***
2068, 16 марта. Два месяца назад. Касьян смотрел на театр, буквально лежащий у него на ладони, с расстояния нескольких сотен метров, пока стекло окна не запотело от его дыхания. Он уже в десятый раз бросил взгляд на часы и прикрыл глаза. Упершись ладонями в подоконник, Касьян медленно выдохнул в желании ослабить жжение в мышцах, которые набирались желанием действовать, но был приказ. Сука, он ненавидел эти приказы. Отступить. Затаиться. Ждать. Действие горело в сухожилиях, у него было желание сжать холодный ствол, почувствовать всплеск адреналина. Касьяну нравился его четкий выстроенный мир, в котором существовали хорошие сигареты, дорогое оружие и предатели. Ему нравилось, как они дохли. Хорошо, если с его помощью, немного хуже, если чужими руками, но все еще терпимо. Ему нравилось это чувство, когда мир становился немножечко чище. Но сейчас он смотрел на перекрестки улиц и нервничал, как нервничал бы любой хищник, сидя взаперти и ожидая, пока ему притащат его добычу, уже подстреленную, прямо в клетке. Его волчонка должен был привезти стражский экипаж. Касьян сжал зубы, еще раз дернул за ремешок часов и раздраженно выдохнул как раз в момент, когда дверь квартиры открылась. Его дядя появился в стандартном насыщенно-синем костюме. Он бросил кейс с документами на стол. — В чем дело? Я думал, перекрестки будут перекрыты к этому времени, там… — Кас ткнул рукой в сторону окна, полностью повернувшись к мужчине и только сейчас осознав, до чего напряженно и бесконтрольно звучал его голос. Было не до приветствий. Нищенские привычки прививались сразу. Как херовые манеры. Не просто так мамочки носились со своими детьми, боясь дурных компаний. Потому что дурь и правда липла быстро. Типа привычки не здороваться. — Не нужно пугать людей, Касьян, — бросил дядя расслабленно, снимая с рубашки запонки. Он потер запястья так, будто ткань успела надавить. Вот уж вряд ли. Касьян бы удивился, узнав, что у Сынов Вождя трусы были сшиты не на заказ. — Пусть насладятся началом второго акта как следует. Парень приподнял брови. Касьян смотрел на него так, будто дядя сильно не догонял, но он потирал шею, словно через каких-то пару минут с десяток машин имперской стражи не должны были нестись на Банковую, перекрывая дороги в городе. Кроме одной. Та, что должна поехать сюда. Его маленький охотничий трофей. — Со вторым актом запускается фильм, который… — внятно проговорил Кас, наблюдая, как дядя сел на кожаное кресло и откинул голову назад. Эта штаб-квартирка бесила его больше всего обилием старья, на которое у собственника, видимо, был жуткий стояк. Типа канделябров и картин с жирными бабами, но кресла… кресла тут правда были удобными. Не то чтобы он привык выбирать. — Ты думаешь, я слушаю тебя невнимательно, родной? — вздохнув, спросил дядя. Он открыл глаза и дотянулся до специального футляра с хранящимися в нем сигарами. Видно, они были повсюду распиханы, где даже чисто теоретически мог появиться его дядя. Чтобы не расстроить вдруг. — Мне казалось, за мной не было замечено подобного неуважения к тебе. — Он поднялся с места и подошел к племяннику, а затем заглянул в окно. — Ну ты просто погляди — почти партер, первый ряд, — удовлетворенно хмыкнул он, наблюдая за зданием театра с расстояния, прежде, чем вернуться на место. — Я мог пойти с отрядом стражи и проконтролировать все самостоятельно, — сказал Кас, пытаясь угомонить собственную силу в теле, которая просто бесилась, пока он стоял здесь в ебучей статике с руками в карманах дешевого шмотья. — Нечего рисковать кем-то вроде тебя на подобном задании. Это лишнее, — чуть неразборчиво проговорил мужчина, склоняясь к зажигалке, и Кас повернулся к нему. — Думаешь, я бы не справился с десятком сопротивленцев-любителей с потасканными пушками?.. — надменно спросил он и фыркнул. — Я профи. И он имел в виду то, что говорил. Он был профи. Не только в этом понтовом значении, подходящем лишь для заливания в уши всяким государственным потаскухам, чтобы они старались сильнее, двигая затылком, объебавшись от экстаза. Да-да, крошка, я могу прикончить этого доходягу с одного выстрела, давай, опускайся. Он мог распознать выстрел по звуку. По запаху сожженного пороха, кажется. Касьян изучал смерть, как научный предмет, учился подходить к ней со стороны ствола, порошка, механического надавливания и просто бездействия. Наблюдения. Внимательности. Все ассоциировали смерть с насилием, но она чаще приходила в изгибах улыбок, чем на кончиках ножей. — Осторожность никогда не бывает излишней, — равнодушно бросил дядя. Кас замолчал, а затем еще раз нервно взглянул на часы. Какая-то часть него надеялась, что ссорюшка сделает как велено. Будет кроткой и послушной, как ее