***
— Старостам можно разделяться на несколько этажей? — Всмысле? Перси правильным, ответственным старостой патрулирует школьные коридоры, искренне наслаждаясь спокойствием спящего замка. Осматривает каждый закуток, заглядывает под каждый попадающийся по пути гобелен. Отчасти потому, что терпеть не может нарушение школьных уставов, отчасти — чтобы заглушить раздражающие (разумеется не специальные) постукивания каблуков позади себя, сопровождающие его вот уже… час и двадцать минут, если верить наручным часам, не верить которым причин у него не было — те служили верой и правдой и были подарены Пенелопой. — Ну, чтобы ты тыкался в каждую дырку на первом, а я, к примеру, патрулировала второй этаж. — Я не тыкаюсь в каждую дырку. И нет, нельзя. Второй этаж патрулирует вторая пара старост. — Хотя бы в другое крыло мне можно пойти? Или в подземелье? — Оно закрыто на ночь. И я бы с радостью отпустил тебя в левое крыло, но не хочу, чтобы ты потерялась. — Как мило, что ты думаешь, что за пять лет я не выучила расположение замка. Перси останавливается. Поворачивается. Ему кажется, что на левом глазу вот-вот разовьется нервный тик. Такая же невыносимая, как близнецы, такая же противная! Неужели нельзя быть хотя бы немного такой же, как Пенелопа? — Нельзя. Он сказал это вслух? Неудивительно! Поистине разозленный и доведенный до ручки. Смотрит с высоты полутора голов и около полугода старостовой практики. Подмечает изменения в мимике, и совершенно неожиданно чувствует себя виноватым. Хотя, в чем? В том, что она несносная? Идиотизм. — Мир не состоит из таких, как твоя Пенелопа. И нет, ты не сказал ничего вслух. Просто у тебя все на лице написано, и думаешь ты слишком громко! Перси хочет переспросить, уточнить — первое или все-таки второе? Но она уже стучит каблучками дальше по курсу, нарочито громко, и эхо в пустых коридорах практически оглушает его. А может быть, и не только его, но и добрую половину замка. Перси, как порядочный староста, догоняет её. — Не топай! Всех перебудишь! — Ах, да, и тогда порядочному старосте сделают выговор. Ой плохо-то будет! Какой удар по репутации! Она смотрит на него выжидающе, почти успокоилась, хоть и ощущает, как внутри клокочет ярость и обида — почему ты такая? Почему ты не можешь быть другой? Такой, как она, он, они?. Прислушивается к звенящей тишине, пытается различить дыхание. Но слышится только шарканье и ласковая речь скрипучего голоса. Она действует чисто интуитивно. Хватает Перси за руку и загоняешь в нишу за гобеленом, дуэлянты на котором преспокойно спят, опершись друг на друга. Ниша маленькая, и она вынуждена быть на расстоянии меньше полуметра, чувствовать дыхание на макушке. — Ты… — Там Филч! Воркующе говорит что-то — не разобрать за стуком собственного сердца и близости с тёплым телом среди прохладного коридорного воздуха — Миссис Норис, медленно шаркает ногами в их сторону. — Я староста. Голос звучит неуверенно, растерянно, но произносит, собственно, правильные вещи. Её на мгновение берет стыд за импульсивный, привычный поступок. Перси ведь и правда со значком. И она тоже. На один раз, но все-таки. Она поджимает губы и наблюдает в крохотную щелку за тенью смотрителя, отвлекаясь. — Да. Ты прав. Хочешь — выходи. Я тебя не держу… Ладно, теперь не держу. Мяукает также скрипуче кошка. — Что такое, милая? Учуяла кого-то из этих мерзких Уизли? Она фыркает от смеха, и рефлекторно прячет реакцию в плотной ткани чёрной мантии. Перси замирает. — Что же ты стоишь, мерзкий Уизли? Выходи. Только как пострадает твоя драгоценная репутация, если тебя увидят выходящим из-за гобелена. Где, тем более, стоит девчонка. Шепчет почти не слышно, и смысл Перси скорее угадывает, чем понимает. И закрывает открытый для возмущённого ответа рот. Потому что понимает, что эта несносная девчонка права. Когда шарканье удаляется, о чем сообщает явно (к неудовольствию правилопослушного Перси) сведущая в подобного рода делах сокурсница, нишу они покидают спешно. Она — растрепанная, как совёнок, с горящими глазами и красными щеками, потрепанная, и вообще в этот самый момент кажется пакостницей. Перси надеется, что выглядит лучше, более собранней. Но смотрит в хитрые глаза и кривит губы. Возмутительно. Ещё и очки запотели.***
Он очень рад, что эта ночь (которую они все-таки отдежурили) забылась. Как для него, вернувшегося в привычное русло, и даже сумевшего договориться с Беккет о подмене. Как и для неё, не кидающую на него даже мимолетного взгляда в большом зале, когда, казалось и нужно всем на всех смотреть. Особенно, когда сытый и до окончания обеденного перерыва ещё есть время. Всё так, будто бы и не было тех унизительных и крайне возмутительных часов. Не будь Перси так практичен, что записывает каждое свое дежурство, принял бы его за дурной сон и только подивился бы, что на месте близнецов студентка Пуффендуя. Всё так, и полностью устраивает его, мечтавшего вычеркнуть и выкинуть из памяти ту ночь. Жизнь кажется прекрасной, ещё и Пенелопа, замечательная, уютная и тактичная, шепчет на ухо, рассказывая, смеясь, как в кричалку, отправленную родителями, брат громко, перебивая, выпрашивал новую шляпу.***
— Я, кажется, люблю его. Джесс сидит на кровати, прижала колени к груди, уткнулась в них носом, закрылась прозрачным жёлтым пологом кровати. Говорит приглушенно и неразборчиво. — Перси Уизли? Знающим тоном тысячелетнего призрака уточняет Беккет, подкрашивая глаза перед зеркалом. Получает подушкой в небрежно собранный хвост. Поворачивается, возмущенная. — Не говори ничего, не то в тебя полетит одеяло. Джесс серьёзна в своих угрозах и нежелании делиться очевидным, хоть поделиться нужно, и они обе это понимают. Беккет фыркает, поправляет демонстративно хвост. Проходит мимо, одергивая воротник мантии. Джесс хватает за руку. — Я дура? — Самая безвкусная, которую я знаю. — Спасибо. — Хочешь, опять поменяемся? Беккет выходит, получив отрицательный ответ. Джесс сгибает пальцы ног, и наблюдает за этим действием. Угораздило же. В него. Ушастого и веснушчатого. Рыжего и в очках. Занудного и Уизли. Красивее всех остальных на свете и уже встречающегося с прекрасной Кристал, чья фамилия уже отдаёт бутафорией. Её. Такую злую и завистливую. Несносную и неидеальную. Так сильно и болезненно. Так ужасно и сладко. Так прекрасно и безответно. Мерлин, пусть это будет влюблённость, которая померкнет на фоне С.О.В. и совсем забудется после.***
Он вовсе не смотрит в ту сторону, где полускрытая зелёной занавеской, сидит Гринит с перебинтованной рукой. Просто переводит от скуки взгляд, как и на пустые койки в другой половине, как и на рубиновые формы квиддичной команды перед собственным носом, как и на спокойный светло-бежевый потолок. Оливер Вуд повредил ногу на игре, и Перси, как дисциплинированный староста и вроде как приятель, пришёл поддержать сокурсника. — Надо этому Флинту тоже по ноге шиба… — Фред. — Я Джордж. И не будь занудой, Перси! — Кто тебя вообще позвал? Возмущаются в какой-то мере наигранно близнецы, и градус общей напряжённости и сочувствия слегка ослабевает, за что Оливер, нога которого, конечно, болит, но ещё сильнее страдает натура, не любящая быть в центре внимания, благодарно им кивает. — Я могу нарисовать что-нибудь в его учебнике истории. И чесоточный порошок рассыпать. Предлагает внезапно Джесс, болтающая одетыми в возмутительные, нарушающие школьные правила чулки-кролики. Перси кажется, что чёрная мордочка, не скрытая туфлей, смеётся над всеми его жизненными принципами, и он поправляет очки. — Скучно. — Заезженно. — Зато не прикопаться. — Но это нарушение школьных!.. — А я из Пуффендуя. Не твоя территория. Перси открывает рот в сильном возмущении от откровенного пренебрежения его статусом, но затыкается. Гринит улыбается, широко-широко, а его совсем не красноречиво сдвигают за спины и даже пихают локтями. Джесс теряет его кудрявую рыжую шевелюру спустя пару секунд, и, в общем-то, не сильно расстраивается. Любовной драмы, какой она ожидала после прочтения какого-то магловского романа, притащенного Беккет с собой, не было, Оливер не улыбался ей, как и Перси, как и другие игроки четвёртого курса и выше, так что ситуация располагала к тому, чтобы быть самой собой и расслабиться. Тем более, что с Флинтом у неё счёты весьма давние. В целых двенадцать месяцев. Так что отомстить ему, пусть даже так по-детски, кажется ей задачей весьма интересной. А уж позлить в очередной раз Перси Уизли — так вообще истинное наслаждение.***
