День и ночь рассудок в клочья, ты ко мне вернешься точно

«Он был негодяем, святым и выжившим. Запутанный кельтский узел шипов и роз. Рваный и искренний. Это глубоко тронуло ее. Как забытая мелодия, которая внезапно ударила в ее сердце. Он был почти неотразим». © Зита Стил. В эту кровавую опасную ночь проходил бал в честь коронации принцессы. Тинтагель ещё не успел высохнуть от пролившейся вокруг и внутри него крови — на камнях местами до сих пор можно было заметить следы тёмно-бурого цвета, которые слуги деликатно старались не замечать, спешно подготавливая празднество не за семеро суток, как обычно было положено, а за двое. В эту ночь в замок проник совершенно негаданный гость, которого не ожидал никто. В особенности сама королева, которая недавече ещё была принцессой. И едва не была лишена права на корону собственным дядей, посчитавшим, что он подойдёт для неё куда лучше. Пред воплощением своего ужасного бесчестного плана Габриэль отравил короля Аддерли, спрятав ядовитую змею под орешником в королевском саду, где обычно король любил проводить свои свободные часы в отдыхе. Змея впилась ему в ухо, и Аддерли умер почти мгновенно. Мадленн была в ярости, когда узнала, что дядя пытался выставить случившееся перед их верноподанными, как несчастный случай и «божественное проведение». Бог покарал Аддерли Торна за то, что тот захотел оставить после себя на троне свою дочь. А Мадленн покарала в свою очередь человека, который посчитал себя тем самым «Богом» и отнял жизнь у её отца. Ошибаешься, дядя, — говорила уже-бывшая-принцесса, вытирая меч от его крови об свою велюровую перчатку, — я была рождена для этого места. И я тебе его не отдам. Народ посчитал так же. Известие, что принцесса казнила собственными руками Габриэля Торна в его же спальне, не взбудоражило людей, как раз наоборот. Его Высочество продемонстрировала силу и показала, что она способна удержать власть в своих руках даже в самые тёмные времена. А если у принцессы ту из них забирают, она вопьется зубами в неё и вернёт в диком ожесточённом бою обратно. Розовые легкие платья канули в лету (они сменились на тяжесть и черно-алые цвета) в ту же ночь вместе с той самой девочкой, которая верила в справедливое престолонаследие. Которой казалось, что близость и родство выступят достаточным доводом, чтобы её же собственный дядя сошёл с тропы тщеславия и встал на её сторону. В чем Астарион был прав спустя даже два года, многие живые существа и люди не ценят твои жертвы, сколько бы ты их не приносил. Она едва не погибла в то своё путешествие в святыню фейри, но, когда вернулась, отец оценил её поступок, и её воспели, как главную героиню и спасительницу Фаэруна. Но дядя… Дяде не хватило даже этого, чтобы сменить презрение на любовь. Впрочем, Мадленн уже было всё равно. Она чувствовала себя не разбитой и не подавленной, а просто… Очень уставшей. Опустошённой. Её тяготило мрачное предчувствие, словно в эту самую ночь, в которую острым серпом месяц пропаривал чернильное небо, оставляя ему в наследие только надрывные раны, что-то случится поверх того, что произошло за последние двое суток. Мадленн тёмной безрадостной фигурой восседала на месте почившего отца, наблюдая за тем, как прибывшие шуты пытались вернуть безуспешно улыбку на её лицо. Как глотатели огня демонстрировали своё мастерство, вызывая восхищение у кого угодно, но только не у самой новой королевы. Мадленн была глубоко погружена в себя и в основном отдавала предпочтение кубку с багровым, как кровь, терпким вином, нежели веселью и празднеству. Оно было больше нужно не ей, а людям, напоминала она себе, чтобы они могли позабыть о прошедших ужасах, убийствах и о том, что королевство трещало ещё буквально сорок восемь часов назад по швам. Поэтому Мадленн натягивала скупую улыбку одобрения на лицо и поднимала кубок во время громких тостов за её здравие и долгое успешное правление, чтобы не обижать лордов, леди, приглашённых актёров и музыкантов… На улицах сегодня также проходили длительные ночные гуляния; королевство праздновало за счёт королевы, чтобы после вернуться в свой привычный рабочий строй, который таковым уже никогда не будет. Ведь её отец умер, а ей было всего 20 лет. И хотя Мадленн себя ощущала так, словно постарела лет на 10 за одну ночь, в глазах Оберона с Титанией… Она была слишком молодым