«Wake up, wake up, wake up
I'll be the answer to the question
I can't answer, it's a question
You can't spit it out,
Can we find we find, we find a way out, a way out»
«The End» by Daughter
***
Чистый и глубокий звук, как светлое воспоминание из детства, вдруг проникло в сознание Саске. Окружило лёгким теплом ещё до того, как он смог его осознать. — Саске, Саске… — это был голос Наруто. Такой знакомый, но до странности, до непривычности далёкий. В его тоне светлым сиянием переливались смешинки. Зачем он будил его? — Саске, вставай, ты должен проснуться. — Мхм… зачем? Открыть глаза было не под силу, а потому Саске просто слушал. — Как же? Ты что, всё забыл? — Я не понимаю. Наруто почему-то усмехнулся. Звук был неустойчивым, то появляющимся, то снова исчезающим, как переменчивые волны, то припадающие к ногам Саске, то уходящие обратно, оставляя лишь пену. Волны… Откуда в Конохе море? Почему он в Конохе?.. Какое-то время была тишина, но присутствие Наруто ощущалось отчётливо: тягостно и почему-то болезненно. Не дыханием и не едва слышным шумом, скрипом одежды, нет — просто чувством, камнем лежащим на душе Учихи. Он сморщился, совсем не понимая возникшие ощущения. И внезапно: — Саске. Очнись. — Совсем другая интонация: серьёзная, тихая, звучащая ближе, словно перед самым его лицом. И Саске проснулся, тут же задохнувшись собственным резким вдохом, теряя ориентацию в пространстве. Серо-синие пятна — отсвет вечера из окон — завращались перед глазами, и он еле удержался на диване, вцепившись в его совсем сейчас не надёжный край. К горлу подступила едкая тошнота, а голова закружилась — Учиха тяжело дышал, невидяще всматриваясь в отблески фонаря на полу, переломлённые и заглушённые старым и желтоватым стеклом его окна. Когда осознание сна процарапалось к его сознанию, он резко вдохнул и уронил голову на подушку, лицом вниз. Тело покрылось мелкой дрожью, как сыпучим песком, а внутри всё пылало, жгло, словно он проглотил раскалённые угли, вставшие ему поперёк горла. Боль яростно стучала в груди, и Саске казалось, что её эхо отражалось от стен и ощутимой неприятной вибрацией застревало внутри, в самих костях, жилах и мышцах. Больно, больно, больно. Хватит. Сжав в руках подушку и сев на колени, Саске, не поднимая лица, тяжело и надрывно дышал, пытаясь отстраниться ото сна, забыть, забыть, как звучал его голос. И в то же время не забывать никогда. Он спустил ноги на пол и шатающейся походкой прошёл на балкон, пока комната продолжала кружиться оттенками синего, серого, чёрного. Мерзкими глубокими тенями, грязным полом, летающей пылью и заброшенностью, так чётко ощущающейся каждой клеточкой тела, что Саске испытывал уже другого рода тошноту: от самого себя. Балкон встретил его холодом по ногам. Кожа покрылась мурашками, но Учиха и не думал вернуться за обувью или более тёплой одеждой. Это казалось таким мелочным, до отвращения бытовым, привычным. Саске теперь сторонился любых привычек: ничто не должно идти как обычно, пока Наруто нет рядом. Саске не позволит себе этого. Балкон был менее запыленным, чем остальная квартира Учихи, может потому, что это крохотное помещение постоянно обдувал сквозняк. Саске, обхватив себя руками, смотрел в мутное окно, на высокие-высокие многоэтажки-муравейники, словно подпирающие собой похожие на дым тучи, не давая им опуститься на город. Но Саске всё равно из раза в раз чувствовал, что задыхается, словно в лёгкие попали осколки стекла и горячего пепла, выедающего его грудь; постоянно чувствовал — видел, — как мир тускнеет вокруг него, осыпается, словно обугленные куски бумаги. Всё падало и рушилось, как мёртвые листья с гнилостно-чёрных деревьев, что тощими тростинками отделяли набухшее грязно-ватное небо от объёмов грязного снега. И Саске ничего не мог контролировать, всё вокруг было слишком быстрым, но одновременно слишком, слишком медленным. Он с ужасом думал о том, сколько времени нужно Наруто, чтобы