учили, но, видимо, эта хуйня распространялась лишь на поблескивающие звездочки на плечах, потому что с ним она чаще язвила и огрызалась, чем опускала голову. А если и опускала, то обычно прижимаясь вплотную, поддевая в нем что-то, припаянное вместе с жетоном на шее. И он сдавался. Сам. Но Кас включил в херовой квартирке телевизор и уставился на Маргариту, лепечущую что-то о театральной пьесе с участием выпускниц академии. Стало практически очевидно, что Мора там. Касьян сжал подлокотники кожаного кресла в мгновенной вспышке злобы с желанием притащить ее сюда самостоятельно, но все было схвачено. Он всматривался в картинку за спиной репортера, где мелькала сцена в разгаре приготовлений, и совершенно пустой зал, который через несколько часов должен будет заполниться нарядом стражников и повязать каждого с этой булавкой. Мертвыми или живыми, не особо принципиально, кроме нее. Он практически обменял ее на шеврон. Дядя презрительно обозвал это мальчишеской глупостью, и Кас был где-то согласен, но еще он был согласен с тем, что если это какое-то зудящее ребячество, то не удовлетвори он свою хотелку, его даже в гроб положат с этой незатыкающейся херней в мозгу. Касьян заберет ее себе, и это пройдет. Как очередная миссия, что блекла на фоне остальных, просто за эту он получит не повышение, а несколько законных вздохов после снятия кольца. Кас хмыкнул. Он подарит ей жизнь, кажется, вполне солидно для предсвадебного подгона. Единственное, без белой корзиночки, но ссорюшка уж как-нибудь да переживет. Но время шло к обеду. Он посмотрел на театральную листовку с расписанием, прочертил взглядом дороги улиц, что так и оставались лениво пустынными, за исключением обилия тачек вокруг театра. — Слушай, если они не выдвинутся сейчас, часть людей услышит… — начал Касьян. Его речь оборвалась. Он инстинктивно дернулся в сторону, едва не группируясь от взрыва, прозвучавшего неподалеку и треснувшего по сигнализациям ближайших машин ударной волной. — Чт?.. — Вопрос застрял у него в горле, пока глаза с добавлением серебра, как зеркало, отражали пылающий купол театра. — Там… — Задохнувшись, он перевел глаза на дядю, который вальяжно стряхнул пепел с сигары. — Марат, там все горит! — ошарашенно выкрикнул парень. Мужчина соизволил подняться, глянул в дрогнувшее от взрыва окно. — Говорю же, первый ряд, сынок. — Он довольно улыбнулся, смотря на кострище и валяющиеся внизу обломки, как в чертовой замедленной съемке. Кас почувствовал, как ладонь легла ему на плечо и по-отечески сжала. — Это мой тебе подарок. Мало кому из ваших братьев удается понаблюдать за результатами собственной работы воочию. Все-таки вы закулисные игроки, а тут считай сцена. — Он провел рукой по воздуху, указывая на вид пылающего здания. — Какая ирония. — Он сдержанно засмеялся из-за собственной шутки. Информация доходила до Каса медленно, она как будто тоже нуждалась в кислороде, который сгорал с пламенем сброшенной бомбы. — Что ты сделал?.. — произнес он на выдохе. Касьян медленно повернул голову к дяде, чувствуя его ладонь на своем плече глыбой, словно та за миг стала весить несколько тонн. Словно одна из стен театра обвалилась прямо ему на правую ключицу. — Это вы?! — О, это они, — вздохнув, ответил Марат. Он убрал руку и медленно втянул в себя сигарный дым. Мужчина сохранял спокойствие, делящее этот мир на два. Тот, что находился по ту сторону окна, горел, остановившись, как останавливались все прохожие, не в состоянии отвести взгляд. Как будто горе было настолько привлекательным. — Они это сделали. Ссория дала им все, а это — то, чем они сподобились ее отблагодарить. — Он глянул в окно, задумавшись. — Жаль архитектуру, но я согласен с остальным советом Сынов — в нем слишком много нацистского душка, мы построим на его месте что-нибудь, что будет отражать дух современности. — Повернувшись к Касьяну, дядя подбадривающе улыбнулся. — Ты сказал, что их арестуют! Что их просто… — ощетинился Касьян. Кажется, он только сейчас понял. Не было ни одного отряда имперской стражи, потому что их заменили одним единственным пусковым снарядом, который сложил стены театра, создавая погребальную яму. — Ты выглядишь недовольным, племянник, — прищурившись, перебил его Марат и сделал шаг вперед. — Это предатели Родины, Касьян. Арестовывать есть смысл лишь тех, кто подходит под разбирательства. Благодаря твоей работе, мы отлично знаем зону их вины. Слишком много чести для Зова. Они сдохнут, как и полагается предателям — в мышеловке с закрытыми ходами. — Каждое слово, сказанное этим спокойным тоном, оседало на стенках вен, заставляя сердце Касьяна ломанно шуршать, как шуршит движок под капотом, который однажды снесет в кювет. — Ты проделал отличную