правителем, пришедшим чересчур рано к власти. В этом была своя правда, без советов она не обойдётся… Но для того их сын и был приглашён на пост десницы. Сын Оберона, Пауль, был одарённым юношей её возраста (внешне), который успел вобрать в себя мудрость и отца, и матери. Такого бы королеве да в мужья, но поговаривали, что Мадленн не потерпела на троне рядом с собой кого бы то ни было ещё. В этом тоже была своя правда. Только не потому, что она была жадна до власти, а потому, что её сердце до сих пор обливалось кровью по одному единственному… Эльфу, чей след простыл, когда их договорённости исчерпали себя. Мадленн горько усмехается сама себе. Ведёт по бледным губам пальцами и смотрит куда-то сквозь стол, забитый явствами. Не нужен ей был супруг. Ей и одной было хорошо. Любовь оставляет лишь огромную дыру в душе и рану в твоём сердце, которую не заживляет даже время. Это она уж знала наверняка. Время лишь помогает к этой боли привыкнуть и притупить её, не более того. Пауль обращает наконец внимание королевы на себя. Склонившись к ней, он тихо шепчет. — Ваше Величество, может, все-таки потанцуете? До конца бала всего ничего, а вы так ни разу не вышли из-за стола. Вам бы… — Он посмотрел на неё карими глазами прямо, с намёком, — не помешало развеяться после такого. — Я нахожу твою заботу обо мне, Пауль, очень милой, — ответила Мадленн, вставая наконец с трона, — но твоё беспокойство лишнее. Я в полном порядке. Мне всего лишь нужен хороший долгий глубокий сон. Однако, чтобы десница не донимал её и дальше своими мягкими, но настойчивыми советами, Мадленн выходит из-за стола. Когда королева встаёт, все тоже встают — её провожают взглядами со всех сторон, кто-то стремится следом в танцевальное пространство, чтобы перехватить Её Величество на танец, кто-то остаётся наблюдать сидючи за столом. Следом в зал весёлой шумной гурьбой врываются танцоры и акробаты. Мадленн тихо смеётся и едва заметно хлопает в ладоши, когда один из них, сделав колесо, достаёт для неё цветок (белый, на тонкой зелёной ножке) из петлицы на своём потрёпанном костюме, а потом подмигивает и уходит к остальным членам танцевальной труппы. Мадленн смотрит ему вслед, лукаво щуря глаза, подумывая, что, быть может, неплохо было бы пригласить цыгана после к себе в покои, но внезапно… Когда она входит в быстро кружащийся хоровод танцующих пар, ей кажется, что среди них мелькает знакомая ей фигура. Сердце Мадленн в это мгновение вздрагивает в груди и едва не останавливается. В безотчётливом восторженном возбуждении (нервозности и растерянности тоже) она начинает озираться вокруг в поисках подтверждения, но никого не находит и близко похожего на него… Кто только не ходит сейчас в тёмно-серых туниках с серебряной вышивкой аистов? — думает она с отчётливой тоской и горечью, вставшей поперёк горла, как вдруг, когда музыка сменяется и приходит время перейти к другому партнёру по танцу, ей не дают уйти от предыдущего, а буквально оттаскивают от него, схватив за руки. Мадленн вскидывает голову. От такой наглости у неё перехватывает дыхание — экий наглец, как только храбрости хватило! Но она замолкает, проглатывает своё неудовольствие и свой язык, когда видит… То самое лицо, которое преследовало её уже вот как два года во снах. — Похоже, ты решила закатить пышную пирушку в честь убийства дядюшки, да, Мадленн? — Его насмешливый взгляд, винные глаза, серебряные кудри и не изменившееся бледное лицо… Это был сон? Если да, ей стоило схватить тут же себя за кожу и выкрутить её до фиолетового синяка. Потому что до боли реалистичные и преследующие её уже и наяву видения слишком уж пугали и без того находящийся на грани нервного истощения рассудок. Мадленн медленно моргает. Она хмурится, всматриваясь в его лицо так, словно не верит, что он здесь находится. Астарион не удивлён. Он и сам раньше не мог представить себя в стенах этого замка. И всё же он был здесь. Он вёл её по кругу танцующих за собой, словно ставшей в раз покорной марионетку, которая потеряла бдительность и отдалась сама на растерзание своему мучителю. Но как можно было сопротивляться, когда её талию сковывала едва не металлическая хватка, а ладонь сжимали так, что кости едва не трещали? Она попыталась дёрнуться. Не получилось. Во сне тоже бывало состояние абсолютной немощности, когда путы его были слишком