сойти с ума? Сколько времени нужно, чтобы сломать такую яркую, сильную личность? Самую сильную из всех, что знал Саске. И это время отсчитывалось в его голове песочными часами, отмеряя оставшиеся Наруто дни, месяцы, годы. Учиха просыпался каждое утро и думал о том, проснулся ли Наруто. Учиха ел (сам не разбирая что), и думал о том, ел ли его… друг. Если он был жив, значит всё это делал. Спал, ел, исполнял базовые потребности организма, так же, как и Саске. А значит о чём-то думал. Сосуществовал с тем, что с ним происходило, каждый чёртов день. Он вынужден был мириться с новой жизнью, силой забравшей его из прошлого мира. Их мира. Горящая сетка жёлтых, розовых и белых квадратов немного отвлекала: Саске всматривался в чужие окна, чужие редкие силуэты, очертания предметов, безрадостные коробки-балконы, но не ощущал другую жизнь, словно был отделён массивами плотного стекла. Мир вокруг него двигался; Саске ходил по одним и тем же улицам, и они были одинаковыми, но каждый раз что-то менялось — когда он не смотрел. И он боялся однажды обернуться и увидеть, что всё стало другим. Без Наруто. Или это был ноябрь… Он всё менял, да? Всё можно списать на приближающуюся зиму, на приближающуюся долгую ночь, что опустится тяжёлой тенью на город. И Саске знал: холода заберут всё живое, что в нём было. Ну и пусть. Лишь бы был жив Наруто.***
Мрачные мысли чугунной плитой давили на него весь оставшийся день. Он так и стоял на балконе, чувствуя, как леденеет тело и как уже начинает болеть голова от холода. Он не помнил, когда в последний раз ел, и может поэтому тошнота так отчётливо и вязко вилась внутри. Сощурившись, он смотрел на постепенно гаснувшие облака, что скрывали солнце и принимали весь тот тусклый, пыльный вечерний свет, что оно давало. Он успел изучить всю плесень балкона, отсыревшие деревянные лавочки у подъездов, странного грязно-жёлтого цвета, и редкие компании людей, жмущихся друг к другу от холода. До него доносились их весёлые громкие голоса. Он думал о многом, но и одновременно не думал ни о чём конкретном. Последние дни остаточными вялыми воспоминаниями проносились у него в голове. Саске не знал, что испытывать от всего происходящего. О полицейском участке он старался даже лишний раз не думать. Пламенная волна раздражения окутывала его так, что он вмиг пробуждался от своей тоски. Раздражение заставляло его со злостью и жестокостью всматриваться в ни в чём неповинные улицы, серые дома, серых людей (сейчас он перестал различать их, да и в конце осени-зимой все сливались в однообразную массу). Они не знали о его горе, но даже это его в них раздражало. Этот город славился высокой преступностью. Он, Наруто и Сакура перебрались сюда из Конохи только из-за того, что цены на жильё были низкими, а им как-то нужно было выживать, пока они учились. В Конохе, в отличие от этого города, не было университетов и даже колледжей. Коноха была военным поселением, и они хотели сбежать от ощущения вечной войны, которое свойственно всем военным городам, в которых охранялось оружие или готовилась армия, изготавливались боеприпасы. Коноха их взрастила, но для Саске она не была домом. Слишком много плохого связано было с этим местом, за которое он держался лишь по одной единственной причине, из-за которой он и приезжал туда стабильно раз в месяц. Но нашли ли они дом здесь? Хах. Едва ли. Огромный безликий город засосал их в свою тихую, ничтожную рутину. Когда ты вдруг стал винтиком в системе, но системе до того ненужной и уродливой, что временами хотелось вырваться отсюда навсегда. Но… куда? Никто из них, даже по окончанию учёбы, не переехал в другие квартиры, оставаясь в своих, маленьких и некомфортных, снятых «лишь на время». Потому ли, что уровень жизни был так же низок, как и в Конохе, или просто их уровень желания жить был низким? Саске не знал. Ему казалось, что Наруто был единственным, кто хотел жить. И он единственный, кого