работу, родной. Отец бы гордился тобой. Ладонь дяди вернулась ему на плечо, передавая гордость. Наверное, типа той, которую чувствуют мастера спорта, когда их дети впервые добывают золотую медаль без связей и подмазок. Он был профи. Действительно был. Но профи не чувствовали, как их скрючивало пополам с ощущением, что вот-вот вывалятся внутренности. Профи ничего не чувствовали вообще. — Там дети, Марат! Блять, невинные люди!.. — ему не хватало дыхания на собственный ор. — И это… ужасно, — произнес дядя на выдохе, цокнул языком и покачал головой, кажется, не в притворном сожалении. — Полностью разделяю твои эмоции, Кас. Дети, люди, пришедшие просто посмотреть выступление… — Он перевел взгляд на пылающее здание за окном. — И которые никогда не смогут вернуться домой из-за того, как эта чернь решила поступить со страной, которая выкормила их. Эта кровь на их руках, — четко проговорил мужчина, повернулся к племяннику и пожал плечами. — Но некоторые болячки нужно искоренять только огнем. Как вирус. Чтобы предотвратить эпидемию, мы должны жертвовать. Мужественно и строго. Кровь и почва, родной. Кровь и почва. Что-то вроде той, которая стекала по лавочкам академии, пока альта-девочек стегали, придерживая, чтобы они не слишком дергались во время ударов. Той, которую студентки обязаны были пролить, как искупление, на почву родной земли в доказательство верности. Той, которая вскипела у него впервые, когда Касьян видел чью-то физическую боль. — Мора, — произнес он, будто из транса вынырнув, и ринулся к двери. Касьян несколько раз яростно дернул ручку, а затем услышал раздраженное цоканье языком за спиной. — Я выломаю эту ебаную дверь! — рявкнул Касьян дяде, который развел руками, поджав губы. — Великий Вождь, что за тяга к вандализму. — Он потушил головку сигареты о стекло пустого стакана. — Кажется, ты слишком привык к роли отброса. Нужно подумать над восстановительными процедурами в лице шлюх и кокаина, помнится, это был твой любимый способ лечения после заданий. — Он перевел внимательный взгляд на племянника. — Ты обещал мне! Ты, мать твою, слово мне давал, что я заберу ее себе! — Касьян чувствовал, что срывал горло, пока злоба выплескивалась лишь криком, а хотела выплеснуться сочными, звонкими ударами о кость. Он ненавидел уличные драки. Кас ассоциировал их с недостатком интеллекта, недостатком более увесистых аргументов, но, сука, видел Вождь, ему давно не хотелось кого-то так смачно отпиздить. — И ты сможешь, — кивнув, сказал Марат спокойно, как будто издеваясь. — Память о восемь-пять-три будет жить в нас, точнее, о ее личности, до того, как извращенная гнусность предательства испортила ее образ. Он щелкнул замком портфеля и достал оттуда готовые документы о смерти. Касьян глянул на фотографии ссорюшки, сделанные несколькими годами ранее, судя по слегка другим чертам лица. Менее женственным. — Жаль. Неплохое было личико, — вздохнул дядя, шлепнув бумагой о стол. — Но такая жена тебе не по статусу, ты прекрасно знаешь об этом. Мы сможем включить ее имя в мемориал, умолчав о некоторых подробностях. В качестве исключения. — Марат поднял на него такой взгляд, как будто действительно делал одолжение. — Она была верной, — процедил Кас. Послышался вой карет скорой помощи и карет, видимо, пожарных. Кто туда только не ехал, чтобы потом показать это на больших пиксельных экранах, хорошенько сдобрив нужным соусом. — Если бы не я, она оставалась бы, сука, верной! — Ты же понимаешь, родной, что мы не можем рассматривать национал-предателей в этом ключе? Закон не прощает разночтений. — Марат снова присел на кресло, закинув на колено ногу. — Мне казалось, мы оба решили, что она была полезным материалом и лишь поэтому выкроила себе еще пару месяцев жалкой жизни. Больше, чем заслуживают изменники. Это были слова Касьяна. Вернувшиеся к нему, как бумеранг, который должен был сделать круг, но на обратном пути разломил ему черепушку. И он стоял сейчас посреди комнаты, чувствуя, как херов бумеранг вытянулся в хорошо сложенную, несмотря на возраст, фигуру его дяди, схватил Касьяна за шкирку и хорошенько приложил о реальность. — Женщины хороши, чтобы себя ими развлечь, но нельзя давать им власть над собой, Кас. Не люблю религиозные учения, но в одном все-таки они были правы. Женщины всегда ведут к низостям, — немного брезгливо бросил Марат. Сирены за окном становились все громче. Громче. Громче. Громче. Кас чувствовал, что сейчас просто въебет дяде по роже, поэтому он схватил увесистую статуэтку и ударил по дверной ручке, которая на вид была достаточно хлипкой, чтобы пары таких раз… — Не советую этого делать, если не хочешь, чтобы я… — предупредительно начал дядя, но треск соприкосновения