сильны; они делали её всё слабее, чем сильнее Мадленн сопротивлялась. Она попыталась расслабиться. И вот «сон» ответил ей тем, что её главный ночной мучитель подхватил её, поставив на другое место, но предварительно покрутив на вытянутых руках вокруг себя. Стук каблуков об пол и пронзившая ноги дрожь от силы столкновения с ним вернула Мадленн в реальность — это не было видение и не был сон. О господи, он и вправду был здесь! Чтобы подтвердить и закрепить своё присутствие, Астарион склонился к уху королевы и, потревожив её вьющийся локон своим дыханием, прошептал. — Что, не ожидала меня увидеть, принцесса? Ну так убедись же, что я не бесплотный призрак! — Он вновь её закружил над собой и с жестокой широкой блестящей от клыков улыбкой поставил на пол. — Я и вправду здесь. Мадленн наконец обрела голос. Когда пришла пора менять партнёра, они с Астарионом разошлись, чтобы вновь обратно сойтись. Переплетя ладони и прижав те одну к другой, на расстоянии вытянутых рук они вновь закружились вокруг друг друга. Конец его туники следовал за её пышной черно-красной юбкой, создавая единый вихрь почти без единого разрыва. Её взгляд был напряжённо направлен в его только кажущиеся беспечными и насмешливыми глаза. На самом деле, он тоже изучал её реакцию. И ожидал от неё подлости, как и она от него. — Что ты здесь делаешь?.. — упавшим до трепещущего шёпота, схожего с шелестом листьев, спросила наконец Астариона Мадленн. Вампир запрокинул голову и расхохотался, но смех этот был колючий и холодный. Он потонул в громком надрывном рыдании скрипки, под которую фигуры вокруг них задвигались медленнее. — Я пришёл на бал, — ответил прямо он, глядя в её глаза. — Чтобы отдохнуть и повеселиться. Такое знаменательное событие — принцесса Мадленн Торн стала королевой! Как жаль, что я не получил от тебя никакого приглашения, дорогая. Я имел полное право обидеться на тебя, если бы не одно «но» — ты наверняка даже не подозревала, где меня искать, верно? Мадленн шумно сглотнула. От такого допроса ей стало дурно и труднее дышать, особенно в туго затянутом корсете. Ей рядом с Астарионом… Впервые было так неуютно, как будто они стали абсолютно чужими друг другу за столько лет. Она словно встретила совершенно другого эльфа. Его взгляд был острым и насмешливым, он словно искал место, куда её можно было уколоть да побольнее; Мадленн сразу ощутила это и заняла оборонительную позицию. Она не даст себя смутить и не позволит заставить себя ударить в грязь лицом перед таким количеством народа. Королева с гордо поднятым подбородком ответила. — Ты ушёл в тот вечер. И не вернулся. Откуда я могла знать, куда тебя занесло после, если ты не давал о себе знать? Астарион усмехнулся, сощурившись. По его взгляду всё было видно — могла бы, если бы захотела, при её-то ресурсах, позволивших нанять охотников на монстров против самого Касадора (пусть и неудачно, вампир ускользнул от неё в последний момент). Но она избрала незнание, потому что ей самой так было легче. Впрочем, Астариону же это тоже пошло на пользу. Любовь оказалась столь отягощающим обстоятельством в его жизни, что оно чуть было не поставило крест на его планах. Однако Астарион вернулся к ним сразу же, как только покинул Долину Ледяных Ветров. Он нашёл Касадора, нашёл всех, кто был отмечен дьявольскими письменами… И добавил к ним недостающие души, чтобы завершить ритуал возвышения. Но когда он взобрался на самую вершину реализации своей цели, Астарион обнаружил, что там было… Очень одиноко. Что дальше двигаться было некуда. И когда он узнал об этом на своём опыте и своей шкуре, он обернулся назад, глядя на весь проделанный им путь. В самом начале он увидел её. Мадленн, его Мадленн, которая покинула его, скрипя сердце, в тот вечер. На поле лунных цветов, отдав ему всё, что Астариону было необходимо. Сначала он предпочитал думать, что они только использовали друг друга, как и многие люди делают с другими существами, однако позже… Сколько бы он ни пытался себя убедить в этом, Анкунин понимал — он любил эту девочку. С прошедшими годами это чувство так и не покинуло его. И вот, когда во Вратах Балдура закопошились, словно черви в гнилом трупе, слухи, что в Думнонии случился переворот и принцесса порешала собственного дядю-узурпатора, вампира накрыли старые воспоминания… О тех ночах, которые они провели