Приход

      И всё-таки они были пьяные в жопу. Как дошли до дома? Раком об косяк, наверное. Не оставить своё лицо на одном из бордюров по дороге до дома было равно чуду чудесному, коих свет не видел. Шатались, бегали от бродячих псов, шарахались ночного патруля, но всё-таки дошли целыми, на удивление ни разу нигде не наебнувшись. Но не без потерь: свою рубашку Рома где-то проебал, вот только где — история умалчивает. Либо по пути к Максу, либо ещё в доме у Насти. В любом случае насрать, главное, что нигде не проебалась мобила, которую Панков так ни разу и не проверил на наличие пропущенных. Похуй. Мать завтра повоняет и успокоится, а Ромыч дальше пойдёт в разнос.       — Бля, ты бы себя видел, — Лисов хихикает, хлещет пиво из банки, которую стащил ещё у Насти дома. С порога встречают трое любопытных морд. Мяукают, ластятся к ногам хозяина и, естественно, просят жрать. Максиму приходится погладить каждого из троих, никто не должен обидеться. Рома прислоняется к стене, стаскивает с ног обувь и мычит замученно. В такой звенящей тишине шум слышится ещё отчётливее, ещё невыносимее, а осознание того, что теперь-то они точно одни, погоды лучше не делает. Было бы здорово сразу отрубиться, но по закону подлости хуй за щеку, как говорится.       — Бля, корми свой зоопарк, я в комнату, — бросает мимоходом, уже навострив лыжи по направлению к Максову нору. Ноги не гнутся, что пиздец, идея наконец прилечь кажется реально охуенной.       — Вы мои сладкие, хавать хотите. Обнаглевшие морды, я же оставлял вам дохуя еды, — бубня себе под нос, Максим щёлкает выключателем на кухне, роется в ящиках, насыпает пушистым корма и случайно запинается, кажется, об Ваську. Звучит тысяча слёзных извинений, прежде чем Макс решает, что искупил свою вину на сто процентов. Рома слышит, как Лисов копается на кухне, слышит какой-то грохот и пронзительный «мявк» и, кажется, лихорадочный шёпот. Парень сам не замечает, как начинает улыбаться и хихикать, жалея о том, что не видел происшествия воочию. Однако вставать с кровати желания не было, да и совсем скоро Максим пришёркал, начав нудеть чуть ли не с ходу. Складывалось впечатление, словно… всё действительно вернулось на круги своя, как будто ничего лишнего между ними не сотворилось. От этого должно было стать легче. Должно, но не обязано.       — Вставай и переоденься, шакал, блять. Я не дам тебе спать в грязных шмотках на моей кровати. — В попытке влепить Панкову оплеуху, тело не справляется с гравитацией. Ничего необычного. Но стоит Максиму кинуть взгляд на друга под ним, как воспоминания из дома Митрохиной бьют по мозгам с удвоенной силой. Они уже лежали вот так, смотрели друг на друга. Живот так же стягивало где-то внизу просто от вида его блядских губ. Ещё хуже было знать как они ощущаются, какие на вкус, и это ёбаное издевательство. Парень замирает всем телом, даже не дышит, просто смотрит в упор и вновь борется с демонами в своей голове.       Панков ждёт. Не может перейти эту грань снова, потому что это будет слишком даже для такого человека, как он. С Максом лажать нельзя, а вот если налажает Макс — отлично. Пусть только сделает этот робкий первый шаг — тогда-то страховочные тросы лопнут. Можно будет крупно накосячить с чужой же подачки.       — Сука, как ты меня, блять, бесишь. — Лисов проиграл. Проиграл себе, проиграл Роме, проиграл и не жалеет. Проигрыш ещё никогда не был таким терпким, немного горьковатым и безумно мягким. Не должно быть таких чувств. Он не должен ловить от поцелуев с лучшим другом кайф, и сейчас Макс целует его, чтобы точно убедиться, что ему не нравится.       Мысленно Рома закатывает себе по роже, когда чувствует тугую волну, окатившую ниже пояса. А Макс даже не думал отступать, потому что… тоже хочет? Роме нравилось так думать.       Перехватывает инициативу тут же, с первым же касанием. Заключает несопротивляющееся тело в свои руки, усаживается на кровати, так и не разрывая поцелуя. Рома рвано дышит, ощущая как кувыркается сердце, когда ладони оказываются на чужих бёдрах, сжимают, как на инстинктах, и шире разводят, дабы усадить Максима на себе.       Сжимая красные волосы на чужом затылке, Макс проваливается в бездну, тёмную, пугающую неизвестность. Он цепляется за свою погибель, как за спасательный круг. Устраивается на Роминых коленях удобнее, скользит ладонью по шее к ключицам и целуетцелуетцелует. Целует, кусает, облизывает, дичайше кайфует.       — Тебя штырит, да? — зашептал лихорадочно, невпопад целуя приоткрытый рот. — Ебанутый… Блять…       — Пиздец как, — рваный шёпот в губы, хотя хотелось, чтобы Панков заткнулся нахуй. — Сука.       Тянет того на себя, влепляя грудью в свою, вновь накрывает поцелуем губы, сжирая чужую совесть. Одна рука так и осталась покоиться на бедре, пока вторая поползла выше, оглаживая чувственный изгиб поясницы. Боже, блять.       Лисов всхлипывает, почти скулит от давления чужих рук. Ближе, больше, сильнее. Куда ещё сильнее, когда вот так головокружительно: от нехватки воздуха или Ромы Панкова — до конца не понятно. Хочется делать больше ошибок, разрушить всё в этот злополучный вечер, раз всё и так идёт по пизде. Максим ведёт ногтями по плечам Ромы через ткань футболки, двигает бёдрами и дышит, кажется, через раз. Это тягучее, приторное безумие переворачивает внутри все органы, рвёт душу на части. Макс тянет волосы на чужом затылке, последний раз кусает парня за нижнюю губу и дышит так загнанно, словно бежал трёхдневный марафон без остановки.       — Пиздец, — единственное слово, которое ему удаётся сказать. Слово подходящее, хорошо описывающее сложившуюся ситуацию. — Ебучая наркота, блять, больше никогда в жизни.       Мысли скатываются совсем не туда, хотя, по-хорошему, их вообще не должно быть. Друзей узнавать интересно, даже если и кажется, что вы знакомы сто лет. Забавно осознавать, что в одном человеке тайн вагон и маленькая тележка, и так любопытно открывать для себя новые грани. Новые же грани Лисова заставляют Рому выпадать из этой реальности и ментально прикладываться башкой о что-то твёрдое. Откуда он вообще мог знать, что Макс умеет быть таким? Это же в тысячу крат невыносимее его ежедневного бубнёжа.       Невыносимо ощущать, какой он сейчас податливый в его руках, как льнёт навстречу и как, блять, трётся. А Рома ведётся на это, ладонью нагло скользит по бедру выше, беззастенчиво забираясь под шорты. По-свойски жмёт, дышит тяжело в губы напротив, понимая, что вот-вот — и накроет окончательно. Потому что уже крепко стоит, а сучка елозит сверху, будто нарочно, провоцирует и упивается этим. И тем не менее всё ощущалось чертовски правильно, вот так, как всегда и хотелось. Чувственно, до волнительного мандража, ведь пиздец, как хотелось ещё.       До них не доходила жизнь. Рома слышал лишь то, как замученно всхлипывает Макс, его тяжкое дыхание, как колотится в висках собственное сердце. Мир сократился до размеров этой комнаты, в которой происходит хер пойми что. Похоже ли это на их типичные дружеские посиделки? Ни разу, нахуй. Рома точно самый хуёвый друг для Макса. Потому что у Ромы на него встал.       — Да не пизди, наркота, — хохочет тихо, неестественно, вцепляясь пальцами в волосы Макса, заставляя вскинуть голову и подставить шею. Панков носом ведёт, вдыхает его, целует в изгиб шеи, умирая с того, как хотелось вгрызться зубами. — А я бы попробовал ещё, если будет так же.       Неожиданное откровение вырывается само собой, Рома не успевает прикусить чёртов язык. И напора не сбавляет, не отшатывается напуганно, а ныряет дальше с головой, опрокидывая Лисова на кровать. И как же, блять, эта картина завораживает: Максим пугающе красивый с этими покоцанными от поцелуев губами, стеклянными пьяными глазами, будто сияющими в полумгле. Парень хватает друга за бёдра, подтягивает к себе и приникает к тому сверху, вжимая собой в матрас.       — Тебе очень идёт, — шепчет горячо, даже не разбирая весь тот бред, что несёт. Опухшие губы едва касаются, ведут по подбородку и линии челюсти, Рома теряется, уже не зная, что прижечь. — Быть здесь… Блять, я конченный, да? — непроизвольный смешок, очередной поцелуй куда придётся.       — Да, ты конченный. Я тоже конченный, сука. — Макс цепляется за футболку Панкова, сжимает в руках и поднимает голову выше.       «Целуй. Целуй везде, блять, пожалуйста, только сегодня».       Голова гудит от множества ощущений, черепная коробка не выдерживает давления и, кажется, совсем скоро лопнет. Перед глазами только темнота и Рома. Руки обхватывают чужое лицо. Максим смотрит на его красные, как вишня, губы, смотрит в глаза и отчаянно пытается найти там подтверждение тому, что это всё просто баловство. Просто пацаны ужрались, просто так бывает. С приходом солнца всё забудется и останется в этой ночи, а пока можно продолжать творить эту ахинею. Лисов гулко сглатывает, проходится ногтями по Ромкиной шее.       «Ёбаный пиздец».