металлов уже звякнул, ручка отлетела. — Стража, взять его, — вздохнув, приказал Марат явно в какой-то приемник, и вздох этот был похож на слегка недовольное, но вполне терпимое согласие, вроде согласиться с отсутствием любимого десерта в заведении. Так уж и быть. Касьян хотел заливисто рассмеяться, когда два стражника залетели в дверь. Кажется, один даже не успел подавить инерцию бега, когда Кас ударил его в живот и свернул шею прямо в аквариуме, только раззадоривая собственную жесть внутри, как акуле дать облизать окровавленные пальцы. Он выдернул из пояса упавшего вниз стражника ствол и выстрелил дважды в очередного стражника: продырявил стекло шлема в самом тонком его месте — на стыке, чтобы следующее нажатие ствола проделало дырку уже где-то у уха. И это бы сработало. Как срабатывало каждый раз, когда он уворачивался от судьбы стать очередным перемолотым фаршем на задании, как десятки до него. Точно сработало бы. Если бы против него не стоял тот, кто знал его с детства, научил целиться и мухлевать прежде, чем бросить волчонком в яму с крокодилами, чтобы вырастить из него потрошителя таких же волчонков. Поэтому в следующую секунду его мышца на икре сократилась давлением шприца, и очередной стражник ударил его головой о косяк, скрутил руки, пока реальность растворялась пропорционально всасыванию вещества в кровь.***
Два месяца спустя Они держали его под чем-то. Мозги желейной жижей перекатывались из одной стенки черепной коробки в другую. Он приходил в состояние сознания только во время пыток, так что почти ждал этого. Мелкий возможный анализ, не дающий клеткам атрофироваться. Что-то типа следов грязи или ее отсутствия на ботинках у стражников или вид пыток, попытка сопоставить с днем недели. Бесполезное гониво мыслей в голове, по сути, не дающее ни черта, кроме иллюзии туманного контроля. Касьян подозревал, что эта бодяга была размешана с редкой едой, но выбора особо не было. Он ел, заталкивая ложку в рот и почти вкуса не чувствуя. Хотя вряд ли они старались бы сделать это дерьмо неотличимым в еде. Иначе бы что? Отказался есть? Очень смешно. Последнее, что Касьян чувствовал, был электрошок, задействованный в нужных местах просмотра фильма, чтобы прочувствовать опыт людей, которые погибли несколько десятков лет назад, но которых он умудрился подвести. Однако теперь… теперь Кас чувствовал только гарь. Сознание постепенно разогревалось, возвращалось к жизни, как будто отходя от застывшего азота, и постепенно начинало жечь раскаленным воздухом, мешая дышать. Касьян простонал, перекатываясь по полу, и почувствовал, как спину обдал жар, заставив его тут же дернуться в сторону, что было сделать не так просто, учитывая стяжку на коленях и железо наручников, сковывающих сзади руки. Он сделал глубокий вдох, почувствовав, как мешковина, натянутая на голову, приклеилась к открытому рту потоком горячего воздуха. Касьян дернул несколько раз шеей, избавляясь от мешка. Глаза слезились от жара, и он на секунду застыл, увидев, как пламя пожирало комнату, окружая его со всех сторон, как окружало театр, за какую-то секунду превратившийся в обломки. Страх закоротил мышцы. Касьян замер, чувствуя, как воздух набирался температуры углей, заставляя его кожу пылать и активировать тот отдел мозга, который не помнил ничего, кроме ужаса, когда он смотрел на огонь. Его сносило запахом плавящегося пластика, горящего дерева и смрада смерти. Его собственной, сука, если он не начнет двигаться. Кас дернулся к еще не объятой огнем стене, несколько раз ударил руками об нее, пытаясь понять, из чего сделаны наручники. Ноги были опоясаны несколькими кругами пластиковой спайки, но руки… Это был металл. Наручники. Мысль о том, чтобы определить их вид на ощупь, быстро сменилась мыслью о секундомере, который сейчас звучал как треск деревянных балок. Он выгнул спину, протянул руки ниже, под колени, и закричал от давления на кожу. Касьян сгруппировался так, чтобы руки оказались впереди. По лицу бежал пот. Касьян дышал рвано, пытаясь не делать глубокие вдохи, не всаживать в себя этот ад, мешающий думать, и посмотрел на кисти. Кольца на запястьях соединяли звенья. Разогретый воздух перед глазами плыл, но этого было достаточно, чтобы понять модель наручников. Что-то среднее между «Крабом» и «БР2-М». Касьян аккуратным движением подцепил спайки и, сжав зубы, стал надавливать кистями, ощущая, как кожа натягивалась под давлением металла. Но это нужно было сделать, чтобы разорвать звено изнутри. Обычно на это у них имелось около десяти минут. Но у него не было десяти минут. Огонь подступал, и шрамы жгли, как будто часть пепла все-таки приросла вместе с рубцами и сейчас чувствовала родную стихию, намереваясь сжечь его