вместе, о том, как она защищала его, ещё слабого и сломленного духовно внутри… Возможно, он так и не восстановился с годами, лишь прикрыв личину страха — силой и могуществом, но это было и то лучше, чем цепляться за каждое живое и не очень существо, лишь бы спастись от собственного хозяина и страха быть снова использованным. Ох, Мадленн, она так яростно вступалась за него и так заботилась о нём… Интересно, какова будет сейчас её реакция, когда она узнает, что он встал на одну ступень с ней и взошёл даже выше и ему больше подобная забота не будет нужна? Астариону понравилась эта мысль и, наклонившись вновь к девичьему лицу, он насильно повёл Мадленн на третий круг, вытянув её и свою руку в сторону. Сейчас они танцевали королевский вальс. — Однако теперь знаешь. Ведь я здесь. — Вампир посмотрел на неё с откровенным намёком, который пока не озвучил. Но потом сменил легко и непринуждённо тему, словно они обсуждали прогноз погоды, полученный от «небесной канцелярии». — Слышал, что ты до сих пор одна и ни за кого не вышла замуж. Королева да без своего короля… Жалкое зрелище. Его прямолинейность перехватывала дыхание теперь у неё, нежели было раньше. Когда Астарион заговорил об этом, Мадленн заметно побледнела в лице. Её замутило, и ноги захотели понести её на воздух. Но королева сдержала дурной порыв внутри и, глубоко сдержанно вздохнув, уставилась с отчётливой злостью в голубо-зеленых глазах на вампира. Её глаза ещё ни разу не были столь тёмными при взгляде на него. Он будто разом надругался над всеми её светлыми чувствами к нему, хоть и понимал, наверняка ведь понимал, что она не выбрала никого, потому что по сей день любила его. Такое оскорбление и откровенная насмешка лишь оттолкнули её. — Если ты пришел сюда поразвлечься, милости прошу. Но мне пора идти. — Мадленн попыталась выдернуть руку; Астарион её отпустил, позволив королеве думать, что она всё ещё может свободно уходить, когда ей самой заблагорассудится. Отнимать у человека приятные иллюзии в её положении всё же не стоило. Однако как её рука легко выскользнула из его руки, так он вновь перехватил её запястье и остановил за него рядом с собой. — Я хочу с тобой поговорить. Пойдём к тебе. Мадленн снова постаралась сдержанно вдохнуть и выдохнуть. Ей не нравилось, как он себя с ней теперь вёл. Более того, всё его наигранно надменное поведение говорило лишь о том, что ему было вровень столь же больно и невыносимо видеть её, как и ей — его. — Нам не о чем говорить. Он усмехнулся, глядя на неё испытующе насмешливым взглядом. — Ты ведь знаешь, что это не так. Что я пришёл сюда на самом деле ради тебя. И за тобой. Пауль покинул своё место и положил руку на висевший на поясе меч. Заметив это, Астарион перевёл взгляд на него. Десница подошёл к королеве, негромко, но отчётливо спрашивая. — Королева, вам нужна моя помощь? — Он явно заметил, что нежданный гость досаждал ей своим вниманием. И что Мадленн оно было неприятно. Взгляд Астариона, направленный на юношу, был спокойным, но за ним скрывалась плохо сдерживаемая злость. Этот мальчишка… Да как он смел прерывать их? Он мог переломить ему шею едва ли не по щелчку пальцев, а тот стоял рядом с ней столь уверенно, словно мог защитить Мадленн от него. Только это было очередное заблуждение, в котором Астарион им обоим позволяла пребывать. Однако Мадленн, глядя изучающим взглядом на вампира, неожиданно опустила руку. Этот знак призывал сложить оружие любого рядом находившегося рыцаря или оруженосца. — Хорошо, идем. Не надо, Пауль, это мой… — Мадленн помолчала, подбирая слово, прежде чем продолжить. — Старый друг. Нам надо побеседовать с ним о делах у меня в кабинете. Пожалуйста, закончи с балом сам, хорошо? — Но, Ваше Величество!.. Астарион сразу же последовал за Мадленн и уничижительно глянул на мальчишку сверху вниз. — Ты слышал, что королева сказала делать? Так делай и не встревай, когда взрослые решают свои проблемы. Осклабившись и обнажив слегка в насмешливой ядовитой улыбке клыки, Астарион бросил на него последний вымораживающий взгляд и отправился по коридору дальше за Мадленн. Пауль прокручивал в голове, как объяснить народу пропажу Его Величества и то, что остаток часового веселья до первых петухов будет проходить без неё. Пока они шли по коридору, Астарион заметил, как её поступь была тяжела, словно