Born to touch your feelings

Джерарду редко было грустно. По его меркам это случалось правда не так уж часто, примерно раз в жизнь, но то жизнь бабочки, хотя кому какое дело? Иногда ему хотелось свернуть горы, перевернуть мир, свой и чужой, а иногда хотелось перевернуться самому, прыгнуть и погрязнуть. Иногда Джерарду хотелось чертовски плакать. Навзрыд и без остановки, чтобы каждая капля медленно и до обезвоживания. Он правда любил спокойные дни и весёлые моменты, ловил их обеими руками и держался, пытался, во всяком случае, но липкое ощущение наваждения и нереальности происходящего догоняло его, как гончая, как самая быстрая и клыкастая. Такая, что вцепится и никакими уговорами, мольбами, драками от неё не отвяжешься, даже сладкой косточкой. И тогда он плакал. Как получалось и на столько, на сколько хватало сил. Один в темной комнате клубочком свернувшись в остром углу твёрдой кровати на колючем одеяле. Ему совершенно не нравилось трястись, дрожать, закрывать себе рот, чтобы не дай боже кто-то услышал. Он ненавидел эти вопросы о том, что случилось и как дела. Во мраке было страшно. По-человечески, во вселенском масштабе. Что будет завтра? Будет завтра? Будет ли он? Как долго? Как? Джерард не боялся ни привидений, ни оборотней, ни ведьм(самых страшных и самых коварных), ни даже подкроватных монстров. Когда дело касается твоего будущего и ответственности, они все уползают сами, добровольно сдавшись, и даже сочувствуют, даже жалеют. Нет, Джерард не винил ни Бога, ни судьбу, ни вселенную, ни апокалипсис, армагеддон, четырёх всадников. Лишь себя и свою глупость. Достаточно жалкий, но недостаточно, чтобы помогли. Поэтому он не помогал и ему не помогали. Невозможно грустно становится, когда ты один, а мир в иголках. Совсем не радужный, совсем без чудес и добра. Если честно, Джерард пытался. Всю жизнь, если быть точным. Он видел мерцание звёзд сквозь толщу облаков, видел лучи солнца и проблески радуги после тяжёлого ливня, урагана. Он ценил воспоминания, теплил и обогревал нежно у сердца, как пушистая кошка своих котят. Сохранял цветы, когда те завянут. Клал их меж страниц, не выкидывал безмятежно в урну, он не такой, он за надежду, за ещё один шанс. Джерард читал много и с любовью. Лелеял свои керамические творения без формы и назначения, в этом находя больше смысла, больше сходств. Джерард любил подводить глаза чёрным карандашом, но слезы всегда его размазывали по лицу, но даже в этом было какое-то великолепие. Нет, не для него. Он терпеть не мог, когда что-то портил собственноручно. Но Фрэнк любил его. Любым и невзирая. Дарил кружки, книжки, цветы, карандаши для рисования в альбомах и на лице. Он лелеял нежно, теплил и грел Джерарда, как кошка. Чтобы он не развалился на острые осколки, не рассыпался в труху, хотя он не мог в труху, Джерард мог только в пыль, и то, только в звёздную. Фрэнк взял бы его на руки и отправился с ним на другой конец вселенной переждать ту бурю, что была в голове, в сердце. Это всегда невыносимо и больно. Поэтому Джерард плакал. Много и часто, по меркам Фрэнка. Это облегчало и освобождало, как дождь после июльской засухи. Тогда было и легче, и горче. И когда он плакал, Фрэнк его обнимал, а его футболка с Scorpions медленно превращалась в солёное море, пока Джерард не скатывался к его животу. Тогда он укладывал его к себе на колени и ждал. Гладил по голове бархатно и с пониманием, с принятием, с сочувствием, и ждал, потому что после адского шторма всегда нужна тишь лагуны. Поэтому Фрэнк просто сидел и смотрел на содрогания, перебирал шелк каштановых волос и говорил о космическом, о хорошем, о завтра. Он всегда говорил о добром, поэтому у Джерарда была надежда. Только так она и жила, если подумать. Фрэнк обнимал и целовал в лоб, щеки, нос совершенно правильно и нужно. Всегда. Он пел и успокаивал себя и Джерарда. Не то, что Фрэнк был сильным и спокойным, невозмутимым. Нет. Просто он был рядом тогда, когда это нужно, а смотреть вглубь благодарных глаз, которым до жути жаль, что так происходит… Это было сложно. И больно. А он любил. Любил и знал, помнил, что случись с ним такое, Джерард почувствовал бы, без лишних слов и взглядов, что Фрэнку плохо. Это у него получалось магическим способом, не иначе. Он бы сам укутал его в созвездия и втиснул в руки бесформенную чашку какао, подставил плечо и любимую футболку со Скуби-Ду. Поэтому Фрэнк его ценил и слушал, слышал, оберегал. Потому что Джерард оберегал его, но все ломаются в один день, какими бы сильными и стойкими не казались. В конечном счёте нет ничего вечного и нет никого, кто бы осуждал их за слабости. И Джерард плакал, обнимая Фрэнка, цеплялся за единственный островок средь океана, где живут самые кровожадные пираньи или морские чудища. Он доверял. Он верил. Разукрашивал всеми ярчайшими цветами мир Фрэнка, не прося взамен, но получал и был благодарен, всегда и безусловно. Джерард много что любил и много что не. Он восторгался и разочаровывался. Но только Фрэнк был первым и последним, единственным маяком надежды в зыбком мраке комнаты, где каждая поверхность норовила ударить Джерарда под дых, всадить глубже нож и задеть за живое. Только он и зажигал свет. Только он и был. И видел только он слабого и беззащитного Джерарда. Фрэнк его любил. Черт возьми он любил его так сильно и так много, что вселенная взрывалась под напором, под давлением, и мира было мало. Наверное, никто так никого не любил. Наверное, Фрэнк дурак с надеждой во всех карманах, но он никогда не устанет подкидывать в рюкзак и под подушку Джерарда звёздочки, чтобы после его ухода ему не было одиноко. Потому что Фрэнк всегда с ним и кольца Сатурна ему добудет, и меч у ангела украдёт, чтобы сразиться с демонами, которыми кишит спальня Джерарда, даже созвездия перевернёт и луну превратит в сыр. Принесёт хлопья к завтраку и диски с мультиками, только чтобы Джерард больше не плакал. А пока Фрэнк подождёт. Он уже принёс мягкое одеяло, чтобы сжечь колючее на заднем дворе. Он будет с Джерардом, пока ему не станет легче. Он готов. Он сможет. Потому что Джерард смог. Нет, Фрэнк ему не обязан. И никогда не был. Просто любит и они дураки. А пока можно ещё погладить по облачным волосам, окунуться в их земляничный аромат. - Тише, Джи, я рядом, все хорошо, скоро станет легче. И легче настанет совсем скоро, в этом Фрэнк уверен. И этого достаточно. Для них в первую очередь, а для вас?