил её руку взметнуться и ударить полицейского наотмашь… Артём поцеловал её в губы. Очень робко, как бы спрашивая разрешения. Ева несколько секунд подумала (она не понимала, что ей чувствовать), а потом неумело ответила на поцелуй. Они оказались в комнате Артёма. Он усадил Еву на кровать, и стал осторожно стягивать домашнее платье. Она… Не знала, хотела ли этого. Артём нравился ей, как друг, но… Сейчас ей хотелось забыться. Отвлечься от всего ужасного, навалившегося на неё, сконцентрировавшись на удовольствии или боли, как получится… Будь у Лича зубы, он бы ими скрипел. Но не смел вмешиваться: если его Ева на это согласна, пусть будет так. У неё было красивое тело: грушевидная форма фигуры, тонкие руки, выпирающие ключицы. Артём бережно поцеловал одну из них: Ева вздрогнула от горячего дыхания. Губы парня поднялись выше, к её шее. Он что-то бормотал… Нг… А… — Инга… Ева резко его оттолкнула. Даже Лич удивился силе, наполнившей её руки. — Тебе нужна Инга… Ты ведь её любил… — со слезами на глазах пробормотала девушка, обняв себя за плечи. — Ну да, с чего бы тебе меня хотеть… Я просто замена… — Ева, пог-годи… — заикнулся Артём. Действительно, он подсознательно хотел найти замену покинувшей его любимой девушке. Но увидел её в Еве лишь когда стал пропадать в возбужденном забвении. — Я… Должна стать для всех Ингой? Улыбаться как она, быть творческой и смелой, как она, любить тебя, как она… — может, так действительно было бы лучше? Кому нужна забитая Ева, когда есть смелая Инга? — «Мне нужна!» — спохватился Лич. Но ведь… Не Инга помогала спасать заражённых детей от чудищ. Не Инга решила положить конец преступности в Ржавогорске. Не Инга была… Любимой сестрёнкой Инги. Верно. Инга любила Еву, и хотела, чтобы она была собой. И теперь Ева тоже захотела быть собой. Даже не так, лучшей версией себя. И ей удастся. — Всё хорошо, Артём. — улыбнулась она. — Я не та, кто тебе нужна. Не забывай Ингу, но знай, что она незаменима. Ты не вернёшь её, но, может, встретишь другую девушку, которую так же полюбишь. — и, быстро натянув платье, вышла из комнаты. Вернулась к себе. Прилегла на кровать. И с болью ощутила вину на собственное лицемерие: запрещает Артёму мечтать о возвращении любимой, а сама всё бы отдала, чтобы вернуть сестру… Было страшно её отпустить. Но и цепляться за её образ тоже. — Ева, вставай! Пойдём гулять! — она подняла глаза и с радостью обнаружила стоящую перед собой сестру. Весёлую и живую, будто никакого пожара и в помине не было. Инга протянула девушке руку, и та ответила. Ладонь сестры была маленькой и тёплой, но надёжной. Они вышли из комнаты, и с каждым шагом становились всё меньше и меньше, пока не стали пятилетними крошками. За дверью красовалась площадь с прозрачной брусчаткой, окружённая сказочными домиками в пёстрых огоньках. С чёрного неба летел пушистый снег, а впереди возвышалась гигантская ёлка. На серебристо-зелёных ветках висели разноцветные шары, игрушки, конфеты и свечи. Пахло пряниками. Мороз приятно колол щёки. Вдалеке играла музыка из «Щелкунчика» и доносился смех. — С наступающим, Ева! — прошепелявила маленькая Инга. В детстве этот дефект речи сильно отличал их, но к начальной школе говорить девочки стали почти одинаково. — С наступающим, Инга. Таким чудесным был первый Евин морок.