обременная его присутствием. Как спина была чересчур пряма и напряжена — словно он был воздушным грузом, который она тащила за собой. Или который тащился, скорее, за ней самой сам. В кабинете она сразу же закрыла дверь за ним. Астарион продолжил вести непринужденно беседу о тех вещах, которые волновали Мадленн сейчас сильнее всего. — Слышал, ты убила дядю, чтобы сесть на свой трон. Уверен, ты была безжалостна и свирепа, как полагалось. — У меня не было выбора. — Мадленн не повернулась к нему. Она устало упёрлась руками в свой рабочий стол, сдавленно дыша в корсете. Не понятно было, кто больше сейчас на неё давил — он или присутствие Анкунина, от которого у неё заметно кружилась голова. — Он провёл коронацию перед всем народом, словно имел на это право. Если бы я потеряла время на милосердие, меня бы саму убили на следующий же день. Астарион приоткрыл один клык в поощряющей улыбке. О, она была так же жестока, как и он сам. И он знал об этом. Интересно, знала ли сама Мадленн? Отдавала ли себе отчёт в том, что они оба — убийцы? Он смотрел на её тонкую лебединую шею, скрытую за копной льняных волос… Астарион шумно сглотнул. Он скучал по её плоти, по её крови, по ней самой… По теплу её рук. От одного её запаха и близости её крови у него задурманило голову и во рту начала скапливаться слюна. Он мог бы в этот самый момент без объяснений и разбирательств обратить её, сделать её своей, окончательно своей, да так, что даже чужие притязания на её руку не смогут разорвать эту нить… Даже если сама Мадленн не захочет с ним оставаться, уйти она от него уже не сможет. О, это было так сладко, так маняще, так желанно… Шаг. Ещё шаг. Астарион проверяет, как она реагирует на его приближение. Всё ещё не поворачивается. Как же он по ней истосковался, Боги… Стиснуть бы её до трещащих костей в своих руках, утолить бы этот голод до её общества и плоти, увидеть бы прежний любящий огонь в её больших широко распахнутых глазах… Только руку протяни, и это будет всё его. Навечно. Однако когда клыки Астариона в опасной близости щёлкают рядом с её шеей, Мадленн резко разворачивается назад. Оказывается, то, что она искала в столе, было ничто иное как меч. Которым она приперла Астариона сейчас к двери своего кабинета, с силой надавив на его шею. Марево прошло. Глаза его обратно «открылись». Он стукнулся затылком об дверь, тихо прошипев, но ему почти не было больно. Он едва ли вообще хоть что-то ощущал с тех пор, как стал высшим существом. Эмоции, ощущения… Всё притупилось, кроме одного — чувства к ней, которое заострилось в нём, словно остро заточенный меч, готовый проткнуть их вместе и соединить тем самым навсегда. Мадленн с тяжёлым дыханием смотрела гневно ему в лицо. — Так и знала, что в твоём прибытии и во всём этом разговоре что-то было не так. — Ты не подрастеряла своей проницательности, — он бархатисто хрипло рассмеялся из-за давления меча. Астарион мог с лёгкостью его отвести, сломать, перекусить, но пусть играется. Пусть думает, что всё ещё имеет над ним хоть какую-то власть. — Это хорошо. — Говори, что тебе нужно. — Мадленн начала рассерженно шипеть, сделав давление клинка ещё более сильным. Темно-багровая струя крови окропила ворот его дорогого одеяния серо-гранитного цвета. — Зачем ты приплыл сюда? Не ради ведь веселья, так ради чего. — Я тебе уже говорил, — ответил он ровно и спокойно. Астарион выглядел так, словно клинок у горла его не волновал совершенно. — Ради меня? Ты серьёзно? Ты бросил меня возле святыни, хотя я так надеялась, что ты вернёшься. Но мне пришлось одной сражаться с йети и двумя драконами, а потом приносить их в жертву, чтобы спасти всех вас, заражённых, от личинок! А где был ты всё это время??? Напивался отваром и гулял под солнцем??? И тут Астарион, вопреки его сохранявшемуся долго спокойствию, вышел из-за её слов из себя. — Мы выполнили свои договорённости. И разошлись. Ты сама так сказала тогда и всё для этого сделала! Хотя я пытался возразить, пытался тебя отговорить. Но ты, как и всегда, упрямо поступила так, как считала удобным лишь для себя! Да и не сильно-то и ты меня после искала, Мадленн, будем уж честны. Его лицо скривилось в презрении к ней. Она в гневе едва не перерезала ему глотку. Но сдержалась. — В отличие от тебя, я не спасала тогда лишь свою шкуру! У меня было слишком много забот по спасению