изнутри. Касьян завалился на бок, просунул руки между коленей и надавил весом всего тела, заставляя спайку гнуться. Он чувствовал, как опухшие руки взялись выпуклыми венами под его крик. Кровь из порезанных запястий стекала на пол. Его трясло. Огонь дыхнул разгоряченным языком ему прямо в лицо, и он услышал щелчок сломанного механизма, соединяющего браслеты. Как раз вовремя. Обрушившаяся часть дома почти раздавила его, если бы он не подтянулся на освободившихся руках и не откатился в другую сторону. Блять. Блять. Никакой паники. Касьян провел двое суток в выкопанной яме, упирающейся своей шириной ему в плечи, и единственным источником кислорода была трубка, выходящая наружу. Он, мать вашу, знал, как избавляться от паники. Она убивала быстрее огня, недостатка кислорода или агонии. Почти такая же смертоносная, как и тупость. Кас развязал шнурки, просунул один из них под стяжку и, связав узлом, начал тереть, создавая механическое давление на материал. Быстрее. Сука. Мать твою. Быстрее. Его горло горело, из-за чего он кашлял. Ему казалось, пластик, сковывающий его ноги, разогрелся градусов до ста, не меньше, вот-вот должен был закипеть, воспламенив ткань штанов. Касьян вскрикнул из-за напряжения кровоточащих мышц. Шнурок наконец порвался вместе со стяжкой, освободив его колени. Храни Вождь физику. Он ринулся к выходу, сняв с себя лохмотья, когда-то бывшие рубашкой, и, обмотав ручку тканью, резким движением открыл дверь, но это не особо помогло. Его действия вызвали у него крик боли от ожога ладони. Он выкатился из горящего здания прямо на траву. Касьян упал на четвереньки, отхаркивая пожар прямо из глотки, как будто он успел сконцентрироваться, осесть в нем, превращаясь в новые страхи, новые шрамы, разбросанные по телу. Из-под прикрытых век Кас видел кровь, но не мог понять, что именно кровоточило. Тело ломило, и обожженная ладонь все еще была в агонии, видимо, потому что он ее практически не чувствовал. Зато хорошо чувствовал растянувшуюся кожу на местах порезов и слепящее солнце, которое жгло сетчатку не хуже костра. Кас прошелся сухим языком по небу, пытаясь сглотнуть. Пеной из огнетушителя на скорую руку залили нору позади него, сооруженную, видимо, лишь за тем, чтобы кремировать его внутри. Но вот он — неубиваемый, как всякая мразотная зараза — вытирал с потного лица сажу, пытаясь снова доверять воздуху. Его дядя медленно подошел к нему, смотря сверху вниз. Рукой Кас прошелся по обезвоженному рту. Он глянул на бутылку воды, стоящую на траве. Касьян все еще не слышал никакого глубокого звука покачивающихся сосен посреди леса, к которому успел привыкнуть за детство. Только треск огня. — Там яд?.. — Он бросил взгляд на изучающее выражение лица дяди. — Думаешь, я способен убить собственного племянника? — Мужчина вздернул брови. Кас бы фыркнул, но сил не было. Похуй. Ничто не мешало им завтра сколотить еще один сарай, только в этот раз связать его плотнее. Затянуть на шее мешок потуже. И не пожалеть бензина. Он дотянулся до воды, выпил ее огромными глотками. Горло все еще спазмировало от движения мышц. Касьян чувствовал дрожь костями — горлышко бутылки едва заметно цокало о зубы плотным пластиком. — Приятно видеть, что ты не забыл все те знания, которые дала тебе Ссория, и они в который раз помогли тебе выжить, — склонив голову, сказал Марат. Он начал прогуливаться по поляне в костюме Сына Вождя так, как будто полудохлое обугленное тело, пытающееся отдышаться, ему ничуть не мешало. Хотя вряд ли мешало действительно. Кас был уверен, его тело не первое такое у дяди на пути. — Узнаешь эти места? — спросил он. Марат обвел взглядом поляну, а затем поднял голову и посмотрел на высь сосен. Кас кивнул, стараясь продышать жжение в глазах и трахее. Ему казалось, этот запах он мог вспомнить из тысячи. Не просто хвоя. Здесь пахло его разъебанным детством: впервые разукрашенной гематомами рожей, первыми затяжками и первыми самоутверждениями. Первыми ощущениями власти. Это не просто что-то там. Так всех вечно тянет к родным стенам, неважно, во сколько травм они обошлись во взрослой жизни. — Не слышу, — повысил голос мужчина, зыркнув на племянника. — Да, дядя, — прохрипел Кас, принимая вертикальное положение, но все еще полусидя на коленях от изнеможения. Он пытался сделать это как можно менее жалко. — Это места, которые послужили тебе домом, когда ты нуждался в нем больше всего. Они сделали из тебя солдата, и это было твое посвящение — отдать Ссории долг, — произнес дядя, подойдя ближе и заглядывая в лицо парню, который был совсем немного выше него. Так Марата с братом — отцом Каса — различали все остальные: дядя был на пару видимых сантиметров ниже. С Касьяном их было различить куда