— Так продолжаться не может. Я должен донести это до профессора Стебль! Начинает Перси Уизли, как только видит приближающуюся к нему, в тусклом свете нескольких факелов, Гринит. Стремительно быстро, будто уже ей не терпится вывести его из себя. Хотя, они и не сталкивались все эти месяцы, которые, он с удивлением (и незаинтересованностью) узнал через Пенелопу и её общение с Беккет, Гринит посвятила подготовке к С.О.В. Но все равно Перси не верит в то, что Гринит стала спокойнее. Скорее наоборот, учитывая, насколько чаще в последнее время стало фигурировать в речи близнецов фамильярное «Джемс». — Успокой свои старостовые инстинкты и побудь человеком. Беккет настолько устала, что не может выполнить свой долг. — Устала? Как это? — Знаешь, некоторым школьникам свойственно во время подготовки к экзаменам уставать. — Пренебрегая своими обязанностями, для которых их выбрали… — Хватит. Это уже даже не смешно. Не суди всех по себе, умник, и постарайся если не принять, то хотя бы понять. Джесс складывает руки на груди, смотрит исподлобья. Он невыносимый, раздражающий, и ей хочется потрепать его по рыжей кудрявой голове, сдёрнуть очки, чтобы хотя бы выглядел… как подросток. Разворачивается, идёт прямо по коридору. Может, получится видоизменить ещё одно правило, и она проведёт это дежурство с Мальянсом, а не с этой гриффиндорской… Миссис Норис. — Но ты находишь эту ситуацию смешной. — Заткнись, Перси. Он нагоняет и перегоняет её в несколько шагов, потому что длинноногий и деревянный, как колючая, полная потенциальных заноз, палка. Джесс кривится и отворачивается, не в состоянии даже смотреть на это ушастое носатое сборище правил. — Как только мы отдежурим, я сообщу об этом профессору Макгонагалл. — Зачем говорить очевидные вещи? Все старосты отчитываются о проведенных дежурствах. Джесс пожимает плечами, и предпринимает ещё одну попытку побега — вдоль коридора к повороту на лестницу. — Вновь подменяете подругу, мисс Гринит? Осведомляется у неё, вроде как оторвавшейся, Почти-безголовый Ник, выныривая из правой стены. — Да, Сэр Николас. — Похвальное рвение! — Наверное. Вам виднее. — Право, стерпеть Перси Уизли, без сомнений мудрого и порядочного, то ещё испытание. Джесс не может сдержать удивление. Потому что приведения не часто интересуются шутливыми беседами со школьниками, в особенности Сэр Николас, шутки от которого, более-менее, ожидаешь едва ли не больше, чем от Кровавого Барона. — Видимо, он настолько правильный, что доканал даже приведений. — На самом деле это прекрасное качество, превозносимое в мои годы. Жаль, что нынешняя молодёжь считает его недостатком. — Только если оно чрезмерно, сэр Николас. А у Перси оно почти достигает предела возможного. — Не могу не согласиться. — А вы часто так беседуете со старостами? — Только, если те не заняты и пребывают в прекрасном расположении духа. — Сомневаюсь, что сейчас подхожу по вашим критериям. — О, мистер Мальянс не более спокоен от общения с мисс Кристал, но я нахожу его, как и вас, вполне довольными сложившимися обстоятельствами. — Кристал? Сейчас смена Пенелопы? — Да. — Восхитительно. Не скажете, где я могу их найти? — В последний раз я видел их в левом крыле второго этажа. О, Перси, давно вас не видел. — Здравствуйте, сэр Николас. Кивает головой Уизли, но Джесс видит, как раздуваются его ноздри и хмурятся брови при взгляде на неё. Также не остаётся сомнений в том, что, если Перси уже не составил подробный план её суда, то обязательно составляет его или составит во время этой смены. — Как продвигается дежурство? — Неплохо. Спасибо, что осведомились, сэр Николас. — Вы случайно не видели мадемуазель Жюли? — Эм… — Она пролетала мимо нас недавно. Перехватывает инициативу Джессика, указывает в сторону, откуда пришли. Сэр Николас улыбается, подкручивает кончики усов. — Благодарю, мисс Гринит. Как только привидение скрывается в глубине коридора, Джессика хватает заумно поправляющего очки и готовящегося к выговору Перси за руку и тянет вперёд, в сторону лестницы. Чувствуя себя при этом очень странно: ей хорошо от того, что он рядом, растерянный послушно следует за ней, и рука у него очень тёплая, и одновременно с этим не терпится сдать его Пенелопе, продежурив куда спокойнее с Мальянсом. Ну, относительно спокойно, конечно. Из-за Пивза, что словно чует, когда старосты его факультета несут свою вахту вместе. Ладно, совсем неспокойно, зато без Перси и этого странного чувства, когда невозможно понять, хочется ударить его или же обнять, повиснув на шее. — Стой!.. Куда ты меня ведёшь? — Сдавать! Он стопорит их длинными ногами совсем рядом с лестницей. Изменившей направление прямо перед её носом. — Всмысле? — Ты ведь знал, что сегодня дежурит Пенелопа. Сложи два и два. — Но ведь запрещено. Она смотрит на него скептически, отпускает запястье, складывает руки на груди, пальцы сжимает в кулак, в тщетных и сопливых попытках сохранить чужое тепло. — Вы не один раз подменялись с Виолетт. А сейчас у тебя есть прекрасная возможность получить прогулку практически за бесценок. — Прогулку… — Так ты хочешь этого, Уизли? Или тебе нравится больше моё общество? Джесс усмехается, ждёт. Перси отводит взгляд. «Ответит он, как герой из маггловского романа, конечно»***
— Почему, кстати, «Джемс»? Спрашивает доброжелательная Пенелопа, как только с ней рядом высокой тощей тенью встаёт Уизли, а по правое плечо от Джессики останавливается Мальянс — улыбчивое нечто с густыми блондинистыми волосами, лежащими как попало. — Долгая история. Если кратко — Я, джем и близнецы Уизли. — Звучит двусмысленно. — Заткнись. Джесс закатывает глаза, отворачивается. И всё-таки Мальянс получше возмущённого Перси будет, и остаётся только посочувствовать Пенелопе, которая терпит его общество, объятия, держится с ним за руку… И вообще-то они на дежурстве. — Я примерно догадываюсь, что произошло, так что все окей, Джемс. — Мы можем идти? — Ага. Спасибо, что поменялась. — Спасибо, что останавливаешь его порывы к справедливости. Кивает на открывающего рот Перси. Отворачивается раньше. Пенелопа звонко смеётся. — Погоняем Филча? — Дежурь молча. Обрывает порывы Джесс, видит, как Мальянс обиженно куксится рядом. Вроде нормальный, адекватный, тихий парень, но как накатит на него что-нибудь, так все — не лучше близнецов, а то хуже в разы. Выдыхает. Он намного лучше Перси. Намного, намного лучше. Из-за угла выныривает Пивз. Мальянс лучше, ситуация — хуже.***
— Я очень рад, что у тебя «Выше ожидаемого» по трансфигурации. — Ты хотел сказать «удивлён»? Хлопает Джесс глазами, кинув на подошедшего Перси, странного, непривычного, растрепанного и уютного, быстрый взгляд. В руках у него такой же список, как у неё, только слова покороче на несколько пробелов. — Нет, я сказал то, что хотел. Говорит Перси, стараясь придать голосу искренности. Видит скепсис в ответ, и едва не кривится, мысленно спрашивая себя, почему вообще пошёл на поводу у Пенелопы и стал «дружелюбнее». — Что ж. Спасибо. Я тогда рада тому, что у тебя «Превосходно» по многим предметам. Ты умница. Он кашляет, отворачивается. Джесс пожимает плечами, и поднимается на носочки, в надежде выискать в толпе Беккет и уйти подальше, пока не подметила вслух беспорядок в рыжих волосах, измятый воротник всегда идеально выглаженной мантии, блеск в глазах и немного грязные стекла очков. Но её блондинистая макушка не находится, увеличивая градус личной джессиковой неловкости и, как следствие, напряжённости. — Передавай «спасибо» Пенелопе. — Эм… Ладно?.. Он недоуменно хмурится, но буквально через секунду поворачивается к ней, чтобы объясниться, но обнаруживает только удяляющуюся фигуру под едва различимый в шумной толпе стук каблуков. Поджимает губы и чертыхается себе под нос. Чувствует себя в чем-то очень виноватым, и ему это не нравится.***
— Я тебя люблю. Говорит Пенелопа и прижимается к нему со спины, обвивая руками талию. Мамин свитер, с такой же буквой П, как у него самого, немного неприятно покалывает кожу, но Перси не обращает внимания — краснеет, кашляет, не может сосредоточиться на списке предметов для поступления на службу в министерство магии. — Я тоже. Он улыбается, берет её за руку. — Но можешь не отвлекать меня пока что? — Неужели ты думаешь, что не выучишь этот список за два года? Я уверена, что на это хватит одного дня. Не этого. Одного из тех, когда я уеду к бабушке с дедушкой в Кенсингтон и смогу связываться с тобой только по каминной связи. — Пожалуй, ты права. Но только посмотри: они требуют «Превосходно» по зельеварению. У Снейпа невозможно получить выше «Удовлетворительно». — Уверена, ты обязательно получишь! — Спасибо… Она запускает пальцы в его волосы, Перси терпит, находя это, в общем-то, очень даже приятным. Чувствуя, как внутри становится тепло и хорошо, как после горячего чая.***