других и спасению себя самой. Я едва живая выбралась оттуда и чуть не умерла в лихорадке из-за раны, полученной от йети. И мне пришлось в этом состоянии добираться обратно домой, одной! А я так ждала тебя, так ждала твоего возвращения… — Мадленн едва смогла подавить гневные слезы. — Но да, ты прав. Мы разошлись тогда, выполнив обе части сделки. Каждому, видимо, было нужно своё. Она от него отступила, но меч не убрала. Он начал наступать обратно на неё, выходя всё больше из себя. Ладони его с тонкими артистичными пальцами то и дело попеременно сжимались в кулаки. — Не строй из себя святую, Мадленн! Если бы ты хотела, ты бы меня остановила! Всеобщая спасительница, конечно, если выкрутить ситуацию так, ты будешь в этой истории лучше меня! Она смотрела на него в немом шоке. Его слова ранили её всё больше. — Что тебя так изменило??? Почему ты стал таким??? Раньше ты не был столь жесток к тем, кто любил тебя, а сейчас ты готов ранить меня каждым своим словом, словно я прогнала тебя в тот вечер. Хотя это было не так! Ты получил, что хотел, и сам ушёл, когда понял, что я не пойду за тобой и не отступлюсь от цели. Астарион едва смог проглотить крамольное и лживое «ты», ведь Мадленн как раз была последней, кто был виноват в его изменениях. Как внутренних, так и внешних. Он глубоко вдохнул и как можно спокойнее выдохнул. Ему нужно было сохранять хладнокровие, иначе он в порыве злости просто может её убить. — Как раз об этом я и хотел поговорить. Я хотел узнать, что происходило последние несколько лет у тебя. И рассказать… Что происходило у меня. Почему я не вернулся в течение этих двух лет к тебе, хотя я… Я хотел этого. Не представляешь, как сильно. Его лицо наконец смягчилось. Морщинки разгладились на нём. Мадленн застыла с опустившимся к полу мечом, явно собираясь внимать Астариону, и он взял слово. Он рассказал ей все. Про сбор и убийство 7000 невинных душ. Про убийство Касадора и своих «братьев и сестер», у которых были те дьявольские надписи на спинах. Чем дольше он рассказывал, тем больше полнились ужасом огромные глаза Мадленн. Казалось, те стали ещё больше, когда он закончил. — О Боги… — Она выдохнула, не веря своим ушам и глазам. Тогда это все объясняло. Его нынешнюю манеру поведения, новые повадки, привычку смотреть на всех свысока… — Ты стал таким же, как он. Астарион ощутил, что в его венах холодная кровь вновь вскипела от её слов. Боги, только одна Мадленн умела так искусно его выводить словом! — Что? Как ты можешь нас сравнивать? — Он был явно оскорблен. — Я намного лучше него! Я смог его превзойти, смог доделать то, что не сделал он. Я смог вознестись и стать высшим существом! Из нас двоих я выжил и закончил эту вечную игру в преследование, поставив жирную точку на его жизни. И начав сначала свою. —… при помощи убийства себе подобных, — закончила Мадленн безжалостно за ним. Её недвижимый стеклянный взгляд застыл прямо на Астарионе. Он оборонительно осклабился. Словно она его не задела. — Меня порицает та, кто сама пришла к власти при помощи убийства. Твои руки так же по локоть в крови, как и мои, Мадленн. В том, как мы стали выше всех, мы с тобой похожи. — Это было моё место! Законное! — Да, однако на пути к нему ты вырезала людей своего дяди и убила его самого, — Астарион опустил на неё тёмный взгляд, — так в чем же состоит разница? — В том, что он был узурапатором!.. — Да, и отнял твоё место. Как Касадор отнял мою жизнь когда-то. Чтобы больше никто не имел влияния над моей душой, я пошёл на крайнюю меру. Ты — тоже. Теперь он разозлил уже её. Она кинулась на него вновь с мечом, но тут уже Астарион прижал её к двери. Меч оказался вжат вместе с рукой в неё же. Астарион прижался всем телом к трепыхающемуся, вырывающемуся телу Мадленн и специально склонился к её шее, зависнув губами в нескольких сантиметрах от дергающейся голубой вены. — Ты ничего теперь не сможешь мне сделать. Я — бессмертный. Я могу сломать твой меч и выпить тебя до последней капли, а потом на самой грани сделать себе подобной. Могу причинить тебе такую боль, что тебе и не снилась. Мадленн вытащила из юбок кинжал и едва не вонзила ему в грудь. Астарион в последний момент прижал ладонь и с ним к двери тоже. Его колено настойчиво вклинилось между бёдер Мадленн. Взгляд её, — гневный, полыхающий, — был направлен ровно на его лицо. Она