проще, но его радовало, что эту черту отец ему тоже оставил. — И что ты сделал, сынок? — въедливо спросил Марат. — Облажался, — произнес Касьян, сглотнув. Было так просто представить на месте Марата отца. Только на пару видимых сантиметров выше. И точно такое же разочарование в связках. Ядреное и бьющее под дых не хуже дерьма, которым его пичкали и от которого тело до сих пор конкретно вело. — Я не слышу! — рявкнул Марат. — Я облажался, дядя! — прокричал Касьян в ответ, смотря прямо перед собой. — Знаешь, что хотели на совете? — понизил голос дядя и склонился к нему. — Убить тебя. За эмоциональную вовлеченность в задание. Кас сглотнул. Он хорошо знал красную линию. Не хуже видов оружия, которые мог перезарядить в темноте просто на ощупь. Имелась вероятность лажануть в задании, не дать результат, даже вскрыться, если уж совсем идиот, или быть убитым. Это все прощалось, рассчитывалось наказаниями, новыми заслугами и хотя бы долей полезности. Эмоциональная вовлеченность не прощалась никогда. — И это было бы справедливо, Касьян. Вы всегда олицетворяли защитников Ссории — защитников всех людей, которые вверили нам в руки свои жизни, и если нельзя доверять вам, кому тогда мы можем доверять?.. — Дядя разочарованно покачал головой, а потом его тон резко скакнул в децибелах после минуты молчания: — О чем ваша служба, Касьян?! — О безусловной верности Империи! — ответил он заученную фразу. — Мы придумали эти правила, разве не разумно было бы их придерживаться?.. Они хотели вывезти тебя в лес за академию. Говорили, это будет символично. Пристрелить тебя здесь. Чтобы ты мог вспомнить, — сказал Марат. Кас прикрыл глаза, услышав, как щелкнул барабан револьвера. Этот звук он обычно слышал, когда вращал оружие в руках, играясь, и слушал шаги ссорюшки по комнате — тихие, осторожные, и куда более бесячие — Маргариты. Касьян быстро научился их различать. Прямо под звук щелканья револьвера. Это действительно будет символично. — Как считаешь, Кас? Было бы это справедливо? — по-светски спросил Марат, глянув на племянника, как будто и вправду советуясь. — Да, дядя, — выдохнул он. Это не может быть хуже эмоциональной вовлеченности. Нихуя не могло быть хуже, даже смерть. Касьян знал, что это дерьмо, лишь читая выписки в личных делах некоторых неудачников, застреленных где-то на лугу за академией. Но чувствовать это оказалось хуже. Привязываться. От этой привязанности невозможно было избавиться физикой — количеством паскалей на металлические крючки. Это чувство реально заставляло гореть. Это было хуже, в сотню раз хуже позорной фразы в личном деле. — Я тоже так думаю. — Кивнул Марат. Он подошел еще ближе. Кас даже не дернулся. Странно. Выстрел должен производиться с расстояния. Однако дядя сжал его плечо и посмотрел в глаза: — Но знаешь что? Знаешь, что я им сказал? Что сын Владимира — больше, чем это, — произнес он надрывно, вполголоса. — Что мой племянник, зная о том, через что прошел его отец, заслуживает второго шанса. Заслуживает защитить его честь после того, что с ним сделали! Заслуживает стать сыном, которым гордились бы его родители! — Мужчина тряхнул несколько раз племянника, сжав губы в чувстве проглоченной скорби. — Но ему нужно будет этот шанс заслужить. Встань, — холодно приказал он, и Кас выполнил приказ. Как и должен был. — Кому ты обязан всем, что имеешь?! — крикнул Марат. — Ссорийской Империи, господин! — Руки Касьяна лежали по швам, осанка, он мог поспорить, оставляла желать лучшего, но голос… голос давал уверенности словам. — Кто виновен в театральной трагедии?! — Повстанцы, господин! — Кем были люди, с которыми ты вошел в контакт по приказу разведки?! — Предателями, господин! — Кому ты клянешься в верности до смерти?! — Ссории, господин! — Громче! Чей ты солдат?! — рявкнул Марат, краснея не то от злобы, не то от напряжения, смотря, как подбородок племянника поднимался выше, когда тот вспоминал собственные клятвы. — Ссории, господин! — прокричал Кас в ответ, смотря прямо перед собой. — Кому принадлежит твоя кровь и почва под ногами?! — Ссории, господин! Птицы, избалованные солнцем, переговаривались между колючих веток зелени, пока слова, что должны были стать дороже смертной плоти, оседали на его плечи не хуже пепла, избежавшего пены позади. — Был один человек… — дядя замолчал, осекшись, а потом сделал акцент, — еще один человек, которого ты не указал в отчетах. Есть идеи, кто это мог быть?.. Вопрос звучал риторически. Когда это началось? Когда его отчеты с подробных и чистых начали превращаться в полуоборванные строчки и секреты, оправданные неважностью? Какой был первым? Какая-то из историй Толганай типа места ее жительства с братом, что так и осталась в сыром ангаре, или