Перси удивляется, когда видит Гринит в набитой людьми книжной лавке. Не потому, что она не должна покупать учебники, а потому что она выглядит по-другому. Всё те же рыжеватые волосы, все те же черты лица, но всё-таки есть изменения по сравнению с июнем. Будто бы выше ростом, подстриглась, кажется, пополнела и… увеличила губы? Перси понимает, что смотрит на поблескивающие розовые губы дольше положенного, когда те растягиваются в улыбке, адресованной, вероятно, стоящим рядом родителям. Отворачивается и хмурится. Перестаёт думать об этом. Изменилась. Что из этого? Все та же невыносимая Гринит, какую он помнил и какую ещё не заметили близнецы, переговаривающийся с отцом за его спиной. Достаёт из кармана письмо со списком. Сверяется. Идёт к нужной полке. Джесс кивает на предложение родителей разделиться, чтобы быстрее покончить с приятной, в общем-то, в обычное, безнародное, время волокитой. Отпускает их к стеллажам с правой стороны, теряя в потоке уже через пару секунд. Выцепляет у самых дверей рыжие макушки, и невольно тушуется, тут же отводя взгляд. Мурчит в руках, неосознанно крепко прижатое к груди, старое (50х годов) издание учебника по уходу за магическими существами за шестой курс — раритетный подарок на шеснадцатилетие. Даже, кажется, нагревается. Джесс ослабевает хватку, гладит учебник по корешку и мягко опускает в сумку, со специальным, обезопасенным молнией карманом. Потому что ей предстоит самая важная часть — добыть учебник по ЗОТИ, пробираясь, наверное, с криком, к нужному стеллажу и какому-то щеголю рядом с ним. В самом центре магазинчика. Выдыхает, удерживается от желания оглянуться. Не смотрит ли? Поджимает губы. Решительно устремляется вперёд. Когда ей удаётся, немного помятой и с немного стершимся макияжем, добыть один из самых последних учебников, Джесс победно улыбается. Проходит обратно, кинув взгляд на светловолосого, и в общем-то, симпатичного щеголя, начинает проталкиваться сквозь плотную толпу. Но чертыхается, потому что какая-то мисс или миссис на каблуках умудряется наступить ей на ногу и при этом хорошенько толкнуть, неспециально и вероятнее всего, из-за разницы в габаритах. В результате чего Джесс смотрит в сторону щеголя, стоя впритык к одному из книжных шкафов, потирая при этом ушибленную ногу, строя гримасы и ощущая лёгкую саднящую боль в затылке — и раскрытые книги на полу. Не специально смотрит, но, когда ловит его взгляд, выпрямляется и с предельной аккуратностью, пусть и не без спешки (вдруг нагрянет смотритель?) принимается ставить книги обратно — старательно продумывая их возможные места обитания. Успевает краем глаза увидеть улыбку. Черт. Видимо, она выглядит настолько потрепанной, что аж вызывает жалость. Джесс морщится, это подстегивает её думать быстрее и отвлекаться на дурацкие догадки, как бы выглядел (чудесно) один нудный Уизли, если бы улыбался также во весь рот. Приходит к неутешительным выводам. Выступление щеголя постепенно подходит к концу, и большая часть народу разномастным потоком стремится к выходу, нагруженные полными сумками книг. Джесс же, закончив, встаёт на носочки, выискивая родителей. Не находит. Зато на телефон приходит уведомление: «Мы на улице, идём покупать тебе все для алхимии» Улыбается. Отец так и не научился называть «зельеварение» зельеварением и упорно твердит, чтобы она поскорее училась варить золото. Шлёт две буквы в ответ, и цокает, разминая ногу. Задели сильно, до сих пор болит. — Нужно же было переться в разгар этого. Могла подождать десять чёртовых минут. — О, не переживайте так, милая. В жизни бывает всякое, и я полностью уверен, что вторая книга из моего собрания сочинений вновь вызовет вашу красивую улыбку. Перси отвлекается от выбора наиболее презентабельного учебника по прорицанию, поворачивает голову. Златопуст Локонс, так почему-то любимый мамой, Джинни, и, что странно, немного Пенелопой, картинно откидывает со лба золотые волосы и щерится во все зубы, разговаривая с… Гринит. Которая выглядит растрепанной, недовольной и удивлённой. — Сомневаюсь. У меня и первой нет. — Неужели? Вы пришли сюда не на мою автограф-сессию? — Нет. Я — школьница, пришла с родителями покупать учебники к новому учебному году. Джесс выделяет некоторые слова интонациями максимально прямыми, потому что взгляд щеголя ей не нравится. Он сам тоже, несмотря на красивую внешность. — Ох, жаль, приятно было бы видеть столь юных поклонниц в очереди за автографом. Но, позвольте, книги я вам все равно подарю. Как-никак, я косвенно виноват в вашей неприятности. Джесс щурится. Но кивает. Раз к нему подходили брать автографы, а он сам устраивал сессии и писал собрания сочинений, то, вероятно, он довольно известный писатель. А книги таких — априори подарок хороший. Особенно, если автор жив и с ним можно пообщаться о его работах. Книги тяжёлые, в ярких, пестрящих обложках и несколько разочаровывают расписавшую их будущее Джесс. — Спасибо. — Внутри автографы. — Здорово. Она смотрит в сторону, неловко и красноречиво, замечает хрупкого скрюченного старичка в чёрном и с колтографом на шее, спещащего к щеголю. Уходит. Совершенно случайно оказываясь замеченной близнецами Уизли. — Джемс! — Эй, Джемс! — Подросла. — Подстриглась. — Начала краситься. — И не обращать на нас — Никакого внимания! — Чего вы привязались? — Тот рецепт, что ты придумала в прошлом году, просто бомба! — Дай патент. — Он окупится. — Обещаем. — А что я получу ещё, кроме обещаний? — Разве тебе их недостаточно? — Предпочитаешь здесь и сейчас? — Как — Скучно. Джесс послушно останавливается, у шкафа с учебниками по трансфигурации. Складывает руки на груди, смотря на этих наглых рыжих оболдуев. Старается не замечать такое же рыжее пятно, только повыше, за их спинами, беседующее о чем-то с мистером Уизли. — Что поделаешь. Притворно вздыхает она. — О, знаю. Мы отгородим тебя от посягательств «умнички» Перси! Старается, чтобы дыхание не сбилось, а глаза не заблестели. Посягательств? На неё? Умнички-Перси, что сейчас занудой поправляет очки? — Каких ещё посягательств? Спрашивает она наконец. Один из близнецов едва заметно тушуется. Второй — напротив — улыбается от уха до уха. Уметь бы их различать. — Мы выяснили, что в последнее время — Он малость — Самую — Самую-самую — Задался идеей — Задолбать всех старост. — И мы… — Решили пошутить. — И дать ему твой адрес вместо подружки Беккет. — А у вас он почему это спрашивал? — Ну, мы сами вызвались. — Чтобы шантажировать меня? — Ну… — Нет, конечно. Джесс смотрит со скепсисом, с трудом сдерживается, хотя хочется хотя бы запустить ногти в обнажённые предплечья — хоть так выказать одолевающую радость и трепет от потока мыслей, представлений. Вот она получает письмо, адресованное Бекет, наверняка с со словами «никаких подмен в этому году быть не должно», вот отправляет ответ, максимально глупый или даже с небольшим флиртом — почему нет? Они не встретятся ещё минимум месяц, и все. Перси пишет максимум записку-извинение. Или то, что не очень огорчён, переосмыслил свою жизнь, понял, что они с Пенелопой не идеальная пара. А после зовёт гулять где-нибудь в последних числах августа. — Так что? Патент наш? — Ваш. За бесплатно отдам. А то ещё хуже сделаете. Вместо «умнички» спровоцируете какого-нибудь упыря с чердака. — Дак они писать не умеют. — Вышлю рецепт совой, как домой доберусь. — Мы назовём его в твою честь. — Можем даже раскрасить в цвет того черничного джема. — Оставьте меня уже в покое. Бурчит Джесс, но улыбается. Недолго, правда, потому что грозной тучей на полторы головы выше за спинами близнецов образуется Перси. — Прекратите досаждать людям, и идите помогать родителям с учебниками. Сейчас же. — Прекрати досаждать людям, Перси, и засунь свой тон в… Кривляется один из близнецов, когда Перси отходит, кинув спешное, косое «извини за них». Джесс прыскает так громко, что едва ли не хрюкает в кулак. Взятые под конвой Фред и Джордж уходят сияющие, как новенькие сикли.***