стиснула зубы и подавила в себе дрожь, когда он начал ей шептать все возможные в выполнении с его стороны угрозы. — Я найду способ убить тебя, поверь. В вечной жизни есть свои плюсы — неисчерпаемое количество времени даёт такое же неисчерпаемое количество попыток добиться какой-либо цели и перепробовать все способы её достижения. Или убью, в конце концов, себя, чтобы не быть связанной с тобой. Он запрокинул голову и расхохотался. — Ох, Мадленн… Ты осталась всё ещё той непокорной девчонкой, даже если надела корону. — И, судя по его выражению лица, Астариону это, скорее, нравилось, чем нет. Он провёл кончиком носа по её шее, втягивая запах белых роз, и она перестала дёргаться. Застыла, словно прибитая ножом к дереву рыба. — Что мешает тебе всё это сделать сейчас? Или сделать ещё тогда, когда мы танцевали? Угли его гнева остыли. На них опустился сырой туман. Астарион посмотрел в её лицо чуть более спокойно, но не менее страстно, чем когда-то смотрел… Очень-очень давно. — Я приплыл сюда не ради развлечений. Я приплыл сюда за тобой. Ради тебя… Потому что я хотел тебя увидеть… Потому что я так и не смог забыть тебя за все эти два года. Как бы я ни пытался считать любовь большим изъяном, делающим меня слабым, я и моё сердце все ещё подвластны тебе одной. И единственное, что перешло из старой жизни в мою новую — это моё нерушимое, как оказалось, чувство к тебе, Мадленн. Когда я услышал о тебе, оно потянуло меня сюда. И я не смог воспротивиться. Не смог отказаться от желания вернуть тебя обратно в свою жизнь. — Чтобы обратить? — Она зло осклабилась. Он выбил кинжал из руки Мадленн и, освободив одну ладонь, положил ту на её горло. Астарион отчётливо ощущал, как выстукивал её пульс под его пальцами. — Я ещё пока не решил… Но если будешь меня так злить, очень вероятно. Он больше пугал её, стращал, чтобы сделать более покорной себе. Но этого бы всё равно не случилось. Она не такая, как другие, она одна сможет выдержать тяжесть и боль его нового характера, ставшего с годами только хуже. Именно это его и притянуло к ней обратно. Знание, что она ему не уступит. Что она под него не прогнется. Мадленн резко вырвалась. Остававшийся в руке меч полоснул ему по внутренней стороне ладони. Однако единственный урон, на который тот был способен, это всего лишь узкая кровоточащая полоса на бледной коже. Мадленн тяжело дышала. Астарион — едва ли, но она, дикая, возбуждённая, озлобленная, заставляла всё внутри него воспламеняться. Как раньше. Он провёл кончиком языка по своей ладони, слизывая с неё кровь, а потом сделал шаг навстречу к королеве. Она — навстречу к нему. И они буквально накинулись друг на друга, вцепившись один в другого с такой страстью, что она откинула меч, а он, как зверь, поднял её на руки за бедра, развёл те в разные стороны, пристроившись между ними, и в таком положении вжал Мадленн в её же рабочий стол. Отыщенный в нём же кинжал, который Астарион не так давно отбросил, помог разобраться с корсетом — Астарион безжалостно вскрыл все его петли, едва не задевая кожу Мадленн остриём, и вцепился голодно в её груди, обрушив на них острую цепочку из жарких поцелуев. Он стянул с неё не отрываясь от своего занятия, нижнее бельё, грубо развел бедра шире и проник в неё практически без разработки. Как было приятно осознавать, что его догадка оказалась правдива. И вся их брань лишь её раззадорила и сильнее завела, как и его тоже, потому что она была влажной, как течная сука. Он толкнулся в неё. Потом ещё и ещё. От частых глубоких фрикций стол трясся, а вместе с ним и раскрытая грудь Мадленн. Красные заострившиеся соски манили Астариона донельзя, а внутреннее понимание, что он дерет, как последнюю шлюшку, саму королеву Думнонии, действовало вдвойне возбуждающе на его мужскую натуру. Когда Мадленн потянулась к нему, она вцепилась в его затылок и склонила к себе — столь голодно могли целоваться лишь отощавшие псы с куском цельного мяса, стремящиеся растерзать его на мелкие лоскутки. И вся злость в эти сладкие греховные разделённые на двоих мгновения истаяла в нём, сменившись лишь желанием затрахать Мадленн до такого состояния, чтобы у неё не осталось сил с ним препираться. Когда она кончила, — а кончила она быстро, ведь, кроме её собственных пальцев, у нее никого эти два года не было, — он переждал короткий момент, прежде