коснулась преступность. Словно город, почувствовав нехарактерно светлое пятнышко жизни, поглотил его в себя, затянул в эти улицы, которые Саске так ненавидел. Из-за высокого уровня преступности полиция относилась довольно спокойно — слишком спокойно — к исчезновениям людей. В Саске полыхали самые разные эмоции, они жгли его, убивали, но никто не мог разделить его чувств, его желания действовать, бежать, искать. Полиция оказывала столько помощи, сколько было нужно по протоколу, ни больше ни меньше. Что у них уже было? Изъяли ли они хотя бы камеры видеонаблюдения? Саске никто ничего не хотел говорить (а значит он узнает сам). А друзья Наруто (Учиха криво ухмылялся на этих словах) погрузились в какую-то беспомощную форму отчаяния, из-за чего презрение к ним только сильнее поднималось внутри него, готовое вылиться через края. Учиха не мог отделаться от мысли, что все они пытались принять произошедшее. Никто из них не пытался бороться. А если они боролись, то этого было недостаточно. Недостаточно для тех, кто был виновен в исчезновении Наруто! Тишину резко разрезала весёлая песня от Coldplay, которую однажды поставил ему на звонок Наруто. Саске вздрогнул от неожиданности, тут же покрывшись мурашками: ему стало не по себе от контраста этой песни с окружающей его реальностью. Словно Наруто был здесь, пытался его отвлечь, но… Чёрт, о чём он вообще думал? Какой бред. Выйдя наконец с балкона, Учиха ступил в темноту комнаты и отрыл телефон в складках старого дивана. Он какое-то время пялился на дисплей, не смея поверить своим глазам и сжимая телефон сильнее, чем нужно.«Входящий вызов
Сабаку но»
Какого чёрта?***
Разговор с Гаарой привнёс ворох странных и живых мыслей, они словно пепельно-серые бабочки кружили в его голове и бились друг об друга, звеня чем-то тонким и резким, царапающим, будто маленькие железные колокольчики. От их количества хотелось закрыть уши, но одновременно хотелось и прислушаться, дать себя оглушить. Смятение. Недоверие. Подозрение. Что он испытывал от этого разговора? Это было и что-то горящее, вспыхнувшее яркой ядовитой искрой и тут же затухшей в подсознании, задавленной другими мыслями, водоворотом новых чувств. Слова Гаары вызвали в нём какую-то странную желчь, нечто, похожее на зависть, но… В любом случае, несмотря на то, что он чувствовал себя странно заторможенным, Саске чувствовал себя лучше. Крохотная надежда, как узкий луч маяка с противоположного берега неведомой реки, светила ему в грудь. Не чем-то светлым и радостным, но точно свежее дуновение ветра вдруг проникло за толщу стекла, за которым он находился. Саске привык не включать больше лампы, но одновременно боялся зашторивать окна. Его пугал как абсолютный свет, так и кромешная темнота, а потому он научился ориентироваться в полутьме. Он разогрел себе еду, кажется, это были чуть засохшие макароны… На суп, наверняка уже забродивший, смотреть не было ни сил, ни желания. Голод плохо сказывался на его работоспособности, это он усвоил. А ещё вызывал подобные сны… Кухня окружала его неприятными, то резкими, то плавными очертаниями теней и синего сумрака, но в такой обстановке ему почему-то было даже комфортно. Вся его жизнь медленно теряла краски, наполняясь чёрным и серым, грязно-белым, как ноябрьский снег за окном, и Саске смотрел на это с подавленным спокойствием, чувствуя, как гнев внутри него снова на время замораживается, покрывается корочкой льда. Разве могло быть иначе? Было ли так, когда Наруто был рядом? И Саске почему-то не мог вспомнить. Как некстати в памяти всплыли те проведённые дни в Конохе, перед тем, как он узнал, что Наруто исчез… Вилка звякнула о тарелку, и Саске удалился с кухни обратно в спальню. Если Гааре — нет, Сакуре (наверняка это она его подговорила) — нужно было, чтобы он пришёл на завтрашний ненужный сбор неловких и испуганных, то он придёт. Но он придёт только ради одного. «Не бросай трубку. Это по поводу Наруто»