Учебный год Джесс встречает крайне невесело. Во-первых, из-за того, что ни одного письма от Перси она так и не получила, во-вторых, из-за того, что щеголь из книжного магазина («Злотопуст Локонс, Джесс, стыдно не знать!») в этом году становится их профессором по ЗОТИ. Предмету хоть и среднему, но важному. Не для такого неважного человека уж точно. Впрочем, Джесс нравился Квирелл, которого большинство едва ли не просто-напросто терпело. Впрочем, до того момента, как выяснилось, что он скрывал в себе того-кого-нельзя-называть. Но Златопуст Локонс ей не нравится вообще. Джесс подозревает в этом заточенный на рыжих, ушастых, занудных парней с именем на «П» вкус, которые сейчас стоят, в количестве одной штуки, на гриффиндорской половине класса и говорят что-то Оливеру Вуду. Или излишнюю белозубую улыбку в 360 зубов, которую Златопуст демонстрирует охотнее, чем… ну… материал сегодняшнего урока. — Думаю, из этого не выйдет них… — Заткнись. Шипит на неё очарованная Беккет, не отрывающая, как и большинство студенток, взгляда от нового профессора. Джесс тоже смотрит. Но из чисто практического интереса. Ведутся ли на эту ухмылочку мадам Трюк? Стебль? Граблли-Дерг? Трелони? И профессор Макгонагалл, чем единорог не шутит? Быстро переводит взгляд и радуется, что учебник не авторства этого щеголя, лыбу которого на первой части собрания сочинений, оставшейся у неё из-за ненадобности (первая была у всех её знакомых, вторая — у меньшинства), она бы с превеликим удовольствием заклеила скотчем. Скотч тусклый и абсолютно не интересный. Джесс нравится. — Извините, профессор. Но когда мы приступим к теме урока? Голос Перси Джесс тоже нравится. И его смелость. И чёрные часы на запястье с выпирающей косточкой. И, кажется, она одна из всей группы смотрит с благодарностью. — Ах, да, спасибо, что напомнил… мальчик в очках. Не трудно забыть, когда видишь столь внимательную публику. Златопуст, наконец, открывает книгу, а Джесс сдавленно смеётся над «мальчиком в очках» и его кислым выражением лица. Виолетт пихает её в бок. Урок проходит весьма неплохо. Во всяком случае, щеголь не выпускает на них пикси, как выпустил на бедных гриффиндорских второкурсников. Джесс считает это достойным подобия уважения.***
Перси набирает в грудь воздуха для тирады и лекции о недостойном шестикурсника поведении. Джесс широко и глупо улыбается, пряча руки за спину. О-очень медленно отступает. Куда-то вглубь коридора, даже не думая повернуться спиной, и вообще теснится ближе к гобелену с каким-то величественным рыцарем на явно утомлённым позированием коне. Потому что там должна быть ниша, которую не должен был обнаружить Филч. Про Снейпа Джесс не знает, но уверена, что тот дальше подземелья уже не заходит, а подходить к ним она не видит ни малейшего желания. Ровно как и выслушивать очередные лекции, которыми полнится мозг и язык Перси Уизли, следующего за ней. — Что у тебя за спиной? Спрашивает он, прикидывает в уме, вспоминая, чем иногда увлекаются близнецы и что лежит, изъятое, в его комнате. Конечно, он не мог не замечать, что они с Гринит после договорённости в книжной лавке не общаются, но для пакостей и не надо дружбы. Достаточно общей идеи нарушить правила и раскачать спокойный (вычеркивая Пивза) школьный устав. — Ничего особенно. Пожимает плечами Джесс, отступает ещё на один шаг. Конь на полотне раздраженно раздувает ноздри. — Мне так не кажется. Отдай немедленно. Перси поправляет очки, спрашивая, почему именно в его дежурство и именно она, по характеру не изменившаяся ничуть. — Хочешь получить — отбери! Она высовывает самый кончик языка, дразнится. Надеется, что румянец в тусклом свете факелов не особо заметен. Как и общее смущение. Подбирает вмиг вылетевшие из головы слова, составляет из них ничуть не подозрительное (в теории) подобие предложения. — Не види себя, как первокурсница. Осаждает её Перси, закатывая глаза. — О нет! Профессор Макгонагалл! Кричит вдруг Джесс, указывая куда-то за его спину. Перси понимает, правда понимает, потому что знаком с Гринит, но оборачивается, не задумываясь. Шумит, выдавая, гобелен. Джесс чертыхается, перехватывает поудобнее банку с краской, двигается к самой дальней стене. Одна её часть искренне надеется, что Перси слишком правильный, чтобы заходить за одно полотно с однокурсницей, вторая же также искренне верит в обратное, строит воздушные замки дальнейшего развития событий, интересуется, как сильно покраснеет Перси от поцелуя в губы. — Выходи по-хорошему, Гринит. Пока я не пошёл к профессору Макгонагалл… — В её спальню? Где она видит десятый сон и спит в ночнушке?! -…Чёрт, Гринит. Джесс смеётся, довольная успехами провокации. Ждёт непонятно чего, глядя на тёмную, не расписанную сторону ткани. Который раз за эти полтора года ждёт. — Давай ты сейчас оставишь меня в покое и уйдёшь кошмарить случайных путников дальше, а? Я честно обещаю вернуться в гостиную. — Сперва отдай то, что прячешь, потом иди. Замолкают. Перси надеется, что в этот раз Гринит усмирит… чтобы там не надо было усмирять и отдаст что-то явно объёмное, на сокрытие которого потребовалось аж обе руки. А Джесс… понимает, что ещё слишком рано вести себя эгоистически, и причинять боль бедняжке Пенелопе. Как-никак им ещё учится вместе почти два года. Хотя так хочется. Прямо очень-очень. И не столько поцеловать, хотя не без этого, сколько посмотреть, как покраснеет, как округлит глаза и не сразу нашарит очки, чтобы поправить. — Так и будешь тут стоять всю ночь? Караулить невинную девушку, когда где-то бесчинствуют нарушители порядка и общественного настроения? Перси не отвечает, поджимает губы. Желание зайти за гобелен с нервно поглядывающим на него конём, схватить Гринит за шкирку и выволочь в кабинет того же Снейпа, который, кажется, не спит никогда, становится все сильнее с каждой напрасно проведённой секундой. Он мог бы и правда ловить зачинщиком беспорядков или просто смелых-глупых младшекурсников, а караулит её, упрямую, как близнецы! — Отдай то, что прячешь, и разойдемся. Я обещаю, не буду говорить профессору Макгонагалл… -…Потому что она спит в своей ночной рубашке. — Перестань вести себя, как ребёнок! Неужели ты не понимаешь, что твои выходки не приведут ни к чему хорошему? Ну испачкаешь ты стены, ну подкинешь Филчу блевательный батончик, и что? — Ну добьёшься ты своего, ну поймаешь ещё пару-тройку таких же ночных гуляк, и что? — Получу моральное удовлетворение от того, что сохранил школу от ваших выходок! — Будешь ходить потом, довольный, как верный пёс, поглаженный рукой Магнонагалл. — Хватит, Гринит! — «Я такой умничка, как хорошо я охраняю коридоры. Такой староста, учитесь» Джесс даже поднимается на носочки, делая заумный вид. Держит банку с краской за спиной, и не сразу замечает злобный, раздраженный взгляд шагнувшего за гобелен Уизли. — Отдавай, что прячешь. Добровольно или отберу. — Как жестоко звучит! Джесс не идёт на попятную, даже не собирается. Может быть, смелая, может быть, глупая, может быть, влюблённая. Прижимается к стене. Наблюдает за тем, как Перси приближается, решительный, надувшийся, почти пыхтящий от раздражения. Останавливается в двух шагах от неё, протягивает руку. — Отдавай. — Отбери. Джесс играется, и то, что немного слишком, доходит до неё только тогда, когда Перси совершенно невозмутимо подходит почти впритык и тянется за спину. Изгибаясь, спрашивает пустоту, насколько виден румянец на щеках и слышится сбитое дыхание. Глубокое — от Перси пахнет чудесно смесью пергамента, чернил и кедровых орехов. В этом году, говорили, они будут изучать Амортенцию — и Джесс уже знает, чем для неё та будет пахнуть. — Отдавай. — Нет. — Не упрямся. — Звучишь, как плохой мальчик. Перси вздрагивает, когда Гринит буквально выдыхает это в его ухо. Вздрагивает, будто огретый чем-то тяжёлым по голове. Потому что только сейчас осознает в каком они, он, положении. И что Гринит — девушка. — Хорошо, ладно, можешь идти вместе с… Что бы ты там ни прятала! Злобно шепчет он, задетый этой ситуацией. Отстраняется, выпрямляясь. Хочет поскорее выйти, вернуться в пустые коридоры, способные отвлечь его от этого. — Ты что-то услышала, моя дорогая? Каких-то безобразников? — Дежавю. Хихикает тихо Гринит и неожиданно прижимает его к себе за воротник мантии. — Ч… — Ты выше меня. Если он заглянет сюда — столько вопросов не вызовишь. Всего лишь подбирал банку с краской, поставленную кем-то. — Краску. — Почти полную банку. Гордо говорит Гринит, хотя поводов для такого тона Перси не находит. Послушно замирает, прислушиваясь к шаркающим шагам. Замечает, что волосы у Гринит — неожиданно — пахнут тыквой. Очень сильно, будто она мыла голову тыквенным соком. Хоть что-то приятное в этой неприятной ситуации, хотя Перси тыквенный сок и не очень любит. И вообще ему куда больше нравится яблочный запах Пенни. Её прикосновения, не обещающие ему следы, если даже не царапины, от впившихся ногтей. — Гринит, черт, ты так боишься Филча? — Чего? Не боюсь я этого старика! — Тогда чего?.. Айй. — Да почему ты?.. А… Кхм, прости. Перси раздражённо выдыхает.***