причастность альта-девочки, решившейся быть больше, чем просто расходным материалом, и сунувшейся в самое жерло вулкана? Хотя все они, как один, были угрозой. Марат поднял руку, подав жестом знак, и из-за деревьев выехал грузовик. Открылся багажник, и под наклоном из него выехал небольшой куб — каркасное сооружение, упавшее на несколько боков прежде, чем остановилось. Стражник вышел из водительской двери и открыл коробку. За шкирку он вытащил оттуда мужчину со связанными сзади руками и скотчем на лице. В офицерской форме. Потасканной, будто он свои два месяца провел ничуть не лучше, чем Касьян. Мужчина повернул разбитую голову, и, несмотря на засохшую кровь на одной части лица, Кас узнал его. Николай. — Ты знал, что он скрывал от государства перемещение культурных реликвий, занимался воровством техники после присяги на верность Ссории… но почему-то его не было в отчетах, — вздохнув, сказал Марат с долей сожаления в голосе. — Он казался мне мелкой неважной сошкой. Отец Велеса не был частью сопротивления, поэтому я думал… — начал Касьян глухо. — Что не мешало ему покрывать преступную деятельность национал-предателей, — перебил его дядя, снова подойдя ближе. — Нужно уяснить раз и навсегда, сынок, что то, что мы не искореняем, мы подпитываем. Разве ты хочешь быть причиной, по которой подонки будут продолжать топтать почву, орошенную нашей кровью? — спросил его он, сведя брови на переносице. Тоже их семейный жест. — Нашей с тобой кровью, Касьян! Кровью нашей семьи! — повысил голос Марат. — Никак нет, господин, — дернул головой Кас. — Как бы ты теперь обозначил свой поступок? Кас глянул на лицо мужчины, который стоял на коленях, приструненный рукой стражника, и с ненавистью глядел на него исподлобья. — Ошибкой, господин, — ровно ответил Касьян. — А знаешь, что отличает нас от всех остальных? Мы исправляем совершенные ошибки. Холодный ствол коснулся его ладони, когда дядя передал ему револьвер. Касьян повернулся, посмотрел Марату в глаза пару секунд. Очевидно. Марат медленно отошел. Он подошел к Николаю и резким рывком оторвал скотч от его рта вместе с частью губы, кажется, судя по кровавому плевку на зеленую траву под его коленями. Они виделись всего парочку раз. В один из них Николай похлопал Касьяна по плечу, стрельнул «расфуфыренную» сигаретку, а потом рассмеялся, стрельнув еще парочку. Так-то он не курил. Просто баловался. Просил не подсаживать сына на эту дрянь. И Кас слово сдержал. О другом Николай не просил. — И у тебя есть возможность исправиться. Доказать свою преданность, — сказал Марат, отходя от Николая и не спуская с племянника глаз. Стражник позади стоял в стойке бойцовской псины, явно ожидая, что Николай будет метаться, бежать, но он лишь сплюнул еще раз, даже не рыпаясь. Понимал перевес сил, лишь смотрел на них. — Сукины дети, — выхаркнул он. — Вы убили Велеса, убьете меня, и радость в том, что это единственное, что у вас получается хорошо, — сказал Николай, склонившись еще чуть вниз. — Ссорию прикончите точно так же. Жесткость металла курка под пальцем — и перед его глазами пронеслась картинка, выуженная прямо из трескающего звука проектора, как нацисты пристреливали безоружного. Слабо и жалко. Так какая между ними разница?.. Какая. Разница? Какая, черт возьми, разница? Разница в том, что он был защитником Родины, а они просто падалью. Раздался выстрел, заталкивая пулю мужчине промеж глаз, отталкивая инерцией уже мертвое тело слегка назад. Касьян медленно опустил руку. Птицы, обласканные маем, взмыли в воздух, перекликаясь, но клекота ссорюшек слышно не было. К маю они все уже были мертвы.***
Теплая вода грела мышцы и чертила полосами раны от жестких веревок, перевязанных между собой специально, чтобы ткань больнее приставала к коже. Пощипывало, но Кас даже внимания не обращал, подставляя лицо под воду и позволяя напору смыть с него засохшую кровь. Два месяца, которые тоже, кажется, засохли корочкой и прилипли к нему по всему телу, ограничивая движения. Касьян уткнулся лбом в кафель, чувствуя, что тепло воды все не заканчивалось и не заканчивалось, несмотря на то, что он здесь стоял уже минут сорок. Парень закрыл глаза и не видел вымытой до блеска кафельной плитки с узором в стиле прованс или типа того. Вода хлестала его по лопаткам. Он успел отвыкнуть от излишеств за десяток лет. Пружинистых коек в казармах не особо ебало происхождение, они впивались под ребра всем одинаково, вне зависимости от того, попал ты туда, выдрав золотую ложку изо рта, потому что твои гены говорили, что ты мог бы стать не полным долбоебом, или тебя отмыли от дерьма на улице, заприметив, как ты метко целился камнями в птиц или делил в уме четырехзначные числа. Койки в казармах уравнивали