чем перевернуть Мадленн животом вниз и взять её в собачьей позе. Астарион властно положил пальцы на её бедра и сжал их, удерживая в удобном положении, пока с заметной прытью драл королеву сзади. Мадленн скребла ногтями по столу, вцеплялась в него, скользила по нему беспомощно ладонями и громко хрипло стонала грудным животным голосом. Он довёл её до крайней степени исступления за два раза, кончив оба прямо в неё. Астарион это делал и раньше с завидной частотой, ощущая ещё больше, что в такие моменты она принадлежала ему одному, но сейчас, спустя столько времени, сделать это было… Особенно сладко и важно для его возросшей в доминировании натуры. Они перешли на остаток ночи в её спальню. Уже без мечей, словесных угроз и всего остального. Просто лежали, пили вино у неё на кровати и… Разговаривали. Уже о том, что последние два года творилось у неё. Астарион вжался лбом в её обнажённую грудь, довольствуясь тем, как Мадленн касалась деликатно и ласково его кудрей, — как в те ночи, когда его преследовали кошмары, — и изредка лишь отрывался, чтобы выпить и передать вино ей. Он много чего узнал. И о том, что отношения с отцом у неё улучшились после победы в святыне фейри. И о том, что эти два года она буквально отбивалась от всяческого внимания дяди, который не один раз… Пытался её взять силой и делал ей различные грязные намёки. О том, как она плавала под парусом с отцом и стала помогать ему в торговле. Но Астариона заняла больше часть про Габриэля, как и то, что он чуть было не сделал с Мадленн. Он вскинул голову. Прямо уставился в её лицо и выдал, рассвирепев. — Почему ты не рассказала отцу? — Потому что в те годы ему ещё нужна была поддержка и помощь дяди. — Мадленн выдохнула с заметной тяжестью. — Поэтому приходилось защищаться своими силами. — Будь я здесь, я бы помог тебе его убить и растерзал бы Габриэля за такое прямо у тебя на глазах, — решительно ответил он и, судя по его взгляду, Астарион не преувеличивал. Мадленн ему верила. Он и раньше ради неё шёл на убийства. Он добавил, чуть погодя, с лёгкой тоской. — Наверное, в твоих глазах я после всего тот ещё монстр... Астарион уткнулся лбом вновь в её грудь. Он буквально в ней спрятался. Словно ответ Мадленн способен был его напугать. Она ответила честно. И вновь положила ласково ладонь на его растрепавшиеся кудри. — Монстр. Но ты — мой монстр. В этом состоит вся разница. Астарион понял — это были слова чистого принятия. Она не отрицала его грехи. Не прощала ему их. Она признавала их, как и понимание того, что он сильно изменился. Что они оба сильно изменились… Он вскинул голову и впервые за весь вечер посмотрел на неё так, как смотрел раньше. С той самой ранимостью, которую вот уже два года никто не смел наблюдать от него. Она была его прямой слабостью. И он понимал это. Понимал и ничего не мог с этим поделать… — Я так скучал по тебе… — Его губы нашли её губы и одарили те крепким нежным терпким винным поцелуем. — Скажи честно, ты не выходила замуж, потому что ждала меня, да? Ласковое поглаживание по её щеке не смогло полностью усыпить её бдительность. Мадленн усмехнулась в его губы. Но ответила не менее нежно. — А это было непонятно? Он обхватил её лицо ладонями сильнее. И поцеловал её только крепче, ощущая, что она была ему необходима, как когда-то кислород лёгким. — Я тоже тебя до сих пор люблю… Астарион заверил её в рассветные часы, что подарит ей ту силу и защиту, которую она заслуживает (и которую он может ей теперь дать). И что все их враги будут страшиться их имён и запомнят те, как последнее, что им доведётся услышать. Они будут теперь вместе. А если Мадленн и подумает от него уйти, он ей просто-напросто не позволит. Он свяжет её с собой самой ужасающей и жестокой цепью хозяина-обращенного, которой только сможет. И тогда она точно останется навсегда рядом с ним. И в горести, и в радости. Но Астарион и сам не подозревал, что взращенная в принцессе жестокость диктовала одно — если он её вздумает бросить, она обойдёт весь свет, но найдёт способ, как убить его. Одно лишь выходило из этого — они оба до безумия не хотели терять друг друга. И стали страшными собственниками, каких ещё стоило поискать. Вся эта любовь душит меня Я чувствую тебя в своей крови Возбуждаюсь от одного лишь твоего прикосновения Я очень боюсь потерять тебя. © Valentine — Maneskin.