Об этом никто из них больше не заикается. Джесс больше почему-то не видит смысла в раскрышиваниях трофейного зала, да и вообще в слонениях по тёмным коридорам (по крайней мере во времена дежуртсва гриффиндорских старост), и вообще усиленно делает вид примерной ученицы, которая собирается (на минуточку) поступать… Пока непонятно куда, конечно, но впереди ещё полтора года, за которые (приглядываясь к предметам очень усиленно) можно понять, что лучше всего получается делать руками и куда стремится сердце… Впрочем, важны только руки. Поскольку сердце почему-то напрочь отказывается откликаться на какой-нибудь предмет, помимо дышащего рыжего носатого зануды-Уизли в очках. Сколько бы Джесс не отводила его внимание, переводя на того же Вуда… Или Флинта, скалящего на неё свои кривые зубы, но не приближающего ближе, чем на метр. Все равно ёкает на поправляющего очки при столкновении взглядов Перси. Джесс выдыхает, понимая, что опять заводится из-за этого, портя итак не шибко хорошее с утра настроение. Одергивает Беккет за рукав мантии, когда та вновь вместо изучения материала косится на пишущего что-то Локонса. — Ай! Чего? — Учи лучше, а. — Чего раскомандовалась? — Потому что учёба — это важно. — От кого слышу? Джесс закатывает вместо ответа глаза, утыкается в текст сегодняшней темы. Половина слов упрямо игнорируются сознанием. — Ты из-за «Из-за» злая такая? Беккет наклоняется, шепчет на ухо. Джесс это раздражает и заставляет думать о том, как сильно отреагирует на пощёчину щеголь, не понятно за что представленный учителем. — Заткнись. — Значит, из-за. — Знаешь, какие заклинания я знаю?.. — О, мисс Гринит, у вас как раз будет возможность продемонстрировать свои умения на практике. Ведь недавно, как вы знаете, с моего содействия, профессор Дамблдор решил открыть дуэльный клуб! Все мигом забывают о теме занятия, поднимают шум, шушукаются, Беккет смеётся, толкает локтём, Джесс прикидывает, успокоится ли сердце и что-там-отвечает-за-влюблённость, если увидит побитого её палочкой Уизли. Во время того, как сам Уизли недовольно хмурится.***
Нет. Не успокоится. Джесс хочется закричать от досады, исписать краской все стены и придумать ещё пару-тройку рецептов, за которые её будут доставать близнецы. Дуэльный клуб закрывают после первого же занятия, не давая попыток не то, что навалять Перси, но и банально сразится с ним — потому что в соперники выбирали не только с максимально непохожего на твой факультета, но и того же, что и ты, пола. Ведь для палочки очень нужна физическая сила, конечно! О том, что пришлось спасать бедную Грейнджер от этой самой физической силы, вспоминать не хочется. Как и о самом дуэльном клубе. И о провальной попытке продолжить без надсмотра преподавателей тоже. Но вспоминать приходится потому что ей, как одного из инициаторов, предстояло отбывать ещё… два из пяти наказания в кабинете Локонса, откуда она сейчас шла, уставшая, голодная, злая и со стертыми пальцами. Отвечавшая на почту чужих поклонников и вовсе не думающая, что неплохо бы было встретить очкасто-ушастого Уизли со значком старосты в процессе возвращения, немного нервного из-за так и не пойманного шутника, в гостиную Пуффендуя. — Ты опять что-то прячешь за спиной, Гринит? — Нет, ты чего. На этот раз под мантией. Говорит она тоном как бы между прочим, наклоняет голову, смотрит с удовольствием, как Перси кашляет, поперхнувшийся непонятно чем и почему. Какой же всё-таки красивый. Во всей своей некрасивости, сварливости, в свете факелов, освещающих тёмный коридор. Настроение поэтому странное. Хочется дразнится и видеть его возмущённое лицо. — Ты смутился… Почему? Под мантией же школьная форма, разве нет? От последнего штриха в виде наглядного примера её отделяет нечто, похожее на совесть. Да, у неё странное настроение, которого не было до встречи с Уизли, да, она устала и хочет побыстрее вернуться в пуффендуйскую гостиную лечить пальцы. Но они не так близки, чтобы провоцировать сильнее. И стыдно перед идеальной Пенелопой за явно неидеальное поведение. Перси прокашливается, берет себя в руки и сканирует Гринит на наличие банок с красками. — Всем студентам положено быть в своих гостиных. Что ты здесь делаешь так поздно? — Я возвращалась с отработок. У Локонса. Зачем-то добавляет Джесс. Вероятно, чтобы позлить сильнее нелюбителя златопустовых… чего бы то ни было и вызывать нечто похожее на… ревность? У него, идеального и правильного, который и взгляда на неё такого не кинул?.. — Не сомневался, что ты часто на них бываешь. Ему хочется отчего раз и навсегда вычеркнуть эти рыжеватые волосы, собранные в кривой пучок, недовольное лицо с пухлыми губами и бесячий характер из памяти, никогда больше на них не натыкаться. И Перси почти уверен, что таким образом у него это сделать получится. Все-таки, если присмотреться внимательней, Гринит что-то между близнецами и Роном, что-то ближе к Чарли, а, значит, достаточно хорошенько задеть её, чтобы отстала. Или уличить. Тем более, что Перси за этот год не разубедился в том, что Гринит и Локонс общаются несколько больше, чем все остальные. — На что это ты сейчас намекаешь, Уизли? Хмыкает, смотрит, сжав губы. Он по персически ненавязчиво обвиняет её в романе с преподавателем? Шестикурсницу, которая из всех пацанов нравилась (не факт) только зубасто-задиристому Флинту? Зачем? Ревновать, к сожалению, не может — чурался, как чумки, во время редких стычек с прикосновениями. Устал от неё? Ну, так Джесс не уйдёт тогда так просто. Ещё чего. — На то, что… Перси запинается, не в состоянии выбрать более обидной для Гринит причины — не удовлетворительное поведение или запрещённые… взаимоотношения с преподавателем, от вида которого нарушения подобного запрета только и ждёшь. Замечает, как Гринит подходит ближе, и глаза у неё зло сощурены. Почему — неясно. — Что, Уизли? Договаривай. Ей правда интересно, что же такое он скажет, как выкрутится или как глубоко себя закопает. Очень-очень интересно. — На то, что ты так недисциплинированно себя ведёшь, что отработки — дело для тебя обыденное. Заканчивает он, выбрав из двух вариантов тот, который бы оскорбил его. Неправильная тактика, но кто он такой, чтобы знать Гринит хорошо. — О, вот как. Это да. Давно прошусь на наказания. Перси на это только закатывает глаза.***
Конец учебного года проходит в прострации и небольшом страхе за собственную жизнь. Возлагать все на плечи Гарри Поттера, как шутят сокурсницы и Беккет в частности, совсем не хочется. Гринит больше не порывается вывести взвинченного Перси из себя. Не потому, что повзрослела и поняла всю бесполезность своего поведения. И не потому, что тот ходит, из-за заколдованной Пенелопы, как в воду опущенный. Потому что банально не хочется. Неведомая потенциально смертельно-опасная тварь в трубах пожирает все положительные эмоции и стремления к веселью. Даже у близнецов Уизли, большущий пыл которых слегка поубавился. Не порывается зарыться в учебники, и зубрить до потери сознания, чтобы заглушить нелепую влюблённость. Сейчас ведь это не так уж и важно. Веселит разве что вскрытая правда о Локонсе, что он никакой не герой, а лишь щеголь с раздувшейся эгоцентричностью, присваивающий себе подвиги других волшебников. Да и этого недостаточно, чтобы прекрасно показать себя в предпоследний учебный год и утереть очкастому-и-носатому-Перси нос. Чтобы он не смотрел сверху-вниз, когда случайно сталкиваются в поезде. Джесс — в свитере, джинсах, с гнездом на голове и мешками под глазами от недосыпа. Уизли — в мантии, все такой же орехово-пергаментный и невыносимый. — Гринит. — Перси. Она улыбается, делая непринуждённый вид, хотя хочется побыстрее уйти в купе, чтобы там проспать «всю живописную дорогу» до Кингс-Кросс — На какую оценку пересдала? — «Выше ожидаемого», какую же ещё. Она убирает руки в задние карманы маггловских штанов, непривычно прячет взгляд, стараясь не смотреть на него, хотя раньше глазела только так. Перси от этого немного легче физически и психологически, потому что нет порывов выискать на лице чернильное пятно или пригладить волосы, но немного тяжелее морально — подавленность противоречит характеру Гринит, разнится с ним почти также, как близнецы и примерное поведение. — Это хорошо. — Да. Хотя я могла спокойно уйти. Сову ведь я уже сдала… — Не понимаю людей, которые уходят сразу после пятого курса. — Ну, учитывая какой был этот год, в этом нет ничего удивительного… — Твои родители хотели забрать тебя? — Да. Как и родители многих пуффендуйцев. Мы же не гриффиндорцы, привыкшие к таким вещам. — Мы, между прочим, тоже кхм… нервничали. — Но не боялись… Ладно, прости меня. Не понимаю, что говорю. — Как и всегда. Хочется вцепиться в рыжие волосы или оттаскать за уши, чтобы горели. Джесс замечает, что вновь загорается, как тогда, до обнаружения миссис Норрис в школьном коридоре. Поднимает на него взгляд, сияющий хорошим настроением. Смотрит куда-то за его плечо. — Привет, Пенелопа! Как сдала экзамены? — Ни одного «Удовлетворительно». — Я и не сомневалась! А я, наверное, пойду. Пенелопа прижимается к нему, а он следит за втянувшей голову в плечи Гринит, чуть ли не бегом спешащей в конец вагона.***
— У нас с «этим» был нормальный разговор. — Кошмар. Как отвратительно. Говорит Беккет, не отрываясь от книги Локонса. Первого издания, которое Джесс подарила ей на замену изорванного в порыве эмоций старого. Обманщик-обманщиком, но красивый. И пишет интересно.***