всех получше религии, Бог и рядом не стоял с офицерскими замашками, когда сынки маршалов драили толчки, воспитывая в себе покорность. Их девиз недалеко ушел от альта-девочек, разве что у тех не было риска, что, если ты не покажешь зубы, толчок могут начистить уже твоей рожей. Все элементарно, буквально на поверхности. Пар, осевший на зеркале, стерся обожженной рукой, упав каплями на медный умывальник. Касьян провел ладонью по телу, думая о том, что в его представлении он выглядел хуже. Мышцы не были такими слабыми, как казалось, видимо, раз уж они не решили его убить, то в его жратве была не только дурь, но и что-то поддерживающее в нем жизнь. Он прошелся лезвием бритвы по подбородку, приводя себя в порядок, и похлопал по гладким щекам лосьоном из выебистой стеклянной банки с глубоким мужским ароматом. Чересчур возрастным, как для него. Здесь не было его любимых духов, и ему адски хотелось курить. Запросы Касьяна росли довольно быстро. Совсем недавно ему просто хотелось не сдохнуть, а если сдохнуть, то побыстрее бы, а сейчас легкая рябь раздражения пронеслась по телу от отсутствия привычной пачки, набитой дорогим табаком. Пара этих мелочовок, которые выдавали в нем белую кость — он не смог от них отказаться. Касьян надел серые штаны, прошелся полотенцем по коротким волосам и вышел в комнату. Там он наткнулся на Марата, который смотрел в панорамное окно, выходящее в сад. — Дядя, — произнес Касьян, медленно отпустив позолоченную ручку ванной. Марат повернулся к нему, улыбаясь. — Давно тебя здесь не было. Эти стены по тебе скучали. Как и Ольга, кстати, — хмыкнув, сказал он, вытаскивая руки из темно-синих карманов. — Она накрыла нам завтрак на террасе, твои любимые блины. Ты любил их в детстве. — Да, я… наверное, — осторожно ответил Кас и кивнул, глянув в окно, но увидев за прозрачными занавесками только зелень подстриженного газона. Он… давно не чувствовал себя здесь как дома. Кас сомневался, что чувствовал хоть где-то. Бросив его в академию, дядя говорил, что он — пазл, что здесь его место, среди выживших в этих жерновах жести человеческого естественного отбора. И он таки выжил, нашел предназначение, но, кажется, посеял его где-то. Где-то между нерассказанными секретами из сырого ангара и запахом роз на подушках. — Надеюсь, проведешь здесь хотя бы парочку недель перед вступлением во взрослую жизнь. — Касьян повернулся к дяде, вздернув брови в вопросе, и тот хмыкнув, ответил: — У меня для тебя кое-что есть. — Мужчина кивнул головой, и он заметил чехол, висящий на вешалке возле большой кровати. Касьян подошел, вжикнул аккуратной молнией и уставился на сложный серо-голубой костюм с золотистыми вставками. Маршаловские значки. — Я не… — Касьян осекся на полуслове, не до конца понимая, что хотел спросить. — Почему?.. — Он повернулся к дяде растерянно. — Это было твое первое настолько серьезное многоступенчатое задание, Касьян. — Марат поднял голову, и светлые, идентичные его собственным волосы поймали солнце. Возраст выдавала лишь слегка меньшая густота. — И ты его успешно выполнил. Мы ликвидировали целое кодло сопротивленческой группы, мало кому удается быть настолько эффективным, еще и впервые. Да, не без ошибок, но… — Мужчина кивнул головой. — Ты доказал свою преданность империи. Ты это заслужил. Кас моргнул, перевел взгляд на костюм в чехле, а затем на выглаженную рубашку, сшитую прямо под этот пиджак. Она висела неподалеку, подготовленная Ольгой. Он заметил ее только сейчас. — Я думал, моим подарком была не выстрелившая в башку пуля, как всем остальным, — глухо сказал Касьян. В голосе сквозило разочарование в себе — резкое и бьющее по рецепторам, как хлорка. — Ты — не все остальные, Касьян. — Дядя покачал головой и подошел ближе. — Я растил тебя, как своего приемника, сынок. Ты тот, в чьих жилах течет кровь основателей Ссории. Ты — не все остальные, — повторил Марат еще раз, ткнув пальцем ему в грудь. — Ошибки бывают у всех, а подобного рода успех у единиц. Твой результат под стать верному солдату Ссории. Отец был бы рад увидеть тебя в этой форме. Она твоя по праву. — Он кивнул на чехол, поддерживающе хлопнул парня по плечу, а затем развернулся к двери. — Марат, — окликнул его Кас, и тот повернулся. — Спасибо. — Кивнул он. Дядя протянул ему руку. Касьян пожал ее и подумал, что за все эти годы впервые Марат говорил с ним, как с равным. — Спускайся к столу, — бросил он, выходя за дверь. — Могу поспорить, первая фраза Ольги будет о том, что серый тебе к лицу, — хмыкнув, заметил Марат. Пиджак сел на его плечи идеально. Касьян посмотрел в зеркало, отражающее несколько порезов и синяков на острых скулах, и подумал: действительно. Верность Ссории была ему чертовски к лицу.