Лето запоминается только тем, что Джесс в середине июля приглашают на свидание. Не прогулку или переговоры по камину, а именно в кафе. Не носатый-невыносимый Уизли, конечно, образ которого в её голове с начала июня приобрел неожиданные черты и краски, а софакультетник. Неожиданно на год младше. Милый, скромный мальчик, схожий по ловкости со звездой зельеварения и травологии Невиллом Лонгботтомом, а внешностью с Оливером Вудом, если бы тот имел более аристократические черты лица. Мальчик, который не мог подобрать слов при приглашении и был выше неё ростом примерно на треть головы. Которого она выслушала, которому неожиданно мягко улыбнулась и вопреки настойчивым советам Беккет сказала, что давно уже любит другого. Вызвав неожиданно смелое «А он тебя?» в ответ. Тем, что оно ещё и запоминается расставанием через полторы недели после начала отношений и пресным первым поцелуем, Джесс старается выбросить из головы. Питер хороший, красивый, но она ему как друг или старшая сестра. Станет он увереннее в себе и перегонит по популярности даже… Уизли. Джесс настолько погрязла в этом, что теперь не выберешься, даже если очень захочешь. Особенно, если невыносимый-ушастый-очкастый встречается на вокзале в день отъезда. Всё такой же тощий, ушасто-носато-очкастый, но… какой-то другой. Отчего Джесс краснеет, осознавая, что для Беккет он вполне обычный. Как и для других. Кроме Пенелопы, что подходит к нему и выглядит при этом несчастливее обычного. — В этом году тоже ничего не сделаешь? Учти, часики-то тикают. Она готова дать Виолетт подзатыльник прямо там, среди толпы народа и увлечённо разговаривающих друг с другом родителей. Держится только усилием воли и осознанием того, что это её последний учебный год, и можно либо сказать правду и все испортить, либо промолчать и постепенно растоптать ненужные чувства. Как там говорилось в книге? «Вожделение рождается от постоянного наблюдения».***
Вернуться к беззаботным дням первого-пятого курсов не представляется возможным и в этом году. Школу сторожат дементоры, которые, кажется, высасывают радость и положительные эмоции через толстые каменные стены. Сириус Блэк до сих пор в розыске и неизвестно, что он делает или зачем охотится, хоть Беккет и шутит, косясь на стол Гриффиндора, что догадывается. Разве что новый преподаватель выглядит дружелюбно. Потасканно, конечно, как дворовая собака, но это наоборот хорошо — тем, кто выглядит как щеголь, доверия минимум. Но в целом, Хогвартс есть Хогвартс.***
Например, когда она впервые за этот год заходит в лавку сладостей и тратит там все скопленные карманные, возвышающийся в очереди Уизли косит на неё, едва удерживающую пакетики, неодобрительно. Ничего не говорит, но Джесс видит — выучила за два года наблюдения — что ему хочется. Не то чтобы прям распирало, но сознание подначивает прикопаться к простым школьникам с их простыми радостями даже сейчас, когда и нужно эти простые радости выполнять. Джесс насмешливо фыркает, глядит в ответ с улыбкой и выходит, с наслаждением огибая очередь и едва не впечатываясь в дверь. Последний год они учатся в Хогвартсе, последний видят друг друга на регулярной основе. Можно наслаждаться каждым моментом, потому что Уизли злится очень забавно.***
— И ты?.. Серьёзно?.. Разговаривают. Она и Беккет, сидят на её кровати, закрылись шторками, обложились стащенными с кухни сладостями и вкусностями магловского мира. Беккет смотрит то ли жалостливо, то ли разочарованно. Джесс хрустит чипсами. — Да. Не буду. — И где же та девчонка, с которой я познакомилась на первом курсе, когда она интереса ради притащила на трансфигурацию кошачью мяту? — Утонула в любви. Бурчит Джесс в ответ, не морщится, когда язык обжигает кислота магловской «змейки». Не отрывает взгляда от какой-то важно-неважно точки на бледной, почти болотного оттенка, шторке. — Так пусть всплывёт, великий Мерлин! Пусть поступит как настоящая эгоистка, пока не задушила Ж.А.Б.А. — И разбить сердце умнице-Кристал? — Да. Да. Да. — По тебе плачет Слизерин. — Мерлин, хотя бы по-пы-тай-ся. Вдруг вы оба дундуки и страдаете просто так, а Кристал просто добренькая умница, не бросающая друга в беде?.. — Звучит правдоподобно. — А я о… ага. Ха-ха. Ну и следи дальше, как твоё долговязое счастье милуется с «Пенни». Упивайся тем, что твоя любовь безответна. — Мерлин, я отвратительна. — Дожуй или выкини эту гадость, которую прожевать не можешь, и будешь вполне себе ничего. Не хуже Пенни.***
— Удивлена тем, что ты не кошмаришь учеников в коридорах, а вполне спокойно зыркаешь на радующихся жизнью. Понял, что становишься похож на Снейпа? Джесс не может сдержаться и останавливается рядом с грозной долговязой тенью, хотя плечо оттягивает сумка с учебниками и хочется завалиться на кровать, чтобы проспать глубоким сном всю ночь и выкинуть из головы снейповы котлы. — Нет, Гринит, просто никто не нарушает правила… — Как удивительно. — Ты можешь говорить нормально и не язвить? — Ну да. Отвечаю же как-то на уроках. Перси трёт виски в раздражении, вдыхает полной грудью, чтобы не разозлиться и не наорать на неё, провоцирующую в который раз. — Чего ты от меня хочешь, Гринит? — С чего ты взял, что я от тебя что-то хочу? — Иначе ты бы просто прошла мимо. — Какого плохого ты обо мне мнения… — Так что? Ты отвлекаешь меня. — Какой ты деловой, мерлинова борода. А от чего я тебя отвлекаю? — От обязанностей старосты! — Слоняться по коридорам как тёмная тень? — Хватит. Ты меня раздражаешь! Почему ты всегда начинаешь разговор и не ведёшь его как нормальные люди? — Нормальные — это кто? Твои друзья? Мистер Бинс? Драгоценная, правильная Пенелопа?! — Почему ты прицепилась к ней? Джесс не до конца понимает, как так получилось, что они отошли в тень. Увлеченная спором и собственными эмоциями, наслаждающая огнём в голубых глазах, она не замечает и скрывающего нишу гобелена, расположение которого в другой ситуации прокомментировала бы обязательно. — Ты правда такой глупый, Уизли? Она прижимается спиной к стене, слишком остро чувствуя контраст температур. Смотрит, смотрит, смотрит. — Ты в… — Я ревную. Ревную! Ревную! Перси замирает, по-глупому открыв рот. Хлопает глазами. А Джесс смеётся. Громко, и эхо, отскакивающее от стен, рискует выдать их местоположение вездесущему Пивзу. В течение нескольких секунд смеётся, после чего, когда Перси более-менее собирается с мыслями, притягивает его к себе за края мантии и целует. Напористо, немного отчаянно, с удовольствием, потому что это лучше, чем мечталось, лучше, чем было с Питером. Гораздо, гораздо лучше. Пусть Перси и не отвечает, одеревеневший. Губы у Гринит мягкие, мягче, чем у Пенни, поцелуи смелее, глубже, чувственнее. Джесс отстраняется первая, потому что подсознательно понимает — пора. — Люблю тебя, дурака. Не могу. Шепчет куда-то ему в шею перед тем, как отстраниться и позорно сбежать с места преступления, добавляя ещё больше проблем.***
Думать о том, что «ПенниПер» разрушилась из-за неё, не хочется. Хотя, разумеется, безумно приятно думать о том, что она целовалась лучше, нравилась больше, зацепила сильнее. И что в один из дней, где-нибудь в конце года, Перси подойдёт и скажет ответное: «люблю». Но Перси слеплен не из того теста, чтобы так просто перейти из прошлых отношений в новые. Так что они порвали из-за её эгоизма. И этот разрыв не имел окраса «ты лучше». Он имел окрас «Как я могу, поцелованный другой, не среагировавший вовремя, встречаться с самой правильной девушкой во вселенной». Никакого другого иметь и не мог. Это ведь чёртов Перси Уизли, мысли о котором приобрели вес и физическое основание. Джесс стонет в простынь, накрывает голову подушкой. Стоили ли того секунды удовольствия? Особенно сейчас, когда доучиваться ещё два с половиной месяца и сдавать Ж.А.Б.У., которая наверняка её, думающую абсолютно не о том, удушит.***
Когда их в последний раз везут по озеру, Джесс не плачет. Успокаивает положившую голову на плечо Беккет, смотрит вдаль, наслаждаясь красотой отражения фонариков в тёмной воде. Она любила Хогвартс все эти годы, будет любить и после выпуска. Воспоминания о школе останутся с ней на всю жизнь, и от того, что она никогда больше сюда не вернётся, немного грустно, но это не вызывает тоски и слез. Впереди — взрослый мир, полный интересностей и возможностей. Необычный, и оттого привлекательный. Мир, в котором наверняка не будет Перси с его отвратительно-псевдо-деловым «извини, что так вышло». И чувств к нему тоже.**********
Джессика улыбается, смотря на пришедшее от Джейка сообщение «Хочу тебя увидеть». Допивает кофе с корицей, ставит чашку в мойку и останавливается у зеркала, поправляя пучок на голове, выпуская пару прядок для дополнения образа. Подкрашивает губы тёмной матовой помадой, подчёркивает их форму. У Линды Крипсик, у которой она работает секретарём, сегодня очень важная встреча с Бруствером по вопросам поставок летучего пороха, и нужно быть максимально готовой и уверенной в себе, чтобы не опозорить прекрасную работодательницу. Ныряет в чёрные туфли-лодочки, стряхивает несуществующие пылинки с жёлтого в черную клетку пиджака, вертится пару секунд, наслаждаясь обтягивающей бедра юбкой-карандашом. Джессика выглядит великолепно, и наверняка словила бы несколько восхищенных взглядов, если бы поехала, как обычно, в магловском метро. Но сейчас нужно сделать всё идеально, без единой заминки, без которых маггловский мир невозможен. И перестать так по-дурацки улыбаться. Будто она встретит свою судьбу среди министерских клерков, в самом деле. Так что Джесс решительно выдыхает, соскребает из глиняного горшочка с рисунком «барсука!» на стенке последние крупицы пороха и входит в камин.***
Линда Крипсик, гениальная женщина, которая просто не хочет занимать более высокую должность, выглядит великолепно, и Джесс не сомневается, что переговоры пройдут удачно. Они прошли бы удачно в любом случае, потому что есть Кингсли Бруствер довольно рассудительный человек, и убедить его, не приводя никаких особых аргументов в пользу необходимости поставок, будет легче лёгкого. Гринит соглашается со словами Линды, не обращающей внимание на людей взгляды министерских работников. Идёт рядом, немного семенит, цок-цок-цок каблучками, потому что не поспевает за широким, уверенным шагом женщины. Переговоры обещают быть недолгими, и Линда даже озвучивает идею о том, что помощь Гринит, кроме как в усилении общего впечатления, не понадобится. Как и секретаря Кингсли, молодого мальчишки, которого Гринит наверняка сможет отвлечь от лишней макулатуры приготовленных формальностей. Гринит смотрит в ответ скептически. «Говорят, здесь готовят неплохой кофе» Добавляет Линда, и Гринит соглашается с её предложением.***
Кофе действительно неплохой. С кофе из её любимой кофейни у дома не сравнится, конечно, но значительно лучше, чем кофе в газетных киосках, который ей доводилось однажды пить. Гринит делает глоток почти с наслаждением, ещё раз смотрит папку с бумагами, перечитывает, анализируя. Кингсли, скользнувший взглядом по её юбки и улыбнувшийся от делового приветствия Линды, точно подпишет необходимое. Так что и волноваться не стоит. Просто подождать около часа в этой маленькой комнатке, со столом, камином, двумя стульями и книжным стеллажом. Ничего сложного. Кроме компании «молодого мальчишки», который мечется беспокойным сычом у самой двери и нервозным движением поправляет очки уже в который раз за эти… пять?.. минут. — Успокойся, Уизли. Не нервничай. Вдох-выдох. Джесс делает глоток, почти садится на стол, совершенно обыденным движением закидывает ногу на ногу. Посматривает. За прошедшие шесть лет он почти не изменился. Возмужал разве что немного, с щетиной стал ходить, в костюмы одеваться, идущие ему гораздо больше мантии. Всё такой же красиво-некрасивый. — Я и не волнуюсь, Гринит. — Ага. Это видно. — Как ты вообще умудрилась устроится на эту должность? А хотя… — Не смей ничего говорить о Линде. Она потрясающая. Подарила горшок собственной лепки и расспросила почти всё о профессоре Стебль. — Понятно. Он вновь принимается ходить из стороны в сторону, совершенно не обращает на неё внимания. Джесс пожимает плечами, поправляет юбку. Судя по тому, что из-за двери не раздаются крики, все идёт гладко и закончится очень скоро. — Вы с Кристал не сошлись? Она не понимает, зачем спрашивает. Просто в какой-то момент тишина надоедает невыносимо сильно. — Н-нет. Он запинается, не ожидавший вопроса, смотрит, растерянный-растерянный, как тогда, в школьные годы. Гринит со внезапной тоской понимает, что не против, если он будет смотреть на неё чаще, дольше. При других обстоятельствах. — Ты встречаешься с кем-то другим? — Нет. «С твоим-то характером, неудивительно» хочется съязвить, но Джесс лишь наклоняет голову на бок, задумывается. Он ей все ещё симпатичен, ни с кем не встречается, и явно даже не имеет никого ввиду. Она не симпатична ему, ни с кем не встречается, и явно ставит выше потенциального Джейка. Почему бы и нет? В конце концов, они оба взрослые люди, и школьные правила им блюсти не обя-за-тель-но. — Здесь всегда так жарко? Она расстегивает пояс пиджака, приспускает с плеч. Наигранно обмахивается рукой. От идеи тянет подростковыми эмоциями, и хочется рассмеяться, от мысли что за дверью в теории могут заниматься тем же самым. — Нет, здесь вообщ… Какого дьявола ты творишь?! Перси шепчет, возмущённо-возмущённо, но смотрит. На выражение лица, линию шеи, расстегнутые пуговицы. — Снимаю пиджак, чтобы не спариться?.. Джесс наклоняет голову, взгляд удивлённо-наивный, ужасно наигранный. Следом за пиджаком идут несколько пуговиц от блузы. В теории — шесть, чтобы красиво было видно поддерживаемую бюстгальтером грудь. На практике — четыре, потому что умница-Перси не выдерживает, и крайне красноречиво кривит губы и отворачивается. — Не скажешь ничего, староста-Перси? Не отругаешь, как в старые-добрые, когда гонял буквально ни за что? Поворачивается обратно, выпрямляется, длинный, веснусчатый, носатый и очкастый — некрасивый принц и наваждение её старших курсов и этого чёртового дня. Смотрит прямо в глаза. Стыдит. Джесс бесстыдно расстегивает все пуговицы на блузке. Улыбается. — И после этого ты ещё обижаешься моему вопросу про должность, Гринит? Серьёзно? Как давно у него не было девушки? Как давно у неё не было никого? — Удивляюсь. Потому что ты опять тычешь в меня своими иголками, хотя я не сделала тебе ничего. Отвечает тоном не задетого ситуацией человека, встаёт на ноги, поворачивается спиной, и спускает блузку с плеч, оборачивается через плечо. Смотрит, стыдится, кашляет, прячет взгляд, но смотрит. Почти такой же красный, как волосы. — Ты первая меня подначила, а сейчас… сейчас… — Что, Староста-Перси? Снимает блузку, обыденным движением отправляет в сумку, и надевает пиджак. Поворачивается. — Что я делаю такого сейчас? Ждет ответа, показательно опершись о стол ладонью, приоткрывая красный с чёрным бюстгальтер, соблазнительно поддерживающий грудь. — Ведёшь себя неподабающе секретарю. Находится с ответом Перси, хоть и чувствует, что хочется сказать другое, отличное кардинально, то, что не подобает говорить министерским служащим и бывшим старостам. — Пью кофе? — Прекрати, ты прекрасно знаешь, о чём я. — Знаю. И хочу, чтобы ты это высказал также, как другие претензии ко мне… Джесс совершенно не волнует, как это выглядит со стороны, и кому попадёт, если в кабинет случайно войдут не предупрежденные о совещании клерки, немного дерганые, немного истеричные, но все как один с мешками под глазами. Или что будет, если Линда выйдет раньше, с подписью на листке и горящими триумфом глазами. Кажется, Беккет называла это «вижу цель — не вижу препятствий», когда описывала характер Гринит в ответ. Действительно, приоритетом было ребяческое желание привлечь внимание, чтобы смущение появилось по максимуму, чтобы дрожали руки, чтобы смотрел с восхищением и вожделением, чтобы… понял, что Кристал, идеальную-Кристал, нужно было бросать гораздо раньше. — Что я делаю сейчас? Спрашивает с улыбкой, проводит по колену вверх, приподнимая жёлтую, в черную клеточку, юбку. — Раздеваешься, как какая-то… легкодоступная девушка, совершенно не волнуешься о том, что я о тебе подумаю, пытаешься вывести меня на эмоции, я, правда, не знаю на какие. Как ты хочешь, чтобы я на это отреагировал? — Смутился. Но продолжал смотреть. Ослабил галстук, если тебя настолько возмущает раздевающаяся перед тобой красивая девушка. Джесс прикладывает палец к кончику носа, наиграно поджимает губы, словно серьёзно об этом думает, скрещивает ноги. Повзрослела, больше не вспыхивает от недонамеков и не до обзывательств, хотя на курсе седьмом разлилась и сожгла бы вот это рыжее и красиво-некрасивое к Мерлиновым панталонам. Перси не может сдержать удивления, проявляющее во вскинутых бровях и широко распахнутых глазах. Не ожидал, что она скажет именно это, до сих пор не может понять причины такого аморального поведения. Делает пометку, что Гринит стала старше только внешне, характером же застряла в возрасте, эдак, пятнадцатилетнем. — Ты этого ждёшь от меня, Гринит? Такой реакции. Допустим, я сделаю это, а дальше?.. — Ты настолько тупой или притворяешься? Джесс поднимается на ноги, потому что все-таки вспыхнула спичкой. А кто бы, Борода Слизерина, не вспыхнул, когда НАСТОЛЬКО не понимают намёков? Джесс кажется, что ляг она на стол и раздвинь ноги, все равно бы слышала бред типа: «для гимнастики есть отдельный кабинет», произнесенный совершенно без намёков, потому что, Перси Уизли, очевидно, им самый главный враг. Перси открывает рот, чтобы возмутиться такой грубости, но замирает, потому что Гринит, раздраженная, с высоко вздымающейся грудью хватает его за шею, притягивает к себе и целует. Напористо, требовательно, вымещая всю злобу, что он породил в ней. Как тогда, на седьмом курсе, когда такой же поцелуй и сопровождающее его признание выбило почву у него из ног на непозволительно долгое время. Только сейчас Джесс целует уверенно, потому что ценит себя гораздо больше, потому что нет морали, и они оба — взрослые люди. А вот Перси все также не отвечает, вынуждая отстраниться на миллиметры, облизнуть губы и шепнуть, устав посылать экспелеармус в дверной замок. — Скажи честно, ты девственник? — Нет… — Тогда какого черта?.. — Не хочу совершать ошибки. — Даже сейчас? «Даже со мной?» — Даже сейчас. Шепчет также, как и она, в самые губы. Джесс продолжает держать. Целует напоследок, слегка прикусывая нижнюю губу, отстраняется. Отходит на шаг. — Что ж. Пожимает плечами, поправляет волосы, распуская пучок, убирая на правое плечо, и отворачивается, не желая видеть, не желая провоцировать себя ещё больше. Бараны баранами и вырастают, Мерлин. Они не становятся орлами или волками, не сбрасывают рога и не теряют твердолобости. Настоящие, истинные, офисные клерки. Не видит, как Перси за её спиной тяжело вздыхает, облизывая губы, как неожиданно находит красивыми движения, копну медного оттенка, фигуру, пальцы, теряющиеся в этой самой меди. Впервые, наверное, видит в Гринит девушку, а не проблему, такую же, как близнецы, только в юбке. — Действуем без ошибок. Дожидаемся начальство с чисто собачьим трепетом. Джессика Гринит отходит к столу, и Перси, наверное, к лучшему, не успевает поймать её за руку. Что бы он сказал? Что сделал? Извинился? Джесс достаёт из сумки блокнот и обычную магловскую ручку. Чиркает Линде короткое: «Извините, не могу так больше. Можете сделать выговор или даже уволить. Поздравляю с победой, вы настоящая умница, рада, что работаю с вами» И совершенно обыденным движение совершает ошибку, взяв у камина немного летучего пороха и исчезнув в ярком зелёном пламени.***
Дома она первым делом сбрасывает туфли, матерится, громко, сочно, со вкусом и от всего сердца, а потом уже вполне спокойно идёт к дивану и плюхается на покатый подлокотник. Неплохо бы налить себе чего-нибудь. Неплохо бы забыть то, что было пару минут назад и начать, наконец, абстрагироваться от чувств прошлого и прошлых чувств. Если Линда, заботливая, понимающая Линда, не уволит её за?.. второй за время работы проступок, то нужно будет сто процентов брать себя в руки. Джесс вздыхает, поворачиваясь по направлении к кухне. Сидит, слегка сгорбившись, разочарованная и в мужчинах, и в рыжих, и в начальстве, и в себе, самоуверенной до самой высокой башни Хогвартса. Наклоняется, чтобы стянуть чулки. Так и замирает, когда пламя в камине вновь вспыхивает яркой ядовитой зеленью и из него выходит Перси Уизли. — Не всё мне высказал? Первое, что приходит на ум, первое, что она, шокированная и малость растерянная, озвучивает. — Всё. — Какого ч… «… Ерта ты здесь тогда делаешь?» Заканчивается в голове, когда Перси абсолютно нагло, абсолютно нехарактерно для себя, настигает в два широких шага и затыкает рот поцелуем, требовательным, решительным-решительным. Переворачивая вверх дном всё в уголке «старосты-Перси», отведенным в её сердце. И её саму, потому что подлокотник покатый, и Джесс скатывается на диван, ойкая от неожиданности. Смотрит на ошеломленного Перси, растрепанного, с криво сидящими очками и красными, опухшими губами. Смеётся, притягивая ноги к груди, потому что даже сейчас, когда удалось каким-то обзом вскрыть замок экспеллиармусом, все не может пройти нормально. Смех исчезает также быстро, как и появляется. Джесс смотрит во все глаза, старательно отпечатывая образ в памяти. Упирается ногами в мягкую обивку дивана, не говоря ничего, разводит полы пиджака, открывая вид на белье и выпирающие ключицы. Перси кашляет и отводит взгляд, будто не он сейчас страстно целовал, а кто-то другой, Перси же просто по ошибке попал в камин. — Можно пойти в спальню. Берет (опять) Джесс всё в свои руки, потому что Уизли, очевидно, надо дать конкретную цель, на достижение которой он будет максимально эффективно работать. Поднимается на ноги, оставляя жакет на диване, обходит его и треклятый покатый подлокотник, чтобы оказаться «нос к носу» с Перси, изученным жестом закинуть руки на его шею, притянуть к себе. — Или остаться здесь. Ковёр достаточно мягкий. Шепнуть игриво, чтобы закашлялся ещё больше и уцепился за руки, в попытке вероятно, освободится, шагнуть обратно в камин и где-то там предаться самобичеванию на тему неправильности едва не произошедшего и прочего, прочего, прочего, чего Джесс терпеть не была намерена. Сейчас, когда подцепила уголок серой оберточной бумаги.***
Она ведёт Перси к спальне сама, неторопливо, хотя поторопиться хочется очень, шаг за шагом, не прерывая зрительного контакта. Держит за руку мягко, как заблудшую овечку, и совершенно бестактным образом, под стать дикому оборотню, закрывает дверь на замок. Простую, магловскую защелку, для открытия которой магу понадобится время. Которого вполне достаточно, чтобы Джесс вернула контроль над ситуацией и толкнула Перси, как сейчас, на мягкое покрывало кровати. — Вот так?.. Спрашивает Перси неожиданно хрипло, как при больном горле, опирается на локти, смотря на неё. Красивую, полуобнаженную, стоящую перед единственным выходом из этой светлой, неожиданно уютной, комнаты. — Да. Вот так. Она чуть наклоняет голову к плечу, когда в процессе осмотра доходит до пояса брюк (непозволительно долго замерев в самом начале, на красных щеках и алых от частого дыхания, приоткрытых губах) и видит то, что ожидала увидеть. Подходит, игриво смотря из-под полуопущенных ресниц, наблюдает за реакцией, неторопливо, сантиметр за сантиметром, спуская с плеч лямки бюстгальтера. Перси Уизли сглатывает слюну, и от этого чётко очерчивается линия дернувшегося кадыка. Красивая линия. И сам Перси тоже. Красивый в своей некрасивости, идеальный в своей неидеальности. Джесс подходит ближе, заставляя забираться дальше. Смотрит прямо в глаза. Опускается на постель сама. Упираясь коленом, седлая, упираясь вторым. Перси подрывается, ощутив её движения, оказывается очень близко от лица Джессики. Неожиданно волнующего, вызывающего трепет и заставляют его волны возбуждения прокатывается по телу. — Я не снял ботинки. — Не поверишь, но мне … Она хрипло смеётся, наблюдая за реакцией на простой магловский мат. Обхватывает лицо ладонями и целует, целует, целует, ощущая себя умирающим от жажды путешественником в пустыне. Вот он, её Оазис, не выдуманный, реальный-реальный, и его руки обхватывают талию, с силой сжимают, привлекая ближе. И это он, её живительный источник, приглушенно стонет в поцелуй, потому что она ерзает мокрым бельём по скрытому штанами члену. Он, он, он, только он.***
Перси теряется в себе, теряется в ней, и во всем, что их окружает. Смутно помнит, как со второй попытки расстегнул треклятую застежку, как вжался лицом в полную грудь и поцеловал все, до чего смог дотянуться. Ясно — как Джессика, Джесс, фантастическая, потрясающая, задрожала, как протяжно застонала, прильнув ближе, коснулась губами макушки. Солоноватый вкус горячей кожи. Как выгнулась, когда он, не помня этого, стянул с себя штаны и боксеры… где Джесс была в тот момент? Куда сбежала? Почему он сумел так быстро найти её руку и вернуть на собственные колени? . И вошёл в неё, влажную и трепещущую. Помнил ясно чужой, хриплый стон, слишком низкий, слишком эмоциональный, чтобы принадлежать ему. Мягкость подушки, на которые упал. Изгибы женской талии, не тонкие, но идеальные, идеальные, идеальные. Ладони по обе стороны от головы, мягко подпрыгивающую грудь перед глазами, когда поднял взгляд. Попытку — успешную — поймать затвердевший сосок. Громкий стон-тихий вскрик Джесс, неторопливо двигающуюся на нём. То, как постепенно стало не хватать воздуха и приходилось открывать рот, как открывает его выброшенная на берег рыба. Мягкость девичьей кожи, быстрые движения, напряжение в бёдрах, когда вскидывал их. Сладкие крики и невыносимую жару. Яркую вспышку, как при ослеплении.***
Джесс не может сдержать хихиканья, почти как у напостившего ребёнка, когда читает на вполне маггловском телефоне вполне магловски написанное сообщение: Никто тебя не уволит. Тем более, ты очень меня выручила, мой самый ответственный работник. Спасибо за тёплые слова Стоит около турки, караулит кофе, в варении которого находит необъяснимую прелесть, и улыбается, как дурочка, чья голова полна мозгошмыгами. Растрепанная, в какой-то из своих спальных футболок, с дорожками засосов на шее и ключицах. Счастливая, счастливая, счастливая. Пока Перси Уизли только открывает глаза и осматривается, первые секунды не понимая где он, и почему здесь — в незнакомом месте — находится.